Королева Шотландии в плену

Глава 15 Бакстон, Четсуорт и Шеффилд

Какое удовольствие было снова оказаться в Бакстоне.

— Я чувствую себя лучше, как только приезжаю сюда, — сказала Мария.

Граф намеревался ослабить ограничения. Он захватил с собой из Шеффилда нескольких слуг, среди которых была и Элеонора Бритон. Пока графиня находилась в Тауэре, жизнь протекала безмятежно и приятно.

Ванны оказали свое обычное благоприятное воздействие, и состояние здоровья Марии улучшилось. Она вновь посетила Пул'с Хоул и очень радовалась этой прогулке.

— Если бы я могла остаться в Бакстоне, — говорила она Сетон, — то снова почувствовала бы себя молодой.

Однажды граф пришел в ее апартаменты в Нижнем Бакстоне в возбужденном состоянии.

— Ваше величество, у нас в Бакстоне выдающийся гость, и я уверен, что он здесь только потому, что Вы, ваше величество, приехали сюда принимать ванны.

— Кто? — спросила она.

— Сам лорд Берли.

— Лорд Берли! Значит, он приехал по приказу королевы. Я надеюсь, не для того, чтобы шпионить за нами.

— Вы думаете, что такое возможно?

— Я не вижу другой причины.

Бедный Шрусбери! Он чувствовал себя свободнее в отсутствие Бесс, но без нее он растерялся. Мария представила, насколько иначе Бесс восприняла бы известие о появлении Берли. Ее подогревала бы мысль о конфликте, тогда как бедный Шрусбери чувствовал, что на его плечи ложится еще одна нагрузка, а ему уже и так было тяжело.

Когда Берли пришел к королеве Скоттов, Мария приняла его настороженно. Она знала, что он является одним из ее злейших врагов при дворе Елизаветы, и не верила, чтобы он мог вдруг превратиться в ее друга.

У Берли был болезненный вид, и он передвигался еще с большим трудом, чем прежде.

— Вы надеетесь извлечь пользу из ванн? — сочувственно спросила королева.

— Да, ваше величество. У меня резко разыгралась подагра, а моя нога всегда доставляла мне беспокойство.

— Тогда я уверена, что ванны принесут вам облегчение, как и мне.

— Надеюсь, здоровье вашего величества улучшилось с тех пор, как вы здесь?

Мария заверила его, что так оно и есть, но она знала, что он явился не для того, чтобы спрашивать о ее здоровье.

Позже она узнала от Шрусбери, что министр Елизаветы, известный как ярый протестант, расспрашивал, много ли у нее было посетителей во время ее пребывания в Бакстоне. Он боялся, что в Бакстоне, где порядки были менее строгими по сравнению с Шеффилдом, представители католической знати могли получить доступ к ней. Берли жил в страхе перед возможным новым восстанием католиков.

Дни проходили весьма приятно. Радостно было слышать беспечный смех Марии; она часто играла на лютне и пела. Бакстон творил с ней чудеса. Горный воздух был свежим и бодрящим, и долина была укрыта от суровых ветров, которые обрушивались на Шеффилд.

Берли часто заходил к ней. Он хотел поразить ее хитроумными вопросами; ей нравилось вызывать у него подозрения, а затем давать ему понять, что в этом ничего не было. Тем не менее эти контакты привели к тому, что они стали с большим уважением относиться друг к другу. Мария не могла не оценить прямодушную преданность министра своей королеве, так же как на Берли не могло не подействовать очарование Марии. Так что, несмотря на то, что они должны были с настороженностью относиться друг к другу, между ними росло нечто похожее на дружбу.

Эта приятная жизнь могла бы продолжаться в течение всего сезона, но Елизавете донесли, что Берли находится в Бакстоне и навещает королеву Скоттов. Елизавета пришла в ярость, потому что Берли уехал на ванны, не спросив у нее согласия, и, находясь там некоторое время, должно быть, нанес Марии немало визитов. Он был немедленно отозван, и как только явился к своей госпоже-королеве, она отругала его за то, что ей хотелось назвать неверностью.

— Итак, сэр, — кричала она, — вы посещали королеву Скоттов, выражая свое восхищение этой прекрасной даме, как мне доложили.

— Я находился там по долгу службы вашему величеству, — начал оправдываться Берли.

— Неужели, Уильям Сесил! Тогда неужели это, служа мне, вы строили из себя галантного кавалера и отпускали комплименты прекрасным глазкам королевы Скоттов?

— Но я не отпускал таких комплиментов…

— Неужели! Значит, ее глазки не были достаточно красивыми, чтобы заслужить подобные комплименты?

Ответ мог быть только один, которого и ожидали:

— Увидев глаза вашего величества, никакие другие не могут показаться красивыми.

— Хм! — фыркнула королева. — Кажется, вы — второй Норфолк. Надеюсь, сэр, вы помните, что произошло с ним.

— Я помню, ваше величество.

— Смотрите, чтобы подобное не случилось с вами!

— Если бы я заслужил такую судьбу, что перестал служить моей собственной повелительнице, королеве Елизавете, от всего сердца, то с готовностью принял бы ее, — с достоинством ответил Берли. — А поскольку я никогда не заслужил бы подобной участи, то я и не боюсь этого.

Елизавете понравился дерзкий ответ, и она тотчас смягчилась. На самом деле она никогда и не сомневалась в верности этого доброго друга. Она просто опасалась, что он мог найти общество королевы Скоттов чарующим, каким оно казалось многим мужчинам.

— Тогда ступайте, — сказала она. — И не покидайте нас снова. Мы нуждаемся в том, чтобы вы были рядом.

Берли поклонился; он все еще выглядел слегка встревоженным. «Неужели и его слегка околдовала эта обворожительная женщина?» — подумала Елизавета и сердито объявила:

— Ей не следует оставаться в Бакстоне. Боюсь, что там она слишком наслаждается свободой. Пусть возвращается в Четсуорт; это рядом.

Королева лукаво посмотрела на Сесила.

— Она действительно так красива, как говорят? — внезапно спросила Елизавета, и в ее голосе послышалась нотка, умоляющая его сказать, что это не так.

— Королева Скоттов достаточно красива, — ответил Берли.

Он был готов продолжить нужной фразой, но Елизавета подняла руку.

— Возможно, мне следует поехать и самой посмотреть на нее, — сказала она. — Пожалуй, мне нравится эта мысль. Она должна уехать в Четсуорт. Если бы я поехала на ванны в Бакстон, то могла бы прогуляться верхом в Четсуорт в переодетом виде. Дама, ищущая ночлега! Таким образом я могла бы сама увидеть эту красавицу. Я могла бы переброситься с ней парой слов. Мне нравится эта идея.

Это действительно было так. Она упомянула о своем намерении некоторым из придворных дам, и они забавлялись, представляя эту встречу.

— Тогда, — говорила Елизавета, — я сравню ее лицо и фигуру с моими, что мне всегда хотелось сделать.

— Вашему величеству не нужно ездить в Четсуорт, чтобы сделать такое сравнение, — сказали ей. — Все, кто видел королеву Скоттов, говорят, что у нее приятная наружность, но рядом с вашим величеством она как луна по сравнению с солнцем.

