Королева Шотландии в плену

Глава 17 Чартли

Сэр Фрэнсис Уолсингем, которому доставляло большое удовольствие служить Елизавете, уже давно искал способ избавиться от той, которую считал врагом. Он понимал свою королеву; пока Мария, королева Скоттов, жива, Елизавета не обретет покоя. Она с удовольствием отдала бы приказ о ее смерти, но сдерживала себя, и причина заключалась в том, что она знала, что Мария невиновна в заговорах против ее жизни. И Елизавета, сама являясь королевой, не могла с радостью приговорить к смерти ту, которая относилась к королевской династии, как и она сама, хотя втайне боялась, что Мария имеет большее отношение к этому. Ради безопасности Елизаветы, ради мира в Англии необходимо было возвести Марию на эшафот, но для этого требовалось состряпать веское дело против нее. Сэр Фрэнсис давно обдумывал, как такое дело создать.

Когда Мария находилась под опекой четы Шрусбери, ему приходилось действовать осторожно. Он был убежден, что граф и графиня — до тех пор, пока последняя не выдвинула эти нелепые обвинения, — были друзьями Марии. Было бы нелегко работать против нее, пока ее охраняли такие тюремщики. Но теперь их место занял Эмиас Паулет, с которым можно было сговориться.

Момент настал, решил Уолсингем; он расставил широкую сеть шпионажа, создание которой доставляло ему радость, и был убежден, что знает, как привести королеву Скоттов к гибели.

Уолсингем обратился к священнику, которого ввели к нему.

— Прошу вас, садитесь, святой отец. У меня есть работа для вас.

Жильберт Гифорд, глядя через стол, разделявший их, понял, что работа, на которую его призвали, будет более важной, чем та, какую он когда-либо исполнял прежде.

Уолсингем смотрел на свои руки, праздно лежавшие на столе. Гифорд, и раньше работавший на него, заметил, что Уолсингем возбужден, несмотря на спокойное выражение лица.

— Я готов повиноваться приказам милорда, — ответил Гифорд.

— Вам надлежит немедленно отправиться во Францию.

Гифорд кивнул. Он уже привык к подобным приказам с тех пор, как вошел в шпионскую сеть Уолсингема; и он знал, что является одним из самых ценных агентов своего хозяина, в основном потому, что был римско-католическим священником, а следовательно, принимался как друг многими врагами Уолсингема.

— Вы знаете человека по имени Томас Морган, — продолжал Уолсингем, — пылкого жителя Уэльса, который с неким Парри когда-то упорно поработал, чтобы поднять восстание ради королевы Скоттов?

— Да, милорд.

— Он заточен в Бастилию. Ее величество просила, чтобы его прислали в Англию. Но король Франции укрывает его, хотя и содержит в тюрьме.

— Вы хотите, чтобы я разыскал его?

— Я полагаю, что он все еще готовит заговоры против ее величества. Я бы хотел удостовериться в этом. Я хочу, чтобы вы поехали в Париж и встретились с Морганом. Я уверен, что, хотя он и сидит в Бастилии, с ним неплохо обращаются и ему разрешают принимать посетителей. Король Франции не желает наказывать друзей королевы Скоттов — просто скрывает их от заслуженного наказания.

Гифорд кивнул.

— Вы поедете к нему, — продолжал Уолсингем, — и скажете, что занимаете такое положение, при котором можете доставлять письма от него к королеве Скоттов. Скажите ему, что, являясь католиком, вы желаете видеть ее на троне. У него не будет причин сомневаться в вас. — Уолсингем мрачно улыбнулся— Ваше одеяние вызывает уважение. Я хочу выяснить, какого типа письма королева Скоттов пишет своим друзьям.

— Я немедленно уезжаю, — сказал Гифорд.

— Мне известно, — продолжал Уолсингем, — что Морган однажды принимал участие в попытке покушения на нашу добрую королеву Елизавету и возведения Марии на ее трон и что король Испании, папа римский и герцог де Гиз стремились оказать помощь в этом. Это часть политики той организации, которую они называют Священный Союз. Они хотят убрать всех правителей-протестантов и поставить католиков на их место. Как вы понимаете, Гифорд, мы живем в опасные времена.

Глаза священника горели. Эта миссия очень нравилась ему, хотя он знал, что играет в этом деле очень небольшую роль.

— И письма, которые мне вручат, я привезу вам? — спросил он.

— А когда я изучу их содержание, вы отвезете их королеве Скоттов. У вас будет рекомендательное письмо от Моргана.

— Мне будет очень легко завоевать ее доверие, — добавил Гифорд. — Мой дядя живет менее чем в десяти милях от Чартли, где, как я понимаю, сейчас пребывает в тюремном заключении эта шотландка.

— Я уверен, что вы будете, как всегда, действовать разумно. Важно, чтобы никто не догадался, что вы работаете на меня, но есть один человек, которого мы должны посвятить в это дело. Это сэр Эмиас Паулет. Я напишу ему и сообщу, что в нужное время вы приедете в Чартли. Вам вместе придется придумать для королевы способ тайно отправлять письма из Чартли, который показался бы ей правдоподобным. Она будет думать, что их переправляют Моргану и ее друзьям за границу. Некоторые действительно будут доходить до них, но сначала пройдут через мои руки.

— Я понимаю, — сказал Гифорд.

— Тогда отправляйтесь. Возможно, нам предстоит длительная работа, поэтому не стоит задерживаться.

Когда Гифорд ушел, Уолсингем некоторое время сидел в одиночестве, погрузившись в раздумья. Он расставлял ловушку и надеялся, что жертва попадется в нее очень скоро.

Чартли оказался приятной переменой после Татбери. Расположенный на холме, возвышавшемся над плодородной равниной, он находился примерно в шести милях от города Стэнфорда, а из окон апартаментов Марии открывался великолепный пейзаж. Ей с первого взгляда понравилась главная башня и круглые башенки, но, вероятно, ей после Татбери было бы приятно все, что угодно.

У нее было приподнятое настроение, и это в какой-то мере заставило ее позабыть о болях; а тот факт, что сэр Эмиас тоже жаловался на свой ревматизм, позволял ей думать, что, страдая так же, как и она, он будет проявлять к ней больше сочувствия.

Как только королевская свита прибыла в Чартли, жизнь оказалась наполненной волнующими событиями.

Первым приятный сюрприз преподнесла Барбара Керль: призналась Марии, что она беременна. Мария радовалась счастью молодой пары и немедленно начала строить планы насчет рождения ребенка. Угрюмость Бесси становилась все более заметной, и это волновало Марию. Она решила, что не должна позволять Бесси думать, что недавно приехавшая Барбара отняла у нее любовь королевы.

Еще одна из ее дам, Элизабет Керль, сестра Гильберта, обручилась с Эндрю Мелвилем, хозяином дома, и видеть счастье окружающих было для Марии большой радостью.

Третьим волнующим событием стал приезд в Чартли священника, дядя которого жил примерно в десяти милях оттуда.

Сэр Эмиас, как показалось, пошел на большие уступки, позволив священнику навестить ее. Разговор с католическим священником всегда производил на нее успокаивающее воздействие, и Мария очень тепло приветствовала этого человека, но когда они остались наедине и она услышала то, что он сказал, ее радость усилилась.

— Ваше величество, — сказал Гифорд, — недавно я был во Франции и разговаривал там с неким Томасом Морганом, который сидит в Бастилии.

— Я слышала о нем, — ответила Мария с легкой дрожью.

— Он дал мне это письмо с просьбой передать его вам.

Мария взяла письмо. Томас Морган писал, что предъявителем его является Жильберт Гифорд, священник римско-католической церкви, человек, которому она может полностью доверять.

Щеки Марии порозовели; возвращалось возбуждение прежних дней. Все происходило так же, как в те дни, Когда она была молода и полна надежды и верила, что у нее много друзей, стремящихся помочь ей. Значит, у нее все еще есть друзья. Это было самое прекрасное известие за долгое время, и ее опьянили мечты о свободе.

— Я позабочусь, чтобы любые письма, которые вы захотите написать вашим друзьям, попали к адресатам, — заверил Гифорд.

Она отрицательно покачала головой.

— Теперь я действительно узница, как никогда прежде. С тех пор, как моим тюремщиком стал сэр Эмиас Паулет, я не могла посылать письма своим друзьям; и если вы будете часто приходить сюда, то быстро попадете под подозрение. Даже сейчас вас могут обыскать, прежде чем разрешат уйти. Уже тот факт, что вы исповедуете мою веру, вызовет подозрения против вас.

