Королевская канарейка (СИ)

123. Лосось

Дыша духами и туманами…

А. Блок

Пока я ела — это было неплохо. Но дальше лосось начал доставлять неудобства. Руки об траву не вытирались, и пришлось сходить к реке и помыть их песочком. И волосы — короткие стали, а всё равно умудрилась потрогать их рыбными руками. Мыться же с головой мне показалось глупостью, уж лучше пахнуть. Проклятый лосось!

Трандуил так и стоял у костра, к реке со мной ходил аранен, и был он напряжён и холодноват — как почти всё время в последние дни, но теперь я понимала, в чём дело. Лук держал в руках, с наложенной стрелой, и молчал отстранённо. Его напряжённость пугала, и я потихоньку проникалась: тёмные валы речной воды, тёмное небо, неприютно задувающий в верхушках елей ветер и эльф, молчаливый, каменно неподвижный, с сумрачной синевой мерцающими в темноте глазами. Свет исходил только от меня — искры радости заставляли светиться, хоть самой радости почти уж и не было. А видимый эффект остался. Боже мой, свечусь, как гнилой пень, пахну рыбой… вот король в походе умерен: лембас и кипяточек.

Придя на полянку, виновато скосилась на него, сияющего всегдашним самодовольством и великолепием, и обошла, встала подальше, с подветренной стороны. Украдкой понюхала руки: они вроде бы не пахли. Не успела облегчённо вздохнуть, как томный запашок копчёной рыбы накатил волной. Интересно, насколько это зловонно для эльфов?

— Долго сидеть не будем, не хочу, чтобы костёр привлекал ненужное внимание. Блодьювидд, ложись, тебе нужно высыпаться, — последнее было сказано с интонацией добрейшей из бабушек и очень диссонировало с образом высокомерного владыки.

Покивала, думая, что да, надо уже закатиться в палатку и собралась по дуге снова обойти высокородных (проклятый лосось, надо будет его выкинуть и больше ни-ни!), но тут заговорил Глоренлин. Ему, похоже, интересно было кашеварить, а кашу сегодня делать не пришлось, и все силы были отданы лесному чаю: туда сыпалось всякое — ягоды, листики, какие-то тёмные сухие кусочки; и сейчас он туда чего-то плеснул из тёмного пузырька.

— Выпей на ночь, как раз дошло, — и, не спрашивая, налил и поднёс, преградив путь.

Всё думая о последствиях нечестивого употребления лосося, к питью я не принюхивалась, и тяпнула махом, чтобы Глоренлин долго рядом не стоял — и тут же забыла обо всём. Пыталась не допить, но он как-то очень ловко придержал чашку за донце, и влил всё, что там было. Опытный целитель, что уж.

Постояла, не дыша — а когда удалось вдохнуть-выдохнуть, воздух был огнём и перцем. Глаза слезились, сказать ничего не могла. Глоренлин, наоборот, был сама любезность и говорливость, и сообщил, что он гномского пойла «Извержение Ородруина» в питьё добавил. Буквально капельку. Но, поскольку в неразбавленном виде там все девяносто градусов, вышло немножко огненно, но это и хорошо, для тепла и сна спокойного.

«Извержение Ородруина» и мысль, что завтра я стану разить рыбным перегаром, разом сделало меня из озябшей женщины женщиной очень горячей. Во всех смыслах.

— Мы договорились… — почти без голоса от возмущения, — что больше никакого наркоза!

— Договаривались только насчёт магии, а тут чистый натуральный продукт! В «Извержение» интересные лекарственные средства добавляют, «слёзы гор» и слизь улиток подземных, великолепно для обеззараживания и заживления ран… а тут ты, и я подумал…

— Да, мысль хорошая, — благостный голос короля заставил призадуматься, стоит ли скандалить.

Рассудив, что лучше сдержаться, таки прошла в палатку — и на входе была поймана за пояс штанов.

— Не надо так пыхтеть, — король уже задирал тунику и прикладывал тёплую ладонь к нижней части спины, — крестец немного болит, да?

Снова покивала и старалась не дышать в его сторону, пока шло лечение. Он выпустил так же неожиданно, как ухватил. Уже залезая, обернулась — против света не понять было, но показалось, что его ноздри насмешливо трепещут. Ожидала мерзкой шуточки, но король смолчал и только послал воздушный поцелуй:

— Спокойной ночи. Усыплять не стану, «Извержение Ородруина» справится.

И они всё-таки захохотали, как гиены, а мне совершенно нечем было крыть — заползла, повертелась на полу, уминая лапник, подложенный под него для мягкости, и укуталась в одеяло, ожидая сна — «Извержение Ородруина» и правда притягивало к земле и делало тело ватным.

Кто-то заботливо с той стороны прикрыл полог палатки, и зыбкий свет костра, видный в щель снизу, тут же пропал — видно, сразу и потушили. Чтобы не привлекать внимания.

