Королева Шотландии в плену

Глава 14 Возвращение в Шеффилд

Мария снова вернулась в Шеффилд, и все ее приближенные заметили перемену в ней. Она уже не была той полной надежд молодой женщиной, которая верила в то, что ее скоро освободят и восстановят на троне. Казалось, что она смирилась с жизнью, как будто сказала себе: «Все идет так, как и должно быть, а следовательно, мне надо постараться сделать эту ограниченную жизнь как можно радостнее для тех, кто пожертвовал собой и находится рядом; и я могу придумать что-нибудь, чтобы сделать жизнь приятной».

Поскольку после Бакстона она чувствовала себя намного лучше, она попыталась внести хоть немного веселья в свои апартаменты. Она решила создать прекрасный гобелен и написала французскому послу, обращаясь с просьбой купить ей материалы во Франции. Она объяснила своим дамам, что там он сможет достать материалы более красивых расцветок, чем те, которые можно купить в Лондоне, и шелк там тоньше.

Сетон догадалась, что Мария задумала сделать подарок королеве Англии, зная, как Елизавета любит получать подарки. «Может быть, так мне удастся убедить ее с большей добротой отнестись к моему положению», — думала Мария.

Ей очень хотелось завести каких-нибудь маленьких животных, поскольку она их очень любила, особенно собачек.

— Я была бы так счастлива, если бы могла заботиться о нескольких маленьких собачках. Я попрошу прислать их мне из Франции. Конечно же, кто-нибудь пришлет мне маленькую собачку. Только мне бы хотелось не одну. Песику понадобится подруга. Я не хочу, чтобы он тосковал от одиночества. Я должна попросить, чтобы их прислали в корзинках с теплыми одеяльцами. Мне бы хотелось, чтобы они были готовы к холодам Щеффилдского замка.

Она также попросила своих французских друзей прислать ей несколько платьев, за которые она заплатит, когда вернет себе свои владения.

— Ах, Сетон, — говорила она, — ты помнишь, какие шапочки я носила с коронами из золота и серебра? Как они мне шли! Я помню, как однажды король Франции сказал мне, что они никому не идут так, как мне. Мне бы хотелось иметь такие вновь. Но, возможно, теперь новая мода. Я попрошу, чтобы мне прислали последние модели. Но может быть, мне не следует носить их самой, а послать Елизавете. Она всегда ценила французскую моду, как я слышала, и первой надевала новые модели.

Теперь они проводили дни, выдумывая рисунки гобеленов и надеясь, что пришлют маленьких собачек. Это времяпровождение было не столь захватывающим, как разработка рискованных планов побега, но успокаивающим.

Иногда желание увидеть маленького Джеймса становилось настолько сильным, что королева впадала в меланхолию; и Бесс, понимая это и сочувствуя королеве, решила что-нибудь предпринять. Окруженная детьми и принимающая активное участие в их делах, Бесс могла понять горе Марии, разлученной с единственным сыном; а поскольку этот сын являлся королем, то, по мнению Бесс, это придавало ситуации еще большую трагичность.

Одна из дочерей Бесс, Франческа, была замужем за сэром Генри Пьерпонтом из Холм Пьерпонта, что в графстве Ноттингемшир, и у Франчески была маленькая дочка, которую она назвала Элизабет в честь своей матери. Бесс предложила Марии стать крестной матерью девочки. Графиня, питавшая грандиозные амбиции, когда речь шла о ее семействе, решила, что маленькой Бесси, которой исполнилось четыре года, не повредит, если ее крестной станет королева. В то же время это внесет некоторый интерес в жизнь Марии.

Она не предполагала, что Мария так пылко воспримет это предложение. Крестница стала средоточием ее жизни, и всю свою привязанность и любовь, которую ей хотелось отдать Джеймсу, она изливала на маленькую Бесси Пьерпонт. Она все возможное время проводила с ребенком, ела вместе с ней, брала спать к себе в постель, шила ей платья. Бесси тоже полюбила королеву и больше всего радости ей доставляла компания Марии.

Бесс смотрела на это с удовольствием и заверяла Франческу Пьерпонт, что это не причинит вреда маленькой Бесси, пока Мария остается узницей, а если колесо фортуны когда-ни- будь повернется в пользу Марии, то это принесет девочке много хорошего.

Теперь Мария стала спокойнее и все больше занималась делами своего окружения. Королеву беспокоило состояние здоровья Рауля, ее секретаря-француза, который умирал, жалуясь на легкие. Часто он не мог работать из-за болезненного состояния, но откровенно высказывал недовольство, когда она позволяла Гильберту Керлю брать на себя его обязанности.

Мария относилась к нему с нежностью и заботой и всегда старалась успокоить, хотя ей часто приходилось самой выполнять его работу, так как она опасалась, что причинит ему боль, если поручит ее другому секретарю. Он принадлежал к ее свите, а она теперь жила для своих друзей.

Глубоко опечалило Марию известие о смерти Шарля IX, короля Франции. На какое-то время ее вновь охватила меланхолия от воспоминаний о тех счастливых днях, которые она провела во Франции ребенком. Сетон горевала вместе с ней. Хотя в те времена они не всегда были вместе, она так же хорошо помнила Шарля, как и Мария.

