Кавказский отец подруги. Под запретом

Глава 36

Торт доставили надзиратели как-то чересчур торжественно. Сливочный крем, бисквит, пропитанный чем-то фруктовым… Праздник вопреки всему. Девочки и вправду решили отметить мою беременность. Странное торжество в столь неподходящем месте.

— Алка, держись! Скоро выйдешь, обязательно. Такая малая, а уже с пузиком! Все будет хорошо, верь! — говорит Наташа-бухгалтер. У нее трое детей на воле, и она, как никто, понимает, как сейчас мне тяжело.

Остальные поддакивают, чокаются кружками с чаем.

— За тебя! Чтобы скоро вышла отсюда, к своему ненаглядному. Главное, чтобы он тебя дождался, — добавляет Маша, которую бросил муж, как только она села.

— За всех мам! — доносится другой тост.

Здесь все мы мамы, сестры, подруги… связанные одной бедой, надеждой на лучшее и страхом перед будущим.

Вкус торта тает во рту, подслащивая горечь ожидания. И как-то вроде уже не так тоскливо на душе.

Тепло женских слов приятно греет душу. Все-таки и здесь, в этом мрачном месте, можно найти немного света и поддержки.

Мы едим тортик, пьем чай, говорим ни о чем и обо всем сразу. Стараемся не думать о том, что ждет нас завтра. Живем сегодняшним днем.

Тихий разговор прерывает скрежет ключа в замке.

Дверь камеры с лязгом открывается, и на пороге появляется конвоир.

А с ним…

Рядом с ним… моя мать. Сгорбленная, бледная, со спутанными волосами, постаревшая.

Время словно останавливается. Все звуки исчезают.

Не могу поверить своим глазам. Что она здесь делает? За что?

Сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот выскочит из груди. Неужели этот подлец Виктор и от нее избавился вот таким гнусным образом?

Не помню, как оказываюсь возле нее. Обнимаю крепко-крепко, вдыхая родной запах, перемешанный с запахом тюрьмы.

— Мама? Что случилось? Как ты тут оказалась? — шепчу, пытаясь сдержать слезы.

Руки дрожат, колени подкашиваются.

Другие заключенные притихают, отступая к своим местам, будто чувствуя, что сейчас начнется что-то важное. Напряжение повисает в воздухе, словно густой туман.

— Алла, доченька…. Я убила его… Зарезала мерзавца.

— Что-о? Кого?

— Виктора.

— Мама! — в ужасе накрываю рот ладонью, осознавая, что она оказалась здесь не по ошибке. Она совершила убийство. — Что ты наделала? Тебя же посадят!

— Алла… прости меня… Я тебе не верила… думала, ты выдумываешь всё… А он… он чудовище… Я должна была тебя защитить… тогда… не смогла… Но я отомстила за тебя, за Олечку, за всех девочек, которых он когда-либо тронул.

Мама плачет, обнимает меня, целует в щеки.

Чувствую ее боль, ее отчаяние, ее вину.

Прозрела, но какой ценой?

Мы стоим, обнявшись, две сломленные женщины, запертые в одной клетке. Мать и дочь.

— Прости меня за всё, доченька, прости, умоляю!

— Да, простила, мам. А кто такая Олечка?

— Подруга моей дочки. Помнишь, мы на дачу к ним ездили, я тебя звала? А вчера, они приехали ко мне, мы со Светой пошли в магазин, а эта сволочь… зажал ее в углу и в трусы залез. Надругаться хотел… Я не смогла это вынести… Схватила нож… И…

В голове не укладывается услышанное. Виктор мертв, убит ее руками. Как же так? Что происходит со всеми нами? Это просто какой-то кошмар!

— Мама, ты понимаешь, что тебя ждет? Это тюрьма… Надолго… — произношу дрожащим голосом.

Она кивает, прикрывая глаза.

— Понимаю. Но ни о чем не жалею. Я должна была это сделать. Эта тварь не заслуживал жизни. Кто, если не я, его накажет?

Придется просить Булата защищать мать. Господи, как же стыдно перед ним!

