Капкан для зверя

Глава 12

Мы преследовали их двое суток. Гребаные двое суток, которые с каждой секундой убивали во мне все человеческое, что еще оставалось и билось ради той, кто сейчас цинично меня предал. Этот проклятый ублюдок ловко путал следы. Я недооценил его, когда решил, что это будет просто. Впрочем, вряд ли Серафим возьмет в личную охрану идиота. Но лучше для него, если бы Дэн все же оказался идиотом, потому что каждая лишняя минута погони делала из меня сумасшедшего психопата, который шел по следу с маниакальной настойчивостью. Я жаждал крови и бойни. Я хотел запаха смерти и их агонии. Я желал видеть глаза. Ее глаза, когда поймаю и посмотрю в них. Страх. Панический ужас. Вот что я хотел сейчас. Диких криков боли. Рвать ее на части морально, физически. Уничтожать, убивать.

Мы уже взяли их след и теперь разделились, загоняя в ловушку. Окружая со всех сторон и сужая этот круг, заставляя беглецов идти к нам в руки. Сейчас я курил сигарету и всматривался в сумрак леса. Оставалось только ждать, и я ждал. О, как я ждал. Мы уже взяли КПП, через которое эти двое хотели проскочить вместе с грузовиками, везущими доноров и продовольствие в Асфентус. Сейчас здесь стояли наши машины. В метре от границы, которая еще полчаса будет открыта, а потом комендантский час, который продлится ровно сутки. Их автомобиль я заметил сразу. Джип, выехавший из-за кромки леса, съехал на трассу. Мы с Зоричем переглянулись.

— Ждать, — рявкнул я. — Не шевелиться. Пропускать машины.

Отбросил бычок щелчком пальцев и склонил голову к одному плечу, затем к другому. Я чувствовал уже не ярость, а ледяную ненависть. Палач выследил свои жертвы, и теперь они шли к нему прямо в руки.

Как только автомобиль поравнялся с КПП, Дэн резко дал по тормозам, почуял неладное. Но два мерседеса, визжа покрышками, заблокировали их с обеих сторон.

Серафим резко притормозил возле машины беглецов, и я молниеносно оказался возле джипа. Наклонился к машине и спокойно, отчеканивая каждое слово, сказал:

— Марианна, лучше выходи сама.

Зло ухмыльнулся и бросил взгляд на Дэна, а потом на нее, дрожащую, перепуганную, загнанную:

— Давайте по-хорошему. Я дам вам этот шанс — не сдохнуть в машине.

Они переглянулись, и я взорвался, ударил кулаком по двери автомобиля, оставив внушительную вмятину. Прокричал:

— Марианна, твою мать, или ты выйдешь ко мне добровольно, или я вытащу тебя сам.

Зарычал, снова ударив ладонью по машине:

— Давай. Ты же была очень смелой, когда раздвигала перед ним ноги. Теперь будь смелой и посмотри мне в глаза.

Она резко вскинула на меня взгляд, и я оскалился, не отрывая от нее глаз:

— Ты шлюха. Но шлюха, которая принадлежит мне, и я заберу тебя с собой.

Я выдернул из кобуры пистолет и, щелкнув затвором, направил на Дэна, потом на нее и снова на Дэна:

— Давай, выходи. Выходи, мать твою, или я прострелю ему сердце. Ты же не хочешь, чтобы он сдох сейчас, а, Марианна. Не хочешь? Давай последний раз поговорим, жена. Или поговорим при нем? Пока я держу его на прицеле.

Марианна вдруг резко выскочила из машины, Дэн попытался удержать ее, но она выдернула руку. Испугалась за ублюдка, который ее трахал все это время. Знает, что тому грозит и боится потерять его, сучка. Она загородила его от меня и закричала мне в лицо, не отрывая взгляда лживых глаз:

— Хватит… Мы поговорим. Поговорим здесь и сейчас. Скажи все, что ты хочешь. Вдруг повернулась к ублюдку и умоляюще проговорила:

— Дэн, я прошу тебя… Проклятье. Зарычал, услышав, как привычно она произносит его имя. — Пожалуйста. Не надо.

