Эпилог, Часть вторая

Первое апреля 2004 года


Вы думали, на этом конец? Я же говорила — обожаю розыгрыши. Не могу припомнить смерть как таковую, помню только желание поизящнее распластаться на асфальте. Очнувшись, я не сразу поняла, где нахожусь. Вокруг не бушевало пламя, не стонали души грешников. Правда, ангелов с золотыми арфами тоже не наблюдалось. Часов шесть ушло на то, чтобы убедиться: я, как ни странно, жива. Я выглядела иначе — выходит, Бог тоже не дурак кого-нибудь разыграть.

Итак, я не в раю.

И не в аду.

Я в Канзасе.

Да-да, в Канзасе, среди фруктовых садов и бескрайних пшеничных полей, что колышутся под ветром. Ну, если честно, я не в поле. Я — а зовут меня теперь Сюзи Вонг — живу в двухкомнатной квартирке в городе Уичито.

Занюханный городишко. Все же я ужасно испорченная, вы не находите? Я получила назад душу, и с моей стороны так отзываться о новом месте жительства — просто черная неблагодарность. Второй шанс дается далеко не каждому. Если на то пошло, я вообще не понимаю, почему Бог столько времени со мной возится. Правда, последние несколько месяцев я стараюсь показать Богу, что возится он не зря. Обеденный перерыв (а работаю я в цветочном магазине) я провожу в парке, вдобавок пытаюсь найти партнера для игры в шахматы.

Или просто друга.

Я не завидую счастью Бланш. Здорово, что ей тоже повезло. В пятьдесят девять (ладно, на самом деле ей семьдесят три, или нет, мы же вернулись в 2003 год, выходит, ей всего лишь семьдесят. Я не сильна в математике) у нее появился шанс начать новую жизнь. Жаль только, что я не могу разделить с ней радость. Мамуля сейчас во Флориде с папой. Я исчезла из их жизни — значит, мамуле нет резона соваться в Нью-Йорк Она всегда терпеть не могла этот город. Я написала Марвовой стриптизерше, что Марв — террорист с Ближнего Востока, так что лучше с ним не связываться. Не уверена в эффективности этого письма, но не теряю надежды на благоразумие девушки. Насчет Шелби у меня тоже есть кое-какие соображения. О Меган ничего не известно, но у нее, кажется, достаточно твердый характер (не в пример мне).

По крайней мере, я на это надеюсь.

Здесь, в Канзасе, совсем другая жизнь. Никто не помещается в одежду тридцать восьмого размера, зато все носят полиэстер. Я опять жалуюсь, да?

Открою вам секрет: эту жизнь я не променяю ни на что. Порой я даже просыпаюсь с улыбкой. А бывает, с утра меня просто распирает от радости, причем без всяких причин. Конечно, через несколько секунд я вспоминаю, где нахожусь, но мне и этих секунд достаточно.

С работой я пока не решила. Просто тяну время в цветочном магазине. Я могла бы стать бухгалтером, как раньше, или вернуться в мир моды, но я пока к этому не готова. Вот не далее как вчера я прикидывала, а не пора ли взять на себя управление магазином, и в мечтах за каких-нибудь два часа дошла сначала до регионального управляющего, а потом и получила франшизу на компанию «Десять тысяч алых роз». Согласна, планы у меня по-прежнему наполеоновские, но я над этим работаю.

Сегодня — самый обычный день, но я научилась радоваться обычным дням. Я собираюсь перекусить (чизбургер и молочный коктейль — теперь и полуфабрикаты из «Деари куин» кажутся вкусными), солнце светит как-то особенно ярко, небо на редкость голубое. Здесь нет никакого горизонта, только небо, как в детских книжках.