— Ваше величество, я подумал об этом и поговорил на этот счет с вашими друзьями. Среди них есть богатые и могущественные люди, но есть и простолюдины. В близлежащем городе Бартоне живет пивовар — честный человек, который посылает вам пиво. Он — ваш друг.

— Откуда вы знаете это?

— Я долго искал способ помочь вам. Я осторожно все разузнал. Пивовар пообещал спрятать коробку в одной из бочек. В ней будут находиться письма от тех, кто желает увидеть вас свободной. Эту коробку можно будет вынимать из бочки, когда ее привезут в замок. А когда вы напишете ответы, то положите их в коробку и опустите в пустую бочку, которую пивовар увезет. Он передаст эти письма мне.

— Вполне разумное предложение.

— Я согласен с вашим величеством, и я прослежу, чтобы они дошли до адресатов. Кому бы вы хотели написать, ваше величество?

Мария задумалась.

— Герцогу де Гизу, который, вероятно, слышал сплетни о моей жизни здесь, скорее всего ложные. Архиепископу Битону. И, конечно, Моргану. Поблагодарю его, что он прислал вас ко мне.

— Не беспокойтесь. Паулет ничего не заподозрит. В следующий раз, когда привезут бочки, вы найдете коробку, и я не сомневаюсь, что вы, ваше величество, скоро найдете ей хорошее применение.

Мария почувствовала, что с приездом в Чартли она снова начала жить.

Уолсингем испытывал нетерпение. План казался хорошим, но все шло слишком медленно. Мария писала письма, которые с помощью пивовара попадали в руки Гифорда; их пересылали Уолсингему, и они вскрывались одним из его людей, искусным во вскрытии печатей и восстановлении их таким образом, что было невозможно догадаться, что они когда-либо вскрывались. Однако многие письма были зашифрованы, и королева пользовалась разными шифрами. Уолсингем подключил одного из самых лучших шифровальщиков в стране, которого звали Филлипс, но даже ему было трудно расшифровать некоторые письма.

Это очень замедляло дело, и Уолсингем решил, что не сможет далеко продвинуться, пока не завладеет шифрами королевы. Он уже некоторое время наблюдал за атташе, служившим во французском посольстве, поскольку надеялся со временем использовать этого человека. Уолсингем, гордившийся тем, что может с первого взгляда распознать взяточника, был уверен, что Шерель из таких.

Если бы удалось уговорить Шереля посетить Марию — с письмами от короля Франции, например, — то она, не колеблясь, дала бы ему ключ к шифру. А что за такую услугу захочет Шерель? Ну, скажем, двести крон? Это будут хорошо вложенные деньги.

Мария была очень рада принять Шереля. Он привез с собой письма короля, которые всегда утешали ее. Он сочувственно выслушал рассказ Марии о ее страданиях и пообещал сделать все возможное, чтобы довести его до сведения тех, кто мог помочь облегчить их.

— Есть одно дело, которое огорчило некоторых ваших друзей, — сказал он ей — Они не смогли расшифровать некоторые ваши письма.

— Неужели? — удивленно спросила Мария. — Я должна поговорить с моими секретарями. Я уверена, что они не вводили ничего нового в шифры.

— Не стоит этого делать. Если ваше величество передаст мне ключи ко всем используемым шифрам, я прослежу, чтобы устранить эту трудность.

— Я так и сделаю, хотя не понимаю, почему мои друзья вдруг не смогли расшифровать мои письма. Тем не менее я дам вам ключи.

— И я, не тратя времени, передам их кому следует.

— Но будьте очень осторожны, чтобы они не попали не в те руки! — с улыбкой сказала Мария.

— Ваше величество может довериться мне.

— Я знаю. Мне бы хотелось как-то выразить вам свою признательность, но сейчас я так бедна. Знаете, меня очень огорчает, что я больше не могу дарить подарки моим друзьям. — Она взглянула на свои руки и сняла кольцо с бриллиантом. — Возьмите это, — сказала она. — Я буду так рада, если вы примете его. — Затем она подошла к столу и, открыв ящик, достала книгу в переплете из малинового бархата с уголками из золота.

— Вышивку я сделала сама, — сказала она, положив руку на рисунок на бархате, — и в ней я записала те мысли, которые понравились мне. Пожалуйста, возьмите ее с моим благословением. Это маленькая награда за все, что вы сделали для меня.

Шерель испытывал чувство стыда, принимая подарки, врученные столь любезно и великодушно.

Он вздохнул с облегчением, уехав из Чартли. Когда он передал ключи к шифрам в руки Уолсингема, за что получил благодарность от столь значительного человека, стыд испарился.

Жак Hay писал письмо по наброскам королевы. Казалось, он и Гильберт теперь постоянно занимались этим с тех пор, как появилась возможность посылать и получать письма с помощью этого честного человека, пивовара.

Все надежды Жака рушились. Они с Бесси ни на шаг не приблизились к свадьбе с тех пор, когда впервые заговорили об этом. Особенно обидно было слушать рассказы Керля о прелестях семейной жизни. Жак полюбил Бесси задолго до того, как Керль узнал о существовании Барбары Моубрей, и вот они уже не только женаты, но и готовятся стать родителями. Он должен что-то предпринять.

Переписывая письмо королевы, Жак вспомнил, что сэр Генри Пьерпонт находится при дворе Елизаветы и что можно написать ему письмо и отправить с помощью Гифорда и коробки в бочке. Он тотчас же написал сэру Генри, рассказав о привязанности, которую он испытывает к Бесси в течение многих лет, и о том, что Бесси отвечает ему взаимной любовью. Он умолял сэра Генри дать ему разрешение на брак с его дочерью.

Написав и отправив письмо, он рассказал об этом Бесси. Они стали с нетерпением ждать ответа сэра Генри.

Мария прочла письмо прежде, чем осознала, что оно предназначалось не ей, а ее секретарю. Она была глубоко потрясена. Сэр Генри Пьерпонт давал свое согласие на брак своей дочери с Жаком Hay, хотя девушка и была просватана лорду Перси. Таковы были воля королевы Елизаветы и, в силу этого, желание графа и графини Шрусберийских.

Мария оценила опасность ситуации. Бесс Хардвик заставили прекратить распространение сплетен против королевы Скоттов, но если позволить ее внучке выйти замуж за секретаря, Бесс станет обвинять в этом Марию и искать способ отомстить ей. Хотя Жак Hay был из хорошей семьи, его не сочтут подходящей партией для внучки Шрусберов. Но больше всего Марию огорчило, что Бесси, которую она воспитывала с четырех лет, сама не призналась ей. Она немедленно послала за Жаком и Бесси.

— Я получила это письмо, — холодно заговорила она. — И должна признаться, что я глубоко потрясена.

Когда Жак увидел, что это было за письмо, он побледнел.

— Это ответ на письмо, которое вы послали сэру Генри Пьерпонту, — сказала ему Мария. — Надеюсь, вы не станете отрицать, что писали ему?

— Я не отрицаю этого, — с достоинством ответил Жак. — Мы с Бесси хотим пожениться. Вполне естественно, что я должен был попросить согласия у ее отца.

— А я-то думала, что было бы более естественно попросить согласия у меня.

— Я не ожидал такого же почета, какой вы оказали Гильберту Керлю.

— Вы слишком дерзки, — сказала Мария. — Я не собираюсь разговаривать с вами, пока вы не восстановите свои хорошие манеры. Теперь уходите.

Жак поклонился, и когда он направился к выходу, Бесси собралась последовать за ним.

— Не ты, — скомандовала Мария. — Ты останешься.

Бесси стояла, угрюмо глядя на королеву.

— Почему ты не рассказала мне? — укоризненно спросила Мария.

— Потому что вы решили заставить меня выйти замуж за лорда Перси.

— Конечно, ты должна выйти замуж за лорда Перси. Этот союз придумала не я, но это хорошая партия.

Бесси заявила:

— Я никогда не выйду замуж за лорда Перси. — И когда она произнесла это, ей показалось, что вся любовь Марии исчезла, как будто перед ней стояла не Мария, а ее бабушка.

— Бесси, ты очень молода… — примирительным тоном заговорила Мария.

— Я женщина. Я люблю Жака. Я всегда любила Жака. Я люблю его больше всех на свете. И всегда буду любить. Я собираюсь выйти замуж за Жака…

— Ну, Бесси, моя дорогая, ты знаешь, что девушка в твоем положении должна повиноваться своим опекунам.

— Меня абсолютно не волнуют мои опекуны.

— Бесси! Как ты можешь говорить такое!