И вдруг мысль: а захочет ли он быть с девушкой, чья мать убила человека?

Господи, нет…

— Астахова, на выход, — раздается поутру властный голос конвоирши Иры.

— Эта которая? — спрашивает старшая по камере. — У нас их две.

— Алла, — уточняет Ирина.

— А куда меня? — встаю.

— Не могу знать. Сказали привезти и всё, — раздраженно отвечает Ирина, но потом вдруг, смягчившись, добавляет: — Я слышала, что отпускают тебя.

Ничего себе, новости!

— Мама, — поворачиваюсь лицом к матери, которая лежит на моей шконке.

Для нее не хватило места в переполненной камере, и я сказала ей лечь рядом со мной. Так мы и провели всю ночь, лежа бок о бок.

Она обнимала меня, гладила по голове, и я как будто в детстве оказалась. Это была моя самая спокойная ночь в СИЗО несмотря ни на что.

— Мамочка… если я не вернусь, знай, Булат тебе поможет. Не отчаивайся, мы что-нибудь придумаем.

— Мария Семеновна, — поворачиваюсь к бабушке, которая проявила ко мне участие. — Спасибо, желаю вам выйти отсюда как можно скорее. Я передам вам самый вкусный чай.

— Иди, девчонка, — кивает Мария Семеновна, и не возвращайся сюда больше. За мамкой твоей мы присмотрим.

— Давай, принцесса, — говорит старшая по камере. — Не забывай нас. И больше не попадай.

Выхожу из камеры, бросив на ее многочисленных обитателей прощальный взгляд.

У следователя Иванова уже сидит Шерханов. Сердце несется вскачь. Волнение охватывает тело, меня кидает в жар. Как же мне его не хватало! С трудом сдерживаю себя, что не кинуться его обнимать.

— Привет, — шепчу ему. — Спасибо, что пришел.

— Я за тобой, — отвечает Булат. — С тебя сняты все обвинения.

Следователь Иванов недовольным тоном подтверждает слова Шерханова и просит меня расписаться в бумагах.

Неужели все закончилось?

— А моя мать? — спрашиваю робко.

— Мы потом поговорим о ней, — отвечает Булат.

— Ну и семейка, — буркает Иванов, шлепая печатью в пропуске. — До свиданья, — передает мне бумажку. — И вам до свиданья, — кивает Шерханову

— Скорее до следующей встречи, — усмехается Булат. — Я буду представлять интересы Астаховой матери.

Иванов закатывает глаза, но от реплики воздерживается. Похоже, Булат уже успел показать себя таким, каким мы его знаем в институте — властный и в меру жесткий, раз он так смирно себя ведет.

Выходим из здания следственного изолятора, и свежий воздух обжигает легкие.

Булат крепко берет меня за руку, и мы идем к его машине.

— Спасибо тебе, — обнимаю его робко. Стесняюсь своего запаха. — Тебя даже просить не пришлось защищать мою маму.

— Это мой долг.

— Я люблю тебя. Ты самый потрясающий мужчина на свете. Когда я приму душ, то непременно поцелую тебя.

— Можешь поцеловать прямо сейчас.

— Что ты! От меня пахнет.

— Прекрати, — тянется к моим губам. Обнимает, целует, ласково проводит пальцами по спине. — Всё кончено, Алла.

— Между нами? — спрашиваю с испугом.

— Глупая, что ли? Даже не смей думать об этом! Ты на свободе. А у твоей матери есть шанс легко отделаться.

— Как это?

— Виктор жив…

Глава 37

По дороге к дому Булата, я узнаю подробности. В тот вечер он приехал вовремя, и вызванная им скорая помощь спасла истекающего кровью Виктора. Врачи обещают, что он будет жить. А если он будет жить, значит сможет ответить за свои преступления.

Что касаемо моего дела, Шерханов нашел-таки ту женщину с костылями. Правда, с ногами у нее все в порядке, и она действовала по просьбе Виктора, не вдаваясь в детали, зачем ему это нужно. Витька ей заплатил за услугу. И она готова дать против него показания.