Затем повернула ко мне заплаканное лицо. А я смотрел, как катятся по ее щекам слезы, и чувствовал, как сжимаются в кулаки ладони от дикого желания содрать с нее эту маску и втоптать в землю, такую же грязную и холодную, как и она сама. Стоит передо мной, заламывает руки, вся дрожит. В глазах слезы… Сама невинность. В первый момент захотел схватить ее в охапку, успокоить, стерев губами слезы. Даже шагнул к ней, но сознание пронзила вспышка. Ложь. Все ложь. Дешевая игра. Правда, актриса просто замечательная. Еще недавно я бы поверил ей безоговорочно.

Смотрел на нее и чувствовал, как по венам разливается яд. Самый настоящий. Он отравляет меня все больше, заставляя корчиться в агонии ненависти. Я никогда не ненавидел ее сильнее, чем в этот момент.

— Как долго, Мар… — черт, даже имя произнести тяжело. Это имя принадлежало той, которую я когда-то любил, но никак не этой лживой дряни. — Как долго ты обманывала меня? Как давно трахаешься с охранником? Скольким ты отдавалась за моей спиной, тварь?

С каждым вопросом я делал шаг ей навстречу, а она, не опуская глаз, отходила назад.

Вдруг гордо вздернула подбородок и тихо сказала:

— Если бы я захотела трахаться с твоими охранниками, я бы тебя не обманывала. В отличие от тебя, мне бы хватило смелости сказать об этом. Это все, что ты хотел мне сказать?

Не удержался, услышав вызов в ее голосе, схватил ее за шею.

— Не изображай из себя жертву, сука, — Замахнулся в попытке ударить ее. Но не смог. Не тогда, когда видел эти слезы. Даже понимая, что это лишь игра. Рука сама остановилась в воздухе и упала обратно.

И вдруг прямо передо мной выскочил Дэн. Ублюдок попытался оттолкнуть меня от Марианны, защищая свою любовницу. В его руках блеснуло оружие. Два коротких обреза. Серафим метнулся к нему, но сукин сын выстрелил, и Зорича отшвырнуло на несколько метров.

— Беги, — зарычал Дэн Марианне, и та бросилась к границе, но один из ищеек перехватил ее и заломил руки за спину, удерживая за волосы. Я хищно расхохотался. Ну что, ублюдок? Все кончено, да? Дэн смотрел то на меня, то на нее, и я видел во взгляде этого урода какое-то отчаянное безумие. Мне оно не нравилось. Я не мог понять, что задумал этот сукин сын. Он рассчитывает убить нас из этих обрезов? Это смешно. Патронов не хватит.

— Дэн, — Марианна закричала так громко, что я метнул взгляд в ее сторону. — Дэн стреляй. Давай. Ты же обещал мне. Стреляй. Лучше убей, чем позволь ему забрать меня.

Я задохнулся… мне показалось, что в этот момент я мгновенно истек кровью изнутри. Сердце оторвалось и упало в черную пропасть. А я стоял и не мог понять, откуда эта мучительная боль. Ведь подонок не выстрелил, а я отчетливо ощущал, как выворачивает каждую мыщцу. Как свело болезненным спазмом все тело. Меня разорвало, раздробило внутренности. Умереть, лишь бы не остаться со мной. Повернул голову к Дэну и увидел, как тот дернул затвор, целясь в нее. По спине градом покатился ледяной пот.

— Прикажи, пусть отпустят, иначе я застрелю. Я дал слово.

Ублюдок смотрел мне в глаза, и я видел в его взгляде тупую решимость. Он выстрелит. Я понимал и чувствовал нутром — он выстрелит. Снова посмотрел на Марианну. Проклятье. Взгляд на часы — считанные минуты.

— Отпусти, — кивнул ищейке, и тот разжал руки. Гребаный ад. Но я не смог. Он бы смог, а я нет, потому что в ту же секунду сдохну сам. Ее сердце остановится, и мое вместе с ним. Как бы я ни презирал ее. А еще убивало осознание того, что я предпочел бы сдохнуть самой жестокой смертью от рук этой сволочи, но знать, что она останется. Несмотря ни на что. Крикнул ей, сдерживая дрожь в голосе:

— Беги, Марианна.

