Кавказский отец подруги. Под запретом

Глава 35

С самого раннего утра тошнота когтями впивается в мой измученный желудок.

Каждая клеточка тела протестует против этой реальности, против этой камеры, против всего того, что привело меня сюда.

Очередь в туалет и к раковине тянется бесконечная. Кто-то зевает сонно, кто-то хрипло кашляет. Я стою почти в самом конце. Неудивительно, ведь камера СИЗО рассчитана на шестнадцать человек, и впереди стоят самые маститые женщины-заключённые. Те, кто здесь уже давно. Они имеют право сходить в туалет и умыться первыми.

Тошнота накатывает с новой, неистовой силой, и я понимаю, что сейчас меня вырвет прямо здесь, на грязный пол, прямо перед этими равнодушными лицами.

— Девочки, можно я пожалуйста без очереди? Мне… мне очень плохо… — тихо прошу, почти шепотом.

В ответ раздается злобное шипение самой главной по камере:

— Офигевшая молодуха, ты че? Все тут хотят поссать! Принцесса выискалась! Нашла лохушек, чтоб тебя пропускали! Что, лучше всех тут, что ли?

В ее глазах плещется ненависть и зависть. Возможно, она показывает свой авторитет или просто видит во мне то, чего лишена сама: молодость, здоровье и еще не до конца утраченную надежду выйти отсюда.

Я уже готова разрыдаться от бессилия и унижения, но вдруг слышу спокойный, ровный голос из середины очереди:

— Да пропустите вы её, чего вам гавкать-то? Человеку плохо, видно же. Иди, дочка, я тебя пропущу. Иди!

Пожилая женщина с добрыми, усталыми глазами и поседевшими, собранными в тугой узел волосами, пропускает меня вперед. В ее взгляде читается сочувствие и понимание, ведь она видела в жизни многое, и знает цену чужой боли. Как же она мне сейчас Таисию Петровну напомнила!

Должно быть, ее уже схоронили. Ведь я здесь сижу уже несколько дней…

Благодарно киваю доброй женщине, так как ком в горле не позволяет произнести ни слова.

Спотыкаясь, словно во сне, влетаю в вонючий туалет, и тут же меня начинает выворачивать наизнанку.

Жгучая желчь обжигает горло, живот сводит судорогами.

Когда, обессиленная, выхожу из туалета, шатаясь и хватаясь за стену, вижу, что пожилая женщина ждет меня, прислонившись к стене и сложив руки на груди.

— Ну как? Тебе полегче, девочка?

— Спасибо вам огромное. Вы меня спасли.

Из темного угла камеры, словно крыса из норы, высовывается ехидная физиономия старшей по камере:

— Принцесса наша беременная, что ли? Я слышала, как она блевала. Да все слышали эти звуки!

Отвечать не хочется, да и сил нет. Хватает только на то, чтобы отрицательно покачать головой и, опустив глаза, вернуться на свои холодные нары.

Обреченно ложусь, подтянув колени к груди, пытаясь согреться в этом ледяном склепе. Виктор отомстил мне за свои паленые яйца. Отправил меня гнить за решетку. И теперь вся надежда на Шерханова. Лишь бы не бросил… Зачем ему преступница?

После завтрака ко мне подсаживается пожилая женщина и с участием спрашивает:

— Как тебя зовут?

— Алла. А вас?

— Мария Семеновна. Ты беременная? — поглаживает меня по руке.

— Я не знаю…

— А хочешь узнать? Ведь если да, то тебе нужно беречься. Здесь можно тест купить. В магазине следственного изолятора есть всё.

— Правда? Только у меня нет… нет денег.

— Не страшно. Я оплачу услугу. Вернешь потом чаем, когда выйдешь отсюда, — подмигивает.

Мария Семеновна договаривается с конвоиром, и мне доставляют тест на беременность.

Вся камера затихает, волнуясь вместе со мной. Даже старшая не встревает с язвительными замечаниями.

