Кашемировая шаль

Глава 8

Плавучий дом назывался «Соломон и Шеба». Он был пришвартован к узкому перешейку, пересекавшему озеро. Рядом на слабых волнах покачивались такие же дома-лодки. Напротив лодочного городка на набережной выстроились некрасивые отели в аляповатом китайском стиле. Сегодня эта часть города пострадала от регулярных отключений электричества, и к звуку машин добавилось мерное гудение дюжины генераторов.

Изредка темные витрины кафе и магазинов облизывали фары проезжающих мимо машин. Шикара плавно скользила по водной глади и толстым листьям лотосов. Меир проделала долгий путь от Сада Шалимара и очень замерзла. Она с облегчением отбросила заплесневелое одеяло и приготовилась выгружаться из лодки. Наконец лодка причалила к каменным ступенькам. «Соломон и Шеба» производил впечатление старого дома, некоторые деревянные детали даже не были покрашены, но все равно этот дом выглядел намного лучше, чем остальные. Некоторые плавучие дома (судя по всему, обитаемые) представляли собой настил из бревен и кривой навес с ободранными занавесками. Фарух, менеджер плавучего отеля, появился на веранде и помог Меир перебраться из лодки на деревянный настил.

— Добро пожаловать, мадам. Мы вас заждались, даже боялись, что вы уже уехали из Шринагара. Ужин готов.

Наверное, здесь было принято подавать ужин так рано. Фарух поклонился и ушел в кухню. У Меир не было никаких сил спорить с ним и просить подать ужин чуть позже. Она покорно съела свою порцию кари и дхала. Во время ужина она постаралась сосредоточиться на чтении и не думать о несчастных Беккерах. Она каждый день проверяла электронную почту, но вестей о Лотос не было. Вообще ни одного слова от Карен. Пришел Фарух убирать со стола, и Меир отправилась в свою комнату. Мощности генератора хватало на единственную тусклую лампочку под потолком, но, несмотря на нехватку электричества, молодым людям на соседней лодке удавалось слушать музыку на оглушительной громкости.

В голове Меир то и дело возникала картинка: заснеженный Ламаюру, маленькая девочка на руках у отца и военный вертолет, который взмывает в небо. Она не могла больше сидеть в плавучем доме наедине со своими мрачными мыслями, поэтому надела теплую курточку, повязала светло-коричневую шаль из Леха и положила во внутренний карман фотографию бабушки с двумя загадочными подружками. Она вышла на веранду и энергично взмахнула рукой, подзывая одного из лодочников, дежуривших на противоположном берегу. Шикара моментально пришвартовалась к настилу, Меир села в лодку, и они быстро поплыли по узкому каналу. Впереди, в одном из отелей с окнами из голубого стекла, находился бизнес-центр, который почти никто не посещал. Но, по крайней мере, там Меир могла заказать бокал вина. На борту «Соломона и Шебы» бара не было. Этот отель явно не мог навеять мыслей о гедонизме. От Карен по-прежнему не было никаких сообщений. Меир быстро прочитала новые письма. Хэтти прислал ответ на ее письмо: «Кажется, ты грустишь. Если тебе не нравится путешествие, возвращайся домой. Я соскучился! Постарайся не думать про маленькую девочку, ты все равно не можешь ничем помочь. Отсутствие новостей — тоже хорошая новость. Возвращайся».

«Постарайся не думать» — проще сказать, чем сделать. Но у Меир не было никакого желания возвращаться домой, несмотря на усталость. Завтра она с новыми силами попытается разобраться в таинственной истории шали. А пока, написав бодрый ответ Хэтти, Меир направила свои стопы в бар. Там было пустынно и темно, только пожилой официант в оранжево-малиновом жилете освежал обстановку. Ко второму бокалу вина она заказала тарелку картофеля фри. Ее подали с пластиковой бутылочкой кетчупа. Каждый солоноватый ломтик картофеля она окунала в кетчуп и с наслаждением запивала прохладным вином. Пока ела, рассматривала фотографию бабушки, которую прислонила к кувшину с водой. Фотография словно светилась изнутри. Женщины сфотографировались на фоне спокойной воды, на переднем плане виднелась балка, украшенная искусной резьбой. Слишком мало информации, но озеро и плавучие дома она видела прямо перед собой. Значит, ее бабушка точно была в Шринагаре. На некоторое время мысли о семейной тайне вытеснили грустные размышления о несчастных Беккерах. Меир съела последний кусочек картошки, вытерла салфеткой пальцы и положила фотографию в карман. Там у нее лежал конверт с прядью шелковистых волос. «Завтра, все завтра», — подумала она.

На улице было темно, но освещение никто и не думал включать. Озеро огромной кляксой чернело впереди. По берегам виднелись очертания плавучих домов. Меир посмотрела на группку лодочников. Один из них присел на корточки и раздувал пламя в маленькой глиняной печи.