— Тогда, возможно, это путешествие и ни к чему, — зевнув, ответила Елизавета.

Она твердо решила, что никогда не взглянет на Марию. В моменты истины Елизавета знала ответ на вопрос «Кто прекраснее: она или я?», который задавала из желания лести и из ревности к сопернице. Она никогда не позволит себе посмотреть правде в лицо, потому что, пока она не видела Марию, она могла продолжать верить в то, что ее придворные с такой готовностью говорили ей.

В Четсуорте поднялся переполох. Туда донеслись слухи, что королева Елизавета собирается навестить Марию под видом знатной дамы.

Мария чувствовала себя подавленно. Ей пришлось покинуть Бакстон. Кроме того, она узнала от Джорджа Дугласа, что те, кто составлял с ним заговор для освобождения ее сына от опеки Мортона и Бьюкенена, решили, что это слишком опасно. Графиня Леннокская, принимавшая участие в заговоре, теперь находилась в Тауэре. Вполне вероятно, что до Елизаветы дошла некоторая информация об их намерениях, и тюремное заключение графини явилось следствием того, что она участвовала в заговоре, а не из-за брака ее сына, как это хотела представить английская королева. Джордж не мог действовать без помощи друзей, поэтому это дело пришлось отложить.

Когда пришло поразительное известие, что королева Елизавета намерена, переодевшись, посетить Четсуорт, Мария призвала к себе своих женщин. Сетон должна сделать ей прическу. Какое платье ей лучше надеть? У нее оставалось совсем немного ювелирных украшений, но придется обойтись тем, что есть.

Сетон сказала:

— Она приедет в своих богатых нарядах, увешенная драгоценностями. Но не бойтесь, мы покажем ей, что вы и в дерюге красивее, чем она в платье из золота.

Мария засмеялась:

— Это неважно, Сетон. Единственное, что имеет значение, — это то, что наконец-то я поговорю с ней. Я уверена, что когда мы встретимся лицом к лицу, я заставлю ее понять.

Они ждали много недель. Но Елизавета так и не приехала в Четсуорт.

Елизавета не чувствовала себя спокойно. Она опасалась, что и в Четсуорте у королевы Скоттов слишком много свободы, и спустя несколько месяцев Мария вновь оказалась в шеффилдском замке.

Бесс вновь была с ними. Казалось, она совсем не изменилась, несмотря на месяцы, проведенные в Тауэре. Лишь в душе ее затаилась злоба из-за того унижения, которое ее заставили пережить.

Атмосфера в доме изменилась, как только Бесс вошла в него. Она ураганом промчалась по помещениям для прислуги, выискивая, что не было сделано.

— Как будто по дому прошелся сквозняк, — сказала Мария Сетон.

Бесс сидела с Марией за вышиванием гобелена. Графиня сказала, что им лучше остаться наедине, чтобы можно было свободнее поговорить; а поскольку Бесс не так давно разговаривала с Елизаветой, Марии очень хотелось услышать ее рассказ.

— Вначале она показала свое недовольство, — сказала ей Бесс. — Но это было недолго. Между нами существует определенная связь, которую она не может отрицать. Когда меня выпустили из Тауэра и она послала за мной, то прежде всего обвинила меня в чрезмерном тщеславии. Я созналась в этом, и она рассмеялась. Она прекрасно знает, что мои амбиции под стать ее собственным. Я была достаточно дерзкой и заявила ей: «Если бы вы, ваше величество, родились простой Бесс Хардвик, а не дочерью короля, то вы постарались бы устроить выгодные браки для ваших детей, если бы они у вас были».

— И она согласилась?

— Не столько на словах, но ее настроение по отношению ко мне изменилось, и мы заговорили о прежних временах.

— Кажется, — задумчиво произнесла Мария, — если только кто-либо сможет поговорить с ней, она готова его понять.

— Она всегда будет понимать только то, что захочет.

— Как вы думаете, у нее есть чувство справедливости?

Этот вопрос заставил Бесс рассмеяться.

— Я всегда знаю, что у нее на уме, — похвасталась она. — Королева — девственница! Вы верите в это?

— У меня нет оснований думать иначе.

— Ха! Посмотрели бы вы на нее рядом с Лестером. Бывают моменты, когда она не может держать руки подальше от него… гладит его по волосам, по руке. Это говорит само за себя. У нее было несколько детей… и не только от Лестера.

— Но это невозможно!

— Елизавете незнакомо слово «невозможно». Неужели вы, ваше величество, никогда не слышали о скандале вокруг Томаса Сеймура? Тогда она была еще совсем девчонкой. Говорят, что у них родился ребенок. О да, я первая могу поверить в это. Но то, что она испытывала к Сеймуру, ничто по сравнению с ее страстью к Лестеру. Фактически он — ее муж… конечно, без церковного благословения. Наша Елизавета не хочет делить с мужчиной трон… только постель.

Мария была шокирована. Потом она поняла, насколько сердита Бесс. Елизавета отправила ее в Тауэр, и Бесс не скоро забудет этот удар. Она ничего не могла сделать, чтобы отомстить Елизавете, кроме как припоминать все слышанные ею скандальные истории и пересказывать их королеве Скоттов, которой, как и ей самой, почти не за что было благодарить королеву Англии.

Однажды граф Шрусберийский пришел в апартаменты Марии и сказал, что у него есть новости, которые, как он полагает, поднимут ей настроение.

Ботуэлл, заключенный в замок Малмое, был смертельно болен водянкой и, чувствуя, что его жизнь подходит к концу, сделал признание, в котором опроверг причастность Марии к убийству Дарнли. Он написал: «Ублюдок Морэй задумал, Мортон состряпал план, а я совершил это убийство». И далее подтвердил, что Мария совершенно невиновна.

Сообщив эту новость, Шрусбери покинул Марию, которая была очень тронута. Воспоминания нахлынули на нее. Она не могла представить Ботуэлла смертельно больным. Она думала об их короткой и бурной совместной жизни и плакала о них обоих; и все же ее порадовало, что в последние часы своей жизни он помнил о ней и нашел в себе силы поступить правильно. Она всегда знала, что он был не совсем безумным. Бог наградил — или наказал — его, даровав ему вдвое больше жизненных сил, чем у большинства мужчин. Ботуэлл был виноват во многом; грубый нарушитель законов, он всегда добивался, чего хотел, не думая о последствиях. Казалось, изнасилование королевы значило для него не больше, чем изнасилование пастушки во вражеской приграничной полосе; и все же это было не так, поскольку, чувствуя муки смерти, он с нежностью вспоминал о ней.

Она пошла к своей скамеечке для молитвы и стала молиться за его душу. В конце жизни Ботуэлл поминал ее добром, раз написал свое признание, и она воздавала хвалу Богу.

Вскоре пришла новая весть. Оказалось, что Ботуэлл несокрушим. Он оправился от своей болезни. Но признание уже было сделано.

С наступлением лета французский посол стал убеждать Елизавету позволить Марии снова посетить Бакстон, и под таким давлением Елизавета согласилась.

Курорт, как всегда, оказывал благоприятное воздействие на Марию, и она надеялась провести весь сезон в Нижнем Бак- стоне, принадлежавшем Шрусбери, как вдруг одно событие, случившееся при английском дворе, положило конец ее пребыванию там.

