Капкан для зверя

Глава 26

Марианна сидела на небольшом диване, укутавшись в мой плащ, и настороженно наблюдала за моими действиями. После дикой вспышки страсти мы не сказали друг другу ни слова. Я не мог определить: это сблизило нас или отдалило еще больше. Гнал от себя мысли о том, что дома ее, возможно, ждет счастливый любовник… гнал мысли, что тот прикасался к ней до меня. Не сейчас. Я подумаю об этом потом, когда прикую себя кандалами и буду корчиться в очередном приступе ревности, боли и одиночества. Когда она будет в безопасности… С ним… На свободе.

Достал из ящика стола пакетик с кровью и протянул ей, кто знает, что нас ждет впереди? Хочу быть уверен, что она, как минимум, не истощена голодом и в ближайшие сутки это ей не грозит, а, значит, и восприятие к боли станет высоким.

— Возьми, малыш. Силы тебе пригодятся.

Она надкусила пакет и, осушив его до дна, вытерла рот тыльной стороной ладони, на короткий миг прикрыла глаза, видимо, отдавшись ощущению сытости, а потом посмотрела на меня и спросила:

— И что теперь будет со мной?

Опустился рядом с ней на диван и притянул Марианну к себе. Уткнулся в ее волосы, закрывая глаза и наслаждаясь прикосновениями к ее рукам и волосам. Просто касаться. Запомнить каждое ощущение. Потом они будут для меня единственной ценностью. Их можно будет перебирать в памяти и возвращаться к ним снова и снова, извращенно наслаждаясь собственной агонией от тоски по ней.

— Я не знаю, Марианна… Черт подери, я понятия не имею, любимая, — отстранил ее от себя, вглядываясь в наполненные смятением глаза. — На что ты рассчитывала, когда готовилась совершить подобное? Неужели думала, тебя не поймают?

Она посмотрела исподлобья и тихо произнесла, отводя взгляд:

— Я рассчитывала только на себя. И да, я знала, что меня могут поймать. Но это не меняло моего решения.

Изнутри начала накатывать волнами ярость. Сжал ее скулы пальцами и прошипел, глядя в глаза:

— Тогда какого хрена ты меня спрашиваешь, что с тобой будет? Ты сама подписала нам смертный приговор, Марианна. Понимаешь? Я постараюсь вытащить нас из этого дерьма, но, твою мать, малыш… Я сам оцениваю возможность успеха процентов в десять. Не более.

В горле резко пересохло и до смерти захотелось опрокинуть в себя хотя бы стакан виски. До появления Марианны я практически поверил, что стал другим и теперь могу отказаться от всего, что раньше любил… Кроме нее и детей, конечно.

Но, гребаный ад, она рядом всего лишь сутки, и я понимаю, что ничего не изменилось на самом деле. Ни мои вредные привычки, ни моя бешеная одержимость собственной женой. Она вносит в меня хаос… но разве я чувствовал себя раньше более живым, чем сейчас рядом с ней?

— А Влад? Твой отец знает об этом?

— Нет, никто не знает. Я сама в это влезла и никого за собой тянуть не собиралась. Я не знала, что ты здесь. Поверь, последнее, чего бы я хотела — втягивать в это тебя. И если процент так ничтожен, то не стоит и пытаться.

Марианна повела головой, пытаясь избавиться от сжимающих скулы пальцев. Внутри нее будто происходила какая-то борьба. Она не отвечала на те вопросы, что я задавал, и злость, сдерживаемая немыслимыми усилиями, грозилась выплеснуться наружу, смешавшись с отчаянием и смятением при мысли о том, что, действительно, я имел лишь примерные понятия о том, как поступить в сложившейся ситуации.

Опустился на корточки перед Марианной и повторил шепотом, не отрывая взгляда.

— Влад знал о твоей сумасшедшей идее?

Мне был важен ее ответ. Потому что если Воронов в очередной раз не смог противостоять бредовым затеям дочери, у меня будет с ним отдельный разговор. Если, конечно, мы останемся живы.

Снова молчание. Проклятье. При желании я мог сам залезть к ней в сознание и прочесть всю необходимую мне информацию напрямую. Но я не хотел поступать таким образом, зная, какую адскую боль это принесет ей. Не с Марианной.