Меир слышала новость, что группа вооруженных солдат из индийской армии недавно появилась в этом регионе, а теперь она увидела машину военных, которая припарковалась возле цыганского фургончика. Мужчины начали высаживаться на дорогу. Все были в одинаковой зелено-коричневой форме с длинной шерстяной безрукавкой. А потом была вспышка и оглушительный взрыв. На миллисекунду стало очень тихо, а потом посыпались обломки и Меир отшвырнуло к стене взрывной волной. Она сильно ударилась спиной, ноги мгновенно подкосились, и она медленно сползла по стене на землю. На голову посыпались песок и мелкие камни. Меир пригнула голову к коленям и обхватила ее руками. Она просидела в такой позе несколько минут, слушая собственное дыхание, и наконец обломки и песок перестали сыпаться сверху. В ночной тишине раздались первые крики боли. Меир подняла голову, и в этот момент прозвучал второй взрыв — загорелся автофургон. Она не видела огонь, скорее почувствовала его кожей. Люди бежали в разные стороны, летели камни и песок. Рядом послышался сухой треск. Меир никогда не слышала этот звук в реальной жизни, но благодаря кино сразу поняла: это автоматная очередь. Пули, поднимая фонтанчики пыли, зарывались в гравий. Меир снова пригнула голову и начала судорожно всхлипывать. Ее тихий плач стал еще одним голосом в крике боли, которым наполнился воздух над не так давно тихой и спокойной улицей. Прямо перед Меир проехал полицейский фургон. Она решила посмотреть, что происходит вокруг. Все прохожие спрятались под навесами магазинов или испуганно жались к стенам домов. На дороге в грязи и лужах крови лежало два тела, над ними стояли люди. Один из погибших был солдатом — Меир отчетливо видела армейские сапоги и окровавленную форму. Пожилого мужчину с окровавленным лицом отнесли в сторону. Наверное, стрельбы больше не будет. Мужчины в военной форме забегали между ранеными. Меир посмотрела в противоположную сторону. Дверь отеля, из которого она только что вышла, была открыта. Там стоял официант и отчаянно махал ей рукой. Она встала и побежала к нему. После взрыва и вспышки света она плохо видела, почти ничего не слышала и едва держалась на ногах. Официант схватил ее за руки и втащил в лобби^[33]. Внутри было тепло и тихо, люди стояли у столов, администратор разговаривал по телефону, все были очень напуганы. На столе стояла ваза с гладиолусами, которую Меир приметила раньше, когда шла в компьютерный клуб бизнес-центра. Меир никак не могла прийти в себя. В голове шумело, а картина спокойной жизни отеля настолько контрастировала с разрушенной улицей, что она попросту перестала верить своим глазам.

— Где вы остановились? — спросил у Меир администратор.

Она ответила.

— Мы поможем вам добраться, скоро, скоро. Только немного подождите, хорошо?

Меир покорно пошла к стульям, расставленным в лобби, и села. Руки дрожали, звуки автоматной очереди до сих пор звенели в ушах. Потом она заказала чай. За окном проезжали полицейские машины, появилось много военных, а потом и пешеходы. Все постепенно возвращались к своим делам, возобновили подачу электричества. Снова включилась подсветка, даже большая неоновая вывеска «кока-колы» вновь отражалась в воде озера. Исчез гул генераторов, оставив в одиночестве шум машин. Меир подозвала официанта и расплатилась за чай. Сняв шаль, она стряхнула с нее пыль и песок, снова накрыла ею голову, укуталась теплее и вышла на ночную улицу.

Первым, кого она увидела там, был Фарух. Он вышел встречать ее. Взорвавшийся фургон напоминал раскрытую раковину с почерневшим развороченным нутром, из которого валил дым. Раненых унесли, на земле осталось несколько темных пятен. Место взрыва огородили белой лентой, рядом выставили охрану — полицейских с автоматами. Кроме нескольких выбитых стекол и почерневшей стены ничто не напоминало о произошедшей трагедии. Фарух махнул ей рукой. Меир перешла через дорогу.

— Вы не пострадали, мадам?

— Нет. Я в порядке. Что с солдатами? Это была бомба?

Фарух поклонился и жестом пригласил ее сесть в пришвартованную рядом шикару. Когда они отплыли, Меир повторила свой вопрос. Фарух что-то быстро сказал лодочнику.

— Мадам, я слышал, это была граната. Пострадали солдаты и местные жители. Это очень плохо для Шринагара.

— Да, — тихо отозвалась Меир.

Утром, сидя на веранде «Соломона и Шебы» в неярком свете осеннего солнца, Меир прочитала в местной англоязычной газете о подробностях вчерашнего происшествия. Вокруг слышались обрывки болливудской музыки и болтовня. Фарух в белом поварском колпаке суетился в кухне, которая находилась в отдельной крытой лодке, соединенной с основным домом узким трапом. «Прошлым вечером, — прочитала она, — пять гражданских лиц и двое военнослужащих получили ранения в результате взрыва гранаты в центре города. Начальник полиции также сообщил, что боец Хибул Муджахидин был тяжело ранен в перестрелке, которая произошла после взрыва». В заметке не было никаких подробностей, она сопровождалась единственной нечеткой фотографией со вспышкой света и дымом. Всего несколько строк на первой полосе. Развернутого репортажа не было. Меир знала, что периодически тут вспыхивает противостояние между повстанцами и регулярной армией Индии. Стычки возникают так часто, что местные почти перестали придавать этому значение. Отсутствие общественного внимания к террористическим актам, разумеется, являлось частью официальной политики. Мимо проплыла шикара, направляясь к линии домов на воде, где почти не было жильцов, затем лодка продавца цветами. Над навесом была прикреплена жестяная вывеска, на которой яркой краской было выведено имя: «Мистер Великолепный». Продавец пришвартовался к ступеням «Соломона и Шебы» и стал в полный рост над большой кипой срезанных цветов. В руках он держал большой букет ярко-алых, оранжевых и темно-красных цветов. Он широко улыбался.

— Мадам, вам сегодня очень повезло. Пожалуйста, купите букет — всего триста рупий. Сегодня мало покупателей, поэтому для вас большая скидка.

Меир даже не попыталась торговаться. Она двумя руками взяла букет и спрятала лицо в прохладных влажных лепестках. «Мистер Великолепный» поспешил отплыть от дома, пока мадам не передумала. Фарух пожурил ее за расточительство.

— Но они так красивы! — нашла себе оправдание Меир.