Лестер жаловался Елизавете, что неважно себя чувствует, и ее забеспокоило состояние здоровья фаворита. Она послала к нему личного врача и сама навестила его, чтобы посмотреть, как он поправляется. Когда она приехала, печальный Лестер поблагодарил ее за заботу и сказал, что ее присутствие помогает ему больше, чем что-либо. Всегда признательная за его комплименты, она погладила его по щеке и сказала, что он должен поскорее выздоравливать, так как в его отсутствие двор опустел.

Елизавету всегда беспокоили любовные похождения Лестера с другими женщинами. Она понимала, что поскольку сама не шла за него замуж, то ей следовало ожидать подобное, но была убеждена, что в любой момент может без труда призвать его к себе; и ей нравилось демонстрировать свою власть не только его любовницам, но и самому Лестеру.

То, что сказал далее Лестер, ее как громом поразило.

— Мои доктора приказывают мне попить воды Бак- стона и в течение двадцати дней попринимать там ванны. Они утверждают, что если я сделаю это — и только если я сделаю это, — то могу рассчитывать на выздоровление.

«Бакстон! — подумала Елизавета. — А разве королева Скоттов не в Бакстоне?»

У нее сузились глаза и поджались губы. Все слышали рассказы об очаровании этой женщины. Чего хочет Лестер? Она уже была готова резко приказать ему оставаться там, где он есть, но, взглянув на него, увидела, что у него действительно болезненный вид. Может быть, и правда, что ему необходимы воды Бакстона?

Видя, что он с некоторым трепетом ждет ее реакции, она улыбнулась:

— Хорошо, мой милый Роберт, — сказала она, — если эти воды Бакстона способны вылечить вас, тогда вы должны поехать туда. Но мы с неохотой отпускаем вас так далеко от нас.

— Это всего на двадцать дней, любимая.

— Хм! Если вы дольше задержитесь там, то мне самой придется совершить путешествие в Бакстон и посмотреть, нуждаетесь ли вы только в водах Бакстона.

Уйдя от него, Елизавета тотчас велела позвать к ней посыльного. Он должен был срочно доставить приказ графу Шрусбери в Нижний Бакстон. Королеву Скоттов надлежало немедленно перевести в замок Татбери.

— Татбери! — в отчаянии воскликнула Мария, глядя на графа.

— Боюсь, что так. Приказ ее величества.

— Только не в Татбери. Шеффилд и то достаточно неуютен, но я умру, если вернусь в Татбери.

Шрусбери тоже не испытывал ни малейшего желания возвращаться в Татбери.

— Я безотлагательно напишу Уолсингему, — сказал он, — и сообщу ему, что Татбери настолько нуждается в ремонте, что в настоящее время жить там невозможно. Но боюсь, что нам необходимо покинуть Бакстон.

— До окончания моего лечения! — ответила Мария.

— Если вы ведь предпочтете поехать в Шеффилд вместо Татбери, то это все, на что мы можем надеяться.

Шрусбери написал Уолсингему, который, посоветовавшись с Елизаветой, ответил, что королеву Скоттов необходимо увезти из Бакстона и что Шрусбери должен немедленно препроводить ее в шеффилдский замок.

Итак, Мария вместе со своими охранниками вернулась в Шеффилд.

Понимая подозрения Елизаветы и узнав, что королева Скоттов поспешно вывезена из Бакстона, Лестер подумал, что разумнее на несколько дней отложить свое посещение курорта и объяснить королеве мотивы до отъезда туда.

Опираясь на палку и стараясь казаться ужасно больным, он предстал перед Елизаветой, чувства которой к нему были намного глубже, чем к кому-либо, и та встревожилась.

— Но, Роберт, — обратилась она, — вы ведь действительно больны.

Когда он взял ее руку и поцеловал, она велела женщинам, сидевшим с ней, удалиться, чтобы поговорить с глазу на глаз со своим Робертом.

— Я плохо спал по ночам после нашей последней встречи, поскольку боюсь, что не был достаточно искренним с моей обожаемой королевой и повелительницей.

— Во что вы опять ввязались, Роберт?

— Я чуть было не вмешался… но ради вас, конечно. Это правда, что мои доктора посоветовали мне поехать на воды в Бакстон, но была и еще одна причина, по которой я хотел поехать туда. Вы помните, ваше величество, кто был там, пока вы не отослали ее оттуда?

— Я помню.

— Моя самая любимая, я боюсь, что там, где находится эта женщина, всегда будут плестись интриги… опасные интриги, угрожающие той, ради кого я живу и которой служу. С планами выдать ее замуж за дона Хуана еще не покончено. Я убежден, что большая свобода, которой ей дозволено наслаждаться в Бакстоне, может вдохновлять заговорщиков.

— И что вы предлагаете?

— Поехать в Бакстон. Стать гостем у Шрусберов. Держать глаза и уши востро.

Елизавета кивнула.

— Роберт, вы — человек, который, как я уверена, всегда верно служил мне. Нас так много связывает.

Лестер посмотрел ей в лицо и взял обе ее руки. Она вспомнила, как еще до того, как она стала королевой Англии, он принес ей золото и предложил себя, чтобы сражаться за нее, если это потребуется. Она помнила первые дни своего правления, когда верила, что выйдет за него замуж. И она сделала бы это, если бы не загадочная смерть Ами Робсарт. Она не могла без содрогания вспоминать об этом. Они слишком много знали друг о друге, чтобы не действовать сообща. У него могли быть иные мотивы для желания встретиться с королевой Скоттов, но он никогда не предал бы Елизавету, пока она жива.

Лестер думал то же самое. Он восхищался Елизаветой, восхищался больше, чем кем-либо на Земле. У него были весомые основания уважать ее острый ум. Он останется с ней до конца ее дней; но если она внезапно умрет — Господь может забрать к себе любого, — на троне окажется новый правитель, а таким правителем вполне может стать королева Скоттов.

Ему хотелось снискать расположение Марии, пока он работает на Елизавету. Если бы он смог найти доказательства, которые позволили бы привести Марию на плаху, он сделал бы это. Но если это невозможно и она должна жить, то он хотел бы, чтобы она считала его своим другом. Таким образом он решил обеспечить себе место под солнцем в любом лагере.

— Роберт! — воскликнула Елизавета. — Вы должны поехать в Бакстон. Вам необходимы эти ванны. Я дам разрешение Марии продолжить ее лечение. Я также напишу графу и графине Шрусбери, чтобы они ждали вашего приезда, поскольку, если вы собираетесь шпионить за Марией, то вам лучше находиться под одной крышей. Решено! Тогда вы приедете и расскажете мне, правдивы ли все рассказы о ее красоте. Я захочу узнать подробно, как она выглядит и что она носит.

Роберт улыбнулся. Он уже сочинял комплименты, которые станет отпускать Елизавете, когда вернется после визита к Марии.

Когда он ушел, Елизавета написала графу и графине Шрусберийским. Они должны принимать графа Лестерского, как если бы принимали ее, поскольку все сделанное для него будет восприниматься как сделанное для нее самой. «Он — наше второе Я», — доверительно написала она.

Еще случались моменты, когда она могла быть неосторожной из-за любви к Лестеру.