— Я потеряла еще одного друга, — говорила Мария. — У меня их остается все меньше и меньше.

— Он так нежно любил вас, — вторила Сетон. — Он от всего сердца жаждал, чтобы вы разделили с ним его трон. Я уверена, что так оно и было бы, если бы не его мать.

— У меня всегда было много друзей и много врагов, — отвечала Мария. — Как Екатерина Медичи ненавидела меня, особенно когда услышала, как я назвала ее дочерью лавочника! Я поступила плохо, Сетон, и сейчас глубоко сожалею об этом. Но я заплатила за свою глупость, не так ли? Иногда я думаю, что сполна расплачиваюсь за все грехи юности.

— Давайте не будем говорить о подобных вещах, — предложила Сетон. — Не всегда будет так, как сейчас, и, возможно, тогда Господь возблагодарит вас за вашу доброту ко всем нам. Может быть, займемся вышиванием платья для маленькой Бесс?

«Он мертв, и что толку горевать. Бедный Шарль! — думала Мария. — Разве он многое потерял? Его правление не принесло ему счастья. Над ним властвовала его мать, которая, как поговаривали, во многих отношениях развращала его. Он страдал от постоянных угрызений совести за ужасную резню Варфоломеевской ночи. Бедный Шарль, возможно, следует радоваться, что его земные волнения закончились».

Однажды утром Мария послала горничную справиться о здоровье своего секретаря Рауля, который накануне выглядел хуже, чем обычно. Горничная вернулась встревоженная, и когда королева поспешила к постели больного, то увидела, что ее секретарь умирает.

Он уже не мог говорить, но в его глазах Мария, склонившаяся над ним, прочла любовь и преданность. Мария послала за священником, который совершил последний обряд; она горько плакала об утрате еще одного друга. Ее глубоко тронуло, что Рауль не израсходовал те пять тысяч крон, которыми она вознаградила его за службу, а сохранил их, чтобы оставить ей, как говорилось в его завещании.

— Как странно, — сказала она, обращаясь к Сетон, — что у меня, имеющей столько врагов, еще осталось так много друзей, любящих меня.

— Многие становятся вашими врагами, завидуя вашим владениям, — глубокомысленно пояснила Сетон. — А ваши друзья любят вас за то, какая вы есть.

— Мне понадобится другой секретарь на место бедного Рауля. Я напишу кардиналу Лотарингскому и попрошу его прислать мне какого-нибудь надежного человека, которому можно доверять.

Мария выполнила свое намерение, и вскоре ее дядя прислал к ней красивого, энергичного молодого человека, одного из своих собственных секретарей. Его звали Жак Hay, и он был братом Клода Hay, который служил Марии несколько лет назад.

Однажды Марии тайком принесли письмо от Джорджа Дугласа. Она всегда приходила в восторг от известий от Джорджа и искренне радовалась, когда узнавала, что он жив и здоров.

Он писал, что вернулся в Шотландию и скрывается там. Вилли был с ним. Джордж не женился на мадемуазель ла Верьер; эти планы ни к чему не привели. Он постоянно думал о королеве и о способах, как вернуть ее обратно к власти. Он был убежден, что королева обрадовалась бы, если бы ее сына изъяли из-под опеки Мортона, где его воспитывает гнусный Бьюкенен, и отправили в Испанию к Филиппу II, который исполнен желанием наблюдать за обучением Джеймса.

«Если бы это удалось осуществить, — писал Джордж, — то я, как и многие друзья вашего величества, убежден, что это стало бы первым и решительным шагом к возвращению вас на трон Шотландии».

Мария сидела, уронив письмо на колени, и ее сердце учащенно билось. Она уже забыла, насколько возбуждающими могут быть интриги. «Да, — думала она, — я согласна на что угодно, только бы вырвать маленького Джеймса из рук тех, кто ненавидит меня и пытается привить ему подобную ненависть».

Джордж прав: это явилось бы шагом к ее возвращению к власти. И ничего она так не желает, как вновь увидеть своего сына. Сейчас Джеймсу было около восьми лет; и любому умному человеку нетрудно заставить его поверить в ту ложь о ней, которую ему вдалбливают.

Но разве Мортон когда-нибудь позволит ему уехать? Милый Джордж, он всегда вынашивал такие безумные планы. Она помнила, что бежать из Лохлевена ей удалось благодаря Вилли, а не Джорджу.

Ее огорчило, что его брак не состоялся. Она опасалась, что это произошло из-за нее. Видимо, он возвел свою королеву на столь высокий пьедестал, что сравнение с ней не в пользу всех остальных, а это, считала Мария, совершенно неправильно.

Она написала Джорджу, что ее очень заинтересовал его план. Если бы его удалось исполнить, то, она уверена, это привело бы к желаемому результату. Но он уже достаточно выстрадал, и она умоляла его не подвергать себя дальнейшим опасностям ради нее.

Шеффилдский замок никогда не был любимой резиденцией Бесс, и в октябре 1574 года она воспользовалась случаем посетить Раффорд, еще одно из семейных владений. Бесс взяла с собой свою незамужнюю дочь, Елизавету Кавендиш, и несколько дней спустя очень обрадовалась, что так поступила, поскольку в Раффорд заглянули знатные путешественники: не кто иной, как Маргарет, графиня Леннокская, и ее сын Чарльз, младший брат мужа Марии, лорда Дарнли, нашедшего таинственную смерть в Керк о'Филде.