Сегодня что-то изменилось. Раньше местные жители и сам город казались Меир далекими и непонятными, но сейчас она была покорена непостижимой красотой заснеженных гор и озер. А еще вчера она увидела лица людей, которые продолжали жить своей жизнью, несмотря на насилие, которое повсюду окружало их. Меир начала по-другому воспринимать этот мир, эту культуру и страну. Шринагар был городом бедным, он рассыпался по линиям своих водных артерий, но все еще гордо стоял на ногах. В душе Меир зародилось семя привязанности, которое постепенно проросло в истинное восхищение. Фарух проскользнул мимо с баночкой средства для полировки мебели. Он принялся вытирать столик.

— Наверное, вы теперь вернетесь в Англию? — спросил он, глядя на Меир.

В его взгляде читались смешанные чувства: с одной стороны, ему не хотелось терять единственного клиента, с другой — его явно беспокоило ее присутствие.

— Нет, — удивленно ответила она. — Пока не собираюсь.

Позже она решила пройтись по магазинам на Насыпи. В четвертом по счету магазине она решилась показать продавцу бабушкину шаль. Он подошел к окну, взял лупу и стал внимательно разглядывать шаль. Меир уже привыкла к этой процедуре. Она подошла к витрине с дорогими кашемировыми платками, выполненными в привлекательных для туристов расцветках, вышитыми орнаментом в стиле «турецкий огурец». Она вспомнила стадо коз, пасущееся на измученной дождем и снегом земле Чангара, и заводик в Лехе, где шерсть превращалась в настоящие белоснежные облака. А этот магазинчик на Насыпи в Шринагаре был еще одним пунктом в длинном путешествии, которое проделывал клубок шерсти. Теперь он стал настоящим произведением искусства, но, к сожалению, тут не было покупателей, некому было забрать его домой. И в трех магазинах, куда она заходила ранее, тоже не было покупателей. Оставалось только надеяться, что эти магазины отправляют свои товары в модные бутики на Пятой авеню, или Бонд стрит, или в лобби пятизвездочных отелей — туда, где есть богатые дамы, готовые расстаться с немалой суммой. Меир заметила, как в дальнем углу магазина слегка колыхнулась занавеска из бусинок, хотя никакого ветра не было. За Меир наблюдали, наверное, кто-то из женщин, работающих в магазине, или родственниц владельца. Мужчина вернулся к прилавку.

— Очень плохое состояние, — вздохнул он и бросил лупу в ящик письменного стола.

Продавец развернул шаль таким образом, чтобы были видны желтые полосы на сгибах и потрепанные нити вышивки. Меир обратила внимание на то, что при хорошем освещении листья и цветы выглядят как живые. Она улыбнулась продавцу. Даже одного взгляда на эту семейную реликвию было достаточно, чтобы понять: по сравнению с современными шалями ее платок по-настоящему прекрасен. Впрочем, она никогда и не думала иначе.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь об этой шали?

Продавец пожал плечами, показал пальцем на двойную «В» и подпись внизу:

— Это дата. Платок сделали семьдесят лет назад. Но не здесь. Недалеко есть небольшая деревня, где делали очень хорошие вещи. Теперь там никого не осталось. Это, без сомнения, кани, но я всего раз видел, чтобы поверх делали вышивку. Ваша шаль очень красива, но это всего лишь копия. Мне очень жаль. Если бы это был оригинал, его можно было бы отдать в музей, а так… — Он сделал эффектную паузу, подыскивая слова для вердикта. — Очень жаль. Хотя, если вы решите ее продать, я смогу предложить хорошую цену.

Меир улыбнулась. Бусинки занавесок снова звякнули. Воздух наполнился ароматом сандала.

— Спасибо. Я не буду продавать.

— Может, вас заинтересуют новые шали? Отличный подарок для друзей. А ведь скоро Рождество!

Настоящий кашмирский продавец! Он уже доставал красочные платки и раскладывал их на прилавке.

— Возможно, но в другой раз.

Меир прошла всего несколько метров по улице, раздумывая над тем, где бы выпить чашку чаю и съесть йогурт, как вдруг кто-то схватил ее за рукав. Она быстро обернулась, крепче сжав в руках рюкзак с шалью, и увидела старую женщину, ее лицо закрывал белый платок.

— В чем дело? Что вам нужно? — выпалила Меир на английском языке.

Женщина, не проронив ни слова, вложила ей в руку клочок бумаги, развернулась и скрылась в толпе прохожих. Меир распрямила скомканную записку. Всего несколько строк. Это был адрес.

***

Место, указанное в записке, отыскать оказалось очень сложно. Оно находилось где-то в самом сердце Старого города. Меир пришлось не один раз спрашивать и переспрашивать дорогу, используя жесты и скудный запас известных ей слов на кашмирском. Она шла (а чаще ее вели) по замусоренным переулкам, где в кучах объедков рылись куры, мимо открытых дверей мастерских красильщиков и кожевников. В одном окне она мельком увидела женщину, сидевшую за ткацким станком, потом прошла мимо лавки, где продавали рис и сушеные бобы из корзин и мешков. На каждом углу приходилось переступать через заросшую илом и распространяющую неприятные запахи сточную канаву. Но теперь она была на месте. Беззубый старик сидел на сломанном пластиковом стуле. Он направил Меир к ближайшей лачуге с открытой дверью. Она постучала по деревянному косяку и заглянула в темный коридор.

— Привет! — произнесла она и добавила громче: — Есть кто-нибудь?

На верху лестницы появились ноги в кроссовках. Незнакомец громко крикнул в ответ:

— Привет. А кого вы ищете?

Меир не стала дожидаться приглашения. Она шагнула через порог и увидела молодого человека в спортивном костюме «Найк». Выглядел он очень необычно для этих мест, даже если бы он отрастил бороду и надел тюрбан, все равно не остался бы незамеченным на главной улице города.