Какое удовольствие было вновь оказаться в Нижнем Бакстоне. Первые несколько дней Мария наслаждалась тем, что снова вернулась сюда. Ее здоровье улучшилось, и в ее апартаментах царило веселье. Ее не удивило капризное поведение Елизаветы, прогнавшей ее, а затем позволившей вернуться.

Потом Бесс принесла известие, что в Нижний Бакстон приезжает Лестер.

— По состоянию здоровья ему прописали ванны, — объяснила она. — Мне кажется странным, что он едет сюда, когда ваше величество здесь. У вас будет возможность оценить очарование этого мужчины, который, по слухам, подарил королеве несколько детей.

Мария выглядела изумленной, но Бесс продолжала:

— О, здесь меня никто не слышит. А если бы кто-то повторил эти слухи, Елизавета никогда бы не посмела обвинить меня в их распространении. Такие дела лучше не выносить на свет Божий.

— Но она может отомстить, обвинив вас в чем-нибудь другом.

Бесс щелкнула пальцами. Она была решительна. Конечно, заключение в Тауэр задело ее чувство собственного достоинства, и это ее подстегивало. Но произошло еще одно событие, возвеличивавшее ее гордость, — рождение дочери у Елизаветы и Чарльза, брак которых стал причиной ее тюремного заключения. У Бесс появилась внучка, Арабелла Стюарт, — ее плоть и кровь, — которая может когда-нибудь унаследовать трон. «Моя Арабелла, — рассуждала про себя Бесс, будучи достаточно умной, чтобы не произносить эту мысль вслух, — больше принадлежит к королевской семье, чем королева Елизавета, так как ребенок родился в законном браке, а разве можно было назвать законным брак Генриха VIII с матерью Елизаветы, Анной Болейн?» Бесс верила, что в один прекрасный день Арабелла вполне может стать королевой. А почему бы и нет? У нее была неутомимая бабушка, чтобы строить планы для нее.

В присутствии Марии она могла плевать на Елизавету и без угрызений совести пересказывать все скандальные слухи, ходившие насчет нее.

Лестер прибыл в положенное время в Нижний Бакстон, и по указанию Елизаветы чета Шрусбери относилась к нему с уважением, какое подразумевалось для королевской персоны.

Когда его привели к Марии, они оценивающе посмотрели друг на друга, и Мария тотчас почувствовала его очарование, которое Елизавета находила столь притягательным, но на нее оно не произвело впечатления. Она была убеждена, что Лестер — ее враг. А он был поражен красотой Марии и стал размышлять, как было бы приятно, если бы его попытка жениться на ней имела успех.

Мария была бледна. Годы заключения в неудобных замках отняли у нее много сил, но ее красота оставалась неразрушимой. У нее были совершенные черты лица, хотя она изрядно похудела; ее глаза удлиненной формы казались прекрасными, хотя под ними появились тени. Все ее движения, несмотря на ревматизм, были по-прежнему грациозными.

Но еще есть время увезти ее и восстановить ее былую ослепительную красоту.

Надо будет, думал Лестер, рассказать Елизавете о темных кругах под глазами, о том, как Мария осунулась, о ее ревматизме. Это порадует завистливое создание и не причинит вреда ему.

А пока он пытался очаровать королеву Скоттов. Это было не так просто, как с Елизаветой. Слишком многие любили эту женщину, и не за ее корону. Конечно, у нее не хватало Елизаветиной политической проницательности, но она научилась не закрывать глаза на мотивы мужчин, которые пытались ухаживать за ней.

Он часто беседовал с ней во время пребывания в Нижнем Бакстоне, но она всегда держалась отчужденно. Он пытался разузнать, насколько были обоснованны слухи о том, что Дон Хуан Австрийский собирается стать ее мужем. Он предложил оказать ей помощь в этом деле. Но она ему не доверяла. Она искусно играла с ним, что злило его, и он решил, что зря проводит время в Нижнем Бакстоне.

Лестер сократил свой визит, заявив, что ванны не оправдали его ожиданий, и уехал рассерженным, но перед отъездом переговорил наедине с графом. Он сказал, что здоровье королевы Скоттов явно оставляет желать лучшего. Королева Елизавета явно встревожится, когда услышит об этом, и он собирается попросить, чтобы ей прислали врача-специалиста, который быстро вылечит Марию от ее болезней. Шрусбери поблагодарил Лестера за его доброту и выразил надежду, что он хорошо отзовется о гостеприимстве, оказанном ему в Нижнем Бакстоне.

— Не беспокойтесь, — сказал ему Лестер. — Ваш прием не мог быть более радушным, даже если бы на моем месте оказалась сама Елизавета.

Он покинул Бакстон, размышляя. Королева Скоттов не приняла его как друга. Он знал, какого рода врача ему следует послать к ней.

Мария уже вернулась в Шеффилд вместе с четой Шрусбери и своим маленьким двором, в сопровождении охранников, когда прибыл врач Лестера. Бесс и ее муж забеспокоились, когда узнали, что он — итальянец и его зовут Юлий Боргаруччи. Бесс проводила его в комнату, подготовленную для него, затем поспешила к графу.

— Вы думаете то же самое, что и я? — спросила она.

— Итальянец! — проворчал граф. — Мы знаем, чем они известны.

— Мне кажется, я слышала об этом человеке. Он вовсе не врач, а профессиональный отравитель.

— Вы думаете, он прибыл по приказу королевы?

— Кто знает? Лестер — один из тех, кто уверен, что можно сначала действовать, а потом просить на это разрешение королевы.

— Я не позволю, чтобы мою узницу отравили под моей крышей.

— Ах, Шрусбери, хоть раз вы проявляете неистовство! Но я забыла — она ведь больше, чем ваша узница, не так ли?

— Она — королева Шотландии.

— Ваша возлюбленная королева Шотландии! Вы должны во что бы то ни стало защитить ее… от итальянца, присланного Лестером… от самой Елизаветы, если этот человек прибыл по ее приказу.

— Я уверен, моя дорогая Бесс, что сейчас вы чувствуете то же самое, что и я. Вы никогда бы не согласились, чтобы такое грязное дело совершилось в отношении беззащитной женщины, находящейся под нашей охраной.

Бесс кивнула, но она не была так уверена. Она постоянно думала о своей внучке, маленькой Арабелле Стюарт. С самого рождения этого ребенка Бесс не могла не думать о яркой возможности того, что она будет носить корону. Чем меньше будет претендентов на трон, тем лучше; вследствие этого Бесс стала менее доброй по отношению к королеве Скоттов после рождения Арабеллы. Правда, она не показывала этого; она даже себе не вполне признавалась в этом; но эта мысль жила… пряталась в глубине ее мозга, а прибытие в Шеффилд Юлия Боргаруччи могло только всколыхнуть ее.

Но Шрусбери был способен проявить твердость, когда он что-то решил. Он не позволял Марии есть ничего, кроме пищи, приготовленной ее собственными верными слугами. Он намекнул Сетон на опасность, и та стала вдвое более бдительной; так что визит Боргаруччи не принес никакого вреда Марии; и Шрусбери ухватился за первую же возможность отослать этого человека из Шеффилда.

«Как ревностно он охраняет безопасность королевы Скоттов! — думала Бесс. — Мне редко приходилось видеть, чтобы Шрусбери так энергично сам брался за дело».