Мария была глубоко задета. Она думала о том, как когда-то стала крестной этой девочки, как рассказывала ей истории, лежа с ней в постели, как Бесси, будучи еще совсем ребенком, ужасно боявшимся своей властной бабушки, прибегала к своей крестной за утешением. Сейчас Бесси не думала ни о чем, кроме своей страстной любви к Жаку, и была готова возненавидеть любого, кто встал бы между нею и ее счастьем.

— Я могу говорить так, и я говорю. Я люблю Жака. Я хочу

Жака, и я ненавижу… ненавижу, ненавижу любого, кто пытается не позволить нам пожениться.

— Ты — глупый ребенок, — сказала Мария. — Ты неблагоразумна.

— Меня не волнует разумность. Меня ничего не волнует, кроме Жака.

— Бесси, я считаю, ты должна думать, что говоришь.

— Я больше ни о чем не думала в последние месяцы, кроме этого. Я собираюсь выйти замуж за Жака, и никто на целом свете меня не остановит! Вы — старая женщина, вы не понимаете… Или вы все забыли!

Внезапно Бесси разразилась злобными слезами и выбежала из комнаты. Мария смущенно посмотрела ей вслед.

Мысли Марии были целиком заняты любовью Бесси и Жака. В глазах Бесси и вправду сквозила ненависть к ней, когда девушка так вызывающе заявляла о своей любви. Это ранило Марию.

Если бы влюбленные пришли к ней и рассказали о своих чувствах до того, как графиня выразила желание устроить брак с лордом Перси, то она сделала бы все возможное, чтобы помочь им. Теперь же она не должна этого делать, поскольку выходило бы, что, поступая так, она умышленно настаивает против воли семьи девушки.

Маленький скайтерьер, казалось, почувствовал ее горе и, вскочив к хозяйке на колени, лизнул ей руки. Королева нежно погладила его, поскольку это маленькое создание доставляло ей большую радость. С тех пор, как его прислали Марии, он не отходил от нее.

Она думала, что ей делать с этими дерзкими влюбленными, и в конце концов решила, что должна отправить Бесси отсюда. Если бы Елизавета приняла девушку ко двору, то, вероятно, при том великолепии жизни Бесси забыла бы своего Жака Hay. У Марии сложилось впечатление, что девушка, живя затворнической жизнью, вообразила, что влюбилась в Жака — в первого попавшегося красивого мужчину, который обратил на нее внимание. Бесси была слишком молода, чтобы понять это; если ее услать отсюда, она встретит других людей и, возможно, поймет, что ее влюбленность в секретаря вовсе не была «великой страстью», которую она себе вообразила.

В конце концов Мария написала сэру Генри и леди Пьерпонт, что она считает, что им пора забрать дочь в свой дом.

В зале постоялого двора неподалеку от Сен Жиль-ин-де-Филд сидел священник и ждал посетителя. Его отличительной чертой были горящие глаза фанатика. В ожидании он нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Наконец к нему подошел человек в солдатской форме.

— Прошу вас, садитесь, — сказал священник.

Солдат придвинул стул поближе.

— Я знаю, что мы можем доверять друг другу, — продолжал священник. — Меня зовут Джон Боллард, и у нас есть общие друзья. Я знаю, что вы — Джон Сэведж и что наши взгляды совпадают.

— Я думаю, Томас Морган рекомендовал меня вам, — пробормотал Сэведж.

— Это так. Вы — человек, готовый отдать свою жизнь за веру. Только это имеет значение. Перед нами опасность, мой друг. Вы боитесь опасности?

— Я не боюсь умереть за мою веру.

— Я так и понял. Поверьте мне, мой друг, те, кто готов работать ради этого дела, так и должны думать.

— Вы проинформируете меня?

— С удовольствием. Я надеюсь — и я уверен, что вы, как хороший католик, согласитесь со мной, — что с Англией не будет ничего хорошего, пока на троне незаконнорожденная протестантка.

— Я от всего сердца убежден, что Англия должна обратиться в католическую веру.

— Тогда, мой друг, у нас единое мнение. Наше стремление — вернуть в Англию католическую веру, а сделать это мы можем, только убрав Елизавету и возведя на ее место католичку Марию.

— Кто еще с вами в этом деле?

— Определенные джентльмены, с которыми вы немедленно встретитесь. Вы хотите следовать дальше?

— Я желаю этого всем сердцем, — ответил Джон Сэведж.

Темнело, когда двое мужчин направились к дому на Феттер Лейн. Боллард трижды стукнул в дверь, которая спустя некоторое время отворилась.

Он вошел в темную прихожую, Сэведж последовал за ним. Человек, открывший дверь, узнал Болларда и кивнул в знак приветствия. Они спустились по лестнице и пошли по коридору. Когда они приблизились к какой-то двери, Боллард тихо отворил ее. Сэведж увидел тускло освещенную комнату, которая, как он тут же понял, была превращена в капеллу. У алтаря стояли несколько человек. Боллард объявил: — Джон Сэведж. Он — один из нас.

Необычайно красивый мужчина шагнул вперед и порывисто пожал руку Сэведжа.

— Меня зовут Энтони Бабингтон, — сказал он. — Приветствуем вас в наших рядах. Мы собираемся слушать мессу. Вы присоединитесь к нам?

— Со всей душой.

— Потом мы пойдем в мой дом в Барбикан, и там вы познакомитесь с моими друзьями.

Сэведж склонил голову, и месса началась.

Когда, покинув Феттер Лейн, они пришли в дом в Барбикане, Энтони Бабингтон угостил друзей едой и вином, затем запер двери и убедился, что никто снаружи не услышит то, что будет говориться в комнате.

Бабингтону лет двадцать пять. Одет он был немного цветисто. Его красивое лицо светилось заразительным энтузиазмом. Бабингтон всем сердцем верил в свой заговор; он не допускал даже в мыслях возможности провала и зажигал всех своей страстью.

Он взял слово и театрально произнес речь о том, почему эта группа людей собралась в такой тайне.

— Мой друг, — обратился он к Сэведжу, — теперь, когда вы присоединились к нам, нас стало тринадцать. Но не думайте, что мы одиноки. Когда мы будем готовы, за нами встанет все католическое дворянство Англии. И у нас есть союзники за пределами Англии. Это будет не просто восстание севера, джентльмены. Это будет поход против протестантизма, который изменит ход истории нашей страны. Папа римский с нами. Король Испании с нами. И когда мы низвергнем ублюдка с трона, эти могущественные союзники придут к нам на помощь.

Он оглядел собрание; глаза его горели.

— Джон Сэведж, — продолжил он, — сейчас я представляю вам ваших соратников — Он указал на человека, сидевшего справа от него.

— Эдвард Эбингтон, — назвал он. Сэведж приветственно склонил голову, и Эбингтон кивнул в ответ. Затем Энтони перечислил остальных, сидевших за столом: — Эдвард Виндзор, Эдвард Джонс, Чидиок Тичбурн, Роберт Барнвелл, Чарльз Тилней, Генри Донн, Жильберт Гифорд, Джон Трэйвс, Томас Салисбери.

Закончив представление, Бабингтон сказал:

— Теперь садитесь, и поговорим.

Сэведж сел, и Бабингтон продолжил рассказ о заговоре, предводителем которого был избран. Он пояснил свое избрание тем, что его хорошо знают на континенте как ревностного католика, преданного делу королевы Скоттов. Главной целью заговора было вернуть Англию к католической вере и освободить Марию, но, чтобы добиться желаемого, необходимо было сделать еще одно: убить Елизавету. Когда Елизавета будет мертва, король Испании и папа римский без колебаний открыто окажут свою поддержку. Поэтому их первоочередная задача — продумать план покушения. Бабингтон предложил, когда наступит момент, выбрать шестерых желающих осуществить этот план. А пока следует обсудить все до мельчайших подробностей.

— Я доложу испанскому послу, что мы больше всего полагаемся на Филиппа II и что именно благодаря его поддержке и обещанию помощи мы собираемся ц отваживаемся осуществить этот опасный план. Мы попросим гарантий, что, как только Елизавета будет мертва, к нам придет помощь из Испании и Нидерландов. Надо будет преградить кораблям проход по Темзе. Сесил, Уолсингем, Хансдон и Ниллис должны быть немедленно схвачены или убиты. Я сообщу королеве Скоттов о наших намерениях.

Чарльз Тилней вставил:

— Разумно ли рассказывать ей о намерении убить Елизавету? У меня есть основания полагать, что она вряд ли согласится принять участие в таком деле.

Бабингтон задумался, а остальные выразили поддержку сомнениям Тилнея. Им следует с осторожностью общаться с королевой Скоттов, которая, в конечном счете, является узницей в руках их врагов.