— Не знаю. Мне дали этот адрес на улице. Я подумала, что смогу поговорить с кем-нибудь. — Она достала из сумки шаль, надеясь, что та сработает как пропуск. Молодой человек не стал прогонять ее, но и в дом не пригласил. — Может, вам что-то известно о моей шали? — громко спросила Меир.

Из комнаты наверху раздался чей-то голос, молодой человек отвлекся от Меир и бросил несколько слов в ответ. Меир, воспользовавшись моментом, проскользнула мимо парня. Она заглянула в комнату. Там почти не было мебели. На полу, прислонившись к стенам, сидели и о чем-то негромко переговаривались мужчины. В комнате было холодно из-за настежь распахнутых высоких окон. Все посмотрели на Меир. У каждого на коленях лежал мягкий шерстяной платок. Мужчины вышивали.

— Простите, — пробормотала Меир.

— Чем я могу вам помочь? — Один из мужчин поднялся и подошел к ней. Он выглядел немного старше остальных. Пожалуй, ему было больше двадцати лет. — Хотите купить шаль?

— Боюсь, что нет.

Меир объяснила, как попала сюда, и рассказала про четвертый магазин на Насыпи. Пожилая женщина, передавшая записку, наверное, наблюдала за ней из-за шторы из бусин. Мужчины вернулись к своей работе. Один из них не вышивал, Меир заметила, что его руки были испачканы в красителе. Он наливал краску в специальную машинку и делал оттиск узора на нежно-розовой пашмине.

— Я могу ответить на все ваши вопросы, — вежливо сказал старший мужчина.

Меир последовала за ним в контору без окон, которая находилась за мастерской. Небольшую комнату освещала тонкая неоновая лампа. После солнечной мастерской контора показалась ей мрачной и темной. Из мебели здесь были дешевый стол из ламината и несколько стульев.

— Я бригадир этих рабочих, — мягким голосом сообщил он. — Начальник. Меня зовут Мехран.

— Приятно познакомиться.

К этому времени Меир уже поняла, что мужчинам-мусульманам лучше не протягивать руку для приветствия. Вместо этого она торжественно развернула перед ним шаль. У Мехрана не было лупы. Он взял шаль в руки и нежно погладил ее. Несколько минут прошли в полной тишине. Наконец мастер посмотрел на Меир.

— Я узнаю работу, — сказал он на хорошем английском.

— Пожалуйста, расскажите мне про эту шаль, — попросила Меир.

Мужчина внимательно посмотрел на нее. У него были умные глаза, ни капли враждебности или насмешки во взгляде. Меир подумала, что наконец-то встретила человека, с которым могла поговорить о том, что было для нее важно.

— Я не продаю шаль, и меня не интересует ее стоимость. Она принадлежала моей бабушке, маме моей мамы. Семьдесят лет назад бабушка была здесь, в Шринагаре. Это все, что мне известно. Я хочу узнать ее историю и историю этого платка.

Мехран кивнул. Несколько секунд он раздумывал над ее словами, а потом сказал:

— Прекрасная шаль. Ее сделал мастер из деревни, в которой жил мой дед.

Меир улыбнулась. Неужели ей повезло? В следующую секунду она услышала звучный голос муэдзина, который летел над городом и проникал в самые дальние закоулки.

— Простите, я должен идти, — сказал Мехран.

— Подождите, прошу вас! Вы можете мне помочь. Я знаю, эта шаль много значила для моей бабушки. Я была в Лехе, теперь ее история привела меня сюда. Уверена, вы можете рассказать мне больше.

Мехран колебался.

— Если хотите, можете подождать тут. Я скоро вернусь.

Он зашел за своими работниками, и они все вместе спустились по лестнице. Внизу каждый выбрал свою пару пластиковых сандалий и, обувшись, проследовал дальше по грязному коридору к выходу. Меир села на стул и прислушалась. На улице, где-то совсем близко, скреблись в мусорной куче куры, хлопал крыльями петух, шлепали босые ноги по пыльной дороге. Ей быстро стало скучно, она решилась внимательнее присмотреться к устройству мастерской. Шали лежали на полу в корзинках с разноцветными нитками. На тонкой шерсти распускались цветы и листочки из мелких стежков шелковой нитью. Через полчаса мужчины вернулись. Самому младшему из них не было и пятнадцати. Меир подумала, что мальчишка должен играть в футбол, а не сидеть за кропотливой работой. Он бросил быстрый взгляд в ее сторону и вернулся к работе. Меир успела заметить, что от работы у него покраснели глаза.

— Пойдемте, — сказал Мехран. — Через десять минут принесут чай.

Они направились в небольшую столовую — дхабу. На столах расставили миски с горячей едой. Комната постепенно наполнялась рабочими, спешившими пообедать после молитвы. Меир и Мехран выбрали свободный столик в дальнем углу дхабы под картиной, на которой была изображена сцена хаджа. Пока они шли туда, несколько молодых мужчин поздоровались с Мехраном. Подошел официант, расставил чашки и налил чай из металлического чайника.

— Откуда вы?

— Из Англии.

Мехран посмотрел на нее поверх своей чашки.

— Зачем вы приехали в Шринагар?

— Меня привела история моей бабушки. Она была замужем за миссионером и жила в Кашмире во время Второй мировой войны. Я ее ни разу не видела. Она умерла еще до моего рождения. А ваши бабушка и дедушка живы?

— Нет. Отец тоже погиб. Моя семья — это мама и две младшие сестры, больше никого у меня нет.

— Значит, вы единственный мужчина в семье? Огромная ответственность.

Мехран кивнул.