— Этот сучонок все учел, кроме одного, — говорит Булат. — Что у тебя есть я. Я, который защитит свою девочку и докопается до правды.

А ведь он прав! Не будь у меня Шерханова, я бы точно села. Витьке бы досталась квартира, матери развод, а мне тюрьма.

— В тысячный раз говорю тебе спасибо! — наклоняюсь и целую его руку на руле. Он недовольно на меня цыкает, а я смеюсь.

— Алла, в твою квартиру пока нельзя, я вызвал туда клининг. Да и вообще, в ней требуется ремонт. Поэтому мы едем ко мне, поживешь у нас. Напоминаю на всякий случай: Самира не должна знать о том, что мы были близки.

Как и когда мне ему сказать о ребенке? Может прямо сейчас? А что, собственно, тянуть?

— Булат, ты можешь остановить машину?

— Тебе плохо? — смотрит на меня обеспокоенно.

— Нет. Я хочу сказать тебе что-то важное. Прямо сейчас.

Волнуясь, Шерханов паркует машину возле магазина.

— Я беременна.

Булат замирает, устремив на меня взгляд, полный неожиданности и какого-то глубинного, пока не прочитанного мной чувства.

Время будто останавливается, и я впиваюсь взглядом в его лицо, пытаясь разглядеть хоть малейшую подсказку относительно его реакции.

Тишина становится почти осязаемой, и я начинаю жалеть о своей импульсивности.

Может быть, стоило выбрать более подходящий момент? Может быть, как-то подготовить его? Но слова уже вылетели, и теперь мне остается только ждать.

Булат медленно выдыхает и берет мою руку в свою. Его хватка крепкая, но нежная.

— Беременна, — повторяет он тихо, словно пробуя это слово на вкус. В его глазах мелькает что-то похожее на изумление, а затем на счастье. — Алла, это… это просто невероятно. У меня будет сын?

— Ну, или еще одна дочь.

— Не может быть!

— Почему же не может? Наша близость, она была… гм…

— Да, я знаю, просто… Мы столько раз пытались зачать, что я привык, что… Боже, что я несу?

— Ты счастлив? — спрашиваю.

— Счастлив? Алла, я на седьмом небе от счастья! — Он крепче сжимает мою руку. — Я хотел еще детей, я мечтал об этом. И теперь это происходит… с тобой.

Он замолкает, глядя на меня полным нежности взглядом.

— Я тоже обрадовалась, когда узнала. И получила мощную поддержку от сидящих в камере женщин.

— Поехали домой, — говорит он, заводя машину. — Ты должна отдохнуть. Сидела там… будучи в положении, — горько качает головой. — Завтра поедем к врачу, пусть выпишет витамины. Тебе надо добрать всего того, чего ты лишилась за эти дни в СИЗО. Но опять же, Самире ни слова, — предостерегает меня.

— Хорошо, я поняла.

Заходим в дом Шерхановых, и Самира несется мне навстречу:

— Алла!

— Самира!

Тепло обнимаемся.

— Как я рада тебя видеть! Ты даже не представляешь, как я волновалась. Папа ничего толком не рассказывал, только твердил, что все будет хорошо.

— Всё и правда закончилось хорошо.

Для меня. А для матери все только начинается. Но у меня спокойна душа за нее — в той камере ее точно не обидят.

Самира отстраняется и внимательно меня осматривает.

— Ты какая-то… другая, — говорит она задумчиво. — Словно светишься изнутри, как бы глупо это ни звучало.

Не успеваю ответить, как Булат вмешивается в разговор:

— Алла просто устала после всего пережитого. Ей нужно отдохнуть, поесть. Самира, может, приготовишь ей что-нибудь вкусненькое?

Самира кивает и уходит на кухню, бросив на меня вопросительный взгляд. В ответ пожимаю плечами. Папа сказал, папу надо слушаться.

— Я пока приму душ и переоденусь, — говорю Булату.

— Хорошо, конечно. А потом отдых…

Шелк моего платья нежно льнет к коже, когда я устраиваюсь поудобнее на диване, напротив Булата. На свидание меня собирала Самира, и сегодня я блистаю, как королева.