— Малыш, пожалуйста, — взял ее ладони в свои руки и легонько сжал, — расскажи мне все. Кто и как тебе помогал. Где этот чертов меч? Каким образом ты попала к Асмодею? Марианна, мне нужно знать. Абсолютно все. Каждую мельчайшую деталь. И тогда у нас будут хотя бы эти гребаные десять процентов.

Она долго смотрела на меня, а потом тихо сказала:

— Это такой способ узнать правду? Сейчас ты был со мной, чтобы получить эти признания? Впрочем, ты разве ответишь честно? Ты теперь один из них.

Отбросил ее руки и резко встал, чтобы не поддасться искушению сжать ее горло за брошенные мне в лицо слова. Да, черт меня раздери, я один из них. Я — худший из них. Но то, что она приняла мои чувства всего лишь за тщательно продуманный план, убивало, вскрывая вены острыми как бритва словами.

— Ты и правда изменилась. Ты перестала чувствовать, Марианна. По крайней мере, чувствовать меня, мои эмоции и желания. — Оставил ее, резко поднялся на ноги и подошел к столу, испытывая дикое желание разнести его к чертям собачьим. — А с тем ублюдком ты тоже такая? Ты и ему не веришь уже, Марианна? Или только я заслужил такое отношение?

Я не смотрел на нее. Не хотел сорваться. Не хотел, чтоб было хуже, чем есть сейчас. Хотя, что может быть хуже всего этого? Моя женщина принадлежит другому, она занималась со мной любовью и считает это моей очередной игрой с ее чувствами и телом. Дьявол. Не моя… чужая женщина. Моя никогда не бросила бы мне в лицо такие упреки. Еще одно болезненное, отравляющее доказательство, что НАС больше нет.

— Изменилась. Ты прав… — ее голос прозвучал глухо, чуть срываясь. — А ты совсем не изменился, и ты никогда не чувствовал меня. Нет, я ему доверяю. По крайней мере, намного больше, чем Нейтралу. Не моему мужу, а тому, кто равнодушно пробыл вдали от нас пять лет и вообразил, что много обо мне знает.

— Доверяешь? — я ударил по столу, раскрошив его на хрен. — Ему доверяешь, а мне нет? В два шага оказался возле нее, и, схватив за плечи, резко поднял вверх. — Я равнодушно наслаждался жизнью вдали от вас, Марианна? Ты действительно так считаешь? Думаешь, я намеренно выбрал самый легкий путь, оставив свою семью в трудной ситуации? — встряхнул ее, чувствуя, как удлиняются клыки, и красная пелена застилает глаза. — Ты действительно так считаешь?

Она с вызовом и ненавистью смотрела мне в глаза, короткие пряди влажных волос упали ей на лицо и на секунду я увидел этот же образ, только с запрокинутой головой, пересохшими губами и закатившимися от наслаждения глазами. Когда она настоящая? Тогда, когда стонала, извиваясь в моих руках или сейчас, когда бьет меня наотмашь упреками?

— Я знаю только то, что тебя не было, и знаю сейчас, где ты и кто ты. Остальное не имеет никакого значения. И да, я тебе не доверяю. Впрочем, как и ты мне… — несколько секунд она смотрела, разглядывала мое лицо, а потом добавила. — Долгие пять лет я лгала твоим детям… Пять лет. Одна эта ложь заставляет меня ненавидеть тебя.

Как же было сложно устоять перед этими обвинениями. Не взорваться в бешенстве от несправедливых упреков или же, наоборот, не поверить им с глупой надеждой, что все это время я мог значить что-то для нее.

Усмехнулся, оглядев ее с ног до головы:

— И как? Трудно было долгие пять лет лгать моим детям в объятиях другого мужчины? Что ты говорила им, когда приводила его в нашу спальню? Или не в нашу? Может, ты купила новый дом для своей новой жизни?

Прорычал, не отрывая взгляда от лица:

— Ты так хотела быть свободной, Марианна… Так какого дьявола ты не наслаждалась своей долбанной свободой и своим мужчиной?

Последние слова проорал ей в лицо, на секунду забыв о том, где мы находились. Сжал руки в кулаки, впиваясь когтями в кожу, стараясь успокоиться, и уже тише добавил то, что хотелось сказать еще вчера, когда сдернул с ее лица повязку.

