Капкан для зверя

Глава 8

Когда Серафим позвонил мне, я был с Изабэллой. Немка полностью обнажилась и теперь, оседлав мои колени, в спешке расстегивала на мне рубашку. Услышав звонок, мельком глянул на экран и напрягся, увидев имя Серафима.

— Брось, Мокану, только не говори, что ты сейчас ответишь? — Изабэлла жалобно простонала в ухо, обводя мочку языком.

В груди появилось какое-то тянущее чувство, будто предчувствие катастрофы, поэтому я слегка отстранился от девушки и ответил:

— Зорич, искренне надейся, что у тебя достаточно важная причина для того, чтобы прерывать меня от более приятных дел, чем болтовня с тобой.

И он ответил. Спокойно ответил, вашу мать. Так, как умеет только Серафим. Без спешки или волнения. Абсолютно равнодушно произнес самые страшные слова, которые я когда-либо слышал в своей жизни:

— Марианна предприняла попытку самоубийства.

В первый момент я даже не понял смысла его слов:

— Ты что за ахинею несешь, Зорич? Повтори, — Голос сорвался на крик. — Повтори, что ты сказал.

И точно таким же бесцветным тоном он совершенно ровно повторил:

— Марианна предприняла попытку самоубийства, у нее оказалось одно из снадобий Фэй. Сильнодействующий яд. Только что было получено сообщение от Дэна.

Разум оцепенел, силясь переварить полученную информацию. Я смотрел в серые глаза голой девицы перед собой и с ужасом понимал, что они меняют цвет на сиреневый, наполняясь дикой болью. Протянул руку, касаясь ее щеки, провел пальцами по глазам в попытке стереть из них безысходность.

Голос Серафима прозвучал словно издалека, отдаваясь эхом в голове:

— Николас? Какие будут наши действия?

Моментально очнулся, осознавая, что та, которую я сейчас ласкал, не имела ничего общего с Марианной.

— Приготовь мне самолет, я сейчас же вылетаю.

Я скинул с колен вампиршу и кинулся к пиджаку, на ходу застегивая пуговицы рубашки.

"Марианна… самоубийство… Марианна". Не верю. Не могу поверить. Так не должно быть. Только не с ней. Моя девочка слишком любит жизнь, детей, свою семью… И меня… Пока еще любит.

Закрыл глаза, стараясь успокоить участившееся сердцебиение.

— Нииик, ты не можешь меня так оставить сейчас, — пронзительный голос Изабэллы ворвался в заторможенное сознание. Блондинка бросилась ко мне и вцепилась в пиджак.

Я посмотрел на нее, вначале даже не понимая, откуда она тут вдруг возникла. Конечно, она услышала все, что говорил Серафим.

— Какое тебе дело до этой истеричной идиотки, дорогой? Пусть бы отравилась и сдохла — нам же меньше забот.

Я разозлился настолько, что еле сдержал себя от желания вцепиться ей в горло или сразу вырвать гнилое сердце из груди. Но пока эта тварь была еще мне нужна. Схватил ее за шею и приподнял над землей. Сучка вцепилась мне в запястье, со страхом глядя на меня. Да, детка, никогда не забывай, что Мокану свою репутацию заслужил не одной сотней загубленных жизней.

— Еще раз услышу, как из твоего рта вылетает любое упоминание о ней, и ты пожалеешь о том, что можешь говорить вообще.

Швырнул ее на пол, и практически бегом помчался к машине.

Самоубийство… Но почему? Почему она хотела умереть? Вариант о том, что она могла узнать о своем новом положении, отмел сразу. Пока о разводе знали единицы. Средствами связи Марианна не обладала. Я приказал оградить ее от всего. Ни телевидения, ни интернета, ни тем более телефона. Тогда что? Что, гребаный ад, могло произойти такого, что она решила ТАК поступить с нами? Именно сейчас, когда все шло будто по накатанной. Так, как того требовал мой план.

Я понимал, что она вправе чувствовать на меня обиду, злость. Черт, даже презрение. Но, это на меня. Пусть презирает меня, но живет. А иначе, какого хрена я затеял весь этот спектакль? Ради кого? Зачем мне эти кланы и Братство, если рядом не будет Марианны?