— Ей надо как-то передавать письма, — сказал Генри Донн, — а это весьма опасно.

Тогда выступил Гифорд.

— Не думаю, что следует опасаться, друзья мои. У нас есть очень хороший способ передавать письма королеве. Пивовар из Бартона — честный человек, которому мы можем доверять. Королева должна быть готова к своему освобождению. И было бы неразумно держать ее в неведении.

Мнения разделились, и вопрос решили временно отложить.

Но когда собрание закончилось и заговорщики разошлись в разные стороны, Гифорд вернулся в дом поговорить с Бабингтоном. Они долго сидели, обсуждая заговор, и Гифорду не составило труда убедить Бабингтона, что было бы целесообразно сообщить Марии об их намерениях.

Энтони Бабингтон был тщеславным молодым человеком. Он очень подходит на роль королевского адвоката, но отказался от такой карьеры. И делил свое время между двором и своими обширными владениями в Дефике. В последние несколько лет Энтони также путешествовал за границей. Ему хотелось быть в центре внимания, и он приобрел известность как ревностный католик и искатель приключений. Поэтому его заметили как подходящего лидера, которого стоило иметь в запасе на тот случай, если таковой понадобится.

Ему едва исполнилось восемнадцать, когда он женился на Марджери, дочери Филиппа Дрейкота из Пейнслея в Стаффордшире. Дрейкоты были католиками, так же как его мать и отчим, Генрих Фольямб. Среди пылких католиков интриги всегда поощрялись, и Энтони при поддержке его семьи вскоре стал членом тайного общества, которое было создано для защиты иезуитских проповедников в Англии.

Вот так и получилось, что к двадцати пяти годам он оказался во главе заговора, который в случае удачи изменил бы ход английской истории.

Теперь Энтони считал себя избранником судьбы. Разве не был он чрезвычайно красивым, образованным, остроумным? Разве не притягивал он к себе мужчин и женщин очаровательными манерами?

Он всегда испытывал преданность королеве Скоттов. Она была романтическим персонажем — красивая женщина, королева, беспомощная узница, которая стала символом ряда заговоров. Встретив ее, он сразу почувствовал ее магическое очарование. Он был привязан к жене и маленькой дочке, и для него, как и для очень многих, королева стала идеалом женщины, которой следовало поклоняться издали.

Но Энтони Бабингтон не был простодушным Джорджем Дугласом. Он восхищался королевой, но еще больше восторгался самим собой. Энтони стремился быть главным героем драмы. Королеве Скоттов отводилась вторая роль — роль символа, чье изящество и красота должны были только подчеркивать доблесть человека действия.

Он уже совершил поступок, который, как он понимал, некоторые заговорщики сочтут не только глупым, но и весьма опасным, когда заказал свой портрет в окружении шести друзей, где он, как лидер, стоит в центре, и велел, чтобы под картиной поставили надпись: «Здесь я и мои соратники, с которыми я отправляюсь на опасное дело».

Возможно, с написанием подобного портрета надо было подождать, пока заговор успешно завершится, но Бабингтон был нетерпелив, и ему доставляло большое удовольствие смотреть на эту картину.

Сейчас он жаждал поскорее получить одобрение королевы Скоттов. Ему хотелось, чтобы Мария знала, что он готов рисковать своей жизнью ради нее. Когда заговор осуществится, то многие будут ждать от нее похвалы за участие в нем, поэтому он желал, чтобы она узнала сейчас, что это именно он, Бабингтон, был во главе заговора.

Некоторые члены общества, осторожничая, считали неразумным писать Марии, но Гифорд поддерживал его. Гифорд был убежден, что Марию надо поставить в известность.

Энтони взял ручку и написал Марии:

«Самая великая и прекрасная повелительница и королева, заверяю Вас в моей верности и покорности…»

Написав это, он довольно улыбнулся. Возвышенные слова теснились в голове, так что перо едва поспевало за мыслями.

Он со своими верными последователями освободит ее из тюрьмы; они планируют «расправиться с узурпировавшей власть соперницей». Он сообщил ей, что Боллард, являющийся самым преданным слугой ее величества, недавно вернулся из-за моря с обещаниями помощи от королей-католиков. Энтони хотел знать, может ли он пообещать своим друзьям награды, когда будет одержана победа.

Он подписался: «Самый верный подданный Вашего Величества и присягнувший Вам слуга Энтони Бабингтон».

Закончив, он вновь пробежал глазами письмо, перечитывая фразы, которые казались ему наиболее красиво построенными.

Он закрыл глаза и стал раскачиваться в кресле, мечтая о ярком будущем, освещенном наградами за доблесть и преданность. В его мечтах королева Скоттов была уже и королевой Англии; она правила при Гемптонском дворе и в Гринвиче; а рядом с ней всегда был ее самый верный друг и советник, без которого она не принимала ни одного решения. Она желала одарить его массой наград; ей хотелось, чтобы весь мир знал, что она никогда не забудет того, что он сделал для нее. Но он только улыбался и говорил:

— Для меня имеет значение только то, что я могу сказать себе: «Если бы не Энтони Бабингтон, моя добрая госпожа все еще оставалась бы узницей этого ублюдка Елизаветы. Это — единственная награда, о которой я прошу».

Тогда она стала просить и умолять — и только чтобы доставить ей удовольствие, он принял титул графа… герцога… огромные владения… и вот — почти против его воли — отныне самым важным человеком в Англии стал Энтони Бабингтон из Дефика.

Но сейчас было не время для мечтаний. Он запечатал письмо и отнес его Гифорду.

— Я написал королеве, — сказал он. — Я знаю, что могу доверить его вам, чтобы оно дошло до нее.

— С помощью того честного человека оно дойдет до ее величества со следующей партией пива.

Когда они расстались, Гифорд ухмыльнулся. «Мой хозяин обрадуется», — думал он, направляясь к Уолсингему.

Уолсингем ликовал, читая письмо.

— Хорошо сработано, — приговаривал он, — прекрасно сработано!

— Естественно. Вы собираетесь сейчас же арестовать его?

— Нет. Мы протянем ему еще кусочек веревки. Он такой дурак, что это не вызывает у меня сомнений. Я велю тотчас вновь запечатать это письмо, а вы проследите, чтобы оно поскорее попало в руки королевы. Меня интересует ее ответ. А теперь идите. Вы скоро получите сигнал от меня.

Гифорд покинул Уолсингема и отправился в Чартли. А в это время Уолсингем послал за Томасом Филлипсом. У него была работа для него.

Мария продолжала размышлять о своих отношениях с Бесси Пьерпонт. Бесси мрачнела в ее присутствии и не выказывала сожаления, что их любовь друг к другу претерпела такое изменение. Бесси ненавидела всех и вся, препятствующих ее счастью с Жаком.

— Я понимаю ее любовь к этому мужчине, — говорила Мария Джейн Кеннеди и Элизабет Керль, — но и она должна понять мое положение. Как я могу помочь ей против истинного желания ее бабушки? А она с каждым днем становится все больше похожей на Бесс Хардвик. По правде говоря, когда я вижу, как она похожа на графиню, мне почти хочется, чтобы она уехала.

С Жаком тоже стало трудно общаться, поскольку он знал, что королева пытается отослать Бесси отсюда. У него был обиженный вид. Он с завистью наблюдал за Барбарой и Гильбертом и, видимо, считал, что, покровительствуя им, а не ему с Бесси, королева виновна в жестоком фаворитизме.

— Как будто я не хочу, чтобы все вокруг меня были счастливы! — Она вздохнула. — Один Бог знает, как много несчастья в этих тюрьмах, в которых мне пришлось прожить долгие годы!

Мария с нетерпением ждала, когда привезут пиво. Она всегда с возбуждением изучала содержимое коробки. И в тот момент, когда она была так расстроена из-за Бесси и Жака, ей пришло письмо от Бабингтона.

Оно, конечно, было зашифровано, и один из секретарей должен был расшифровать его. Эта обязанность выпала Гильберту Керлю, который выглядел очень возбужденным, когда передавал его ей. Мария прочла письмо, и у нее перехватило дыхание.

«Свобода! — подумала она. — Наконец-то есть шанс выбраться на свободу».

Она перечитала письмо, и глаза ее остановились на фразе «расправиться с узурпировавшей власть соперницей». Она знала, что это означает, и ей от всей души хотелось, чтобы этого там не было. Елизавета все эти годы держала ее в тюрьме, но… «Оказавшись на свободе, я никогда не позволю им этого сделать, — решила Мария. — Я потребую только вернуть мои права. Я не стремлюсь быть королевой Англии. Я хочу только вновь получить мою корону, быть снова со своим сыном, воспитывать его как моего наследника».

