Королевская канарейка (СИ)

11. Солнечные ванны

а Ева, я вдруг понимаю,

и яблоко съела, и змея.

© Губерман

С утра меня никто не будил, что гуманно, конечно. Проснувшись, чувствовала себя… несколько разлагающейся. Не то чтобы умирала, нет, но ощущала то же, что в своём мире каждое первое января: не употребляя спиртного, тем не менее, чувствовала всегда в этот день отголосок общемирового похмелья. Тянущая томность, почти полная остановка мыслительной деятельности и расслабленность тела, и странный уют от этих ощущений. Когда можно остановиться и только дышать и бездумно смотреть на мир. А если думать, то всякие глупости: например, интересно, откуда брался запах горького миндаля во время поцелуя, если сама настойка пахла сивушным ужасом? Я так понимаю, на эльфов яды не действуют, и, возможно, это было побочным эффектом мгновенной нейтрализации спиртного. Или не мгновенной. Всё-таки, по-моему, оно вчера подействовало на принца нашего.

Вчера, когда я отказалась, он отстранился, всё ещё опираясь руками о стену по обе стороны от меня, и стоял так, тяжело дыша, какое-то время. Потом легко провёл по щеке, пожелал спокойной ночи и стремительно вышел.

Я малодушно надеялась, что он выспится и забудет, не станет ужасаться содеянному и не затаит обиды. А воспоминание о поцелуе станет только моим. Для меня-то оно волшебное. Ага, и самодостаточное, не требующее никаких продолжений. Я взяла от жизни гораздо больше, чем полагалось простому человеку, обманула богов, хехе. И было бы неплохо, если бы всё вернулось на круги своя.

Неспешно собралась и пошла к Репке. Всё-таки её прихрамывания меня беспокоили, поэтому, увидев Ганконера, тоже идущего к выходу из пещеры, начала думать, нельзя ли его попросить полечить Репку, но сомневалась, как подступиться. Пока думала, подступился он сам, сказав, что камень вокруг тяжёл для него, а солнышко наверняка пойдёт на пользу, так не хочу ли я составить компанию? Я хотела, но скромно выразила сомнения в наличии солнышка. Предыдущие пять дней свирепствовал буран. На что Ганконер с уверенностью ответил, что сейчас там должно быть солнышко, он-де чувствует, и не обманул.

Скальная площадка перед выходом из пещеры обрывалась в пропасть. Заснеженные пики гор сияли под лучами утреннего солнца, и была великая тишь. Каменная, занесённая снегом дорога шла вдоль скалы вниз, а если повернуть направо от выхода, то узенькая тропинка вилась наверх, и по ней сегодня топтались, так что пройти было можно, хоть и непросто: по бокам росли колючие кусты. Глядя, как тяжело Ганконеру даётся подъём — это эльфу-то — поняла, что просить его тратить силы на скотину будет подлостью и глупостью, и вздохнула. Что ж, погреюсь на солнышке, порасспрашиваю интересного персонажа… раз уж воспользоваться им не получится.

На повороте тропинка расширилась, и Ганконер остановился, сочтя, что место для солнечных ванн подходящее: у терракотового цвета скальной стенки, вобравшей в себя за лето столько солнечного жара, что даже в начале зимы она не была ещё холодной, лежало несколько камней, удобных для сидения. Снега здесь почти не было, ветра тоже, только лёгонькое движение воздуха, приятное, как летом, пошевеливало ежевичные колючие плети, свисающие со скалы. Польстившись на сизую, заиндевевшую ягодку, потянулась к ней, что вызвало смешок Ганконера.

— Нет, я не хотеть! Выздоравливать, колдовать плохо! — блеяние моё успеха не имело.

Ежевичная плеть покрывалась последовательно листьями, цветами и атласно-чёрными ягодами.

— Блодьювидд, ты всегда так удивляешься, что хочется тебя удивлять. Кушай, они неядовитые, — тихий шелестящий голос был полон насмешки, но побледнел Ганконер отчётливо, и по стеночке опустился на камень, подставив лицо солнцу.

Вот зачем такие шутки, ведь еле дышит! Лучше бы лошадку полечил, раз уж всё равно себя не жалеет. Может, попросить? А если я его уморю? Леголас спасибо не скажет! А может, и скажет… да нет, то, что они не любят друг-друга, вовсе не значит, что хотят убить. Принц ждал до последнего, не желая стрелять в шамана. Накопили небось за тысячи лет обидок, но как-то терпят. Специфика долгой жизни)

Не зная, с чего начать разговор, молчала; с опаской и восхищением приглядевшись к глянцево-чёрным ягодам, осторожно попробовала, ожидая, что вкус будет иметь оттенок холода и тления. Раскушенная ягода брызнула соком, и я не смогла сдержать изумлённое мычание: это была самая лучшая ежевичина в моей жизни! Как будто не на морозе по велению страшного колдуна выросла, а напоена солнцем и жизнью. Гимли прав — это великий шаман. Попробовала вторую и упоённо зачавкала.