Когда спустился с самолета и пересел на автомобиль, начал чувствовать, как меня трясет. От страха, что мог потерять ее навсегда. От нетерпения увидеть любимую, прижать к себе и целовать. Долго. Может, весь день и всю ночь. Уже потом я буду выяснять, что подтолкнуло ее к попытке… самоубийства. Скривился. Черт, даже в мыслях сложно произнести это слово, когда оно касается самого дорогого для меня существа. Серафим сказал Дэн… если бы он не успел… Если бы она успела? Что тогда? Ухмыльнулся. Мокану, ты отлично знаешь ответ на этот вопрос. Тогда вся эта игра не имела бы смысла. Тогда ты бы отправился прямиком за ней. Вот только после смерти ты бы ее не встретил. Уже никогда. Так бы и гнил один в Аду в то время, как ее место на небе. Ударил по рулю. Ни хера. Ее место рядом со мной. Здесь. Всегда.

Тогда я еще верил в то, что возможно примирение. Даже не так — наше соединение. Как всегда и бывало раньше. Когда мы оба сплетались в одно целое, каждый раз выныривая из вонючей трясины, затягивавшей нас туда поодиночке.

Я подъехал к посту, и охранник при взгляде на мое лицо отшатнулся в диком страхе.

Не обратил на трусливого идиота внимания, так как на подходе к дому заметил ее.

С шумом выдохнул. Она. Живая. Дышит. Смотрит прямо на меня, но создается ощущение, что не видит. Я остановился и выскочил из машины. Марианна вздрогнула, будто очнулась от каких-то мыслей и теперь уже осознанно наблюдала за мной. Подбежал к ней и порывисто обнял. На секунду сердце замерло и снова забилось в диком восторге. Как же я тосковал по ней. Обхватил лицо ладонями и начал жадно целовать. Глаза, нос, щеки, подбородок. При мысли о том, что этих прикосновений могло бы уже и не быть никогда, глухо застонал и впился в ее губы, в изнеможении закрывая глаза. Девочка моя, как же я испугался. Я могу вынести, что угодно, если знаю, что она дышит со мной одним воздухом.

Я настолько растворился в ее запахе и прикосновениях к коже, что не сразу понял, что Марианна не обнимает меня в ответ, а сражается со мной. Она с силой оттолкнула меня, процедив сквозь губы:

— Убирайся.

В первый момент подумал, что ослышался:

— Что? Что ты сказала?

Она схватила меня за запястья, впившиеся в ее плечи, и сильно сжала.

— То что ты слышал. Убирайся. Просто исчезни. Не прикасайся ко мне.

Ее голос срывался на хрип, заставляя сердце обливаться кровью.

Посмотрел в глаза, горевшие непонятной мне яростью и, освободив руки, поднес ее ладони к губам, покрывая поцелуями и растворяясь в аромате ее кожи:

— Что с тобой, малыш? Почему?

Она выдернула руки.

— Со мной? Ты спрашиваешь, что со мной? Тебя это волнует? В перерывах между какими сверхсекретными делами или шлюхами ты решил узнать обо мне? После того, как запер в эту тюрьму; после того как распорядился мною, как вещью… после того, как отнял у меня все. Убирайся. Я все знаю. Все. Ты… ты чудовище. Ты лицемер. Ты мог просто… просто сказать мне что все кончено, но ты… ты отобрал у меня детей… я могла все понять… но дети… как же я презираю тебя.

Она задыхалась, отводя взгляд, давая понять, насколько ей больно смотреть мне в глаза.

— Отпусти меня. Или убирайся сам.

Именно тогда я осознал, что она уже все знает. Вашу мать, она знает. Но как? Черт возьми, кто ей мог проболтаться? Если только кто-то из охранников. Сукины дети сегодняшний день точно не переживут. Ни один.

Я прикрыл глаза и медленно выдохнув, произнес:

— Марианна, давай, зайдем в дом. Давай не будем устраивать спектакль для охраны.

Она истерически засмеялась:

— Спектакль? Вся моя жизнь рядом с тобой сплошной спектакль. То ли комедия, то ли трагедия, и я всего лишь массовка на твоей сцене.

Внутри все перевернулось. Как мне доказать ей, что она главная героиня этого бесконечно долгого действа, именующегося моей жизнью?

Я стиснул зубы до скрипа и прошипел:

— Иди в дом, я сказал.

— Не то что? Заставишь? Затащишь насильно? Какие права у тебя теперь есть на меня, Ник?