— Вы проделали такой долгий путь только ради того, чтобы посмотреть на коз и посетить фабрики? Очень необычно!

— Правда?

— Большинство людей беспокоится о настоящем или о благополучном завтра.

Меир с первых секунд поняла, что с Мехраном можно говорить откровенно. Он прекрасно ее понимал, и не требовались дополнительные усилия, чтобы наладить контакт. Она рассказала ему о смерти отца и о том, как в последнюю проведенную в старом доме ночь нашла индийскую шаль. Объяснила, что у брата и сестры есть семьи, и только она свободна и смогла отправиться в долгое путешествие.

— Но я представляю всю нашу семью, — заключила Меир. Она не хотела, чтобы о ней думали как об эксцентричной чудачке, потворствующей собственным прихотям.

— Понятно. — Он аккуратно поставил пустую чашку на стол.

Очевидно, ее объяснения не совсем удовлетворили его. Меир поспешно добавила:

— Мне нужно было какое-то задание или приключение. Все указатели на моем жизненном пути вели меня туда, куда мне не очень хотелось попасть. Вот я и выбрала окольную тропку. За последний месяц я поняла, как сильно люблю родные места и как дорога мне семья. Мне было сложно разобраться в своих чувствах, пока я находилась там.

Мехран впервые улыбнулся.

— Вы сами приехали в Кашмир?

— Да.

— Вы журналистка?

— Нет, конечно.

— И, конечно, не оптовая покупательница пашмины? И не владелица бутика в Лондоне?

— К сожалению.

— Жаль.

Оба посмеялись. Мехран посмотрел на часы, висевшие на стене.

— Мне пора возвращаться.

Шаль находилась в рюкзаке, который лежал у Меир на коленях.

— Вы расскажете мне о дедушке? Когда мы еще сможем встретиться?

— Можем встретиться завтра. Днем, перед молитвой, у меня есть немного свободного времени.

— Мне сюда прийти?

— Да, конечно. — Мехран встал.

Меир спросила:

— Вам нравится ваша работа?

— Работа как работа, хорошо, что она есть. Но многие не отказались бы стать учителями, врачами или банкирами. Вот только в Кашмире это нереально.

Меир задумчиво посмотрела ему вслед. На следующий день она ждала его за тем же столиком.

— Не хотите пообедать со мной? — вежливо спросил Мехран.

Официант поставил перед ними тарелку с нарезанным луком и дольками лайма, присыпанными зеленым перцем.

— С удовольствием. Если закажете на нас двоих, я предпочла бы заплатить за обед.

Мехран хотел было возразить, но потом заказал еду официанту, пробегающему мимо столиков с дымящимися тарелками.

— Так что вы хотели узнать?

У Меир накопилась масса вопросов. Ночью она почти не спала, думала о предстоящем разговоре. Она хотела узнать о жизни Мехрана не меньше, чем о жизни его деда. В газете она прочитала статью о воинствующих молодых людях, которые устраивали беспорядки и требовали независимости Кашмира. Они собирали камни и забрасывали ими регулярные войска. Полиция иногда открывала огонь в ответ, случалось, гибли люди. Во время беспорядков и акций протеста объявляли комендантский час, усиливали свои позиции полиция и военные. Все успокаивалось, но через какое-то время конфликт разгорался с новой силой. Интересно, как Мехран относится к насилию? Она осторожно спросила:

— Почему вы сказали, что для ваших рабочих нет будущего в Кашмире?

— Нет работы, нет денег, нет никаких перспектив. Ничего.

— Вы поддерживаете Азади? Вы за свободу, независимость?

Мехран горько рассмеялся:

— Свобода для бедного человека — не больше чем пустой звук. Я не верю, что Кашмир сможет быть независимым государством. Это неосуществимо, в первую очередь, по экономическим причинам.

— Возможно ли присоединение к Пакистану?

— Возможно, после разделения это могло бы стать решением проблемы. Но сейчас махараджа Неру, вице-король Индии, принял иное решение. Сегодня… — Мехран пожал плечами и облизнул губы. — У Пакистана много своих проблем. Почему вы решили поговорить о наших бедах?

— Наверное, потому что я здесь, с вами. И я была вчера вечером на Насыпи и возле меня взорвалась граната. Лучше бы я просто фотографировала озеро и покупала ковры.

— Так обычно и ведут себя туристы, мадам.

— Называйте меня Меир.

— Я понимаю, вы не хотите ограничиться одними магазинами, но проблемы у Кашмира появились не вчера. Ситуация слишком сложная. Даже я не могу во всем разобраться. Я не знаю, во что я верю. Кроме Аллаха и его Пророка, разумеется. Конечно, бросать камни в полицию и военных — это неправильно, но молодые люди очень злы, и то, что они остались без поддержки в родной стране, делает их еще злее. В целом, то, что вы делаете, — очень правильно, я говорю о вашем расследовании семейной истории и истории шали.

Меир посмотрела в свою тарелку. Там лежал горячий ароматный наан^[34], политый растопленным маслом и посыпанный рубленой зеленью. На другой металлической тарелке лежала горка риса с кари. Мехран отломил кусочек лепешки и обмакнул его в густой соус. Она понимала, что Мехран, точно так же, как и Фарух, беспокоился о ее безопасности.

— Значит, история, — произнесла она. — Расскажите мне о вашем дедушке.

Мехран оживился и наконец начал улыбаться. У него была приятная улыбка и ровные белые зубы.

— До разделения Кашмир был совсем другой страной. И в Шринагаре, и в деревнях бок о бок жили мусульмане, индуисты, буддисты, сикхи. Конечно, иногда случались ссоры, были даже драки, но ни у кого и мысли не было о разделении страны. Мой дед жил в деревне под названием Канихама, что недалеко от Сонамарга. «Хама» означает место поселения, «кани» — вы и сами знаете, что это означает. Там было очень чисто, много пресной воды, цветущие сады и обширные выпасы для домашних животных. Дед тоже был бригадиром в мастерской. Там делали наилучшие шали. Например, такую шаль, как у вас, делали целый год, используя традиционные приемы.

