Как приручить полковника

49. Рефлекс

– Ты куришь? – кошусь на Тимура, когда мы выходим на ночную улицу.

Он согласно мычит и со вздохом достает пачку сигарет из кармана, потом дает прикурить. Держу сигарету трясущимися пальцами и судорожно выдыхаю дым в воздух.

– Ругался? – коротко уточняет он, хмуро глядя на меня.

Киваю, шмыгнув носом и вытирая с щек сорвавшиеся слезинки.

– Кот! – выглядывает на крыльцо Любимка и, покосившись на меня, снова смотрит на Тимура. – Ты зачем женщин до слез доводишь?

Одета она уже в джинсы и объемный свитер, а волосы заплетены в толстую косу. Обычная милая девочка.

– Так, Любимова, есть что по делу? – Тимур делает шаг в сторону, закрывая меня и мой позор своими широкими плечами.

– Купи, пожалуйста, арбузный сок и мороженку, если тебе не трудно.

– А что не из фейхуи какой-нибудь? Мангостина? – цокает он недовольно. – Ладно, куплю.

– Спасибо, ты настоящий друг. – щебечет девушка и дверь закрывается.

– Томатный, – добавляет парень с усмешкой и разворачивается ко мне. – И тот, и другой красный. Какая разница, да? Поехали?

– А почему Кот? – смотрю на его довольное лицо.

– Потому что Тимур.

– Где логика? – хмурюсь, пытаясь сообразить.

– Ти–мур. – произносит он по слогам.

– Мур? – улыбаюсь.

Он кивает.

– И день рождения восьмого марта. Поэтому я – Кот мартовский, если уж совсем быть точным.

Усмехаюсь и иду с Ивановым к его машине. Молодые, дурные, классные такие. Завидую немножко.

Едем молча. Достаю телефон, вижу непрочитанные сообщения. Несколько от Оли, одно от Николая.

Оля спрашивала, когда я приду. Николай писал, что скучает. Как раз после того, как клуб накрыли.

Сердце сжимается.

Оле пишу, что скоро буду. Николаю ничего не отвечаю. Мы уже все сказали друг другу. Наверное.

– Вы до утра будете сидеть, да? – смотрю на Тимура, когда он тормозит возле моего подъезда.

– Как бы не до вечера, – вздыхает он.

– Давай я вам еды наложу с собой. У меня суп с фрикадельками и макароны по-флотски. Много приготовила, жалко, если пропадет.

Иванов, подумав, согласно кивает.

Переложив еду в контейнеры, отдаю их Тимуру и отпускаю его с тяжелым сердцем. Потому что кажется, что мы больше никогда не увидимся. И с Тимоном тоже.

– Ты чего так долго? Я волновалась. – выходит из комнаты Оля и хмурится, разглядывая меня. – Мам, что с тобой? Случилось что-то?

– Все хорошо, – обнимаю ее крепко и ухожу в комнату.

Падаю на кровать, уткнувшись лицом в подушку.

– Мам… – дочь садится рядом и гладит меня по трясущимся плечам. – Мам, тебя кто-то обидел? Что случилось?

– Не будет у тебя нового папы, – выдавливаю сквозь всхлипы и снова вою в подушку, а Оля прижимается щекой к моей спине и молча обнимает меня, больше ничего не спрашивая.

Просыпаюсь утром с жуткой головной болью. Не знаю, это от того волшебного коктейля с отравой или от того, что я рыдала до тех пор, пока не вырубилась, но я едва могу доползти до кухни и выпить таблетку, а потом падаю обратно и снова вырубаюсь.

– Мам, я яичницу приготовила. Хочешь? – просыпаюсь от голоса Оли и с трудом разлепляю глаза.

Хочется сдохнуть, на самом деле, но я сажусь на кровати и киваю.

Когда дочь уходит, тянусь к телефону в надежде увидеть весточку от Николая, но он не звонил и не писал.

А уже вечер.

Зато Юля написала, что завтра нужно померить платья подружек невесты, которые они с Зоей уже заказали и на мою долю тоже.

Соглашаюсь, а сама ловлю себя на мысли, что мне абсолютно все равно, что будет дальше. Я вообще ничего не хочу.

Встаю и ползу на кухню. Мельком бросаю на себя взгляд в зеркало и отворачиваюсь, потому что вижу в отражении замученную осунувшуюся женщину с огромными мешками под глазами.

Очень сочетается с тем, что творится у меня внутри.

На кухонном столе меня ждет кружка кофе и яичница глазунья с двумя желтками вместо глаз и улыбкой из сосиски.

– Спасибо, – улыбаюсь сквозь силу, глядя на дочь.

Мне правда очень приятно, просто нет сил радоваться.

А попытка имитировать хорошее настроение лишь отдается тупой болью в области груди.

– Как дела? – спрашиваю у Оли, вяло выковыривая смайлику жёлтый глаз.

– Все хорошо, – кивает она с улыбкой, но, помолчав немного, откладывает вилку и тяжело вздыхает. – Мам, вы из-за меня поссорились?

Давлюсь глотком кофе. Кашляю, закрыв рот, и отрицательно качаю головой.

– Нет, ты что? – выдыхаю, вытерев уголки глаз от проступивших слез, но ощущение, что они вот-вот потекут снова. – Ты ни в чем не виновата. Просто… просто не сошлись характерами. Так бывает. В начале отношений кажется, что все получится, а потом начинаются недопонимания и обиды. А ты уже взрослый и привык жить по-своему. И понимаешь, что одному спокойнее. В юности проще рисковать, Оль. Потому что вся жизнь впереди. И многие ошибки можно забыть или исправить. А вот в сорок уже страшно. Я тоже больше не хочу так, как у нас было с твоим папой. И для меня любой намек, что все может повториться, это не звоночек, а колокольный звон и причина не доверять человеку. Даже если он ни в чем не виноват, я все равно буду искать подвох. И найду, к сожалению.

– Но это же не правильно. – хмурится Оля. – Если человек не виноват тем более.

– Не правильно. Это дебилизм! Но у обманутых женщин это на уровне рефлекса. Это как обжегся об огонь – одернул руку. Вылечил. А в следующий раз или сто раз подумаешь, или не полезешь вовсе.

– И всю жизнь прожить одной?

– Не самый плохой вариант. – усмехаюсь невесело. – Тем более, я не одна. У меня есть ты, подруги… коты. Потом ты выйдешь замуж, родишь мне внуков. Будешь привозить их на выходные. И я снова не буду одна.

– Но это же другое.

– Другое, – вздыхаю. – Но не менее важное и ценное.

Да, Таня. Все правильно. Возраст и одиночество тоже нужно уметь принимать с достоинством и благодарностью. Гульнула на посошок и хватит.

Еще? 😊