Лежала, вытянувшись, и уютно было так, что хотелось немного продлить момент засыпания. Болтаясь на грани сна и яви, услышала тихий разговор: видно, эльфы спать не пошли, в темноте сидели. Ещё немного удивилась, что владыка умеет так по-змеиному шипеть:

— Не сходи с ума, шаман… Этот мост, там только мышиного оркестра с музыкой не хватало! Поберегись, иначе умрёшь раньше, чем сможешь стать достойным противником! Я понимаю, пламя согнёт кого угодно, но уж ты-то всегда был стоек!

Похоже, Глоренлин, слушая, думал о своём и молчал, только чётки потрескивали. Потом всё-таки рассеянно сказал:

— Да, её сила чудовищна… и ведь ни о чём не жалеешь…

— Это да… — владыка невесело усмехнулся.

Установилось молчание, потом приглушённый голос аранена (вернулся, я всё думала, где его по темноте носит) произнёс:

— Он идёт за нами. В зверином обличье. Путает следы, сторожится — но я чувствую его.

Трандуил сквозь зубы выругался на квенья, Глоренлин смолчал.

Утречко было бодрым, с лёгким морозцем и хрустящим ледком. Что удивительно, гнумское пойло оставило после себя ощущение праздника в теле и можжевеловый привкус во рту — ничего страшного. Всё-таки надо больше целителям доверять.

Но лосось давал себя знать. Надо его выкинуть. Подумала, а выкидывать не стала — корзину с торчащим хвостом навьючили уж. Попыталась после завтрака снова отмыть руки в Андуине — сопровождавший Глоренлин сердобольно подал какой-то пахучий стебелёк, посоветовав мыть с ним.

Свеженамытые руки подмерзали, но пахнуть перестали, и я с надеждой поглядела на Трандуила — не возьмёт ли к себе. Он только головой покачал, и я со вздохом пошла к своему оленю. Он тоже вздохнул… гораздо тяжелее, чем я; с пренебрежением так, с нарочитостью — и неохотно опустился. Что-то не складывается у меня с оленями. Впрочем, не сбрасывает, укусить не пытается, команды кое-как слушает — и на том спасибо.

Эльфы были напряжены, лошади шли на хорошей рыси, и было как-то не до разговоров совсем.

Утром на меня упало письмо, и я его снова не поймала, но аранен протянул руку и легко подхватил падающий свиток. Письмо Силакуи подбодрило, и я его читала и перечитывала до полудня; потом глазела на пейзажи — болотистая местность перешла в поля и перелески, и я совершенно не понимала, куда мы едем. По дороге переправились через несколько речушек — наверное, притоков Великого Андуина, на островке посередь которого мы провели ночь. Возникало ощущение, что мы какой-то странный круг делаем, а не вперёд движемся. Глоренлин ехал неподалёку, его тоже в центре кавалькады держали. Вперёд он выезжал только когда мост наморозить требовалось, но уж больше таких представлений не устраивал, это были просто ледяные растрескивавшиеся горбы, по которым кое-как можно было переправиться.

Я бываю проста, но иногда и усложняюсь, и тут поняла, что дело нечисто:

— Мы пытаемся от кого-то скрыться?

— Да, прекрасная. От медвежонка Бьярки. Он преследует нас… я так думаю, что в его предках погулял эльф, и он… узрел пламя. Старейшину Бёдварда мы проверили — он не лгал, говоря, что видит тебя всего лишь человеком.

— Может, он продолжает любопытствовать… говорили же, что маленькие Беорнинги любопытны… — мне не хотелось думать о том, что кто-то, подобный Бёдварду, может видеть меня так, как видят эльфы.

— Получив стрелу в задницу и чуть не померев? Наплевав на запрет старейшины? А тот наверняка запретил! Он видит, — в голосе шамана была холодная неприятная уверенность. — И он полузверь. Обычаи Беорнингов не дали ему никакого понимания культа Богини, и что он себе надумал и что решил — никто не догадается. Понятно только, что он тебя преследует, и ведёт себя при этом, как зверь. Охотится.

Мне очень не понравился тон Глоренлина, его слова и его недоговорки. Страшно вдруг стало. Слабо, непослушными губами возразила:

— Но он же молоденький совсем, медвежонок…

Глоренлин покровительственно, но с эдакой грустной ухмылочкой сообщил, что «медвежонок» — это статус. Социальный. И что туша там может быть похлеще, чем уже встреченный Бёдвард, и что Беорнинги малочувствительны к магии и оружию. Стрелой в глаз его убить можно, но в тот глаз ещё попасть нужно, а в состоянии боевой агрессии Беорнинг становится очень вёртким и очень быстрым. Нет, завалить можно, но есть нюанс: с его дедом ссориться не хочется, поэтому, всё-таки, делается попытка уйти.

И что ехать через владения Беорнингов владыка не хочет ну совсем, поэтому мы движемся обратно к горам: объедем медвежьи угодья через горы, потом свернём, переправимся через Андуин — а уж там и до Пущи рукой подать. В Пуще никакие Беорнинги не страшны.

Говорить на ходу было всё-таки неудобно, и я больше вопросов не задавала, а под конец дня и вовсе только о привале да о еде мечтала.

И нет, лосося не выкинула. Вечером он мне показался очень привлекательным, а запах — что делать, пусть будет.