Меир зачарованно слушала. Мехран описал идиллическую картину тихой жизни в маленькой деревушке, где несколько поколений жило под одной крышей и люди работали так же, как и сотни лет назад. Лучшие шали продавали богатым клиентам. Как правило, шаль преподносилась в качестве свадебного подарка или ее клали в сундук с приданым для местной девушки. Для кашмирских женщин шали были гарантией их финансовой безопасности. Иногда их разрезали и продавали по кусочку, а на вырученные деньги покупали еду. Бывало, кусок шали продавали, чтобы вернуть долг. Потом куски сшивали, собирали в единое полотно, заворачивали в льняную ткань, пересыпали горькими травами от моли. Кашмирские нарядные шали доставали только по большим праздникам и бережно хранили. Тогда шаль была очень дорогим подарком и ее, как драгоценность, передавали из поколения в поколение. Почти ничего не изменилось с тех пор, но таких прекрасных платков-кани, какой достался Меир от бабушки, уже давно никто не делал. Слишком дорого обходилось их изготовление, да и секреты мастерства, к сожалению, были утрачены. Ткачи не могли проводить за станком долгие месяцы, делая одну-единственную шаль в надежде когда-нибудь в будущем получить прибыль. Вместо ручной, штучной работы появились копии, сделанные на вязальных машинах, но они практически ничего не стоили.

— Вы видели, как делают настоящие кани? — спросил Мехран.

Его тарелка была пуста, а Меир была настолько поглощена рассказом, что почти не притронулась к еде. Она покачала головой.

— Если вам интересно, тут недалеко находится одна мастерская. Бригадир — мой приятель. У него в Дели есть клиент, который покупает кани, но этот клиент очень жадный, мало платит.

— С удовольствием посмотрю.

— Попробую договориться. Приходите завтра.

— Обязательно приду, — пообещала она. — Мехран, у вас есть мысли о том, как такая драгоценная шаль могла попасть к моей бабушке из Уэльса?

Они вышли на улицу. После душной дхабы воздух показался особенно свежим и приятным.

— Она была англичанкой, значит, у нее были деньги и она могла купить шаль у моего дедушки. Возможно, это был подарок мужа.

Правдоподобное объяснение, но Меир точно знала, что преподобный Эван не был богат, и она не могла представить, чтобы Нерис, жена скромного священника, куталась в шаль, достойную жены махараджи.

— Завтра в это же время? — улыбнулась Меир.

На следующий день Мехран пришел на встречу, но было заметно, что он очень спешит.

— Сегодня у меня нет времени на обед. Мне нужно встретиться с покупателем. Если вы поторопитесь, мы можем вместе пойти в мастерскую.

Они нырнули в узкий переулок, прошли несколько кварталов и остановились перед дверью в фасаде старого кирпичного здания. Зашли внутрь. Высокие окна обеспечивали хорошее освещение, необходимое для работы. Почти все пространство тесной комнаты занимали примитивные ткацкие станки, на деревянных рамах были натянуты разноцветные нити, связанные внизу в узелки. Трое молодых мужчин сидели за ткацкими станками, все их внимание было полностью поглощено кропотливой работой, но когда Мехран подошел к тому, кто сидел ближе к выходу, и заговорил с ним, ткач выпрямил спину и показал Мехрану свою работу, сдвинув черную ткань, которая защищала готовую часть шали от грязи и пыли. Рядом, на деревянной подставке, стояли ровные ряды катушек с разноцветной пряжей — кани. Нити были потрясающего качества и тонкие, как волос. Нить определенного цвета, в соответствии с задуманным узором, переплеталась с черными нитями основы. В итоге получается сложный цветочный узор. Мастер отсчитывал определенное количество нитей одного цвета, затем, через необходимый промежуток, добавлялись нити другого цвета. Перед ткачом висела инструкция, написанная на картонке. Выглядела она как ряд цифр и напоминала подсчеты древних астрономов. Рядом был прикреплен образец готового узора. Меир наконец смогла перевести дух. Наверное, требовалось минут пятнадцать напряженной работы, чтобы соткать один-единственный ряд прекрасного узорчатого платка. Мехран подошел к другому работнику, тот тоже показал ему готовую работу. Они измерили длину сотканного платка, она составила менее пятидесяти сантиметров.

— Три месяца, — сообщил Мехран.

Чтобы снизить цену готового изделия, цветной узор делался только по краям пашмины. Меир сложно было представить, сколько времени потребовалось бы на то, чтобы сделать такую шаль, как у нее. Меир с уважением и симпатией посмотрела на молодых рабочих, которые целыми днями, год за годом, занимались кропотливой и очень сложной работой. А ведь кто-то мог случайно получить столь великолепное наследство! Она почувствовала прилив сил и решимость до конца раскрыть историю шали и узнать, как она попала в ее семью.

— Спасибо за ваш труд, — сказала она.

Ткач бросил в ее строну быстрый взгляд и вернулся к подсчету нитей. Неудивительно, что в мастерской не звучала музыка, никто не разговаривал, вообще не происходило ничего, что могло отвлечь от работы. Достаточно единственной ошибки — и весь узор будет испорчен.

На улице Мехран спросил:

— Теперь вы увидели, как мы работаем?

— Да. — Меир не знала, что еще можно было сказать, и торопливо спросила: — Я хочу съездить в Канихаму, вы не поедете со мной?