— Ваше величество, вы будете отвечать на это письмо? — спросил Керль.

Она кивнула.

— Пошли ко мне Жака Hay.

Жак вошел с угрюмым видом, увидев, что Керль уже у нее.

— Жак, — сказала Мария, — я получила письмо, на которое должна ответить. Запишите мои наброски, а затем Гильберт переведет их на английский и зашифрует.

Это вошло в обычай. Мария думала по-французски, а Жак записывал ее мысли и составлял письма, затем передавал их Гильберту для перевода на английский. Хотя Жак говорил по-английски очень хорошо, а Керль по-французски, но Мария предпочитала использовать их таким образом, чтобы обеспечить большую точность.

— Это письмо к Энтони Бабингтону, — сказала Мария Жаку. — Вам лучше прочесть, что он пишет.

Жак прочел письмо и побледнел.

— В чем дело, Жак? — спросила Мария.

— Вашему величеству лучше не отвечать на это письмо.

— Почему?

— Если вы сделаете это, то можете оказаться в крайней опасности, ваше величество.

— А что думаете вы, Гильберт? — спросила Мария.

— Я согласен с Жаком, ваше величество.

Некоторое время Мария молчала.

— Я подумаю об этом, — сказала она, явно отказавшись от намерения немедленно ответить.

В Чартли появился вновь прибывший. Это был Томас Филлипс, который, приехав, попросил тотчас же отвести его к сэру Эмиасу Паулету.

Паулет с трудом поднялся, чтобы поздороваться с гостем, сдержанным человеком лет тридцати. Филлипс был низкого роста, очень худ, с бородой и волосами желтого цвета, близорукими темными глазами и рябым лицом.

— Нас никто не услышит? — спросил Филлипс.

— Это невозможно, — заверил его Паулет.

— Это хорошо. Я приехал по поручению секретаря Уолсингема.

— Надеюсь, он доволен нашей работой здесь, в Чартли.

— Да. Но мы достигли предела. Королеве доставили важное письмо, и мы с нетерпением ждем ее ответа.

— Если он будет таким, как вы желаете, то ей можно будет предъявить вину?

Филлипс кивнул.

— А если нет… Я полагаю, мы будем продолжать нашу маленькую комедию с пивными бочками?

— Он будет таким, как мы хотим. Он должен быть таким.

— Как я понимаю, у вас есть инструкции от секретаря.

— Весьма определенные инструкции. Как только письмо попадет к вам в руки, оно должно быть передано мне. Для этого я и приехал сюда. Это самое важное письмо из всех. Его опасно доверять какому-нибудь посыльному. Оно должно попасть из коробки прямо ко мне, чтобы я мог расшифровать его и собственноручно доставить моему господину.

— Ваше присутствие в замке не пройдет незамеченным.

Филлипс махнул рукой.

— Давайте пустим слух. Вы плохо себя чувствуете. Вы попросили помочь в исполнении ваших обязанностей, и я приехал сюда для этого. Это вполне правдоподобно.

— Так и сделаем, — ответил Паулет.

— Джейн… Элизабет, — обратилась Мария, — кто этот конопатый мужчина?

Джейн не знала, а Элизабет ответила:

— Его зовут Томас Филлипс, ваше величество. Он здесь, чтобы освободить Паулета от некоторых его обязанностей.

— Мне он не очень-то понравился.

— Мне тоже, — вставила Джейн.

— Я видела его вчера, когда выезжала в экипаже на прогулку. Мне не понравились его хитрые глаза, которыми он так странно уставился на меня. Я почти обрадовалась, что ехала в сопровождении охраны. У меня появилось какое-то неприятное предчувствие при виде этого незнакомца.

— Надеюсь, он не займет место Паулета, — сказала Элизабет.

— Я подумала, что он антипатичен мне, как не понравился бы новый тюремщик. Но я думаю, что предпочла бы Паулета, чем этого рябого Филлипса.

— Давайте не будем думать об этом, ваше величество, — сказала Джейн. — Возможно, он скоро уедет.

— Да, у нас есть и другие проблемы для размышлений, — согласилась Мария.

Она имела в виду письмо Бабингтона. Если она не ответит на него, то не будет ли это означать, что она потеряет еще один шанс на побег? «Я и так упустила слишком много возможностей, — говорила она себе. — Если бы я оказалась решительнее, то, возможно, сейчас уже не была бы узницей».

Если бы только не та фраза… Но когда она будет восстановлена на троне, когда окажется на свободе и сможет приказывать, то запретит причинять вред Елизавете. Она скажет им: «Возможно, она и ублюдок, но народ Англии признал ее своей королевой и она на самом деле дочь Генриха VIII».

Мария послала за Жаком и приказала ему сделать наброски письма. Он смотрел на нее своими темными глазами, которые когда-то казались такими любящими, а в последнее время часто выражали осуждение. Сейчас в них был страх.

«Ну и пусть, — подумал он. — Она сама должна принимать решения».

— Верный и горячо любимый, — начала она, диктовать. Жак записывал.

Ей хотелось знать, какие силы они могут поднять, кого они собираются назначить командирами; в какие города придет помощь из Франции, Испании и Нидерландов; в каком месте соберутся основные силы; сколько денег и вооружения им потребуется; каким образом они готовят ее побег. Она умоляла Бабингтона быть осторожным со всеми людьми, окружавшими его, потому что среди тех, кто называл себя друзьями, могли оказаться враги.

Она предлагала три способа своего побега из тюрьмы. Во- первых, она могла поехать прогуляться верхом к пустынному болоту между Чартли и Стаффордом; и если бы человек пятьдесят или шестьдесят при хорошем вооружении могли встретить ее там, они сумели бы освободить ее от охранников, поскольку часто ее сопровождало всего человек восемнадцать- двадцать, вооруженных только пистолетами. Во-вторых, друзья могли бы тихонько прокрасться в полночь в Чартли, поджечь амбары, конюшни и надворные постройки, находящиеся рядом с домом. Пока тушили бы пожар, можно было бы с помощью верных слуг освободить ее. В-третьих, ее спасители могли бы приехать в Чартли вместе с возчиками, которые каждое утро прибывали туда. Переодевшись, они могли бы пробраться в замок, опрокинув несколько повозок у главных ворот, чтобы их не смогли закрыть, пока они захватят дом и выведут ее из него, а вооруженные соратники будут ждать в полумиле.

Она закончила словами:

«Храни Вас Боже всемогущий.

Ваш самый преданный друг навсегда.

Постарайтесь сделать это поскорее».

Мария откинулась на спинку кресла, наблюдая, как работают ее секретари. Погрузившись в свое занятие, они забыли об опасности, и Мария снова почувствовала оживление.

— Это не может сорваться. Это не может не удасться, — шептала она. — Скоро я буду свободна.

Как трудно было спокойно ждать, когда пивовар приедет за пустыми бочками. Как она обрадовалась, когда он наконец приехал. Коробка была водворена на место, и письмо отправилось в путь.

Паулет принес письмо Филлипсу.

— Наконец-то, — с облегчением вздохнул последний. — Я уж думал, оно никогда не дойдет до меня.

— Если бы мы нарушили заведенный порядок, это могло бы вызвать подозрения.

— Конечно. Конечно. — Филлипс вскрыл королевские печати, развернул письмо и взглянул на Паулета, желая остаться наедине, чтобы продолжить расшифровку.

Паулет понял и удалился, и пока Филлипс трудился, поднеся бумагу близко к близоруким глазам, он чуть ли не дрожал от возбуждения. Это было то, чего они добивались. Уолсингем будет в восторге от своего слуги. Филлипс не мог дождаться, когда расшифрует письмо до конца. В конце концов он закончил работу и прочел изобличающее письмо.

Достаточно ли этого? Удовлетворит ли оно Уолсингема?

«Мне хотелось бы знать имена и звания джентльменов, которые должны осуществить этот план, поскольку, возможно, смогу посоветовать вам; но в любом случае, мне хотелось бы знать имена главных участников и насколько они посвящены в тайну. Время от времени информируйте меня о ходе подготовки».

Письмо было готово к отправке к Уолсингему, а в свое время оно дойдет до Бабингтона.

В восторге от своей работы, Филлипс изобразил небольшой рисунок на внешней стороне письма. Эта была виселица.

Когда Бабингтон наконец-то получил письмо королевы, он приложил его к губам и поцеловал.

«Скоро, — сказал он себе, — наши планы свершатся. Королева с нами. Она не позабудет нас, когда мы вызволим ее из тюрьмы. Это будет самым счастливым днем в моей жизни».