Я вгрызаюсь в чизбургер, и в этот момент раздается собачий лай. Пес приближается скачками, за ним по траве волочится поводок. Хоть я и прошла через перерождение, собак все равно не выношу. И эта псина не исключение, тем более что она выхватывает чизбургер у меня прямо из рук (прошу заметить, продавщицы цветочных магазинов в Уичито зарабатывают не столько, сколько владелицы бутиков в Нью-Йорке). Я бросаюсь спасать свой обед, и вдруг по ушам бьет тонкий голосок:

— Пушок, ко мне!

Это не глюк. За собачиной действительно бежит маленькая девочка.

Вторая часть Марлезонского балета. Я, кажется, приговорена прожить энное количество жизней Ви.

Только в Канзасе.

Пес бросается в озеро.

Девчонка прыгает за ним.

Умеет ли она плавать?

Ну-ка, все вместе на счет «три»: «Конечно нет!»

Я подбегаю к озеру и сразу, без колебаний, ныряю. Теперь сделать это совсем просто. На мне блузка и джинсы — их можно мочить сколько душе угодно.

Но — черт побери! — вода ледяная!!! Я подплываю к девчонке и хватаю ее за «хвост», не обращая внимания на вопли.

— Спасите… буль-буль… — успевает попросить дитя перед очередным погружением.

Расшифровать просьбу нетрудно: «Спасите Пушка!»

Я изо всех сил дергаю «хвост». Русалочка выныривает и начинает усиленно дышать. Пора заняться собакой.

Поводок выскальзывает из рук, но я даю Пушку хорошего пинка под водой, и вот он схвачен.

Туфли, кажется, больше не жильцы, но, утешаю я себя, распродажа за полцены не за горами. Я тащу обоих утопающих к берегу (Пушок, правда, плывет самостоятельно) и наконец нащупываю ногами дно. Девчонка схвачена поперек живота, пес дергается на поводке. На берегу собирается толпа.

С хорошими поступками как-то постепенно сживаешься.

— Карли! — Это появилась мамаша. Она обнимает свою Русалочку, она улыбается сквозь слезы. — Благодарю вас, мисс, благодарю, благодарю. Не знаю вашего имени. Благодарю вас, — повторяет она как заведенная, зарываясь лицом в дочкин мокрый «хвост».

У меня тоже наворачиваются слезы — я скучаю по мамуле. Не то чтобы мы с ней обожали друг друга достаточное количество времени, но все-таки…

Как бы то ни было, я знаю, что сейчас должно произойти (номинально мы в будущем, значит, от судьбы не уйдешь). Я оглядываюсь в поисках журналистов (День сурка продолжается), но у озера уже ни души.

Это что, и все, что ли?

Я промокла до нитки, с меня вода течет ручьями. Оборки на блузке жалко обвисли (в сухом виде вещи от Энн Тейлор смотрятся гораздо лучше, даже не сомневайтесь). Зато теперь я выгляжу практически так же, как тогда!

— С вами все в порядке?

Блин!

Я резко оборачиваюсь — и натыкаюсь на знакомый теплый взгляд. У Натаниэля, что называется, ни в одном глазу.

Боже, сделай так, чтобы это был не сон. Или, если это сон, не дай мне проснуться. Пусть я никогда не открою глаза.

— Возьмите мою куртку.

Пока дура в мокрой блузке пялится на Натаниэля, я сообщу вам, что у этой дуры идеально стройные бедра, она миниатюрна, хорошо сложена и не может пожаловаться на отсутствие мужского внимания. Натаниэль тоже сразу замечает все ее прелести. Пожалуй, мне следовало описать Сюзи гораздо раньше, но тогда мой рассказ поутратил бы присущий ему пафос.

— Надевайте, да поскорей.

Он набрасывает мне на плечи коричневую кожаную куртку (знакомая скользкая подкладка). Я отчаянно шмыгаю носом. Возможно, это простуда; не исключено, что из моих мозгов таким образом удаляется вода. Но скорее всего, я только сейчас начинаю понимать простую вещь: наш мир — чертовски славное местечко.