Она поинтересовалась, нельзя ли посмотреть здание, в котором во времена британской Индии работали мастера, создавшие ее шаль. Мехран плотно сжал губы, а потом сказал:

— Нет, это невозможно.

Очевидно, Меир сделала молодому одинокому мужчине предложение, которое не должно было прозвучать из уст незамужней женщины.

— Конечно, простите.

В Шринагаре рекламировали туристические поездки в деревню ткачей. Позже она обязательно купит такой тур в Канихаму. Теперь смутился Мехран.

— Возможно… возможно, у вас будет время зайти к нам на чай. Я хочу познакомить вас с моей мамой и сестрами. Они не говорят по-английски, но я смогу переводить для вас.

— Спасибо за приглашение. С удовольствием зайду к вам.

Дом Мехрана находился в отдаленном квартале города, ни одному туристу и в голову не пришло бы так углубляться в кашмирские трущобы. Это был настоящий лабиринт грязных улочек под тенистым навесом из переплетенных ветвей деревьев. В открытых сточных канавах текла мутная вода. Между одноэтажными домами стояли покосившиеся заборы из грубо обтесанных досок, иногда зеленел неухоженный сад. Встречались красильные мастерские и гаражи, где мужчины в грязных комбинезонах колдовали над старенькой техникой. На улицах было много народу, старики сидели на порогах магазинов и наблюдали за прохожими, дети на бетонных стенах рисовали мелом ворота для крикета. Собаки бродили по мусорным кучам. Меир не могла спокойно смотреть на них.

Семья Мехрана встретила гостью у порога своего крошечного дома. Они стояли перед выкрашенной в синий цвет дверью. Улицу и дом разделяла тонкая полоска возделанного огорода. С гостьей поздоровались и подарили ей букет местных цветов. Меир принесла угощение — сладкий пирог и шоколад, купленные на Насыпи.

Чаепитие получилось несколько официальным. Меир сидела на подушках напротив матери Мехрана, сестры внесли большой самовар и расставили фарфоровые чашки, потом принесли свежий хлеб, кувшин с медом и сладкий пирог. Тарелки и чашки явно были самые красивые в доме. Меир задала несколько вежливых вопросов. Мехран переводил ее слова. Младшей сестре исполнилось четырнадцать лет, старшей — шестнадцать, скоро для них начнут подыскивать подходящих мужей. Мать вздохнула и пожала плечами. Она с беспокойством думала о предстоящих хлопотах, а девочки переглядывались и легкомысленно хихикали. Мехрану было всего двадцать. Меир очень удивилась, узнав это, он выглядел старше своих лет. Он выучил английский в школе, был лучшим учеником. Последние слова он произнес с явным смущением и только по настоятельному требованию матери. Потом, благодаря щедрости родного дяди, торговавшего коврами, он получить возможность закончить торговый колледж. Теперь он работал в швейной мастерской и торговал готовыми шалями. Мехран все делал для того, чтобы прибыли хватало и работникам мастерской, и его семье. Отец Мехрана выполнял ту же работу. Двенадцать лет назад он погиб — попал под перекрестный огонь повстанцев и военных. Мехран говорил спокойно, его рассказ то и дело прерывали одобрительные возгласы матери и смех сестер. Говоря о жизненных трудностях, пожилая женщина не переставала улыбаться. Кожа на ее ступнях огрубела, ногти на руках обломались. Ее дочки были красавицами. Дома они не покрывали голову, им очень шли прически с прямым пробором. Черные, гладкие как шелк волосы они заплетали в косы, яркие сари подчеркивали изящество точеных фигурок. Меир хотелось узнать, каков жизненный уклад этих людей, и уловить то, о чем не говорили напрямую. Она предположила, что дядя помог Мехрану получить образование только потому, что семья осталась без отца-кормильца. Мехран был ответственен за благополучие семьи. Это означало, что он не имел права жениться до тех пор, пока сестры не будут пристроены. Потом он найдет подходящую жену, которая понравится не только ему, но и всей семье. Его избранница переедет к нему и будет заботиться о муже и свекрови.

Меир в свою очередь ответила на множество вопросов об Англии. Да, часто идут дожди. Нет, они не выращивают рис. Образование и медицина бесплатные, но налоги высокие. Семьи редко живут под одной крышей, взрослые дети предпочитают жить отдельно от родителей. Хихикая и смущаясь, младшая девочка задала свой вопрос. Меир ответила, что не замужем. Разумеется, никто ничего не сказал о том, что в ее возрасте уже поздно искать мужа и рассчитывать на счастливый брак. Тактично промолчали. Выпили чай и доели пирог. Меир объяснила, зачем приехала в Кашмир. Когда она развернула шаль и разложила ее на полу, у каждого непроизвольно вырвался возглас восхищения. Шаль немедленно взяли в руки, начали рассматривать на свет, оценивая качество и исследуя знак производителя. Женщина что-то сказала, Мехран перевел:

— Это работа отца моего мужа. Я узнала бы его работу из тысячи.

В углу стояла прялка. Девочки перенесли ее ближе к матери, та достала корзину с белоснежными «облачками» сырой шерсти. Босые ноги стали нажимать на педаль, колесо закрутилось, из-под ловких пальцев женщины потянулась нить, тонкая, как паутинка. Мехран объяснил, что она каждый день продает килограмм готовой пряжи в его мастерскую, и красильщики и ткачи делают из этих ниток простую пашмину.

— А я думала, что в этом бизнесе работают только мужчины.

— Прядут в основном женщины. Расскажите им, как у вас оказалась эта шаль.