Он подробно ответит на письмо, как она того желает. Он соберет всю информацию, о которой она просит, и с радостью передаст ей. Момент приближается.

Пока он писал ответ, вошел слуга и доложил, что пришел его друг и просит разрешения встретиться с ним. Болларда поспешно впустили в комнату; он был явно встревожен.

— Нам грозит беда, — сказал он. — Я боюсь, что среди моих слуг есть предатель.

Бабингтон был ошеломлен. Он убрал руки, поскольку опасался, что они задрожат.

— Что произошло? — хрипло спросил он.

— Пока почти ничего. Но мы должны быть предельно осторожны. У меня есть основания думать, что один из моих слуг предал нас. Я видел его разговаривающим в таверне с человеком, который, как мне известно, одно время был агентом Уолсингема.

— Вы спросили этого слугу?

— Нет. Было бы неразумно вызывать подозрение. Я послежу за ним. Но пока я хотел вас остеречь.

— Я как раз собирался написать письмо королеве в ответ на ее послание.

У Болларда перехватило дыхание, и он протянул руку за письмом Марии. Прочитав его, он некоторое время не мог от волнения произнести ни слова.

— Если бы оно попало в чужие руки, все наши старания оказались бы напрасными, — наконец вымолвил он.

— Мой дорогой Боллард, оно никак не могло попасть в чужие руки. Вся наша переписка доходит к нам через руки честного человека, пивовара из Бартона. Гифорд организовал этот превосходный способ доставки писем королеве и обратно. Разве вы можете сомневаться в действенности этого способа?

— Нет. Но предупреждаю вас, на данном этапе действуйте осторожно. Не отвечайте на письмо, пока мы не убедимся, что все в порядке.

Бабингтон был разочарован. Боллард подумал, как он молод и горяч, и впервые засомневался, разумно ли было ставить его во главе заговора.

— Если вы дорожите нашими жизнями, не пишите королеве до тех пор, пока мы не убедимся, что нам не угрожает опасность, — настаивал он.

Бабингтон медленно кивнул.

— Вы правы, — с сожалением добавил он.

Когда Боллард ушел, он постарался вернуться к мечте о будущем, вновь представить себя блестящим первым министром новой королевы Англии. Но тщетно. Вместо мечты в его мозг врывались совсем другие картины — гротескные и устрашающие.

Визит Болларда ошеломил его.

Уолсингем с нетерпением ждал ответного письма, но оно не приходило. Он догадался, что заговорщики заподозрили неладное. Он не собирался производить аресты на данном этапе. С помощью этой переписки он надеялся получить больше информации. Но если заговорщики почувствовали, что за ними следят, то надо было срочно менять тактику.

Бабингтон считается главарем заговора, но опытный Боллард является главным подстрекателем. Необходимо внимательнее следить за Боллардом.

С каждым днем подозрения Болларда усиливались. Как-то в сумерках он созвал своих друзей в Сен Жиль Филдс и сказал им, что после собрания они должны разойтись поодиночке в разные стороны и ждать дальнейших известий от него. Он подозревал, что за ними следят, и решил немедленно допросить шпиона.

Боллард уходил последним, и когда он добрался до окраины Филдса, из-за кустов вышли двое мужчин.

— Джон Боллард? — спросил один.

— Вы хотите поговорить со мной?

Другой быстро схватил его за руку.

— Вы арестованы по приказу королевы.

— За что?

— За измену, — прозвучало в ответ.

Джон Боллард понял, что его опасения были не напрасны.

Бабингтон знал, что Болларда схватили, но не верил, что Уолсингем знает о заговоре. Если это так, то почему он арестовал Болларда, а остальных оставил на свободе?

Можно было не сомневаться, что Боллард не выдаст своих друзей. Он был ревностным католиком и одним из самых смелых людей, когда-либо встречавшихся Бабингтону. Он будет молчать, что бы с ним ни делали, поскольку будет продолжать надеяться, что план убить Елизавету и установить католицизм в Англии удастся.

Но было неразумно оставаться в Англии, Бабингтон пригласил некоторых заговорщиков в Барбикан и сказал им, что собирается поехать во Францию, чтобы окончательно договориться об иностранном вторжении. Следовательно, он должен был обратиться к Уолсингему за паспортом.

Что касается ареста Болларда, то они обсудили это событие, и Гифорд выдвинул предположение, что его, возможно, взяли за то, что он был нонконформистом, как и многие священники.

— Это, несомненно, так, — ответил Бабингтон. — Но мы должны продолжать выполнять свои планы. Чем скорее я окажусь во Франции, тем раньше мы сможем, приступить к делу.

С ним согласились. Но прошло несколько дней, а Уолсингем все не отвечал на его просьбу выдать паспорт. Бабингтон, начавший волноваться, снова написал секретарю и предложил свои услуги в качестве шпиона во время пребывания во Франции. Как дворянин с католическими убеждениями, он мог рассчитывать на доверие со стороны других католиков и на то, что ему будет нетрудно вращаться среди врагов их повелительницы, королевы Елизаветы.

Это позабавило Уолсингема, и он пригласил своего управляющего, одного из секретарей и нескольких своих слуг высшего ранга.

— Есть молодой человек, — сказал он им, — который докучает мне просьбами выдать ему паспорт. Свяжитесь с ним, пригласите его поужинать с вами. Внимательно понаблюдайте за ним и напоите его вином. Послушайте, что он будет говорить в пьяном виде. Вы можете предложить ему… ну, например… что попробуете, если сможете, помочь ему в его просьбе.

Вскоре после этого Бабингтону нанес визит секретарь Уолсингема, и он принял его приглашение на ужин. Но слуги Уолсингема не имели опыта шпионажа, и что-то в их поведении вызвало подозрение у Бабингтона. Он пил совсем не так много, как им того хотелось. К тому же во время пребывания в доме Уолсингема он заметил на столе секретаря бумаги и в одной из них, написанной почерком Уолсингема, к своему ужасу, прочитал собственное имя.

Это положило конец его спокойствию. Извинившись, он покинул собравшихся и поспешил домой в Барбикан; там он поручил одному из своих слуг, которому доверял, предупредить остальных заговорщиков, а затем ринулся в лес святого Иоанна.

В гуще леса он отыскал хижину и провел в ней остаток ночи. Утром слуга принес ему еду и сок грецких орехов. Бабингтон натер этим соком кожу, отчего она потемнела, и приказал слуге состричь ему волосы. Затем он обменялся одеждой со слугой и отправил его обратно в Барбикан.

Он не мог долго оставаться там, поэтому следующей ночью пошел в Харроу к Джерому Белами, который был недавно обращен в католическую веру. Джером не сразу узнал человека со смуглым лицом. Когда Бабингтон объяснил ему свое затруднительное положение, Джером с готовностью согласился укрыть его. Незадачливый глава заговора оставался там несколько недель.

Но охота уже началась. Уолсингем решил положить конец его жизни на свободе. Он знал, что Бабингтон не мог убежать далеко и что Джером Белами из Харроу, недавно обращенный в католическую веру, был другом заговорщика.

Однажды теплым августовским вечером к Джерому постучался человек. Когда дверь отворили, он оттолкнул изумленного слугу и направился в дом.

— Не пытайтесь выгнать меня, — заявил пришедший — Дом окружен людьми королевы. Я пришел с обыском, поскольку уверен, что вы укрываете изменника, выступающего против нашей государыни, королевы Елизаветы.

Бежать было некуда. Энтони Бабингтона увезли из Харроу как узника Уолсингема.

Сэр Эмиас Паулет пришел в апартаменты королевы. Он улыбался. Мария редко видела его в таком хорошем настроении.

— Ваше величество, — сказал он, — у меня приглашение от сэра Уолтера Астона из Тиксала, что неподалеку от Чартли, как вам известно. Он организовывает охоту на оленей в своем парке и спрашивает, не соизволите ли вы присоединиться к их обществу.

У Марии от подобной перспективы загорелись глаза. Летом она чувствовала себя значительно лучше, а в эти прекрасные августовские дни была достаточно здоровой, чтобы скакать верхом и справляться с арбалетом.

— Тогда я передам ваше согласие сэру Уолтеру, — сказал ей Паулет.

Весь день Мария пребывала в возбужденном состоянии от перспективы прокатиться верхом.

— Я уверена, — сказала она Джейн Кеннеди, — что Паулет утратил ненависть ко мне, которую испытывал прежде. Он был весьма рад, что я могу получить такое удовольствие.

— Может быть, это потому, что, чем хуже он себя чувствует, тем больше сочувствует вашему величеству, — ответила Джейн.