Бесс тепло приветствовала прибывших. Она решила постараться, чтобы молодые люди почаще бывали в компании друг друга.

Елизавета Кавендиш была красивой молодой девушкой, и Бесс давно подыскивала подходящую для нее партию; поэтому, когда добрая судьба подкинула ей Чарльза Стюарта, честолюбивая Бесс почувствовала, что подобную возможность нельзя упустить.

Убедившись, что ее гости удобно устроены, она послала за Елизаветой, которая, зная свою мать, догадалась, что у той на уме.

— Юный граф Леннокский — очаровательный молодой человек, — заговорила Бесс. Елизавета не сдержалась и громко засмеялась.

У Елизаветы был твердый характер. Бесс нравилась эта черта у ее детей, но она всегда слегка опасалась, что благодаря этому они могут восстать против нее. Не то чтобы Бесс сомневалась в том, что со временем добьется своего, но ей не хотелось тратить время и нервы на ненужные конфликты.

Елизавета сказала:

— К тому же он — Чарльз Стюарт и внук Маргарет, которая была старшей сестрой Генриха VIII.

Бесс одобрительно кивнула.

— Я вижу, что ты правильно мыслишь.

— Но не может быть, чтобы вы всерьез помышляли о браке между ним и мною.

— А почему бы и нет? Ты должна признать, что он красив и вполне подходящ.

— Мама! Ваши амбиции застилают ваш ум.

— Я была бы признательна, если бы ты не ставила под сомнение мой разум, девочка. Я не испытываю желания отхлестать тебя по щекам, но мне придется это сделать, если ты забудешь об уважении к матери.

Елизавета улыбнулась.

— Нет, мама, — сказала она, — не сердитесь. Разве вы не согласны, что ее величество пожелает сама выбрать невесту тому, кто так близок к трону?

— Несомненно. Поэтому другие должны сделать выбор до того, как ее величество осознает, что он уже сделан.

«Пожалуй, не так уж вредно позволять матери мечтать», — подумала Елизавета. Она понимала, что королева никогда не согласится на брак между ними. Бесс, несмотря на все свое высокомерие, была всего лишь Хардвик, и ее дочь никогда не сочтут подходящей партией для Стюарта из королевской семьи.

— Дети это юного графа станут прямыми наследниками трона, — произнесла Бесс, облизываясь, как будто перед ней поставили лакомое блюдо.

Елизавета согласилась с матерью; она уже давно поняла, что это всегда следует делать; и когда Бесс велела ей показать Чарльзу сад, она смиренно повиновалась.

Эти дни промчались для двоих молодых людей незаметно. Оба чувствовали, что королева Елизавета не позволит им пожениться, поэтому их отношения оставались непринужденно-дружескими, несмотря на явные попытки Бесс бросить их в объятия друг к другу. Но их взаимное влечение было настолько сильным, что, несмотря на то, что Ленноксы гостили в Раффорде всего пять дней, Чарльз и Елизавета горячо полюбили друг друга. Сознание этого приводило их в восторг и в то же время ужасало.

Бесс, заметившая грусть дочери, пришла в ее комнату и потребовала объяснить причину, а узнав ее, возликовала. Ее это очень устраивало.

— Не стоит печалиться! — воскликнула она. — Ты — моя любимая дочь, и если ты решила, что влюбилась и не можешь быть счастлива без этого юноши, то твоя мать устроит, чтобы этот молодой человек стал твоим.

— Мама, вы не посмеете. Помните, кто он такой.

Но именно из-за того, кем он был, Бесс посмеет. Она знает, что это опасно; но приз достаточно хорош, и Бесс готова рисковать. Ее Елизавета должна стать графиней Леннокской, а это означает, что внук Бесс — если позволят обстоятельства — может в один прекрасный день надеть корону Англии. Поэтому будь что будет, но Елизавета должна выйти замуж за Чарльза, сына графини Леннокской.

Ей хотелось как можно скорее поговорить с графиней Леннокской, и как только они оказались наедине, она достала платок и поднесла его к глазам. Маргарет Леннокс, пораженная тем, что видит Бесс в столь несвойственном для нее состоянии, спросила о причине.

— Я плачу из-за горя моей дочери. Глупая девчонка! О, как она могла совершить такую глупость!

— Моя дорогая Бесс, расскажите мне, что случилось. Не может быть, чтобы ваша Елизавета расстроила вас. Я считаю ее одной из самых восхитительных девушек, каких я когда-либо встречала.

— Да, это так. Она действительно такова. Но, Маргарет, как вы думаете, что сделало это глупое создание? Я даже не осмеливаюсь сказать вам. Она влюбилась в… вашего сына Чарльза, а он в нее.

— Мой Чарльз! Вот почему он кажется таким странным. Я никогда не видела его таким счастливым, как здесь.

— Бедный мальчик. Ну, Бог с ним. Эти глупые молодые люди! Они оба так молоды, так красивы. Но, моя дорогая Маргарет, как я ни рада вашему пребыванию здесь, мне не хотелось, чтобы вы вообще приезжали сюда.