Она задумалась: неужели он на самом деле влюбился в Марию? Правда, это не очень-то волновало ее. Все ее мысли все больше и больше сосредоточивались на будущем маленькой Арабеллы.

Мария заметила, что Сетон чем-то озабочена, но была уверена, что знает причину. Эндрю Битон постоянно искал возможности оказаться в ее обществе. Сначала она его отвергала, а теперь уже не делала этого. Но ни Сетон, ни Эндрю Битон не вели себя как два влюбленных человека.

Мария часто думала о них. Если Сетон влюбилась, то она должна выйти замуж и уехать отсюда. Это можно было бы устроить. Эндрю мог бы поехать в Шотландию или, если это слишком опасно, во Францию. Сетон, как и она сама, плохо переносила эти сырые и продуваемые сквозняками замки, давно ставшие их домами. Сетон страдала от ревматических болей, как и Мария; у них стали появляться первые седые волосы. Никто не может жить в плену и не меняться под влиянием этого. Внезапно Мария подумала: «Через несколько лет, если все так будет продолжаться, Сетон и я станем старухами».

Марию больше волновала судьба Сетон, чем своя собственная. Сетон должна выйти замуж за Эндрю Битона, и она, Мария, сделает все возможное, чтобы дать им шанс стать счастливыми.

Она решительно заговорила с Сетон, когда они вдвоем сели за вышивание.

— Сетон, что ты можешь сказать об Эндрю Битоне?

Бледное лицо Сетон покраснело от смущения.

— А что, ваше величество?

— Я думаю, что он влюблен в тебя. А ты в него?

Сетон пожала плечами.

— Если бы даже и так, то какое это имело бы значение?

— Какое значение! Сетон! Что ты говоришь? Я считаю, что любовь имеет самое большое значение. Если ты влюблена в Эндрю, а он в тебя, то вы должны пожениться.

— Моя семья никогда не согласится на этот брак. Вы же знаете, что Эндрю — младший сын в семье. На что в ней он может претендовать?

— Чепуха! — воскликнула Мария. — Я не верю, чтобы это хоть в малейшей мере волновало тебя. Битоны — знатное семейство. Ты ищешь оправданий. И говорю тебе, Сетон, если ты решила выйти замуж за Эндрю, то я по мере моих возможностей дарую ему какой-нибудь титул, который быстро заставит Сетонов изменить их мнение.

Сетон покачала головой.

— Сетон, неужели ты отказываешь Эндрю из-за кого-нибудь другого?

— Ни один другой мужчина не просил меня выйти за него замуж.

— Я не имела в виду мужчину. Ты вбила себе в голову глупую мысль, что твоя обязанность — быть с твоей бедной госпожой.

Сетон повернулась к Марии и бросилась в ее объятия.

— Неужели вы думаете, что я могла бы когда-нибудь покинуть вас?

— Ох, Сетон, Сетон, это не похоже на тебя. Ты не должна плакать. Моя милая подружка, ты думаешь, что я могла бы быть счастлива, зная, что я стою между тобой и твоим счастьем?

— Мое счастье — быть с вами.

— Нет, Сетон. Оно с Эндрю. Неужели ты считаешь меня слепой?

— Я поклялась, что останусь с вами навсегда.

— Эту клятву можно нарушить.

— Никогда! — страстно воскликнула Сетон.

— Но это будет. Я собираюсь приказать тебе нарушить ее.

— Это не так просто, как вы думаете. Я принесла торжественный и священный обет безбрачия. Его никогда нельзя нарушить.

— Его можно нарушить, если тебя освободят от обета. Мы пошлем Эндрю к его брату, архиепископу, который сейчас находится в Париже, и попросим его объяснить нам, как лучше всего можно освободиться от этого обета. Поехав туда, он сможет также привезти нам шелк для нашего вышивания и, возможно, несколько платьев. Сетон, ты согласишься, чтобы я тотчас послала за Эндрю?

Глаза Сетон наполнились слезами.

— Как могла бы я покинуть вас?

— Но ты любишь Эндрю.

— Я люблю вас обоих.

— Тогда, дружочек, ты должна предоставить мне решать за тебя.

Затем Мария послала за Эндрю Битоном и в присутствии Сетон рассказала ему об их разговоре.

— Поезжайте в Париж, Эндрю, — сказала она — Возвращайтесь с советом вашего брата, как мою глупую подругу можно освободить от совершенной ею глупости.

Эндрю повернулся к Сетон, и, когда она улыбнулась, он бросился к ней и заключил ее в объятия.

Мария смотрела, как они обнимаются, и нежно улыбалась, моля Бога, чтобы теперь Сетон наслаждалась счастьем, которого она заслуживала. «Уготовит ли будущее подобную радость для меня?» — думала она.

Вскоре после этого разговора Эндрю Битон отправился в Париж. По замку разнеслось известие, что когда он вернется, то они с Сетон поженятся. Мария вытащила все ткани, присланные ей из Франции, и в ее апартаментах закипела работа. Несколько женщин во главе с Марией трудились над свадебным платьем для Сетон, которое они решили красиво вышить. Придумывались и шились шапочки и рукава, и каждый день проходил в гаданиях, когда же вернется Эндрю.

Сетон молодела с каждым днем, и Мария была уверена, что приняла правильное решение за нее. «Когда у нее появятся дети, — думала Мария, — она будет благодарить меня за то, что я настояла, чтобы она вышла замуж и нарушила свою глупую клятву служить мне».

Но все же радость Сетон была омрачена тем, что их дружба, длившаяся всю жизнь, уже никогда не будет такой после того, как она выйдет замуж. Она так долго отдавала все свое внимание королеве, что не знала, как Мария обойдется без нее.

Они шили все лето до самого прихода осени, и главной темой разговоров была предстоящая свадьба Сетон.

Пасмурным осенним днем к Марии прибыл посыльный. Она взяла привезенные им письма и, прочитав одно из них, села, ошеломленная. Она не могла поверить. Это было слишком жестоко. И ей показалось, что все, кто любил ее, были такими же несчастливыми, как она.

Она думала, как об этом сказать Сетон. Вошла одна из дам и спросила, что так взволновало ее, не нужно ли ей чего-ни- будь, но она не могла произнести ни слова, только покачала головой. Женщина пошла к Сетон и сказала:

— Боюсь, что королева получила плохие известия. Она выглядит совершенно отрешенной.

— Я пойду к ней, — сказала Сетон, зная, что в трудный час они должны быть вместе. «Что она будет делать, если меня больше не будет здесь? — спрашивала себя Сетон. — Как я когда-либо смогу быть счастлива — даже с Эндрю — вдали от нее?»

Сетон подошла к королеве.

— Вы получили плохие известия?

Мария кивнула.

— Расскажете мне? Или помочь вам лечь в постель и принести холодные ароматизированные платки, чтобы положить вам на лоб?

— Боюсь, я должна сказать тебе, Сетон, потому что это касается тебя, так же как и меня.

Сетон спросила чуть слышным голосом:

— Это насчет Эндрю?

— Моя милая Сетон, что я могу сделать, чтобы утешить тебя?

— Скажите мне, пожалуйста.