— Я же сделал все, чтобы вы были вместе, Марианна. Я сделал для этого то, что еще пять лет назад сам считал невозможным. Я оставил тебя с ним, я хотел, твою мать, чтоб ты была счастлива, понимаешь? Счастлива. Чтобы улыбалась, чтобы наслаждалась жизнью и забыла о боли. Это единственное, чего я хотел. Отдать тебе все, чтобы ты строила свою жизнь заново. Чтобы ты… Твою мать. Все зря.

Она обмякла в моих руках, и я нахмурился, когда увидел, как дрогнул ее подбородок и увлажнился взгляд, задрожали ресницы.

— Счастлива? С другим? Свободна — да… но не счастлива… но не с другим.

Она вдруг обхватила мое лицо ладонями, и меня пронизало током от прикосновения ее холодных пальцев:

— А ты? Ты правда считаешь, что я могла вот так… с ним? — она сглотнула. — Когда-то я поклялась тебе… и я не нарушила эту клятву.

Я хотел захохотать ей в лицо. Марианна действительно думает, что я поверю ей? Я собственными глазами видел ее на этих кадрах… с ним. Изо дня в день. Везде. Он и она. Он и мои дети. Он… везде только он. Улыбается ему, танцует в его объятиях, и ни хрена не отрицает свои отношения, отвечая на провокационные вопросы журналистов.

Обхватила мое лицо, тревожно вглядываясь в него влажными глазами, намекает, что не была с ним. И, вашу ж мать, как же мне хотелось поверить этому. Знать то, что я все еще нужен любимой женщине. Что она не изменяла мне ни с кем.

Встряхнул себя мысленно, а разве она говорила подобное, Морт? Ведь отрицания не было. Сплошные недомолвки. Будто игра. Но зачем ей эта игра? Боится меня? Наивный идиот. Все просто — она не верит, что я действительно хочу помочь, и хочет подстраховаться.

Как только осознал это, ледяное безразличие завладело всем телом, будто оно выжидало момента наконец вступить в свои права, напоминая, за что меня ценил Думитру. Скинул с себя ее руки и холодно улыбнулся.

— Я все понял, Марианна. Не обязательно играть тут большую любовь. Я обещал помочь и не отступлюсь от своих слов, чего бы мне это ни стоило.

Отвернулся от нее и достал аппарат внутренней связи из кармана:

— Успокойся и приведи себя в порядок. Сейчас тебя отведут в камеру.

Она перехватила мою руку и резко развернула меня к себе:

— Играть? — ее голос сорвался. — Ты считаешь, ТАК можно играть? — Марианна вцепилась в воротник моей рубашки. — Ты помнишь ту клятву… скажи, помнишь? Я не могу и не стану что-то доказывать… просто ты вспомни… пожалуйста.

Она спрашивает, помнил ли я ту клятву? А разве мог я забыть, что стал ее первым, и заверения, что останусь единственным? Разве у меня был хоть один шанс забыть? Как и то, при каких обстоятельствах она была дана. Как и то, как зовут моих детей. К сожалению, я помнил каждое мгновение, проведенное рядом с Марианной, тогда как все дни без нее превратились для меня в бесконечно долгую серую однообразную рутину, трясину, которая засасывала своей безысходностью.

Положил руки на ее запястья и грубо сжал:

— Я не знаю, о какой клятве ты говоришь, Марианна. Да, я забыл. Зачем помнить те клятвы, которые нарушены? — пожал плечами. — И мне самому не нужны твои доказательства… — рывком притянул ее к себе и прошептал практически в губы. — При желании я могу взорвать твое сознание, проникнуть в него и выдрать все, что я захочу. Увидеть твои истинные мысли без этой тяжелой завесы лживых слов. Ты согласна, Марианна? Позволишь разодрать тебе мозг и узнать все самому?

Ее глаза расширились, и я усмехнулся. Конечно, она откажется. Я в этом не сомневался ни секунды. Помимо дикой боли, которую может причинить подобное вмешательство, это процедура обнажает всю суть личности. Не остается ни одного секрета, ни одной потаенной мысли. И на такое соглашаются лишь те, кому действительно нечего скрывать.