Маргарет очень любила своего сына. После трагической смерти его старшего брата самым заветным ее желанием было увидеть счастливым Чарльза.

Бесс, продолжая прижимать платок к глазам, внимательно следила за своей компаньонкой, и ей хотелось громко кричать о своей победе, так как она поняла, что ей проще простого привлечь Маргарет на свою сторону.

— Что будем делать? Что же нам делать? — стонала она.

— Я думаю, прежде всего нам надо выяснить, насколько глубоки чувства наших молодых людей, — предложила Маргарет.

— Я молю Бога, чтобы их юные сердца не слишком сильно привязались друг к другу, хотя и опасаюсь самого худшего.

Маргарет немного помолчала, затем сказала:

— Но, Бесс, предположим, что они настолько сильно влюбились друг в друга, что их сердца разбились бы, если бы их разлучили… что тогда?

— Я не смею даже подумать.

— Я не хочу, чтобы мой сын Чарльз страдал так же, как его брат Генрих.

— Его брак оказался печальным… брак из стремления к власти, — согласилась Бесс. — Если бы это был брак по любви, то, несомненно, сегодня Генрих был бы жив.

— Я даже сейчас не могу думать об этом… Это все еще убивает меня.

— Вы — его мать… и как любая мать, любящая своих детей, вы бы предпочли, чтобы он женился счастливо на какой-ни- будь хорошей девушке, чем обрел смерть… хотя благодаря своей жене он на какое-то время стал королем Шотландии.

Маргарет закрыла лицо руками. «Все идет хорошо», — подумала Бесс. Ей нужно только получить согласие Маргарет, и она устроит эту свадьбу. Она готова принять на себя гнев королевы Елизаветы, когда этот брак уже свершится. Это будет похоже на то, когда она повезла Шрусбери на ванны в Бакстон. Хотя, конечно, это дело будет намного посерьезнее. Ну, ничего. Главное — поженить эту парочку.

— Я понимаю, что вы чувствуете, — утешала ее Бесс. — Вы хотите, чтобы у Чарльза было то, чего не хватало Генриху.

— Я сделаю все ради его счастья, — пылко произнесла Маргарет.

— Тогда мы должны действовать сообща. Мы должны выяснить, насколько сильно молодые люди влюблены друг в друга. А если разлука действительно может разбить их сердца, то готовы ли вы, как его мать, выдержать гнев королевы?

— Да, — сказала Маргарет, — я отдала бы все, чтобы устроить его счастье.

— Как я понимаю ваши чувства, поскольку испытываю то же самое. Я люблю свою Елизавету не меньше, чем вы своего Чарльза. Если мы решим, что так и должно быть… невзирая на последствия, то можем поехать в шеффилдский замок. Я уверена, что королева Скоттов захочет помочь нам.

Маргарет, казалось, обрадовалась этому предложению, как будто попросить согласия у одной королевы означало получить его у другой.

Маленькая Бесси Пьерпонт очень радовалась, когда ее бабушки не было в замке, потому что тогда она могла не бояться быть внезапно призванной к ней. Бабушка Бесс была убеждена, что всем девочкам, какими бы маленькими они ни были, надо каждый день давать задания, и если эти задания не будут выполнены к концу дня, то должно последовать наказание.

Бесси не отличалась хорошими способностями к рукоделию, и стежки на ее вышивании редко получались одинаковыми по размеру. Их приходилось переделывать заново, но они почти никогда не походили на вышивку ее крестной, королевы Марии. Иногда крестная делала вышивку за нее, тогда стежки выглядели идеальными. Это было их тайной; а когда бабушка видела такую вышивку, то поджимала губы и говорила:

— Вот видишь, что выходит, если действительно постараться. В следующий раз мне бы хотелось, чтобы стежки с самого начала были такими.

Бабушка Бесс была убеждена, что детей следует бить, если они ведут себя не так, как надо. А требовала она многого. Почерк должен быть аккуратным и разборчивым; историю следует изучать; и Бесси, хоть и была еще совсем маленькой, уже начала изучать латынь.

Немудрено, что когда бабушка Бесс уезжала из шеффилдского замка, Бесси чувствовала себя свободнее. Ей доставляло удовольствие просыпаться по утрам, тихонько выбираться из постели, в которой она спала вместе со своей крестной матерью, и подбегать к окну посмотреть на слияние рек Шеф и Дон, думая, разрешат ли ей сегодня покататься верхом с одним из конюхов. Она была почти уверена, что да, поскольку ее дедушка всегда так занят, когда она просит у него разрешения, что обязательно согласится; тогда ей стоит только сказать Элеоноре, что дедушка позволил, и Элеонора прикажет конюху оседлать ее лошадку.

Но потом Бесси часто становилось грустно ездить верхом, потому что ее дорогая крестная не могла поехать вместе с ней, и она боялась, что когда она едет кататься верхом, то это напоминает королеве о том, что она — узница.

Бесси понимала, что быть пленницей — очень грустно, потому что так ей говорила королева. Крестная очень о многом рассказывала ей, когда они вместе ложились в постель; вспоминала о тех временах, когда она жила в монастыре на острове Инчмэхом, о том, как плыла во Францию на большом корабле и как уже тогда англичане хотели захватить ее в плен, хотя великая королева Елизавета тогда еще не была королевой, а всего лишь маленькой девочкой, как сама Бесси.