— Он мертв. Он умер от лихорадки, возвращаясь домой к нам.

Мария вложила письмо в руки Сетон. Сетон прочла его и уронила на стол. Но ведь Эндрю был таким молодым, таким здоровым и сильным!

Мария встала, и они безмолвно припали друг к другу.

Мария подумала: «Ей не хотелось выбирать между нами, а теперь судьба сама сделала выбор».

Проходили годы, и все дни были так похожи друг на друга, что Мария потеряла счет времени. То и дело до нее доходили известия. Умер ее дядя, кардинал Лотарингский, — она потеряла еще одного друга. Джордж Дуглас наконец-то женился, но не на своей французской наследнице, а на некой леди Барери, богатой вдове из Файфшира, и, кажется, поселился вместе с ней в ее владениях, недалеко от Лохлевена. Она была уверена, что Вилли с ним. Они всегда оставались людьми королевы; и если бы им выдалась возможность помочь ей, она знала, что они ухватились бы за нее. Леди Леннокс внезапно скончалась, и королева Елизавета обратила явное внимание на маленькую Арабеллу Стюарт. Марии разрешили переехать в Четсуорт, а затем вновь привезли в Шеффилд; из-за постоянных раздоров в Шотландии Мария беспокоилась за благополучие своего сына. Ходили слухи, что Елизавета пытается настоять, чтобы его послали в Лондон, чтобы он мог жениться на своей кузине Арабелле Стюарт. Но Джеймс оставался в Шотландии, и хотя он писал своей матери, его письма редко попадали к ней.

Маленькая Бесси Пьерпонт росла не по годам развитой девочкой; ее интерес к секретарю-французу возрос. Они болтали меж собой по-французски и казались полностью счастливыми только в обществе друг друга.

Марии иногда позволяли съездить на ванны в Бакстон, но Елизавета неизменно прерывала ее визиты туда, в результате чего ее поспешно увозили в Четсуорт или в Шеффилд.

После стольких лет в доме графа Шрусбери она чувствовала себя почти что членом его семьи, и некоторые из дочерей графини стали ее подругами, в особенности Елизавета, которая никогда не забывала о той роли, которую Мария сыграла в ее браке с Чарльзом, а поскольку брак оказался исключительно счастливым, она была преисполнена признательности королеве.

Бывали времена, когда Мария забывала о том, что она пленница, и тогда в ее апартаментах звучала музыка. Приятно было видеть маленькую Бесси Пьерпонт — теперь не такую уж маленькую — в платье с оборками, сшитом королевой, изящно танцующей со своим партнером. Жак Hay очень часто присоединялся к компании, и они с Бесси очень мило танцевали. Иногда присутствовала юная Арабелла. Ей еще не было и четырех лет, но она была очень смышленым маленьким созданием.

Графиня сосредоточила все свое внимание на этом ребенке и не спускала с нее глаз; ей нравилось видеть fee в обществе королевы Скоттов.

С наступлением 1582 года Мария с ужасом осознала, что прошло уже тринадцать лет с тех пор, когда она впервые вступила на землю Англии. Тринадцать лет тюремного заточения! Какая теперь у нее оставалась надежда на побег?

Именно в тот год болезнь сразила мать Арабеллы, леди Чарльз Леннокс. Бесс немедленно принялась ухаживать за ней. Она приложила все свои навыки и энергию, чтобы выходить дочь. Однако даже это не смогло спасти ее, и вскоре она умерла, оставив маленькую четырехлетнюю Арабеллу без матери.

Бесс Хардвик поклялась, что маленькая Арабелла никогда не почувствует отсутствие материнской заботы. Ее бабушка даст ей все необходимое. И даже больше.

Зимой Марию сразила болезнь, и многие поверили, что ее жизни пришел конец. Однако ее сиделки во главе с Сетон твердо решили спасти ей жизнь, и им это удалось.

— Но зачем? — устало спрашивала Мария. — Видите, как бежит время. Я больше не надеюсь на освобождение.

Она попросила подать ей зеркало и, посмотрев в него, увидела, что болезнь оказала на ее прекрасное лицо разрушительное действие. Ее густые волосы стали почти белыми, и ей казалось, что эта перемена произошла внезапно. Но это, конечно, было не так. Хотя каждый день казался длинным и пустым, оглядываясь назад, она понимала, что последние годы промелькнули быстро из-за их монотонности. Она даже не осознавала, как они ускользали.

Мария лежала в постели, наблюдая за Сетон, ревматизм которой обострился. Она заметила свежую седину в волосах Сетон и недавно появившиеся морщины на ее лице и подумала: «Сетон — это мое отражение. Мы обе состарились в плену. Я прожила более сорока лет, а мне было всего двадцать пять, когда я приехала в Англию!»

— Принеси мне мой парик с каштановыми волосами, — попросила она Сетон.

Та исполнила просьбу и надела парик на голову Марии. Мария взяла зеркало.

— Теперь я снова чувствую себя молодой. Вот так когда-то выглядели мои волосы. Сетон, ты тоже должна скрывать свою седину. Мы — беспомощные узницы, и я сомневаюсь, что когда-нибудь будет иначе. Ты страдала вместе со мной. Но давай сделаем вид, что мы молодые и веселые. Мы должны притвориться веселыми. Это единственный способ продолжать жить.

Они немного поплакали; Сетон вспомнила Эндрю Битона, а Мария — Ботуэлла, который уже умер и, как она слышала, перед этим сошел с ума от долгого тюремного заключения. Она думала о нем. Его, человека, который бешено жаждал свободы и наслаждений, заставили прожить почти всю жизнь в ужасной тюрьме. Она слышала, что он разбил голову о каменную стену в припадке меланхолии. Как прискорбно размышлять о том, что годы сделали со всеми! Бедный сумасшедший Ботуэлл, который когда-то был веселым и безжалостным бандитом.

— Он умер, но он признался в убийстве Дарнли и снял с меня обвинения перед смертью, — шептала Мария; она всегда будет помнить об этом.

Он ушел навсегда, так же как и дни ее молодости и веселья.

Но когда она подняла зеркало и увидела отражавшиеся в нем каштановые волосы, ей показалось, что вернулась ее юность; и она поняла, что никогда не перестанет надеяться на то, что придет какой-нибудь рыцарь типа Джорджа Дугласа, Норфолка или Нортумберленда и сможет освободить ее из этой тюрьмы.

Годы не волновали Бесс. Она была такой же оживленной, как в те времена, когда Мария впервые попала под крышу ее дома. Ее голос звучал громко и решительно; и она, как обычно, поддерживала порядок в доме.

Когда ее внучка Арабелла находилась в замке, она никогда не выпускала девочку из виду. Она сама следила за ее занятиями и не позволяла это делать никому. Именно она приучила девочку осознавать свое высокое положение; и все в замке говорили, что графиня души не чает в маленькой Арабелле.

Однажды, проходя мимо апартаментов графа, Бесс заметила выходящую оттуда Элеонору Бритон, и что-то в поведении женщины вызвало ее интерес. Она уже собиралась окликнуть ее, но передумала и вместо этого направилась в комнату графа.