Она содрала обручальное кольцо с пальца и швырнула в меня.

— Никаких. Ты мне теперь никто.

Поймал на лету кольцо и, схватив, ее за локоть, дернул на себя:

— Малыш, не заставляй меня в очередной раз напоминать о СВОИХ. ПРАВАХ. НА ТЕБЯ.

Марианна попыталась вырваться, но я уже отвернулся и теперь тащил ее за собой в дом. Она упиралась ногами, пытаясь затормозить меня, била по спине руками, истошно крича. И каждый крик отзывался эхом внутри, причиняя физическую боль настолько сильную, что хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать ничего.

Ни слова не говоря затащил девушку внутрь и, закинув ее себе на плечо, поднялся в спальню. Там я бросил ее на кровать и ледяным тоном сказал:

— Вот теперь говори.

Марианна вскочила с постели и, сжав руки в кулаки, прокричала.

— Мне не нужно ничего напоминать. У тебя нет прав на меня. Мы теперь в разводе. Ты лично, собственноручно, зачеркнул все права и дал мне свободу. И я рада, что ты приехал, потому что теперь ты отпустишь меня. Не хочу ни секунды находиться рядом с тобой в ТВОЕЙ золотой клетке. Я вернусь к отцу и начну процесс по возврату детей, Ник. И еще… не называй меня "малыш". Это право ты тоже потерял.

Захотелось взвыть от бешенства. Эту "золотую клетку" еще совсем недавно она считала своим домом. А теперь хочет бежать из нее без оглядки.

Шагнул к ней и, схватив за волосы, с силой дернул в сторону:

— Нет прав, говоришь? Вот они мои права, — притянул ее за талию и впечатал в себя, — и мне не нужны долбаные бумажки, чтобы доказать тебе существование МОИХ прав.

Положил руку на ее ягодицы и сильно сжал:

— Отпустить тебя, малыш? Ты думаешь, что я когда-нибудь отпущу тебя? Ты в это веришь, Марианна?

Она дернула головой и тихо произнесла:

— Эти права тебе давала я тем, что позволяла и хотела, чтобы ты их имел. А сейчас тебя больше нет для меня. Мне противны и омерзительны твои лживые прикосновения, твои слова, которые не стоят и гроша. — Неосознанно отступил от нее, не веря, что слышу эти слова. Лучше бы она отхлестала меня по щекам. Это не было бы и вполовину так мучительно, как сейчас, после этих слов. А Марианна выставила вперед руку и продолжала вскрывать мне вены острыми как лезвия словами:

— Малыш… А ЕЕ как ты называешь? Детка? Крошка? — Потихоньку приходя в себя, шагнул ей навстречу, чтобы схватить и прокричать в ухо так громко, насколько мог, что ту, другую, я не называю никак. Что ТА для меня ничего не значит.

Она отшатнулась в сторону и практически прорыдала срывающимся голосом:

— Убери руки и не прикасайся ко мне. Ты отпустишь меня. Потому что я больше не хочу быть с тобой и… не буду. Никогда. Просто запомни это. Никогда.

Уже не контролируя себя от моментально охватившего тело бешенства опрокинул Марианну на кровать и сел сверху, зафиксировав ее руки над головой:

— Запомни, Марианна, мне не нужно твое разрешение на то, что и так является МОИМ.

Опустил голову, приблизившись к ее лицу на расстояние в пару сантиметров:

— И называть я тебя буду так, как хочется мне. Ты моя, Марианна. Вся моя. Твое имя. Твое тело. Твоя жизнь. А вот ты, Марианна, никогда, слышишь? Никогда больше не будешь распоряжаться тем, что принадлежит мне.

Ее глаза сверкнули, она поняла, о чем я. Продолжая сжимать ее запястья одной рукой, второй схватил ее за шею и прорычал:

— Какого черта ты творишь, Марианна?

Встряхнул ее:

— Отвечай? КТО. ТЕБЕ. ПОЗВОЛИЛ?

Поднял руку к подбородку и сжал, причиняя боль:

— Твою мать, Марианна. Почему ты это сделала? Чего ты хотела этим добиться?