И она продолжает молчать, а я чувствую, как по моим губам растекается улыбка ледяного равнодушия. В миллиметре от мои губ, так, что мы ощущали горячее дыхание друг друга. Марианна знает, что это самая страшная пытка демонов, самая невероятная боль, которую можно причинить — взять чье-то сознание. Вот она, та хрупкая минута, когда она должна решить, да или нет. Готова ли вручить мне свою жизнь и жизни всех тех, кто в этом замешан, или в эту секунду мы станем чужими, и будем ими вечно. Незнакомцами, которые больше не смогут верить друг другу. И я был уверен в ее выборе, пока она неожиданно не обняла меня, впиваясь холодными пальцами мне в затылок, и, глядя прямо в глаза, не прошептала:

— Согласна…

Марианна прижалась ко мне, и мои руки автоматически легли на ее талию, обнимая. Я замер, вглядываясь в ее глаза, полные фанатичной решимости, понимая, что все еще выискиваю для себя ответ на вопрос, зачем ей это нужно.

Покачал головой, не веря услышанному. Она просто не ведает, на что соглашается.

— Ты понимаешь, что я тебе предложил, Марианна? Ты понимаешь, что я не просто влезу в твои мысли, а буквально выверну наизнанку твое сознание, причиняя сумасшедшее, дьявольскее страдание, несравнимые с любой другой физической болью?

А в ответ елеслышное:

— Понимаю. Но разве есть боль сильнее, чем мы уже причинили друг другу? Я хочу, чтоб ты это сделал. Сейчас. Сделай это.

— Нет. Нет, Марианна, Даже не проси.

Сделал попытку отстраниться, но она не пустила, сильнее притягивая к себе. И эти ее слова, полные отчаяния и безысходности. Они рвали меня на части изнутри, обжигая ледяным огнем, потому что она не лгала. Потому что она сделала свой выбор совершенно осознанно… доверилась мне. В очередной раз.

Погладил большим пальцем щеку, ощущая, как нежность к этой хрупкой и в то же время невероятно сильной женщине вытесняет все остальные чувства, загоняя недоверие глубоко назад. Захотелось обнять и сжать до хруста. Вдавить ее в себя и не отпускать, сжимать и застыть навечно. Вот так. Рядом со мной.

— Я верю тебе, малыш. Верю. Я не хочу поступать с тобой так, Марианна.

В этот момент затрещал телефон, и включилась громкая связь, голос Думитру Курда холодно приказал явиться к нему через двадцать минут.

Марианна перевела взгляд с меня на аппарат, зажмурилась от ласки, перехватила мою руку за запястье и сильно сжала:

— С нами. Если не сделаешь этого, что будет с нами? Возьми все. Сейчас. Ты сам говорил, что может такой возможности уже не будет. Давай. Сделай это. Или… или я ничего не расскажу тебе. Слышишь?

Рывком прижал ее к себе, целуя волосы, гладя спину, и лихорадочно обдумывая, как поступить. Времени оставалось слишком мало, а мне предстояло обдумать две версии преступления. Одну — реальную, а вторую — ту, которую я должен был предоставить Курду в самое ближайшее время.

И сейчас все зависело лишь от того, насколько полной информацией я буду обладать. В том, что она больше не проронит ни слова, я даже не сомневался — слишком явно читалось упрямство в сжатых губах и пронзительном взгляде. Я знал, что Нейтралам под силу прочесть память любой жертвы, не причиняя ей сильного вреда. Но никому это было не нужно, так как такое великодушие возможно лишь в одном случае — когда Нейтрал одновременно с процессом проникновения забирает себе все страдания жертвы. И никогда до этого момента я ничего похожего не пробовал. Зачем? Я хотел причинять эту боль. И сейчас я совсем не был уверен в принятом мною решении. Мерзкая неуверенность подтачивала изнутри, смогу ли забрать или причиню ей самые страшные муки?

Прижался к ее губам, чувствуя солоноватый вкус слез, и прошептал:

— Прости, малыш.

Приподнял ее лицо, удерживая за скулы:

— Смотри мне в глаза, Марианна.

Она напряженно улыбнулась и подняла на меня взгляд. Сосредоточился, отпуская собственное сознание, весь остальной мир перестал существовать, остались только эти сиреневые глаза, и в них — потемневший зрачок, в котором я отражаюсь как в зеркале.

А там, за ним, за этим отражением — боль… Тонны боли, всепоглощающей, лишающей разума и силы воли. Вдохнул в себя эту боль, всю, до мельчайшей частицы. Забрать. Пусть останется со мной. Пусть вскрывает вены мне, не ей. Мой трофей.