Это все казалось слегка печальным и непонятным. Бесси хотелось сделать что-нибудь, чтобы королева стала счастливой. Хотя Мария и говорила ей, что она и так много для этого делает.

Бесси стояла у окна и смотрела, как идет дождь. Значит, она не сможет поехать кататься верхом, даже если ей позволят. Бесси не знала, что делать. Ей хотелось бы иметь четырех Бесси, как у королевы было четыре Мэри, с которыми она могла бы играть. Какие игры они затеяли бы в шеффилдском замке!

Бесси решила поискать королеву и посмотреть, как продвигается работа над платьем, которое та шила для нее. Может быть, если королева шьет с кем-нибудь из своих дам, то Бесси попросит рассказать ей какую-нибудь историю об Инчмэхоме или о французском дворе. Она могла без устали слушать их.

Она пошла в апартаменты королевы и тихонько толкнула дверь. Сначала она подумала, что в комнате пусто; затем увидела мужчину, который сидел за столом и писал. Бесси уже собиралась повернуться и убежать, когда он сказал:

— Я вижу тебя. Что. ты хочешь?

Бесси вошла в комнату, стараясь выглядеть высокомерной. Бабушка заставляла ее каждое утро пройти семь раз вокруг комнаты с книгой на голове. Это делалось для того, чтобы убедиться, что она держит спину прямо, а голову высоко. Это была еще одна неприятная обязанность, которой она избегала в отсутствие бабушки. Итак, сейчас Бесси шла, как будто несла книги на голове, и смотрела так высокомерно, как этого хотела бабушка. Девочка спросила:

— А кто вы такой, что спрашиваете меня, сэр?

Темные глаза мужчины, казалось, посветлели и засверкали, уголки губ приподнялись в улыбке.

— Всего лишь секретарь ее величества, ваша светлость. Или мне следует обращаться к вам «ваше величество»?

— Да, — ответила Бесси, внезапно засмеявшись, — говорите и то и другое.

Мужчина поднялся из-за стола, положил ручку и поклонился.

— Вы странно говорите, — сказала ему Бесси.

— Это потому, что английский — не мой родной язык. Я — французский секретарь ее величества, ваше величество.

Бесси снова засмеялась.

— Как вас зовут?

— Жак Hay.

— Какое странное имя, совсем не как Бесси.

— Вовсе не как Бесси.

— Но, — продолжала девочка, — нельзя же всех называть Бесси.

— Не думаю, чтобы это имя подошло мне так, как подходит вам.

Все, что он говорил, казалось Бесси ужасно смешным. Из тех, кого она знала, он меньше всех походил на взрослого человека.

— А что вы пишете? — полюбопытствовала она.

— Письма для королевы.

— Вы, наверное, умный.

— Очень-очень умный, — заверил он ее.

Бесси вдруг потеряла всякий интерес к нему и пошла к окну. Ей хотелось посмотреть, не кончился ли дождь.

— Тогда я смогу покататься на моем пони, — бросила она через плечо.

— Ну как, кончился дождь? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой и, взобравшись на подоконник, встала на колени. Небо казалось низким, а реки вспучившимися. Она не оглядывалась, но могла слышать поскрипывание пера и понимала, что человек со странным именем вернулся к работе. Он понравился ей тем, что не приказал ей уйти. Он сделал так, чтобы она почувствовала себя не глупым ребенком, а взрослой личностью, чье желание кататься верхом или смотреть из окна было столь же необходимым для нее, как то, что он должен был писать письма королевы.

Ей нравилось стоять на коленях, глядя на дождь, прислушиваясь к поскрипыванию пера.

Она представила, что у нее есть четыре маленькие подружки и всех их зовут Бесси. Она должна придумать им прозвища, как королева назвала своих Мэри. «Сетон, Битон, Ливи и Флем…» — прошептала она про себя. И представила себя их предводительницей. Они плыли на большом корабле во Францию, а когда прибыли туда, все были очень рады видеть их.

Вдруг она заметила группу всадников, направлявшихся к замку. Она пристально вгляделась: должно быть, они очень промокли. Следует ли ей пойти и сказать Элеоноре или какой-нибудь другой горничной, что к ним приближаются посетители?

Вдруг ее охватила паника. Что, если среди путников едет бабушка Бесс? Она замерла, наблюдая, и простояла так целых десять минут. К тому времени ее опасения подтвердились. Это действительно была бабушка Бесс. Передышка закончилась.

Бесси вспомнила о невыполненных заданиях. Она не сделала упражнения по латыни. Как хорошо, что королева помогла ей с вышиванием. Но что, если бабушка Бесс немедленно призовет ее к себе и потребует показать сделанные задания?

На глаза Бесси навернулись слезы. У бабушки была тяжелая рука, и хотя она говорила, что ей было больнее наказывать Бесси, чем внучке переносить удары, но в это было трудно поверить.