Она вцепилась в мое запястье и, задыхаясь, прохрипела:

— Уйти от тебя. Потому что еще никогда в жизни я не испытывала такого отвращения к тебе и к себе. Ты не удержишь меня, Ник. Меня рядом с тобой нет… Очнись. Посмотри мне в глаза — меня нет. Не смотря на то, что мне не дали уйти, я уже ушла. И, знаешь, я не жалею, что меня остановили… не жалею, потому что я смогла сказать это тебе в лицо. Сказать, что впервые тебя ненавижу. Ты можешь заставить меня бояться… но ты больше не заставишь меня хотеть и любить тебя.

Сердце в очередной раз сжалось от беспощадных слов, чтобы снова понестись вскачь от невероятной злобы, завладевшей всем телом. Каждой чертовой мышцей. На короткий миг стало трудно дышать, будто весь воздух из комнаты молниеносно выкачали. Казалось, еще чуть-чуть, и тело просто свалится мертвым грузом на кровать, потеряв смысл для дальнейшего функционирования. Но та же самая злость заставляла продолжать эту борьбу с ней и с самим собой, адреналином впрыскивая в кровь необходимые силы. Я злился на нее за то, что захотела покинуть меня навсегда. И чувствовал еще большую ярость на себя. За то, что позволил нам дойти до этого.

Оскалился и завладел ее губами. Не целуя — сминая и кусая их, безжалостно царапая клыками. Марианна вертела головой в попытке освободиться от поцелуя, и я позволил ей это. Отстранился от нее и прошептал, глядя в глаза:

— Скажи это еще раз. Скажи, что ненавидишь меня.

Я должен был это слышать, упиваясь собственной болью и позволяя ей разрушать меня и дальше, оправдывать свои поступки, развязывать мне руки. Ведь если она меня ненавидит, значит, я мертв, а мертвеца нельзя приговорить дважды.

Она облизала кровь с нижней губы и, судорожно сглотнув, прошептала в ответ:

— Ты даже не представляешь насколько… я тебя ненавижу. Но больше всего я ненавижу себя за то, что верила тебе.

Прикрыл глаза, впитывая в себя эти слова, и ухмыльнулся. Через десять лет я все-таки добился того, что она возненавидела меня. Теперь. Внутри все корчилось от острой боли, от чувства дикого разочарования.

После того, как овладел собой, открыл глаза и спросил:

— Но почему теперь? Почему теперь, Марианна, черт тебя побери?

Повысил голос и силой вдавил ее в постель, сильнее сжимая пальцы на ее горле, глядя на ее расширяющиеся зрачки и испытывая невероятное садистское удовольствие от осознания ее страха. Ненависть, страх. Все что угодно, но только не равнодушие.

— Не тогда, когда я бил и мучил тебя… Не тогда, когда унижал и держал в роли рабыни… Не тогда, когда оставил вас подыхать с голоду… Какого дьявола, Марианна, теперь? Когда единственное, о чем я тебя просил, — ударил по постели рядом с ее головой, — это доверие. Гребаное доверие и молчание, черт тебя раздери.

С ее губ сорвался тихий вздох.

— Доверие? От кого? Кто я теперь? Твоя любовница? Бывшая жена? Шлюха? Кто я? С таким же успехом на меня может предъявить права любой из твоих охранников. Любой. Потому что я — никто. И знаешь? Я лучше стану шлюхой твоих псов, чем твоей любовницей или вещью. Никакого доверия ты от меня не дождешься.

Это был контрольный выстрел. Прямо в лоб. Марианна, как никто другой, знала, какие струны задеть, чтобы окончательно снести мне крышу. Знала, что это запрещенный ход, но, тем не менее, применила его. И я потерял последние остатки разума, чувствуя, как сознанием завладевает монстр, поднимая свою омерзительную голову и широко раскрывая зубастую пасть.

Ударил ее по щеке, а потом еще раз, и еще раз.

— Да мне нас… ть на твои чувства ко мне. И плевать на твои желания. И если ты так сильно хочешь стать шлюхой, я тебе позволю. Но трахать тебя буду ТОЛЬКО я. Станешь личной подстилкой Николаса Мокану. И только если я захочу, то ты сможешь лечь и под охранников. Для того, чтобы развлечь МЕНЯ, поняла?

Свободной рукой разодрал на ней блузку и грубо сжал грудь:

— И мне плевать, согласна ты или нет с этим. Теперь, — криво усмехнулся, — впрочем, как и всегда, я решаю с кем и когда ты спишь. И пока что этот кто-то, — ущипнул сосок, — я.

Затем опустил руку к животу и остановился, глядя прямо в ее глаза.