В то время Бесс испытывала определенное недовольство своим мужем, который заартачился по поводу некоторых владений, которые она захотела подарить одному из своих сыновей. Шрусбери заявил, что уже устал от того, что многое имущество, принадлежавшее ему, переходит к Кавендишам. Он напомнил ей, что это ее дети, а не его.

Это было восстание, а Бесс ожидала повиновения от своих мужей. Она говорила себе, что Шрусбери оказался самым неудовлетворительным мужем, и, хотя она знала, что со временем добьется своего, ее совсем не радовало, что для этого придется напрягать волю.

Теперь она вспомнила, что уже несколько раз натыкалась на Элеонору в комнатах графа. Конечно, эта женщина вполне могла находиться там по долгу службы, но разве немножко не странно, что она всегда видела там именно Элеонору?

Она застала графа в расслабленном состоянии и вспомнила, что теперь это часто случается. Казалось, он в какой-то степени доволен собой. Как она могла назвать это? Самодовольство? Она помнила подобное его настроение в первые дни их брака.

«Это невозможно! — сказала она себе. — Шрусбери — и служанка!»

Если бы это была Мария, то Бесс рассердилась бы, но сочла бы случившееся вполне естественным. По крайней мере, женщиной, вытеснившей ее, была бы королева!

Неужели такое возможно, чтобы девушка-служанка отвоевала у Бесс Хардвик любовь ее мужа?

Бесс была не из тех, кто позволил бы этому делу сойти с рук. Она твердо решила проверить свои подозрения насчет графа и Элеоноры Бритон и стала пристально наблюдать за Элеонорой. Однажды она увидела служанку, направляющуюся в спальню графа, и быстренько спряталась в прихожей, из которой могла услышать, что там будет происходить.

С того момента, как Элеонора вошла в спальню, она знала, что ее опасения вот-вот подтвердятся. Она ждала, подавляя свой гнев, и когда решила, что они настолько поглощены друг другом, что не услышат, как поднимется щеколда, то на несколько дюймов приоткрыла дверь и заглянула.

Первым ее порывом было наброситься на них и избить первым попавшимся под руку предметом. Она заколебалась, напоминая себе о скандале, который непременно возникнет, если об этом узнают. А как она сможет избежать огласки, если поднимет шум? Она представила смех королевы Елизаветы и грубые шутки, которыми та станет обмениваться со своими придворными, поскольку Елизавета первая обрадуется пошутить в адрес Бесс Хардвик. Какая недостойная ситуация! Ей, графине Шрусберийской, муж изменил со служанкой!

Бесс тихо прикрыла дверь и выбралась из прихожей. Ее лицо побелело от ярости, глаза сверкали.

— Вы пожалеете об этом, Джордж Талбот, — прошептала она и принялась строить планы мести.

Джейн Кеннеди и Сетон обсуждали услышанные ими сплетни, касавшиеся их госпожи.

— Как вы думаете, нам стоит сказать ей? — спросила Джейн.

— Я считаю, что ей лучше услышать это от нас, чем из какого-либо другого источника.

— Но это так… нелепо… так ужасно!

— Она страдала от многих лживых сплетен. Думаю, нам надо немедленно рассказать ей. Пусть лучше узнает от нас.

Сетон и Джейн Кеннеди направились в апартаменты Марии и рассказали ей, что говорят о ней при английском дворе.

Мария слушала с широко раскрытыми глазами.

— Но кто мог распустить подобные слухи? Шрусбери и я… любовники! И это при Бесс, которая держит его в ежовых рукавицах. Что еще они наговорят обо мне? Что я родила ему двух детей? Как я могла тайно сделать это?

— Это ужасно, — с содроганием возмутилась Сетон. — Что мы можем сделать, чтобы предотвратить распространение этих глупых сплетен?

— Мне следует рассказать графине, — ответила Мария. — Я уверена, что ей так же захочется положить им конец, как и мне, а у нее для этого намного больше власти. Попросите ее срочно прийти ко мне, а затем оставьте нас наедине.

Когда они остались вдвоем с Бесс, Мария рассказала ей об услышанном и о том, как это рассердило ее.

Марию поразило то, как Бесс восприняла это известие, поскольку ожидала, что графиня рассердится так же, как и она. Вместо этого Бесс от души расхохоталась.

— Никогда в жизни не слышала ничего более нелепого, — наконец произнесла она. — Вашему величеству следует выбросить это из головы, потому что я уверена, никто не поверит таким глупым сплетням.

— Но мне это не нравится, — подчеркнула Мария.

Бесс отмахнулась.

— Вашему величеству лучше посмеяться над этим. Из всех абсурдных сплетен, когда-либо ходивших о ком-то, эта — самая нелепая. Какой разумный человек поверит в это?

— Всегда найдется немало желающих поверить в худшее.

— Даже они не смогут поверить в это.

Графиня попросила разрешения послать за своим мужем, на что Мария с готовностью согласилась. Когда появился граф, Бесс сама, смеясь, рассказала ему о том, что говорят. Он помрачнел и сказал, что разделяет точку зрения Марии, но графиня принялась смеяться над ними обоими.

— Когда злословие заходит слишком далеко, то становится абсурдным и этому никто не верит, — заверила она их.

Она пристально наблюдала за мужем. Как он был смущен! Смущен, что его подозревают в любовной интрижке с королевой! А сам с восторгом занимается этим со служанкой!

«Ах, Джордж Талбот, — сказала она самой себе, — вы очень пожалеете о том, что осмелились изменить Бесс Хардвик».

Как реагировали бы эти двое, если бы узнали, что слухи об их скандальном поведении распустила она сама?

Это было началом ее мести. Она собиралась представить Джорджа Талбота развратником; но никто не должен узнать, что он так унизил жену, отдав предпочтение служанке. Пусть все думают, что он изменяет ей с королевой, которая уже пользуется дурной славой из-за ее обаяния и скандального образа жизни.

Когда граф и графиня вернулись в свои апартаменты, она стала насмехаться над мужем. Бесс знала, что это еще больше приводит его в смущение, но продолжала досаждать ему.

«И это только начало, граф Шрусбери!» — злорадно думала она.

Графиня спорила с мужем. Она надеялась, что в свете неприятных слухов насчет него и королевы и беспечного восприятия их ею он с большим желанием удовлетворит ее маленькую просьбу.

А она всего лишь настаивала на передаче ее сыновьям определенных владений. Граф был непреклонен, устав от требований семейства, заведенного ею от предыдущего мужа.

— Прекрасно, — заявила Бесс, — если вы не желаете пойти мне на незначительные уступки, то почему я должна помогать вам в ваших трудностях? Почему я должна притворяться, что не верю этим рассказам о вашем распутстве?

— Притворяться? — в ужасе воскликнул граф. — Но вы же ясно сказали, что не верите в это!

— Да, я сказала. А чего вы еще ожидали? Что я захочу рассказать всему миру, что вы завели любовную интрижку под нашей собственной крышей?

— Значит… вы поверили в эти сплетни обо мне… и королеве Скоттов!

Бесс повернулась к нему и, не мигая, уставилась ему в лицо.

— Милорд, я знаю, что вы нарушили супружескую верность. И, пожалуйста, не думайте, что вам удастся обмануть меня.