Она бросила отчаянный взгляд на него, потом на меня, и побежала. Я словно в замедленной съемке видел, как развеваются темные волосы, как маленькие ступни преодолевают черту, и тут же вспыхивает лазерная ограда. Успела, черт возьми. Она бежит… не оглядываясь. Бежит от меня как от прокаженного, как от смерти. Да. Беги, Марианна. Ведь если я поймаю и найду тебя, то ты действительно посмотришь нашей смерти в глаза. Мы умрем. Оба. А я найду. Я думаю, что ты прекрасно это знаешь. Найду даже в Аду. Буду идти по твоему следу, пока не настигну и тогда… тогда ты пожалеешь, что встретилась со мной. Я буду убивать нас медленно. Я буду сдирать с нас кожу живьем, потому что прочувствую каждую твою кровавую слезинку, каждый твой крик дикой боли я пропущу через себя.

Голова перестала что-либо соображать. Глаза заволокла красная пелена, я с диким рычанием развернулся к Дэну и вцепился в горло. Неожиданно для него. Вокруг все засуетились. Единственное, что я видел — это ненавистные глаза соперника. Сукин сын сопротивлялся изо всех сил, он отталкивал меня и хрипел, захлебываясь собственной кровью. Я не понимал ничего, я упивался его предсмертной агонией. Мне было плевать, что несколько пуль вошли мне под ребра. Я жаждал его смерти.

Зверь упивался своей возможностью отомстить. Наказать за то, что покусился на мое. Он требовал крови этого выродка. И я не собирался лишать его законной добычи.

Только в один момент почувствовал, как меня обхватили со спины сильные руки, удерживая. Не давая закончить начатое. Краем сознания уловил голос Серафима:

— Николас, постой. Не надо. Он тебе еще пригодится.

***

Прошли сутки с того момента, как я привез Дэна домой. Он отключился еще там, в Асфентусе. Еще до того, как мы закинули его в машину. По приезду приказал приковать ублюдка в подвале и доложить сразу же, как он очнется. Все-таки стоит поблагодарить Серафима за то, что он не дал прикончить того на месте. Теперь эта тварь в полной мере поймет, с кем решил связаться.

Зашел в подвал, кивком головы отпустив охранников. Включил свет. Это было необязательно, я и так отлично видел пленника, но, вашу мать, его болезненный стон от яркого света грел душу.

— Ну, здравствуй, Дээээн. Готов к новой порции боли?

Ублюдок с трудом разлепил глаза и посмотрел прямо на меня. Да еще КАК посмотрел. В глазах сквозило неприкрытое презрение. Не сдержался и ударил наотмашь по щеке. Его голова дернулась в сторону, и он глухо застонал.

— Что, мразь, больно? Больно, я спрашиваю?

Ухмыльнулся, схватив его снова за подбородок:

— Ты даже понятия не имеешь, какая боль ждет тебя дальше. Какие страдания. Как сильно я люблю причинять их, ты знаешь? Ты же видел, что случилось с твоими дружками… И все равно сделал это.

Он безуспешно постарался открыть глаза и еле слышно просипел:

— Боль — не самое страшное, что может случиться.

Верно, тварь. Самое страшное в твоей никчемной жизни уже случилось. И это я. Схватил его за шею и приподнял. При этом лязгнули кандалы. Сучонок закашлялся и испуганно посмотрел на меня.

— Но я не просто люблю боль, мразь. Я питаюсь ею. Чужая боль дает мне силы жить дальше. Поэтому я люблю ее причинять. Особенно люблю причинять ее таким недоноскам, как ты, возомнившим себя равным мне, но боящимся бросить мне вызов в открытую. И потому способным только ударить исподтишка в спину.

Я достал нож и провел по его шее. Медленно. Снизу вверх.

— Страшно, Дэн? Страшно сейчас?

Он заорал от дикой боли. Еще бы, нож бы смочен вербным раствором.

— А предавать своего Господина не страшно было?

Лезвие ножа поднималось уже по щеке, выпуская тонкую струю его черной крови и заставляя безостановочно кричать и дергаться в кандалах в попытке освободиться.

— А… трахать жену Господина не страшно было?