Ресторан утопает в мягком свете свечей, отбрасывающих танцующие блики на родное и любимое лицо.

В животе порхают бабочки — не только от предвкушения вкусного ужина, но и от нашей маленькой тайны внутри меня.

Кладу руку на живот, стараясь скрыть волнение. Булат ловит мой взгляд и улыбается, его глаза светятся любовью и нежностью.

Он берет мою руку в свою, и я чувствую еле заметную дрожь в его пальцах. Замечаю, как он нервно сглатывает, словно собираясь сказать что-то очень важное. Замираю в предвкушении. Неужели…?

И вот, он встает.

Мое сердце начинает отбивать чечетку, пульс гремит в ушах.

Булат элегантно опускается передо мной на одно колено.

Открывает маленькую бархатную коробочку, и в ее глубине вспыхивают камни, похожие на бриллианты. Может это они и есть, я не разбираюсь в драгоценностях.

Шерханов смотрит на меня, и в его глазах отражается целая вселенная: любовь, надежда, обещание.

— Алла… ты выйдешь за меня? — спрашивает он, улыбаясь. Эта улыбка дороже мне всех на свете.

Слезы мгновенно застилают глаза. Не могу вымолвить ни слова, только киваю, снова и снова.

— Да… Да, конечно, да!

Он надевает кольцо на мой палец, и оно сидит идеально, словно создано для меня.

И тут звучит музыка.

Тихая, мелодичная, трогательная.

Булат смотрит на меня с обожанием и спрашивает:

— Потанцуем?

Протягиваю ему руку, и мы выходим на танцпол. В его объятиях я чувствую себя самой счастливой девушкой на свете.

Мы медленно кружимся в танце, и я шепчу ему на ухо:

— Я люблю тебя безумно, профессор Шерханов.

Он прижимает меня крепче к себе и отвечает:

— А я тебя… ты моя жизнь. Я хочу много детей с тобой. Полный дом.

После танца Булат возвращает меня на место и наливает мне гранатовый сок. Он так заботится о моем здоровье, что Самира, смотря на всё это, начинает подозревать, что мы ей что-то недоговариваем. Но Булат — кремень. Раз уж решил уберечь дочь от ошибок, то пойдет до конца. И я уважаю его просьбу. Может быть, когда Самира будет уже замужем, я расскажу ей наш секрет…

— Будь она мужчиной, я бы не таился, но она девочка… юная, к тому же. Кто его знает, что ей придет в голову? — сетует он.

— Когда мы ей скажем?

— Через две-три недели после свадьбы. Женимся здесь, на Кавказе нельзя. Потом поедем туда и по факту все расскажем моим родителям.

— Хорошо, Булат.

— Кстати, у меня есть для тебя новость: тебя восстановили в институте. Я добился справедливости.

— А как же ты? Ну то есть мы же женимся… Как это воспримут?

— А мне уже все равно. Я ухожу из ВУЗа.

— Куда?

— Эта история с бабушкой Таисией и твоей мамой навела меня на кое-какие мысли.

— Поделишься?

— Я понял, что людям нужны мои знания. Не только студентам, они по большей части не ценят то, что я вкладываю в их умы. Другим людям нужны практические знания, поэтому я решил перейти в адвокатуру. Мы с тобой больше не преподаватель и студентка.

— В адвокатуру? Это неожиданно. Ты всегда так трепетно относился к преподаванию.

— Трепетно, — смеется, повторяя. — В институте мои знания тонут в пучине равнодушия. А в адвокатуре я смогу реально помогать людям, защищать их права. Да и потом, это даст нам больше свободы и денег, конечно. Ты сможешь учиться, я полностью оплачу твою учебу и ремонт в квартире твоей мамы.

— Булат, у меня нет слов… Ты такой… Почему студенты тебя называли профессором Паскудой? Ты профессор Душка!

Смеется, обнажая свои идеальные зубы и целует мне руку.

— Свадьбу сыграем как можно скорее. Завтра позвоню организатору, она все сделает за неделю. Через семь дней мы с тобой станем муж и жена. Ты рада?

— Я счастлива!