И глухим фоном на дне ее сознания горькое "Ник… Ник", и от этого шепота что-то оживает внутри меня. Нечто, давно похороненное. Сейчас, возрождаясь, оно причиняет еще большие муки, скручивая в узел и заставляя тихо стонать, закусив губу до крови.

Ее страх… Липкий, тяжелый, от которого стыла кровь в жилах. Бездна отчаяния, накатывавшая на нее каждый день. Все эти пять лет.

Безысходность, доводившая ее до истерик и срывов. Разбитые стекла, содранные до мяса ногти, вырванные в агонии тоски волосы. Мучительные поиски ответов на вопросы обо мне, о нас… Горький изнуряющий плач наедине с собой. В спальне. За закрытыми дверями. Когда никто не видит слабость той сильной женщины, которую она играла все эти годы.

И эта опостылевшая игра, отнявшая все силы и желания, кроме одного.

Месть. Я видел ее жажду мести. Дикую, едва управляемую. Которая стала смыслом жизни, единственным, что придавал силы для дальнейшего существования. Я видел тот день, когда принял решение, видел циферблат часов ее глазами, слышал биение ее сердца, ощущал ее слезы на собственных щеках.

Я на себе чувствовал ненависть, от которой сводило скулы и вскипали мозги. Ненависть, раздиравшую ее на части и становившуюся неистовее изо дня в день.

И любовь… Она ворвалась в меня с такой силой, что захватило дух и выбило почву из-под ног. От нее кружилась голова, цепенело тело, сердце начало колотиться с огромной скоростью, разгоняя застывшую в венах кровь. Эта безумная любовь словно проникала под кожу, пробираясь к сердцу для того, чтобы поставить клеймо, чтобы никогда больше не быть отвергнутой мною.

И снова эхо в ее мыслях выстукивает как пульс, как сердцебиение: "Ник… Ник", делая невозможное, убирая последние преграды, выстроенные когда-то. И камни из этих стен начинают с грохотом падать вниз, превращаясь на обледенелой земле в серые руины. Не было никого другого. Вся моя. Целиком и полностью. Каждой клеточкой тела и каждой частью ее истерзанной мною души. Моя. Моя. Моя. Всегда. Вечно моя.

Я провалился в глухую пропасть, потеряв сознание от неподъемного объема свалившихся на меня эмоций и острой боли, как моральной, так и физической, от которой, казалось, череп разламывался надвое, и ноют все кости.

Спустя время я слышал лихорадочный шепот Марианны и вкус ее крови на моих губах. А потом жаркое прощание и страстные поцелуи, когда я иступлено целовал ее руки, глаза, волосы, губы и что-то шептал ей… успокаивая нас обоих, окунаясь к какое-то призрачное и скоротечное счастье. Такое чудовищное счастье для этого мертвого места.

***

И вот я стою перед Думитру, безучастно докладывая информацию, полученную от обвиняемой, делая упор именно на убийстве демона. И буквально через полчаса уже выхожу из его кабинета, получив позволение перевести ее в камеру с более приемлемыми условиями. Отдал стражам приказ сопроводить Валерию Свирски в новое место заключения и вышел из комплекса.

А уже ближе к утру я достиг мрачного грота далеко за пределами границы владений Нейтралитета. Секретное место, которое я посещал каждый месяц в определенный день, проверяя, есть ли послание от Серафима. Зорич обязан был оставить мне сообщение в случае опасности, грозившей членам моей семьи. Чего он по какой-то причине не сделал, позволив Марианне самой сразиться с демоном. Ну что же, если только все сложится удачно, серб будет горько сожалеть о принятом решении.

Раз в три месяца он сам обязан был наведываться в эту пещеру и проверять, если ли послание от меня. Это было одним из условий молчания ищейки о моем местонахождении. Именно когда Серафим его озвучил, я и понял, что не ошибся в нем. Ну что же, уже завтра как раз тот самый день, и Зорич прибудет сюда. И уже завтра им с Владом предстоит разобраться в послании, которое я оставил для них. Марианна — умная девочка, она оставила пути к отступлению… оставила нечто, способное взорвать размеренную жизнь этих роботов и заставить их оставить ее в живых. Если только Влад и Серафим успеют…

Я задвинул камень в уступе стены и телепортировался обратно в комплекс. Гребаная интуиция, никогда до этого дня не подводившая меня, противно нашептывала, что мы на краю бездны.