— Тебе понятно, Марианна?

— Мне все понятно, — прошептала она, — только покорности ты не дождешься, потому что я больше не хочу тебя. Ты можешь развлекаться со мной, пока я тебе не надоем… Да ты все, что угодно, можешь. Ты возомнил себя вершителем моей судьбы. Мне плевать, с кем спать, с тобой или с твоими охранниками. Ни к тебе, ни к ним я ничего не чувствую. Ты убил во мне все. Отдай хоть собакам на улице.

— Плевать? — я снова ударил ее, и на этот раз вздрогнул, увидев блеснувшие в глазах слезы, но уже не мог остановиться. Ее слова сорвали все планки, и я уже не сдерживал чудовище внутри себя — я выпустил его на волю. Похотливого, жадного до боли зверя, готового разорвать ее. — Тебе наплевать, кто будет тебя иметь? Как впрочем и обычной шлюхе. Тогда первым у нашей высокородной потаскухи буду я.

Задрал подол юбки и схватил рукой трусики.

— И, да, малыш, ты сама меня захочешь.

Быстрым движением разорвал на ней белье, с легкостью преодолевая неистовое сопротивление, и резко ввел в лоно палец. Марианна уже была влажной, и я злобно ухмыльнулся, подняв на нее глаза:

— Как всегда заводишься от насилия, Марианна? Или это я все еще действую на тебя так? Зачем было лгать и ломать комедию? Ты могла сказать или просто попросить, чтобы я тебя оттрахал.

Она снова дернулась в моих руках, но я придавил ее бедра к кровати сильнее, а потом погладил большим пальцем складки нежной плоти между ее ног. Наклонил голову и подул на них. Она моментально увлажнилась еще больше, и комнату окутал аромат ее желания, от которого вело так, что закружилась голова. Я демонстративно втянул в себя ее запах:

— Да, малыш, именно так. Я знаю, что нравится шлюхам.

Почему считают, что насилие — это обязательно физическое издевательство над телом? Можно причинять не меньшую боль и унижение словами. И именно это я сейчас осознанно и делал. Насиловал ее душу, так как тело отвечало мне взаимностью. Понимая, что это не просто оттолкнет от меня жену, но и, вполне вероятно, поставит крест на ее чувствах ко мне. Но остановиться я уже не мог. Не тогда, когда в ноздри бил ее запах, а пальцы мяли шелковистую кожу. Да, и, потом, как может остановиться солдат на полпути, когда он уже ступил на минное поле? Он просто идет вперед, с замиранием сердца ожидая, какой шаг раскинет его в разные стороны, разрывая на части и выставляя на всеобщее обозрение внутренности.

Я начал двигать пальцем внутри нее, сначала неторопливо и нежно, а затем ускоряя темп. Жадно наблюдая за ее реакцией и упиваясь властью над телом любимой женщины. Ее дыхание стало хаотичным, рваным, и она закрыла глаза, пряча от меня взгляд. Я знал, что в этот момент она борется с собой и проклинает свое тело за предательство.

Наклонился к ее лепесткам и прошелся по ним языком, застонав от пряного вкуса на языке. Она дернулась, как от удара тока, и еле слышно всхлипнула. Нашел языком клитор и обдал своим дыханием. Затем дотронулся до него кончиком языка и втянул в рот. Марианна неосознанно выгнулась и сдавленно застонала.

— Ненавижу… — ее голос походил на хриплое рыдание, все еще вздрагивая и задыхаясь, — не прощу тебе этого… не прощу…

"Не прощу…" — как будто серной кислотой плеснули в район груди. Да, нет, милая, ты — то, может, и простишь… Мне бы самому суметь простить себя после всего. Но вслух, приподнявшись на руках и устраиваясь между ее ног, выдал насмешливо:

— А мне от тебя не нужно прощение. Ты моя шлюха, а не приходской священник.

Сказал и вошел в нее одним движением. Мы застонали с ней одновременно и замерли, глядя друг другу в глаза. Она рванулась ко мне навстречу, обхватывая шею руками и приподнимая бедра. Доли секунды наслаждался жаром ее лона, а потом начал двигаться. Зло. Бешено. Таранил ее плоть, чувствуя, насколько неистово она отвечает.

Ее глаза горели страстью. Страстью и яростью. Ненавидь, малыш, ненавидь. Но не свое тело, а меня. Оно не предает тебя, оно просто не может лгать. Это я предатель.