В назначенный день компания выехала из Чартли с охранниками впереди и сзади. Рядом с Марией ехал сэр Эмиас.

У Марии было приподнятое настроение. Она почти верила, что выбралась из своей тюрьмы. Воздух был теплым, и так прекрасно было ощущать прикосновение солнца. Она пришпорила лошадь и понеслась галопом. Сэр Эмиас не мог угнаться за ней, но, припомнив его напряженное лицо, когда он ехал рядом с ней, она снизила скорость и подождала, пока он поравняется с ней.

«Бедный старик! — подумала она. — Он немощен и, вероятно, испугался, когда я понеслась галопом, обогнав его». Могло бы получиться совсем иначе, если бы ее сторонники внезапно появились здесь. Нельзя было бы винить сэра Эмиаса, если бы его охранники оказались в меньшинстве. Но она не хотела понапрасну волновать старого человека.

— Простите меня, сэр Эмиас, — извинилась она. — Я знаю, как болят ваши конечности. Никто не знает это лучше, чем я.

Сэр Эмиас кисло улыбнулся ей, и несколько миль они ехали рядом. Она взглянула на Жака и Гильберта, которые гарцевали поблизости от нее, и порадовалась, увидев, что они тоже наслаждаются скачкой.

«Если бы мне всегда разрешали вот так скакать верхом, — думала она, — то я чувствовала бы себя намного лучше».

— Ваше величество, к нам приближается отряд всадников, — внезапно воскликнул Жак.

Тут и Мария заметила их, и ее сердце екнуло от надежды.

Они спланировали это. Вот оно! Они приехали освободить ее. Это был один из способов, предложенных ею.

Но почему отряд столь немногочислен? Хватит ли у них сил справиться с охранниками?

Обе группы остановились, и сэр Эмиас выехал вперед. Мария увидела во главе всадников человека в костюме из сержа с зеленым галуном. Он не мог быть из числа ее друзей, если только не переоделся нарочно. Эмиас доверительно обменялся с ним несколькими фразами.

Королева Скоттов двинулась вперед и властным тоном спросила:

— Сэр Эмиас, кто преграждает нам путь?

Паулет повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на ненависть, когда он произнес:

— Это сэр Томас Джордж, слуга нашей королевы.

Томас Джордж слез с коня и подошел к Марии. Поравнявшись, он обратился к ней громким голосом, чтобы его слышали находившиеся поблизости:

— Мадам, королева, моя госпожа, считает очень странным, что вы вопреки совместной договоренности с ней выступили против нее и ее государства; вследствие того, что раскрыто ваше участие в ужасном заговоре, направленном против ее жизни, мне приказано препроводить вас в Тиксал.

Мария холодно произнесла:

— Я не понимаю вас, сэр. И я отказываюсь ехать с вами в Тиксал.

— У вас нет выбора, мадам, так как вы принимали участие в заговоре против королевы Елизаветы.

— Ее неправильно информировали.

Она подумала о Жаке и Гильберте и вспомнила письмо, которое написала Энтони Бабингтону. Она должна немедленно поговорить с ними. Она должна предупредить их, так как это письмо явно попало в руки Елизаветы.

— Я вернусь в Чартли, — сказала она. Она быстро перевела взгляд с Жака на Гильберта. — Поехали со мной.

— Нет, нет! — воскликнул сэр Томас Джордж. — Этим двум мужчинам запрещается разговаривать с королевой.

Жак и Гильберт попытались поравняться с Марией, но их перехватили охранники, и Джордж крикнул:

— Арестуйте этих двоих. Их надо немедленно доставить в Лондон.

— Вы не можете сделать это! — закричала она.

— Мадам, вы ошибаетесь, — холодно ответил Паулет.

— О, Жак, — простонала Мария, — что это значит? И вы, Гильберт… — Она с отчаянием смотрела на этих двух молодых людей, которые так долго были ее друзьями. Ужас охватил ее при мысли о Барбаре, которая вскоре должна родить первенца; как воспримет Барбара известие, что Гильберт стал узником?

Но от людей Елизаветы было бесполезно ожидать сочувствия. Они уже схватили обоих секретарей.

— Гильберт, — окликнула она, — я позабочусь о Барбаре.

Сэр Эмиас взялся за уздечку ее лошади.

— Поехали, мадам, — произнес он. — Мы направимся в Тиксал, где вы будете оставаться столько, сколько пожелает королева.

Пропала вся радость от солнечного утра, и у Марии перехватило сердце от ужасного предчувствия, когда она ехала со своими захватчиками в Тиксал.

Подавленный сэр Уолтер Астон встретил Марию у Тиксальского парка. Не было никакой обещанной охоты. Королеву проводили в две маленькие комнаты, кроме которых, как она услышала, ей ничего не могли предложить.

Слугам Марии запретили посещать ее; ей не разрешалось иметь ни книг, ни письменных принадлежностей; таким образом, на много дней она оказалась одна, в полном страха одиночестве. Сэр Эмиас Паулет остался в Тиксале охранять Марию, послав своих служащих обратно в Чартли с заданием обшарить апартаменты королевы в поисках любых доказательств, которые можно было бы использовать против нее.

Жака и Гильберта доставили к Уолсингему, который допросил их и, не заставив произнести ни единого слова против госпожи, поместил в отдельные комнаты в своих апартаментах в Вестминстерском дворце. Он не сомневался, что со временем добьется от них того, чего желает.

Уолсингем поручил следить за Жаком своему человеку, Алейну, и тот находился днем и ночью с ним в одной комнате, втягивал его в разговоры в надежде вытянуть из него хоть слово, которое могло бы выдать королеву.

Жака охватила ужасная меланхолия; и его было не так уж просто заставить говорить.

Алейн пытался уговорить его.

— Ну же, — говорил он ему. — Вас нельзя ни в чем обвинить. Мой господин — очень справедливый человек. Он прекрасно понимает, что как секретарь королевы вы должны были исполнять свои обязанности. Она говорила вам: «Напишите это» — и вы писали. Единственное, чего желает мой господин, это чтобы вы подтвердили то, что, как нам известно, было написано.

Некоторое время Жак молчал, а затем произнес:

— Хотелось бы знать, как она воспринимает все это.

— Она боится, друг мой, не сомневайтесь в этом.

— Она явно беспокоится, что стало со мной. Она так молода; как тяжело, что ей приходится так страдать.

— Молода! Она уже совсем не молода, и она будет слишком сильно дрожать за свою шкуру, чтобы думать еще и о вашей.

— Я вижу, что вы не поняли. Я говорил о другой.

— О вашей возлюбленной?

— Мы поженимся, когда это будет возможно.

— А-а, — разочарованно протянул Алейн.

Но теперь Жак, заговорив о Бесси, уже не мог остановиться. Он рассказывал Алейну, как сверкали ее глаза и какими мягкими были ее волосы, как быстро она начинала сердиться, как могла открыто не повиноваться, какой решительной становилась, когда задумывала что-то, например выйти за него замуж.

Алейн без особого энтузиазма выслушивал все это. «Странно, — думал он, — что человек, находящийся в смертельной опасности, не может думать ни о чем, кроме как о девушке».

Когда Алейн предстал перед своим господином и Уолсингем спросил его, есть ли у него новости, тот ответил:

— С этим парнем нелегко, милорд. Похоже, он не понимает, какая опасность ему угрожает. Он не говорит ни о чем, кроме своей Бесси.

— Своей Бесси? — переспросил Уолсингем.

— Бесси Пьерпонт, милорд.

— Это должно быть внучка Шрусбери; так, значит, между ними любовь.

— Он больше ни о чем не говорит, милорд.

Уолсингем кивнул. Жаль. Но все же нельзя пренебрегать

ни малейшей информацией. Длительный опыт научил его, что невозможно заранее знать, когда какая-нибудь мелочь может пригодиться.

Марии позволили вернуться в Чартли. Ее первая мысль была о Барбаре Керль, которая уже могла родить ребенка.

Бесси поздоровалась с ней — испуганная Бесси, глаза которой покраснели от слез. Мария с любовью обняла ее, забыв о размолвке. Было грустно, что Бесси в таком юном возрасте встретилась лицом к лицу с трагедией.

— А как себя чувствует Барбара? — спросила Мария.

— У нее родился ребенок. Она лежит в постели.

Мария тотчас пошла в комнату Барбары, и молодая мать издала радостный возглас, когда королева устремилась к ее постели и поцеловала ее.

— А как ребенок?

— Девочка, ваше величество. Она очень похожа на Гильберта. Ваше величество, какие новости?

