Семья Конти: Контракт на соблазн

20.

Первые лучи солнца пробивались сквозь щели между шторами и раздражали Машу. Складывалось ощущение, что свет самодовольно лез в глаза, напоминая: «Подъём! Новый день!». Она зарылась лицом в подушку и застонала, весь организм требовал сна, не было ни сил, ни желания встречать новый день.

Почти всю ночь она не спала и ворочалась, то закидывала ногу на одеяло, то снова зарывалась в него с головой. Мысли не отпускали, в голове Маша снова и снова прокручивала слова Луки - спокойные, холодные, произнесённые так буднично, будто речь шла не о ней.

«Я не создан для сказок, Маша. И тебе не стоит обманываться… чем раньше ты это поймёшь, тем лучше для нас обоих».

Эти фразы резали по памяти, как нож. Маша пыталась убедить себя, что ей должно быть всё равно, и это даже хорошо: никаких иллюзий, никаких лишних надежд, но чем больше она это прокручивала, тем сильнее внутри всё сжималось.

И вот теперь лежа в постели с тяжёлой головой, словно после бессонного рейса, каждая клеточка требовала кофе, крепкого, обжигающего, чтобы хоть как-то прийти в себя. Но сама мысль о том, чтобы спуститься вниз в ресторан, среди людей, а главное, с риском увидеть там Луку, вызывала у неё приступ тошноты.

Маша натянула одеяло выше, закрыла глаза и пробормотала в подушку.

Сказки, значит…

Ну да, конечно. А я, наверное, выгляжу такой дурочкой, которая до сих пор верит в них

А я и есть..дурочка..

Сарказм был единственным оружием против горькой правды, Маша всегда любила честность в отношениях, вот только от этой честности ей сейчас хотелось одновременно и ударить его, и… прижаться к нему, как вчера ночью. Все внутри неё спорило само с собой: гордость кричала, что нужно держаться подальше, разум пытался всё разложить по полочкам, а сердце предательски ныло, как будто у него отобрали что-то очень важное.

Лучше для нас обоих, да? Ну конечно… только почему тогда мне так больно?

Маша злилась. Злилась на Луку за его циничные слова, которые резали по живому, но больше всего она злилась на саму себя. За ту минутную слабость, что заставила ее ответить на его поцелуй, позволить его рукам скользить по своей коже и потерять голову от наслаждения. Она чувствовала себя последней дурой.

Еще немного, еще одна секунда, и все бы случилось. И тогда сегодняшнее утро после было бы в тысячу раз хуже.

Стыд и разочарование в себе были невыносимы, и Маша понимала, что теперь все стало только сложнее. Раньше Лука был просто наглым, высокомерным болваном, ее "женихом" по контракту. Теперь же при каждом взгляде на него она будет видеть не просто мужчину, а того, чьи прикосновения заставляли ее тело трепетать, и чьи признания, пусть и вырванные страстью, звучали так искренне. Между ними повисло что-то личное и слишком близкое, чего уже не спрячешь и не сотрёшь.

Она сдёрнула с себя одеяло и тяжело поднялась. Подойдя к зеркалу, Маша взглянула на себя: под глазами виднелись отчетливые тёмные круги, губы были чуть припухшие и в красноватых следах его поцелуев, волосы растрёпаны. Но хуже всего были глаза, в них вместо привычного огонька затаилась усталость и печаль. Маша тяжело вздохнула и начала медленно одеваться.

Нет..Так нельзя. Он ясно дал понять, что ничего серьезного быть у нас не может. А мне… мне этого мало. Мне нужно больше.

Мысль была горькой, но честной. Ей не нужен был просто временный тайный любовник, исчезающий с рассветом. Она хотела доверия, уважения, взаимности, всего того, что Лука, судя по всему, был не способен дать.

Что ж, буду игнорировать его. Сведу все общение к сухим деловым фразам. Будем просто выполнять условия контракта. Я - образцовая невеста на публике, он - галантный жених. А в остальное время… мы никто.

Маша снова посмотрела на свое отражение в зеркале, приглаживая расческой непослушные волосы, и теперь будто обращалась сама к себе.Ты сама-то в это веришь?

Она сжала зубы, потому что не верила. Потому что знала, что первый же насмешливый взгляд, первая колкость сведут всю ее решимость на нет, но другого выхода у нее не было. Игра началась, и теперь ей предстояло играть не только на публику, но и против собственного сердца. Маша глубоко выдохнула и расправила плечи.

Когда-то мне все же придется выйти..

Сообщение от Луки пришло сухим и безличным, ровно в девять утра: «Выезжаем через час. Будь готова». Маша, допивающая кофе у себя в номере и пытавшаяся привести в порядок мысли, сжала телефон так, что пальцы побелели.