Стиснул зубы, заметив катящиеся по щекам слезы опустошения, сдерживаясь от дикого желания слизать их.

— Ты… убиваешь меня… Ник… ты убиваешь… нас…

Ее голос звучал сдавленно, глухо. Рванул вперед, следя за тем, как закатываются ее глаза, впиваясь пальцами в бедра, насаживая ее на себя и жестко вонзаясь в мягкое тело. Так глубоко, насколько мог. Почувствовал, как судорожно сжимаются мышцы лона вокруг члена, а по моему телу пробегает дрожь острого наслаждения. Не успел в полной мере ощутить ее оргазм, как меня с головой накрыл собственный. Зарычал, в последний раз толкнувшись в нее и кончая внутри, клеймя, доказывая себе и ей, кому она принадлежит. В первый раз за все эти десять лет после секса с Марианной я не чувствовал ни удовлетворения, ни радости, ни ненависти… Только опустошение, разливавшееся по венам. Поднял голову и, посмотрев в глаза, произнес:

— Нельзя убить того, кто давно уже мертв, Марианна.

Она закрыла глаза, сворачиваясь калачиком на постели и еле слышно прошептала:

— Зато можно убить того, кто был еще жив.

Я молча слез с постели, не отвечая на реплику, застегнул ширинку и подошел к шкафу. Открыл двери и начал скидывать на пол всю одежду. Дернул ящики комода и, достав оттуда нижнее белье, бросил на кровать. Марианна в негодовании вскочила с кровати.

— Прикройся, — Бросил ей и направился к двери. Там велел охраннику позвать экономку. Когда в комнату вошла высокая сухопарая женщина, холодно приказал:

— Обыскать каждое чертово платье, все нижнее белье, трусы, носки, чулки.

— Что искать, Господин?

— Все, что покажется подозрительным. Найдешь — передаешь Дэну. Дэн, — окликнул охранника, маячившего за дверью, — если вдруг в личных вещах Госпожи будут обнаружены какие-либо подозрительные вещи, неважно какие, ты изымаешь их и сообщаешь напрямую мне.

Охранник кивнул и вышел. Я отпустил взглядом экономку и повернулся к Марианне.

— Раньше ты была в этом доме хозяйкой, но после своего поступка ты будешь здесь пленницей. Без права голоса и свободы перемещения. Днем рядом с тобой постоянно будут находиться охранники или слуги. Не старайся натворить глупостей, Марианна. Мы оба знаем, что я не дам этому случиться.

Схватил ее за голову и рывком притянул к свои губам. Поцеловал, запоминая вкус ее губ и запах тела. Усилием воли отстранился и быстрым шагом вышел из спальни.

Обратно в город я ехал на машине. Позвонил пилоту собственного самолета, доставившего меня сюда, и отпустил его. Слишком много мыслей роилось в голове после сегодняшних событий, и мне нужно было все обдумать, прежде чем вернуться к игре.

Все пошло не так. Сразу. С первых же мгновений. Она была зла на меня. Больше — она ненавидела меня. И теперь это были не пустые слова. Я видел это чувство в ее пылающих глазах. А глаза не могут обманывать.

Еще бы. Кто-то из этих тупоголовых ублюдков не удержал во рту свой поганый язык. Ухмыльнулся, вспомнив, КАК расправился с охраной. С теми, кто сменился в последний раз. Я не стал разбираться, кто оказался болтуном. Выяснил у Дэна имена последних прибывших и вызвал их к себе. Сукины дети насквозь провоняли страхом после того, как поняли, на какой стадии бешенства я нахожусь. Я разорвал им глотки. Предварительно вырвав языки. Всем четырем. Без слов. Молча. Чувствуя, как Зверь буквально урчит от наслаждения. Наблюдая за их последней агонией и сам варясь в аналогичной. Забавное зрелище видеть, как неистово в диком ужасе молятся Богу создания Ада.

Но все это было после. После ее слов о ненависти. После того, как она смешала меня с грязью, заявив, что не видит разницы между мной и другими. После секса. Настоящего. Злого. Быстрого, но от этого не менее крышесносного.

Все эти события калейдоскопом проносились в моей голове, пока я ехал назад. В свой личный ад, созданный мной же самим. Игра продолжается, Мокану, так что стисни зубы и при вперед дальше.