Я опустил нож, чувствуя, как начинаю трястись от ярости и воспоминаний. В таком состоянии я мог его убить раньше времени. А это не входило в мои планы. Перед глазами снова его поцелуй с моей женой. МОЕЙ. СУКА. ЖЕНОЙ. Затем — широкая кровать в дешевом номере отеля. И воображение услужливо подсовывало все, что они наверняка, творили на ней. Я даже слышал, как она стонала, извиваясь под этой тварью. Зарычал и одним движением отсек ублюдку палец. Его истошный вопль заглушил тихие стоны, медленно стихавшие в голове, а окровавленное слезами лицо наконец сменило непрошеные видения перед глазами.

Через некоторое время он еле слышно прохрипел, не в силах поднять голову и встретиться во мной взглядом.

— Я не предавал Вас… Я был верен Марианне.

— Не смей произносить ее имя, сука.

Я размахнулся и ударил его в челюсть. Потом схватил за волосы и вплотную приблизил к его лицу свое. Оскалился, представляя, как сейчас вгрызусь в его шею. Зверь внутри уже вовсю рвался вперед. Он не просил-требовал крови. И Дэн был его идеальной добычей. А я чувствовал, что еще чуть-чуть, и я проиграю ему эту борьбу. Ну уж нет. У меня есть еще парочка вопросов к этому полутрупу.

— Скажи, ты хочешь жить?

Он едва заметно дернул головой.

— Ну, Дэни, давай, скажи, ты хочешь жить? У него все-таки получилось кое-как поднять голову, и он уставился на меня с недоверием.

Я вздернул бровь в ожидании. Придурок постарался что-то произнести, но не смог. Закашлялся и снова уронил голову. Я терпеливо ждал, когда он сможет ответить, хотя внутри меня велась сама настоящая борьба с монстром.

Наконец мой пленник еле заметно кивнул. И еле прошелестел что-то вроде:

— Без нее мне незачем жить…

Затем вдруг резким движением поднял голову. Я рассмеялся, увидев в его глазах слабый огонек надежды. НАДЕЖДЫ. Этот недоносок, видимо, все-таки слабо понимал, кто сейчас стоит перед ним.

— Я дам тебе такую возможность, Дэни. Ты будешь жить. Будешь жить до тех пор, пока я захочу, пока мне не надоест резать тебя на части.

Я поднял с пола его палец и покрутил у него перед глазами. Голова пленника обессиленно упала на грудь.

— Видишь, какой добрый твой Господин? Тот самый, которого ты так низко предал. Ради чего, Дэн? Ради денег Короля? Или ради этой шлюшки? Тебе понравилось трахать мою жену, Дэн? Понравилось пользоваться тем, что принадлежит твоему хозяину?

Он резко вскинул на меня взгляд, горящий ненавистью и еще чем-то… уж не удовлетворение ли? И произнес надтреснутым голосом, отчеканивая каждое слово:

— Марианна не принадлежит Вам.

Я вскочил со стола, на котором сидел. Рука сама схватила лежащий на нем кнут и нанесла удар. Оставив кровавый рисунок на теле предателя, потянувшийся по диагонали от плеча к низу живота.

Он дернулся от боли и протяжно застонал.

А я ударил еще, и еще, смакуя звуки ударов и его криков боли. До тех пор, пока он обессиленно не замолчал, уронив голову на исполосованную грудь.

Я приподнял концом кнута его подбородок и тихо произнес, глядя ему в глаза:

— Она моя жена, ты, ублюдок. МОЯ ЖЕНА. МОЯ ЖЕНЩИНА. Запомни это. Хотя тебе недолго осталось жить с этим знанием.

Размахнулся и ударил еще раз.

— А теперь, Дэни, повтори, Марианна — Ваша жена. Пусть даже она и дешевая шлюха.

Послышались булькающие тихие звуки, будто он смеялся, захлебываясь кровью:

— Не достоин… не ваша… измены не было.

Я напрягся, прислушиваясь к его тихим словам. Сердце в груди перестало стучать… Я ослышался. Ослышался? Или этот недоумок покрывает ее? Но зачем ему это сейчас? А он словно собрался с последними силами и на выдохе произнес:

— Ничего… и никогда… не было… поцелуй… ВСЕ.

Он отрубился. А я почувствовал, как все тело сковывает холод, превращая его в огромный кусок льда. Ублюдок не врал. Перед смертью не лгут. По крайне мере не такие благородные идиоты. Он говорил чистую правду.

Кнут выпал из непослушных пальцев. А я все еще не мог дышать. Холод уже заморозил легкие. Он говорил правду.