Ни «доброе утро», ни «как ты», уж тем более ни намека на вчерашний разговор или хотя бы «извини, что был груб». Просто приказ. Ему абсолютно безразлично.

В голове пронеслись язвительные варианты ответа, но она сдержалась и ответила коротко: «Ок».

Маша закончила одеваться и машинально обернулась к стулу, на спинке висело то самое зелёное платье и рядом стояли босоножки - всё, что осталось от вчерашнего вечера. Вчера оно так и лежало на полу, брошенное, после того как Лука стянул его с неё. Но когда он ушел, Маша не выдержала и подняла платье, аккуратно повесив на спинку стула.

Теперь же смотреть на него было больно, и на секунду мелькнула мысль оставить всё здесь: платье, туфли и воспоминания вместе с ними. Маша горько усмехнулась: глупо. Воспоминания так просто не выбросишь. Она бережно сняла платье, тонкий шелк струился сквозь пальцы, холодил кожу, и от этого воспоминания становились только острее. Казалось, ткань всё ещё хранит тепло его рук и её дрожь, ту самую ночь, которую теперь хотелось забыть. Маша свернула его и вместе с босоножками и убрала в дорожную сумку.

Спустя час она все-таки вышла из своего номера в коридор, щёлкнув ключом. На секунду замерла, оглядывая пустое пространство, и тут же, против своей воли, вновь поддалась непрошенным воспоминаниям. Перед глазами всплыла картина, как Лука прижал её к стене прямо у этой двери, как его дыхание обжигало кожу, как горячо и безрассудно они тянулись друг к другу. Щёки Маши вспыхнули, а сердце предательски дёрнулось.

Хватит!

Чтобы сбросить это наваждение, Маша решительно отвернулась от лифта и направилась к лестнице, решив спуститься пешком.Может, шаги по прохладному мрамору остудят мысли и приведут меня в чувство?

Узкая лестница, ведущая вниз, выложенная старым мрамором и ступенями, края которых были чуть потёрты временем, выглядела словно из старого кинофильма. Деревянные перила с изящными резными стойками скрипели под рукой, будто храня шепот прежних гостей, на стенах висели чёрно-белые фотографии озера Комо и вилл, будто специальное напоминание, где они находятся. Из холла тянуло ароматом свежесваренного кофе и тёплой выпечки, а внизу уже слышался гул голосов, и легкий смех.

Спускаясь в холл, Маша уже строила в голове план молчаливого игнорирования, но картина, которая предстала её глазам, заставила застыть на последней ступеньке.

Лука стоял к ней спиной, но Маша узнала бы его из тысячи. Высокая, почти атлетическая фигура с широкими плечами, казалось, отбрасывала тень уверенности, которая заполняла собой все пространство вокруг. Он не просто стоял и разговаривал, а словно владел этим местом, его гордая, прямая осанка говорила о привычке командовать и быть в центре внимания. Даже в простой темной футболке, облегающей торс, и синих джинсах, поза Луки была настолько собранной и мощной, что от него буквально исходила волна необузданной, животной сексуальной энергии, заставляя воздух вибрировать.

Напротив, Маша заметила высокую, стройную девушку с роскошной копной светлых волос, Лука нежно держал ее за руки, а затем наклонился и поцеловал в обе щеки с той теплой фамильярностью, которую Маша наблюдала только у очень близких людей. Девушка что-то сказала, смеясь, и легким, ласковым жестом провела рукой по его щеке.

Маша вспомнила, откуда девушка была ей знакома: племянница дяди Луки – Камилла. В прошлый раз, когда они с Лукой гостили у его родственников на вилле, Маша также застала их за оживленной беседой, Лука вскользь познакомил их, представив Камилу как свою родственницу. В ней тогда глупо и нелепо, впервые в голове кольнула ядовитая нотка ревности.Возможно, она и правда просто двоюродная сестра? И Лука общается так любезно со всеми своими «родственниками».

Но сейчас, глядя на эту сцену, Машу захлестнула новая, куда более сильная волна. После вчерашней ночи, после той близости, которую они едва не переступили, это показалось ей плевком в душу.Пока я там извожу себя бессонницей и комплексую, он тут мило общается с кузиной, будто ничего и не было!

Лука, занятый разговором, и не заметил ее. Когда Камила ушла, помахав рукой на прощание, Маша сделала глубокий вдох, собирая в кулак всю свою волю.Ни слова. Ни единого намека. Ты ничего не видела, тебя ничего не волнует.И спустилась в холл с лицом, на котором не было ни единой эмоции.

Лука обернулся на ее шаги. На нем были темные солнцезащитные очки, скрывающие глаза.

— Ты не спустилась на завтрак. Не голодна? — спросил он, и в его голосе прозвучала дежурная, ничего не значащая забота.

Он ничего не ответил, лишь едва заметно сжал губы.