Ганконер тоже молчал, щурясь на солнышко, как кот. Меня много что интересовало, особенно две вещи: что меня ждёт в священных рощах эльфов, и как он дошёл до жизни такой, что морит крестьянских девственниц. Но спрашивать стеснялась, да и с чего бы ему отвечать, а даже если ответит, то ведь не факт, что правду? Язык — инструмент лжи. Вздохнув, брякнула наобум первое, что подвернулось:

— Ганконер, эти рисунки на тебе — защищать от зла? — и смутилась, что коряво изъясняюсь; не силён мой инструмент лжи пока, эхехе.

Ганконер ответил не на вопрос, а моим мыслям:

— Не огорчайся, Блодьювидд, владыка Трандуил даст тебе знание языков, и ты сможешь выражаться сложнее… я вижу, ты страдаешь от этого. Не печалься ни о чём: всё образуется.

Конечно, образуется, когда они меня усахарят, ага.

Мягким, тягучим, как тёмный мёд, голосом, лениво потягиваясь на солнце, Ганконер говорил:

— Ты попала в земли орков потому, что в ночь, когда открываются Врата, ворожили одновременно два владыки, и каждый тянул тебя к себе, — и тихо, бесцветно добавил, — это просто удивительно, как они обосрались.

Я потрясла головой, не веря услышанному, но он продолжал:

— Повезло, что Лаэголас, — Ганконер говорил на всеобщем, но растянул это имя с насмешкой, переходя на синдарин, — ехал в гости к королю Гимли и оказался не так далеко. Смог тебя найти, когда я передал ему информацию, вытащенную из двух пойманных орков. Я с отрядом охотников путешествовал по тем местам, и ночью мы… заглянули на огонёк. Двое орков у костерка разговаривали про странную женщину, пойманную ими в лесу и уведённую человеческими воинами, после того, как они перебили их отряд, а эти двое смогли сбежать, — и, явно копируя и передразнивая орка, грубо, с оркским рычанием, произнёс:

— Гарбаг, вот ты бы выжил в том лесу, из которого она вышла? В одиночку, в тех тряпках, что на ней были?

И, имитируя ответ Гарбага:

— Нет, сожрали бы в первый же день. Откуда эта баба там взялась?

Ганконер, снова становясь собой, продолжил:

— Я допросил их и удостоверился, что это ты. Отправил сообщение королю и принцу, а сам оставил отряд и путями духов добрался до того городишки. Кроме нас двоих никто больше не успевал, а надо было торопиться — я ощущал, что твоё пламя готово погаснуть, вместо того, чтобы вспыхнуть в священной роще, как полагается, — помолчал и с чувством добавил, — найти тебя и потерять — это было бы тяжёлым ударом.

— Вы думать, я богиня, и хотеть сжечь костёр? — я решилась уточнить этот животрепещущий вопрос.

И получила простой ответ:

— Да, — лицо колдуна в этот момент стало мечтательным, одухотворённым таким, и, не замечая, как мне поплохело, он вывалил на меня кучу непонятных слов. По отдельности я что-то понимала, а вместе смысл ускользал. Вздохнув, он добавил, — ты поймёшь. Владыка объяснит, я не могу. Твоя свита будет здесь со дня на день, мы ждём их. Я счастлив, что мы вдвоём смогли довезти тебя до гор невредимой, дальше ты будешь в безопасности. Я встречаю вот уже восемьсот двадцать первую зиму — и за всё это время не видел ничего прекраснее твоего пламени.