Дрожащими руками вскрываю упаковку. Внутри — пластиковый корпус и подробная инструкция. Никогда раньше не делала подобных тестов, да и вообще, беременность казалась чем-то из параллельной вселенной, не имеющей ко мне никакого отношения.

А теперь вот…

Да еще и где? В тюрьме.

Выхожу из туалета, держа в руке тест. Заключенные обступают меня плотным кольцом.

Замираю, не в силах взглянуть на результат.

Тогда Мария Семеновна забирает тест из моих рук. Ее морщинистое лицо становится еще более серьезным, взгляд устремлен на две полоски.

Тишина в камере становится оглушительной.

— Ничего, дочка, — говорит она. — Не ты первая, не ты последняя. Прорвемся.

Остальные женщины в камере начинают давать советы: как правильно питаться, чтобы не навредить ребенку, как общаться с врачами, чтобы получить хоть какую-то помощь.

Даже старшая, обычно циничная и грубая, смягчается. Она рассказывает историю о своих родах, о том, как трудно было воспитывать ребенка в нищете, без отца и постоянном страхе, но как много радости он ей принес.

Эта история особенно трогает меня, и я успокаиваюсь. Шерханов будет счастлив, что станет отцом. Самира как-то сказала мне о том, что он мечтал о сыне, который продолжит их род.

— А давайте отметим? — предлагает старшая. — Чаем, разумеется. А еще в магазин СИЗО привезли свежие торты. Может, скинемся по полтосу, раз уж такое событие?

Шерханов

Земля ушла из-под ног, когда я услышал о том, что моя Алла подозревается в убийстве хозяйки квартиры. Мой нежный цветок горной розы — убийца? Какая несусветная дичь!

Внутри все кипит от ярости и бессилия. Но, клянусь горами Кавказа, я вытащу ее оттуда! Подниму все свои связи, перерою землю носом, но докажу ее невиновность.

Звонки, встречи, разговоры — я плету сеть, пытаясь докопаться до правды, найти хоть какую-то зацепку, ошибку мерзавца.

Решаю встретиться с матерью Аллы во второй раз, уговорить ее дать показания против Виктора. Первый разговор не принес значительных результатов. Она расплакалась и всё. Жалко дочку, но сожитель важнее — вот, какой я вывод сделал.

Шаг в квартиру и… интуиция горца вопит — здесь что-то не так!

В полумраке комнаты, в тусклом свете лампочки, на полу, распластавшись в неестественной позе, лежит отчим Аллы.

Кровь.

Море крови, пропитавшей ковер, темным пятном растекавшейся по крашенному простой краской полу.

А рядом… мать Аллы. В ее руках — нож, лезвие которого алеет в отблесках света.

Глаза безумные, пустые, как колодцы, в которые провалилось все человеческое.

— Он… он приставал к Оле… к дочке моей подруги… Ей всего восемнадцать, почти как Алле моей… — шепчет она, покачиваясь. — Мы со Светой пошли за пивом, а этот… остался здесь с девчонкой. Приходим — а он уже в трусы к ней залез. Оля кричит: помогите! И Алла моя так же кричала… когда он ее хотел изнасиловать. Мне соседка сказала… а я не верила, дура! Думала, он полюбит меня, а он девочек молодых любил… Арестуйте меня. Давайте же! Я все им расскажу. Всё расскажу! Как он каргу отравил… Он признался во всем.

Нужно вызвать полицию. Скорую. Но прежде… нужно убедиться, что мать Аллы в безопасности. В первую очередь, физической.

Безумный взгляд, пустые глаза…

Она в состоянии аффекта и способна на что угодно.

Аккуратно, стараясь не спугнуть, подхожу ближе. Осторожно касаюсь ее плеча.

— Тише, тише… — шепчу ей, как безумной. — Все будет хорошо. Я здесь. С тобой. Я помогу тебе.

— Я его так любила… Так любила… Я же его и убила… И еще раз убью, если встанет!