Они молча дошли до машины, и Маша злилась на его невозмутимость. Лицо Луки не выражало никаких эмоций, по нему было абсолютно не скажешь, что вчера между ними что-то произошло. Ни тени смущения или неловкости и раскаяния. Лука вел себя так, будто отчитал подчиненного за опоздание, а не был на волосок от того, чтобы заняться сексом со своей фиктивной невестой. Маша чувствовала себя выжатым лимоном: эмоционально опустошенной и уставшей от этой внутренней борьбы.

Лука резко завел двигатель, и спортивный автомобиль с громким рыком рванул с места, прижимая Машу к креслу. Эта демонстрация мощности была так на него похожа, вместо слов, простое действие. Чтобы заполнить гнетущую тишину, он одним движением включил радио, и из динамиков полилась беззаботная итальянская песня, звучащая издевкой на фоне их молчаливой войны.

Маша упрямо смотрела в окно, но не видела ни деревьев, ни холмов, а лишь размытое отражение своего искаженного обидой лица. Внутри все клокотало. Злость на него за его спокойствие, за его сухое сообщение. Злость на себя за свою слабость, за то, что до сих пор чувствовала на коже жар его прикосновений. И самое противное, едкая, разъедающая ревность к той светловолосой девушке, которая смеялась с ним так легко.

Лука краем глаза видел ее сжатые кулаки и напряженную спину. Он протянул руку к мини-бару и достал бутылку воды.

— Спасибо, не хочу, — ее голос прозвучал ледяными осколками. — Я не из тех, кого нужно отпаивать после тяжелой ночи.

Он стиснул зубы, убрав бутылку. Проехав еще несколько километров, Лука вновь попытался как-то разрядить обстановку гнетущего молчания. Не спасала даже приторно-веселая музыкальная композиция.

Маша пожала плечами, продолжая смотреть в окно.

Он резко выключил радио. Тишина в салоне стала оглушительной. Еще несколько минут они ехали, но напряжение достигло точки кипения. Лука нарушил молчание, пытаясь найти нейтральную тему.

— Все нормально, — отрезала Маша. — Справляемся.

Она сделала паузу, чтобы ее слова достигли нужного эффекта.

Маша не планировала выпаливать это, но ревность и обида вырвались наружу.

Это была последняя капля.

Последовала секунда тишины, потом раздался резкий, пронзительный скрежет тормозов. Лука с силой вывернул руль, и машина резко съехала на обочину, подняв облако пыли. Ремень безопасности больно врезался Маше в плечо. Двигатель заглох и в наступившей тишине было слышно только ее учащенное дыхание.

Лука медленно снял солнцезащитные очки. Его глаза, сузившиеся до опасных щелочек, пылали холодным, неконтролируемым огнем, Маше показалось, что даже воздух в салоне стал густым и раскаленным.

Маша молчала. Секунду, другую. Ее собственные слова, колкие и ядовитые повисли в пространстве между ними, и теперь она сама ощущала их едкий привкус. Но отступать было поздно, его тон и этот взгляд, полный презрительного недоверия, заставили слепой, бессильной злости захлестнуть ее с такой силой, что перехватило дыхание.

— Твою мать, Маша! — Лука внезапно взревел, с силой ударив ладонью по рулю. Она дернулась. — Что происходит? Ты что, ревнуешь? Это из-за Камилы? Отвечай! Маша, если это так…она моя двоюродная сестра, ты в своем уме?!

Слова прозвучали как оправдание, которое она отказывалась принять, и вместо ответа Маша резко отстегнула ремень безопасности, с силой распахнула дверь и выскочила на обочину. Пыльный, горячий воздух ударил в лицо.

— Маша, немедленно вернись и сядь в машину! Это приказ! — его голос гремел, но сквозь гнев пробивалась уже отчаянная, хриплая нота. Лука был на взводе.

— Приказываешь? Знаешь... иди ты к черту со своими приказами! — она резко развернулась и пошла по пыльной обочине. Под тонкими подошвами ее белых парусиновых сандалий хрустели мелкие камушки и въедливый песок, каждый шаг поднимал облако серой пыли, которая тут же оседала на ногах. Маша шла, высоко подняв голову и глядя куда-то вдаль, хотя ноги предательски подкашивались от дрожи, а в горле стоял ком обиды.

— Ты испытываешь мое терпение, Маша! — громко произнес он ей вслед.

Но Маша не оборачивалась и шла дальше, слышала, как он что-то яростно прокричал на итальянском, явно матерясь. Голос Луки, полный ядовитого сарказма, настиг ее снова.

— Прекрасной прогулки, принцесса! Надеюсь, тебе не будет здесь одиноко.

Потом раздался резкий рев мотора, визг шин, и машина Луки рванула с места, оставив Машу одну на пустынной дороге в клубах пыли. Тишина, наступившая после, была оглушительной.