Секретарь, должно быть, услышал звуки приближения всадников, так как, обернувшись, она обнаружила, что он стоит у нее за спиной. Он сказал:

— Ха, значит, графиня возвращается со своими друзьями. Все станет теперь не так, как прежде, моя маленькая Бесси?

Он произнес ее имя так, как будто на конце было много «и» вместо одного. Бесси нравилось, как это прозвучало, но сейчас это не могло успокоить ее. Он заметил слезы у нее на глазах и спросил:

— Малышка, почему ты плачешь?

Из-за того, что голос у него был мягким, слезы полились еще сильнее. Он взял ее на руки и посадил к себе на колени.

— Давай рассказывай забавному французу, — предложил он, вытирая ей слезы.

И Бесси рассказала.

— Для этого надо много часов… а я не сделала ни одного упражнения…

Он внимательно выслушал, потом сделал глубокомысленный вид. Бесси уставилась на его лицо, замечая, какими темными были его глаза и кожа, а ресницы и брови — густыми и черными.

Вдруг он хлопнул в ладоши и произнес:

— Придумал.

— Да… да? — нетерпеливо воскликнула она.

— Иди и принеси упражнения мне.

Бесси соскочила на пол и пошла к маленькому столику в углу, который принадлежал теперь ей, как сказала королева, и, открыв ящик, достала упражнения.

Француз склонил голову набок; он засмеялся, обнажив очень белые зубы, и выглядел настолько забавным, что Бесси тоже засмеялась, продолжая изредка всхлипывать.

— Мы совершим чудо, — сказал он и, взяв ручку, мигом сделал упражнения, как будто ему совсем не пришлось задумываться.

Бесси с изумлением смотрела на него.

— Все правильно? — спросила она.

— Сама твоя бабушка не смогла бы сделать лучше.

— Дайте мне посмотреть.

Все выглядело правильным, хотя она и не могла быть уверенной; но, по крайней мере, бабушка не побьет ее за безделье.

— Послушай, — сказал француз. — Сейчас они подъезжают.

Перепиши свое упражнение, а когда бабушка попросит показать, ты не должна говорить, кто помог тебе.

Бесси выразительно покачала головой.

— А вы можете всегда делать так? — спросила она.

Он щелкнул пальцами.

— Вот так!

Бесси, размышляя, смотрела на него. Он засмеялся.

— В следующий раз, — сказал он, — не плачь. Приходи ко мне.

Снизу донеслись крики. Повсюду поднялась суматоха. Мирная атмосфера замка нарушилась. Не было сомнений, что графиня Шрусбери вернулась домой.

Бесси поколебалась, а затем обхватила руками шею француза и поцеловала его. Она была счастлива, так как поняла, что у нее появился новый друг, и это было немного удивительно, потому что она нашла его именно в тот час, когда ее бабушка вернулась домой.

Если бы только Бесси знала, насколько бабушкины мысли были далеко от упражнений по латыни. Как только она разместила своих важных гостей в замке и поторопила слуг приготовить приличный случаю банкет, она направилась к апартаментам Марии и попросила принять ее.

Мария тотчас пригласила ее войти и спросила, не случилось ли чего-нибудь, и выразила сожаление, что в пути их застигла такая плохая погода.

Бесс отмахнулась от разговоров о погоде. Она была убеждена, что промокнуть под дождем совсем не страшно. Мария подумала, что она действительно выглядит более энергичной, чем когда-либо, и настолько победоносной, что явно произошло что-то значительное. С Марией случалось так мало волнений, что ей не терпелось услышать новости Бесс, и она сказала ей об этом.

— Такие новости, ваше величество, что я ждала с нетерпением, когда мы доберемся до Шеффилда, чтобы попросить у вас помощи и совета.

Мария с трудом сдерживала улыбку. Она была уверена: Бесс всего лишь хотелось, чтобы она подтвердила мудрость того, что та задумала сделать. Именно это Бесс называла «дать совет». Ничьего иного совета она не приняла бы никогда.

— Это касается моей глупой дочери. Только подумайте, ваше величество! Девочка влюбилась… и так глупо. Я в полной растерянности. Так приятно видеть ее счастье, но, с другой стороны, я боюсь за нее.

— Вы имеете в виду Елизавету?

— Да, Елизавету. Вы сами увидите перемену в ней, ваше величество. Она совсем не похожа на ту девушку, которая уезжала со мной из Шеффилда. Она влюбилась в Леннокса. В Чарльза Стюарта, если вам так больше нравится. Я сказала ей: «Дурочка… что может получиться из этой любви?»

Мария молчала. Ее свёкр граф Леннокский, отец этого юноши, ненавидел ее. Он жаждал ее крови, так как был убежден, что она замешана в убийстве его сына, лорда Дарнли. Но теперь граф умер, а его жена, Маргарет, была по натуре более мягкой и понимала, что Мария может быть способна на что угодно, только не на убийство.

Мария чувствовала, что Бесс украдкой следит за ней.

— Что мне делать? — простонала графиня. — Могу я попросить ваше величество о помощи?

— Мне от всего сердца хотелось бы помочь вам, если бы это было в моих силах, — сказала Мария. — Но я боюсь, что Елизавета никогда не согласится на этот брак, а вы знаете, что необходимо получить ее согласие, так как если Елизавета умрет, не оставив наследников, а я и мой сын последуем за ней в могилу, то некоторые станут рассматривать молодого Леннокса как наследника трона Англии.