— Я ничего не знаю, моя дорогая. Все это время меня держали узницей в Тиксале. Но поскольку мой священник был со мной, кто совершил причастие?

— Ее еще не крестили, ваше величество. Здесь никого не было, чтобы совершить обряд.

— Тогда это надо немедленно исправить — Она взяла девочку на руки, нежно поцеловала ее в лобик. В этот момент в комнату бесцеремонно ворвался Эмиас Паулет.

— Я надеюсь, вы назовете ее Марией в мою честь, — сказала она.

— Ваше величество, это будет честь, которую она будет помнить всю жизнь.

Мария повернулась к Паулету:

— Вы позволите вашему священнику окрестить этого ребенка?

— Нет, — ответил он. — Крещение этого ребенка меня не касается.

— Это касается нас всех, — решительно произнесла Мария и, повернувшись к одной из женщин, стоявших рядом, сказала: — Принесите мне таз с водой.

— Значит, ребенка будете крестить вы? — спросил Паулет.

— Светским людям разрешается совершать обряд крещения, если нет священника.

Паулет сердито смотрел на нее, размышляя, как бы ему помешать ей выполнить ее намерение, но ничего не сказал. Вскоре вернулась женщина с тазом. Взяв ребенка на колени, Мария брызнула водой на маленькое личико, произнеся при этом:

— Я крещу тебя Мария, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Паулет прорычал:

— Вам пора возвращаться в собственные апартаменты.

— Я готова, — ответила Мария и, улыбаясь, передала ребенка в руки матери. — Не бойся, дорогая Барбара, — шепнула она. — Все будет хорошо. Гильберт вернется к тебе. Они не могут наказать невиновного.

Затем она поцеловала Барбару в лоб и, повернувшись к Паулету, повторила:

— Я готова.

В ее апартаментах творилось такое, что у нее вырвался крик тревоги и протеста. Ящики письменного стола были выдвинуты, сундуки выпотрошены, и почти все ее имущество пропало. Мария стояла, с отчаянием глядя на этот беспорядок, а Паулет с удовлетворенной улыбкой наблюдал за ней.

— По крайней мере, — произнесла Мария, — у меня нельзя украсть две вещи — мою английскую кровь и мою католическую веру, в которой, с благословения Господа Бога, я намереваюсь умереть.

Алейн вошел в комнату и сел возле своего подопечного.

— У меня есть новости для вас, — сказал он. — Ваша юная дама находится в тюрьме в Тауэре.

Жак поднял уставшие от бессонницы глаза на своего тюремщика.

— Это правда?

— Конечно, правда. Мы забрали ее от королевы и поместили туда. Комнаты королевы обыскали и нашли достаточно, чтобы отправить ее на плаху.

— Этого не может быть. Она никогда не делала ничего, чтобы заслужить подобную участь.

— Некоторые думают иначе.

Что они делают с Бесси в Тауэре?

— Вам не стоит волноваться насчет ее безопасности. Если она будет вести себя благоразумно и вы тоже… тогда я не удивлюсь, если состоится приятная маленькая свадьба, после которой настанет вечное веселье.

— Что вы знаете об этом деле? Скажите мне честно.

— Что королева Скоттов находится в смертельной опасности.

— Она не совершила никакого преступления, пытаясь бежать.

— Вы, кто писал для нее все эти письма, знаете, что дело намного серьезнее.

— Я знаю, что она невиновна ни в каком преступлении.

— Участвуя в заговоре против жизни нашей великодушной государыни Елизаветы! Разве это — не преступление? Вам следует соблюдать осторожность. Такие разговоры пахнут изменой.

— Она не участвовала в заговоре против жизни Елизаветы.

— Если бы вы рассказали все, что знаете, вас бы выпустили отсюда, и вашу Бесси из Тауэра. Тогда не будет никаких препятствий для вашей свадьбы, и как знать… Я полагаю, вы смогли бы найти приятное место при дворе, поскольку мой господин вознаграждает тех, кто делает ему приятное, а он — человек весьма влиятельный.

Жак облизал сухие губы. Что ему предлагают? Свободу и Бесси. Это все, чего ему хотелось в жизни. За что? За предательство королевы. Он разрывался надвое. Он жаждал Бесси, мирной жизни, хотел забыть об опасности, вернуться во Францию.

Алейн тайком поглядывал на него.

«Весьма приятный парень, — думал он. — Из тех, кто не так легко идет на предательство. Но как он сможет отказаться от того, что ему предлагают, когда просидит здесь чуть дольше?»

— Дадим ему время, — сказал Уолсингем. — Затем, когда у нас будут его показания против нее, мы получим все, что нам нужно для достижения нашей цели.

Бабингтон знал, что конец близок. Все получилось совсем не так, как он мечтал. Заговор был раскрыт: вина Бабингтона, как и его друзей-заговорщиков, была, несомненно, доказана.

Их пытали и признали виновными в измене. У него не оставалось иллюзий насчет уготованной ему судьбы. Он, как и каждый в Англии, знал, какая жестокая смерть ждет изменников.

Его и Болларда допрашивали в присутствии специальной комиссии вместе с еще пятерыми: Джоном Сэведжем, Чидиоком Тичбурном, Робертом Барнвеллом, Томасом Салисбери и Генри Донном. Было бесполезно отрицать свою вину.

Когда Бабингтона свели лицом к лицу с Боллардом, он обвинил последнего во всем, что произошло. Какую храбрость и сдержанность проявил священник! Он посмотрел на присяжных и заявил:

— Моя вина в том, что я убедил Энтони Бабингтона стать участником этого заговора. Пролейте мою кровь, если желаете, но освободите его.

Это было благородно, но не произвело никакого эффекта на суд. Все были приговорены к страшной смерти.

И вот час настал. Узников вывели из камер, подвесили на колья и провезли с холма Тауэра через город к Сен Жиль Филдс, где был возведен эшафот. Толпы ждали, чтобы увидеть, как эти люди умрут, возможно, самой ужасной смертью, какую мог придумать человек.

Боллард, оставшийся храбрым до конца, должен был умереть первым. Те, кому было суждено умереть минутами позже, наблюдали, как их собратьев-заговорщиков вешали, затем обрезали веревку до того, как человек умрет, и четвертовали еще живого.

Настал черед Бабингтона. Твердо решивший не дрогнуть в последний час, он повернулся к толпе и заявил, что присоединился к заговору не ради личной выгоды, а потому что верил, что делает дело справедливое и достойное похвал. Палач схватил его. Он был еще жив, когда перерезали веревку, сдавившую ему шею. Он увидел занесенный нож палача; затем почувствовал, как острая сталь вонзилась в его тело.

Прощайте все мечты о величии земном.

— Прости меня, Господи Иисусе, — воззвал он. И с этими словами умер.

На улицах люди судачили об этой сцене возмутительной жестокости. У Джона Сэведжа оборвалась веревка, на которой он был повешен. Какие ужасные муки он испытывал, пока оставался жив!

Когда Елизавете доложили об этой экзекуции, она велела правдиво рассказать о том, как вели себя зрители, и, услышав, что они наблюдали молча, отдала приказ, чтобы такое не повторилось на следующий день, когда будут казнить остальных заговорщиков.

Тем, кто должен был быть казнен на следующий день, повезло больше, чем тем, кто принял смерть до них. Королева приказала, чтобы их просто повесили.

Елизавета размышляла.

Берли заверял ее, что настало время предпринимать действия против королевы Скоттов. Уолсингем был полностью согласен с ним.

В руке Елизавета держала письмо от Лестера, который сейчас находился в Голландии. Он сверх меры был поражен, что эта глупая шотландка замышляла покушение на жизнь его возлюбленной королевы. Самым простым способом предотвратить подобные случаи в будущем было подсыпать немного яда. Лестер настаивал, что при сложившихся обстоятельствах это было бы вполне законным и освободило бы его дорогую госпожу от беспокойства, которое, как он понимал, она будет испытывать, если ей придется подписать смертный приговор той, которая, как и она сама, была королевой.

«Нет, Роберт, — подумала Елизавета. — Мои католические подданные не обвинят меня в ее убийстве».

Но что же делать?

— Переведите ее в Тауэр, — предложил Уолсингем.

Королева отрицательно покачала головой. Она не забывала, что в Лондоне имелась сильная группировка католиков. Елизавету глубоко потрясло, когда она узнала, что среди ее подданных оказались люди, готовые покуситься на ее жизнь.

— Я не стану переводить ее в Лондон, — заявила Елизавета. — Она должна поехать в замок Фотерингей, где ее допросят. Если ее признают виновной, то пусть она примет свою участь там.