Мать продолжала работать, девочки сматывали готовую пряжу в клубки. Все внимательно слушали Мехрана, который переводил сказанное Меир. Она в двух словах поведала свою историю и потянулась к карману брюк. Меир достала конверт и вытряхнула на ладонь прядь волос. Женщины наклонились, чтобы лучше их рассмотреть. Волосы отливали медью, их невозможно было спутать с черными как смоль волосами местных жительниц. Меир показала им фотографию бабушки. Мама Мехрана постучала ногтем по фотографии и авторитетно заявила:

— Это Шринагар.

Она еще раз взглянула на знак мастера и отдала Меир шаль, после чего вернулась к работе. Она больше ничем не могла помочь, и Меир не сомневалась, что так и будет, но разочарование тем не менее больно кольнуло ее. Все замолчали. Единственным звуком в комнате был скрип мерно вращающегося колеса. Меир спрятала прядь волос и фотографию. А потом — наверное, из-за того что она постоянно думала о Беккерах, — Меир вспомнила о друзьях Бруно, чьи предки приняли христианство и переехали из Шринагара в Швейцарию. Может, в городе есть пожилые люди, которые помнят годы войны и миссионеров, работавших в то время?

— Пожалуйста, спросите у мамы, не знает ли она пожилых людей, которые застали войну? Или знавших христианских миссионеров?

Мехран перевел вопрос. Женщина покачала головой.

— Нет, она не знает. Этим людям должно быть за девяносто лет?

— Да, — подтвердила Меир.

— Очень старые, — с уважением протянул Мехран.

Пора было прощаться. Меир поблагодарила хозяев за гостеприимство. Девочки, стесняясь, по очереди пожали ей руку. Они улыбались, прикрывая глаза пушистыми ресницами. Мать покрыла волосы платком и вышла к воротам проводить гостью. Она взяла руки Меир в свои ладони и склонила к ним голову. В этот момент Меир поняла, что благодаря таинственной шали у нее появились новые друзья.

Меир и Мехран успели выйти за деревянный забор, когда пожилая женщина окликнула сына и попросила его подойти к ней. Они о чем-то поговорили. Мехран быстро вернулся к Меир и сообщил, что мать вспомнила о своей хорошей подруге, которая работала медсестрой и заботилась о престарелых людях в европейском госпитале. Эта женщина могла что-то знать о пожилых людях, которых искала Меир.

— Пожалуйста, спросите, может ли ваша мама поговорить с ней, — без особой надежды попросила Меир.

Мехран помог Меир перейти через широкую улицу с сумасшедшим потоком машин и остановил для нее такси.

А потом пришло письмо от Бруно. Всего пара строк. Меир перечитала их несколько раз. Слова расплывались перед глазами, разум отказывался воспринимать их страшный смысл.

Наша любимая дочь Лотос вчера умерла.

Бруно Беккер.

Она написала ответ. Никогда в жизни ей не было так тяжело составить несколько фраз. Потом Меир вернулась на «Соломона и Шебу». По дороге она случайно встретила Фаруха.

— Мадам, вы заболели?

— Нет. Я здорова. Просто получила очень плохую новость.

Войдя в свою спальню, Меир ничком упала на кровать. Она слышала шум воды, пение птиц, но перед глазами стояла картина заснеженного Ламаюру, собака, крадущаяся под машинами, и маленькая девочка на руках у отца.

Позже она снова встретилась с Мехраном в дхабе. На этот раз он познакомил ее со своими друзьями. Они разговаривали на английском, в основном о независимости и политических протестах. Все высказывались довольно резко, но весьма абстрактно, поглядывая на Меир и проверяя ее реакцию. Через час друзья ушли, а Мехран наконец допил свой чай.

— Какие новости? — спросила Меир.

Это был ее пятый день в Шринагаре, пора бы уже ехать дальше. Похоже, она не узнает здесь ничего нового, а известие о смерти Лотос затмило все красоты местной природы.

— Помните, я говорил о подруге моей мамы? О медсестре? Она рассказала мне о пожилой леди из Англии. Ей недавно пришлось обратиться к врачам. У нее очень плохое зрение, она упала и ушиблась. Она как раз того возраста, о котором вы говорили, и живет здесь давно, приехала еще до разделения.

Это был еще один ничем не примечательный одноэтажный дом в пригороде. Меир открыла калитку и нагнулась, чтобы пройти под низко опустившимися ветвями деревьев в небольшой заросший садик. Она постучала в дверь, ей открыла пожилая индианка. Светло-зеленый камиз туго обтягивал ее пышную фигуру. На лбу блестели очки с толстыми стеклами.

— Вы от доктора Рама? — строго спросила она.

— Боюсь, что нет.

— Тогда кто вы?

Меир заранее приготовила ответ:

— Я пришла в гости. Я ищу друга моей семьи. Я из Англии.

Женщина удивилась:

— Правда? Можете зайти минут на десять. Она сегодня устала.

Меир вошла в уютную, залитую солнцем комнату. На полу лежал ковер, большой старомодный музыкальный центр стоял на столе возле стены, каминную полку украшал кувшин с подсолнухами. В кресле сидела седая старушка. Перебинтованная нога покоилась на стуле, на его спинке висела трость. Она повернулась в сторону Меир:

— Аруна? Это ты? Кто пришел?

— Не знаю. Говорит, что из Англии.

Меир подошла ближе.

— Простите, что потревожила вас, — сказала она.

Старушка по-птичьи склонила голову, прислушиваясь к ее голосу. У нее была желтоватая сухая кожа, много морщин и тревожные внимательные глаза.

— Вы англичанка. Как приятно слышать ваш голос! Простите, я плохо вижу… Мы знакомы? Аруна, принеси чай. Или предпочитаете джин?

— Мы не знакомы. Меня зовут Меир Эллис.

— Приятно познакомиться, — она пожала Меир руку, — Кэролайн Боуэн. Что привело вас в Шринагар?