— Извините, что я на вас так пялюсь. — Натаниэль проводит рукой по векам, словно пытаясь смахнуть наваждение. — У меня эффект дежа-вю. У вас так бывает? Вам когда-нибудь казалось, что какие-то воспоминания просто вырезали у вас из памяти и теперь вы не знаете, куда вставить этот кусок, потому что пробел уже чем-то занят?

Голос у Натаниэля глуховатый — как будто он только что проснулся в моей постели. Мне известны о нем самые интимные вещи, а он даже не догадывается, кто я.

— Нет, с моей памятью все в порядке. Наоборот, я бы с удовольствием кое о чем забыла, но…

Меня пробирает дрожь, и я плотнее запахиваю Натаниэлеву куртку.

— Ваше имя Сюзи?

— Вы меня знаете? — спрашиваю я с предельной осторожностью.

— Ваше имя написано у вас на бейджике.

Параллельный мир отпадает. Ладно, обойдемся без него. Зато я — все еще хорошая. И никто у меня этого не отнимет.

— Да, меня зовут Сюзи Вонг. А вас?

Я спрашиваю, чтобы Натаниэль ничего не заподозрил.

— Натаниэль.

— Вы местный?

Тон у меня самый небрежный.

— Я здесь в отпуске. Приехал навестить родителей.

— Так у вас тут родители!

Обстановка проясняется.

— Да.

— А я недавно потеряла маму.

— Мне очень жаль.

Наверняка Натаниэль не может взять в толк, почему первая встречная изливает ему душу, но меня это не смущает. Главное, мне теперь есть что изливать.

— Видите ли, с этим трудно смириться. Мы с мамой никогда не были близки. А вам я все это рассказываю, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Если вы в ссоре с родителями, помиритесь сейчас. Кто знает, когда вы их снова увидите и увидите ли вообще. Вы меня понимаете?

Натаниэль смотрит вежливо — я лезу не в свое дело.

— Да, конечно понимаю. Но я не могу с ними помириться.

Я хватаю его за руку.

— Можете. Это же очень важно! Вы ведь не хотите всю жизнь потом мучиться угрызениями совести? Поверьте, у вас все получится.

Он с улыбкой кивает.

— Так вот, значит, чем на самом деле занимается «Десять тысяч алых роз» — готовит семейных психологов!

— А вас, кажется, проняло.

— Почему вы работаете в цветочном магазине?

— Если честно, просто тяну время. Я бросила свою прежнюю работу, а пока вынашиваю кое-какие идейки.

— И какие же?

— Мне бы хотелось сделать карьеру в мире моды, а еще я постоянно работаю над своими воспоминаниями.

Он смеется. Вот за что я люблю Натаниэля: кроме него, надо мной никто не смеется.

— А не слишком ли вы молоды, чтобы работать над воспоминаниями?

— Я наверстываю упущенное. Это нелегко.

— Тогда удачи вам… Может, позавтракаем вместе?

«Позавтракаем». Вы, конечно, знали, что это и будет его следующая реплика. Я расцветаю.

— С удовольствием!

Мы идем прочь от озера. Люди возвращаются к своим обычным занятиям, будто и день сегодня самый обычный. Просто еще один день в Канзасе. Вдруг на холме я замечаю человека, который явно за нами наблюдает.

— Могу я задать вам странный вопрос?

— Странный — понятие растяжимое. Задавайте, Сюзи.

— Видите того типа на холме? Вам не кажется, что это Чарлтон Хестон?

Натаниэль хохочет.

— Не исключено. Может, у него сегодня неудачный день. А вам, наверное, стоит заказать очки.

— Спасибо, у меня хорошее зрение.

Чарлтон Хестон, разумеется, уходит. Я счастлива, а главное, у меня есть душа — не идеальная, конечно, но вполне приемлемая. Когда настанет срок, проходной балл она наберет.

Имейте в виду: для вас тоже не все потеряно!

Загрузка...