Она обрадовалась его смятению. Он заплатит за все тайные удовольствия с этой служанкой, Элеонорой Бритон. Ей хотелось крикнуть ему: «Если бы это на самом деле была Мария, мне было бы легче простить вас, но раз это та шлюха, то я никогда не прощу!»

Но нет. Она сохранит спокойствие. Она собирается извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Она желает большего, чем отомстить Шрусбери. Она собирается в то же время дискредитировать королеву Скоттов. Королева, родившая Шрусбери двух или трех детей, не получит той поддержки, на которую могла бы рассчитывать целомудренная королева. Найдется немного желающих посочувствовать той, которая так вела себя во время тюремного заключения. И если Елизавета умрет, а Мария станет непопулярной, у Арабеллы может появиться хороший шанс взойти на трон.

У Бесс теперь было два самых больших желания: отомстить Шрусбери, но еще более сильное — возвести Арабеллу Стюарт на трон Англии.

Поэтому она собиралась сделать так, чтобы вся страна услышала об этом скандале. Необходимо было утешить собственное тщеславие, так оскорбленное интригой Шрусбери со служанкой, и помочь Арабелле на ее пути к трону.

Она знала, как заставить всех узнать об этом деле.

— Я не собираюсь продолжать жить под одной крышей с вами и вашей любовницей, — заявила она. — Я немедленно уезжаю в мой собственный дом в Четсуорт.

С этими словами она покинула его и до конца дня собрала свои вещи и уехала.

Ссора между графом и графиней Шрусберийскими стала основной темой разговоров не только в шеффилдском замке, но и при дворе.

Из Четсуорта Бесс возбудила дело в суде лорда-канцлера против графа и написала Елизавете, рассказывая ей о том, что она называла непристойным и недостойным поведением мужа.

Шрусбери также написал королеве Елизавете. Он писал, что опасается своей жены, которая была злобной и глупой женщиной; скандал, который она подняла насчет него и королевы Скоттов, несомненно, не имеет никаких оснований. Он выражал уверенность, что ее величество понимает, что при сложившихся обстоятельствах он вынужден просить освободить его от своих обязанностей, и умолял назначить нового тюремщика королевы Скоттов.

Елизавета встревожилась. Шрусбери так долго был тюремщиком Марии и проявил себя так хорошо на этой должности. Она прекрасно знала, что это ему очень дорого обошлось, но успокаивала себя тем, что он был достаточно богат. Елизавета по натуре была скупой; эта черта появилась у нее с времен, когда она жила в бедности, когда ей с гувернанткой приходилось изощряться, чтобы раздобыть дешевую одежду или новую ленточку на платье. Она всегда радовалась, когда могла переложить ответственность на кого-нибудь из своих дворян, позволяя им нести расходы; а это Шрусбери очень исправно делал много лет.

Елизавета твердо ответила, что еще не готова освободить Шрусбери от возложенной на него миссии и что если он собирается всерьез воспринимать все слухи, то он действительно глупец. Тем не менее она послала за Бесс.

Они пристально посмотрели друг на друга, и на несколько страшных мгновений Бесс поверила, что королева распознала ее мотивы. Если бы до Елизаветы дошло, что графиня задумала продвигать юную Арабеллу Стюарт, то ей, Бесс, было бы совсем недалеко до Тауэра, а еще ближе до плахи.

— Что это я вдруг слышу о королеве Скоттов и Шрусбери? — требовательно спросила королева.

— Это слухи, распространяемые их врагами.

— Тьфу! — Елизавета не отводила взгляд от лица графини. — Ваша проблема лежит в тех владениях, которые вы стараетесь заполучить для детей Кавендиша. Вы ведь не верите этим слухам, не так ли?

Бесс опустила глаза и постаралась выглядеть взволнованной.

— Это чепуха! — прогремела Елизавета. — Вы слишком умны, чтобы сразу не заметить, что такое твориться под вашей собственной крышей. Я отказываюсь верить в подобное. И более того, я напишу Шрусбери и скажу ему об этом.

Бесс вздохнула с облегчением, но была разочарована. Она не вернется в Шеффилд, а поедет обратно в свой Четсуорт.

Елизавета же написала Шрусбери, цитируя то, что она сказала Бесс. Она сообщала графу, что он остается на своем посту, несмотря на скандал.

Из Четсуорта Бесс продолжала с обычной для нее энергией выполнять свои планы, и слухи насчет графа Шрусбери и королевы Скоттов настолько широко распространились, да к тому же Елизавета получала от своей пленницы такие письма, полные мольбы, что наконец королева Англии убедилась, что должна изъять Марию из-под опеки Шрусбери.

Она слышала, что здоровье Марии значительно ухудшилось под дополнительным бременем этого скандала, и дала ей разрешение посетить Бакстон.

Пребывание Марии на курорте оказало свое обычное благоприятное воздействие, а когда она вернулась в шеффилдский замок, Елизавета написала Шрусбери, сообщая ему, что наконец-то решила освободить его от возложенных на него обязанностей. На его место она назначала трех джентльменов — сэра Ральфа Садлера, сэра Генри Милдмэя и мистера Сомерса.

Шрусбери воспринял это известие со смешанными чувствами. Он понимал, что ему невозможно оставаться тюремщиком королевы, когда распространялись такие слухи. Прошло пятнадцать лет с тех пор, когда Марию поручили его заботам, и между ними установились сердечные отношения. Они понимали друг друга, и расставание при таких обстоятельствах должно было стать болезненным.

Он решил не сразу сообщать Марии это известие, так как знал, что ей не нравится Садлер и что она расстроится при мысли о любом другом тюремщике.

Он пошел в ее апартаменты и сказал, что у него есть новости.

— Я должен поехать ко двору, — сказал он, — где попытаюсь поговорить о вашем деле с королевой.

Мария порывисто протянула к нему обе руки, и он взял их.

— Мне будет не хватать вас, — сказала она ему.

— Не бойтесь, я постараюсь сделать все, что смогу для вас, находясь там. При сложившихся обстоятельствах…

Мария вставила:

— Милорд, случившееся расстроило нас обоих, но вас больше; я привыкла к ударам. А вы потеряли свою жену.

Шрусбери с горечью произнес:

— Я пришел к выводу, что это не такая уж большая потеря, ваше величество.

— Всегда грустно, когда возникают подобные ссоры. Я начинаю думать, что я не только проклята, но и приношу несчастье всем вокруг меня.

— Приободритесь, ваше величество. Я не сомневаюсь, что вас переведут в другое место.

— Неужели?

— Да. Сэр Ральф Садлер, который будет с вами во время моего отсутствия, считает, что вам следует пожить в поместье Уингфилд, пока для вас не подготовят какое-нибудь другое жилище.

— Так, значит, это Садлер! — Она грустно улыбнулась. — Я буду молиться, чтобы вы поскорее вернулись. Странно будет покидать Шеффилд после столь долгих лет.

— Я искренне надеюсь, что вы найдете более удобное пристанище, которое вам понравится больше.

— Вы могли бы попросить королеву, нельзя ли мне поселиться в Нижнем Бакстоне. Я поистине верю, что если бы я могла это сделать, то быстро восстановила бы свое здоровье.

Он печально посмотрел на нее. Он чувствовал, что поступает неправильно, обманывая ее, но все еще не находил мужества сказать, что на самом деле прощается с ней.