Угу, восемьсот двадцать первую зиму, стало быть. Совсем мальчишка) Мне хотелось уйти, побыть одной и пережить как-то мысль о своей судьбе, в которой я уверилась наконец. Может, выпить и поплакать. Перед эльфами я плакать не собираюсь, и с достоинством надеюсь встретить смерть. Да, я всего лишь человек, и богиней себя не ощущаю, но такие же, как я, люди, умирали на «Варяге». Распускать сопли перед остроухими не хочу. Вот поразительно — насилие по отношению к женщине для них недопустимо, а сожгут с праздничными лицами! Удивительный народ, конечно. Я вздохнула и повернулась, собираясь уйти, но была остановлена:

— Постой, Блодьювидд… ты спрашивала про рисунки. На теле, — ух, какое сложное у Ганконера стало лицо. И поразительно красивое, всё никак не могу привыкнуть к его фантастической и при этом естественной красоте, — я удивлён, что ты их видишь. Впрочем, в тебе живёт пламя, и от тебя можно ожидать всего. Смотри, я покажу всё, что захочешь, — тут, как мне показалось, он сделал маленькую сомнительную паузу. И снял тунику и рубашку, оставшись в кожаных штанах, как позавчера.

Я подобрала челюсть: такой наглядности не ждала, вполне бы удовлетворилась общим обсуждением. Но Ганконер, повернувшись ко мне, уже показывал самую большую татуировку под левой ключицей:

— Это знак, предотвращающий возможность завладеть моим телом, ревенанта из меня сделать не сможет ни один дух. Я бываю… в разных местах, и приходится принимать меры предосторожности.

— Показывать их — плохо для тебя?

— Я не мёрзну, Блодьювидд, — эльф улыбнулся.

— Плохо другое… плохо для дух, — я мучительно пыталась объяснить.

В нашем мире люди трепетно относились к татуировкам и спрашивать о них было дурным тоном, а уж тут… не вредит ли ему это в эзотерическом смысле? Но со словами было туго. Понимала почти всё, а вот сказать… Но Ганконер понял и просто ответил:

— Тебе можно всё.

Однако. Ах, ну да, богиня же. Похоже, меня ждут интересные развлечения. Мысль о смерти как-то отошла на задний план, и дальше я с увлечением узнавала о предназначении татуировок и всяких интересностях, связанных с этим. Да уж, любя чудеса и ужасы, я встретилась со специалистом по тому и по другому. Слушая страшные магические байки, поймала себя на том, что нажёвываю ежевику, как одна моя знакомая поп-корн во время фильма ужасов. Она меня в своё время удивила, купив перед сеансом ведро этого самого поп-корна, которое по объёму было больше, чем её талия, и как-то оно в неё влезло, и её даже не раздуло; я после кино спецом присмотрелась. Так вот, во время фильма ужасов она ела неравномерно: на особо страшных эпизодах начинала нахрустывать чаще раз в шесть — от ужаса. Вот умора) Я бояться забыла, сидя рядом с ней. А потом мы с ней пошли в Макдональдс, и она там ещё гамбургерами закусывала, пока я пила кофеёк. И была стройна, молодец, да)

Ганконер внушал странную смесь ощущений: было весело и страшно в его присутствии. И увлекательно. Не удивляюсь я, что, даже узнав его, бедные девочки попадались. Зачем он это делает — спросить стеснялась. Хоть и можно мне всё. Сама, по ощущению, была далека от мысли увлечься, не говоря уж о влюбиться, но персонаж крайне интересный. Хотя меня-то он соблазнить не пытается, в отличие от этих бедолаг.

— Блодьювидд! Наконец мы нашли тебя! — радостно сообщили гномки, выкатившиеся из-за поворота тропинки.

Оттуда же спустя несколько секунд появилась толпа гномов. И Леголас. Я воззрилась на него, пытаясь понять, помнит ли он что-нибудь из вчерашнего. Не поняла по лицу ничего — холодное, без тени теплоты, и глаза сузил, как будто не ежевичным соком я обляпана, а кровью; заделалась упырём, и он застал меня на месте преступления над свежевыкопанным трупом. Огляделась вокруг, пытаясь понять, что не так. И вправду ведь виноватым упырём себя почувствовала! А за что? Я богиня, мне можно всё)

Ганконер сказал что-то непонятное, по тону насмешливое, и Леголас, удивительным образом, холодно и враждебно ответив что-то ему, в мою сторону оттаял. Сложные у эльфов отношения, мда.

— Кататься на саночках с горки — такая же старинная народная забава гномов, как и гадания на яблочных семечках, — в учтивости принца сквозила насмешка, — возможно, и в ней Блодьювидд пожелает принять участие?

Что ж, просить вылечить Репку Ганконера я передумала; куст с ягодками уже объеден. А тут саночки и армячок тёплый гостеприимными хозяевами уже приготовлен. И я смогу, наверное, прояснить, осталось ли у эльфа что-нибудь в памяти, кроме семечка, которым я залепила ему в лоб.

— Пожелает. Ганконер, спасибо за ягодки и за чудесные истории. Грейся и выздоравливай, — и я радостно поскакала к гномам.