Глаза Бесс сверкали, поэтому она быстро прикрыла их и пробормотала:

— Моя глупая девочка. Моя бедная Елизавета!

Затем она глубоко вздохнула и сказала:

— Могу я привести к вам молодых людей и графиню? Дети хотят сами сказать вам, как они любят друг друга, в каком отчаянии они будут до конца своих дней, если жестокая судьба разлучит их.

— Я буду рада принять их.

— И, ваше величество, не поможете ли вы мне утешить этих бедных молодых людей?

— Если они действительно любят друг друга и должны расстаться, никто из нас не сможет утешить их.

— Я постоянно спрашиваю себя, можно ли найти выход из этого несчастья.

— У них есть только два выхода, — ответила Мария. — Они должны расстаться и свыкнуться с их несчастьем или жениться и с гордо поднятой головой встретить любое наказание, какое, как решит Елизавета, они заслуживают.

— Я не могу и подумать об их несчастной судьбе. Я почти уверена, что… — Бесс осторожно взглянула на Марию. Затем вздохнула. — Но мне следует привести их к вам, чтобы вы могли судить об их любви.

— Поскорее приведите их, — сказала Мария. — Мне очень хочется увидеть их.

Когда Мария увидела молодых людей вместе, у нее не осталось сомнений в их любви. Ей было жаль их. Как бы ей хотелось иметь власть, чтобы они получили возможность исполнить свое желание!

Когда Маргарет вошла, остальные удалились вместе с Бесс, и Мария догадалась: графиня Леннокс сказала им, что желает поговорить с ней наедине.

Дверь затворилась, и они остались вдвоем. Маргарет сказала:

— У меня есть новости для вашего величества. Я виделась с Джорджем Дугласом, который ждет возможности вывезти моего внука — вашего сына — из Шотландии. У него есть корабль наготове, который увезет мальчика в Испанию.

Мария захлопала в ладоши.

— Я молю Бога, чтобы этот план удался. Я постоянно думаю о моем маленьком мальчике. Я боюсь за его безопасность, пока он в руках таких людей.

Хотя Маргарет во всеуслышание осуждала Марию, пока был жив ее муж, граф Леннокский, она всегда сомневалась в причастии Марии к убийству Дарнли; теперь она была уверена в невиновности Марии и хотела как-то исправиться после своих обвинений в ее адрес в прошлом. Она была уверена, что Мария, которая сама была матерью, способна понять ее горе, причиненное смертью Дарнли. Мария была готова довериться ей, и когда Маргарет увидела страдания Марии из-за сына, то ясно поняла, что было бы нелепо представить, что такая мягкая, любящая женщина могла принять участие в том хладнокровном убийстве.

Поэтому теперь Маргарет со всем сердцем подключилась к заговору с целью вывезти юного Джеймса из Шотландии и переправить его в Испанию. Джеймс был сыном Марии, но и ее внуком, и судьба ребенка глубоко трогала их обеих.

— Бедное дитя, он в руках Мортона, отданный на воспитание этому гнусному Бьюкенену! — с дрожью произнесла Маргарет. — Я снабдила Дугласа деньгами… король Испании готов принять мальчика. Теперь надо только ждать подходящего случая, чтобы освободить его.

Они долгое время обсуждали этот план, а потом графиня спросила:

— Что вы думаете об этой любви между моим сыном и Елизаветой Кавендиш?

— Я склонна сказать им: «Женитесь, а потом посмотрим, какие будут последствия». Редко приходится видеть такую любовь среди знати. Браки устраиваются за них; и они не испытывают восторга любви, который так сладок.

Мария подумала о своем браке с Франсуа. Там не было никакого восторга. Она очень недолго любила Дарнли, пока он не убил ее любовь своей никчемностью. А что касается Ботуэлла… это была безумная, всепоглощающая страсть. Она принесла ей кратковременный экстаз и эти ужасные годы тюремного заточения. И все же она знала, что если бы ей пришлось выбирать вновь, то она выбрала бы Ботуэлла.

— Если бы я была на их месте… — начала она.

Графиня Леннокская быстро взглянула на нее:

— Ваше величество выбрало бы любовь, я знаю. В мире так мало любви. Я уверена, что если у молодых людей будет поддержка, как моя, так и графини Шрусберийской и вашего величества, то они не станут колебаться.

— А как же граф?

— О, вы же знаете, как графиня верховодит в этом доме. Она до сих пор не сказала ему об этом.

— Он никогда бы не согласился пойти против воли королевы. Он попросил бы у нее разрешения на их брак.

— И это положило бы конец их надеждам. Елизавета никогда бы не согласилась.

— Тогда, — сказала Мария, — если они хотят пожениться, им следует так и сделать, а после сообщить об этом Елизавете. Если их любовь достаточно глубока, то они будут считать, что это стоило того, чтобы принять любое наказание, которое может она им уготовить.

Несколько дней спустя Елизавета Кавендиш и Чарльз Стюарт, граф Леннокский, поженились.

Королева Елизавета находилась в обществе лорда Берли и графа Лестера, когда ее известили об этой свадьбе.

— Что это такое? — воскликнула она — Леннокс женился на этой девчонке Кавендиш! Леннокс! Что это за безумие? Это дело рук Бесс Хардвик. На эту честолюбивую женщину нет управы. Если она решила выдать свою дочь замуж за Леннокса, то так тому и быть! И сделать это до того, как я смогу остановить ее!

— Ваше величество, — пробормотал Берли, — кажется, кое- кто еще принимал участие в этом заговоре. Мать жениха также виновна, а поскольку эта интрига свершилась в шеффилдском замке, то несомненно, что еще одна персона приложила к этому руку.

— Как мне надоели эти женщины! — выпалила Елизавета. — Я проучу их, как выказывать мне открытое неповиновение. Их всех следует поместить в Тауэр.

— Ваше величество, возможно, опасно переводить королеву Шотландии в Тауэр, — вставил Лестер. — Во-первых, во время переезда могут быть предприняты попытки освободить ее, а во-вторых, если бы она появилась в Лондоне, то ее дело привлекло бы больше внимания людей. В Тауэре она действительно станет вашей узницей, тогда как в шеффилдском замке она все еще может называться вашей гостьей.

— Вы правы, Роберт, но не думайте, что я позволю этим бабам Шрусбери и Леннокс открыто выступать против моей воли. Немедленно арестуйте их и препроводите в Тауэр.

— Ваше величество, как всегда, говорит разумно, — сказал Берли.

Лестер кивнул, выражая согласие и восхищение.

В тот же день стражники были посланы в Шеффилд, чтобы привезти обеих графинь в Лондон и поместить в Тауэр.

Итак, высокомерная Бесс и графиня Леннокская были взяты под стражу и увезены из шеффилдского замка.

После их отъезда воцарилась атмосфера покорности. Счастье поженившихся влюбленных было омрачено, поскольку они опасались, что принесли смертельную угрозу своим матерям. Мария подолгу сидела со своими подругами за вышиванием гобелена, обсуждая событие, приведшее к отбытию обеих графинь, беспокоясь, как они там в их тюрьме, в Тауэре.

Мария объявила, что они пошлют изготовленный ими изысканный гобелен Елизавете, которая прославилась своей жадностью к подаркам, в надежде, что, возможно, она смягчится к своим трем узницам — двум в Тауэре и третьей в шеффилдском замке.

Маленькая Бесси Пьерпонт была счастлива, потому что ей не надо было беспокоиться из-за ежедневных заданий. Она могла кататься верхом, играть, заниматься уроками и слушать рассказы королевы о ее детстве. Но Бесси находила, что самое большое удовольствие для нее — быть в обществе своего нового друга месье Hay, который учил ее говорить по-французски; и все поражались, как быстро она научилась лепетать на этом языке. В те месяцы единственным огорчением для Бесси было, когда месье Жак был слишком загружен работой, чтобы заниматься с ней.

— Замок стал совсем иным без графини, — сказала Сетон Эндрю Битону.

— А вы никогда не устаете от вашей здешней тюрьмы? — спросил он.

— Я никогда не устану служить королеве, — ответила она.

— Но все же у вас должна быть собственная жизнь, — говорил он ей.

Она отворачивалась от его пылкого взгляда. Сетон не хотела, чтобы он высказал ей все, что чувствует. Она поклялась служить королеве до тех пор, пока будет нужна ей. И Сетон заверяла себя, что у нее нет времени ни на что иное, как только служить своей королеве.

Мария часто вздыхала, вспоминая Бакстон.

— Это единственное место в Англии, где мне хотелось бы оказаться, — говорила она. — Интересно, разрешат ли мне еще когда-нибудь съездить на ванны?

Вышивая ночной колпак цветным шелком, она использовала зеленые и золотистые оттенки, так как слышала, что это — любимые цвета Елизаветы. Она уже сделала два других в нежных оттенках и намеревалась отослать их Елизавете с просьбой, нельзя ли ей посетить Бакстон.

Как только ночные колпаки были готовы, Мария отослала их французскому послу с просьбой подарить Елизавете. Увидев их, Елизавета заворчала. Она не очень-то любила подобные вещи; она куда больше предпочитала ювелирные украшения, которые можно носить днем, или мебель и гобелены, которыми могли бы восхищаться многие.

Более того, она не была уверена, что с ее стороны выглядело бы умно принимать подарки от королевы Скоттов, поэтому сказала французскому послу, что принятие их могло бы стать политическим делом и она боится неодобрения своих министров.

Французский посол знал, что это неправда, и ответил, что королева Скоттов просто желала показать свое хорошее отношение к ней.

— Ну тогда, — резко ответила Елизавета, — я приму их, но, пожалуйста, передайте королеве Скоттов, что я живу в этом мире несколько дольше, чем она, и знаю, что люди привыкли принимать подарки обеими руками, а отдавать только одним пальцем.

Этим она хотела подчеркнуть, что, мол, Мария просит благосклонности в обмен на подарки, которые Елизавета на самом деле не очень-то хочет принимать.

Но когда она примерила эти ночные колпаки, то нашла, что они весьма идут ей, и подумала, что если уж Марии так хочется посетить Бакстон, то почему бы ей и не поехать при условии, что ее препроводит туда надежная охрана.