Проклятие Бессмертных: Король в Белом (книга 4)

Глава 7

Нина

Я чуть не рассмеялась — это была моя первая инстинктивная реакция. Я смотрела на Самира в полном недоумении. Он что, и вправду пытался сейчас надавить на меня?

— Ты шутишь?

Он лишь пожал плечами, будто речь шла о сущем пустяке.

— А почему бы и нет?

— Какой долг она должна тебе? — настороженно спросил Торнеус.

— Я освободил девушку Агну от всех обвинений по просьбе Нины. Взамен она предоставила мне услугу. Я могу затребовать её в любой удобный для меня момент.

— Но какое это имеет отношение к делу? — я покачала головой. Раздражение нарастало всё сильнее. — Мой голос больше ничего не решает.

— Ах, но это не так, — Самир откинулся на спинку стула. Он положил лодыжку на колено и выглядел невероятно довольным собой. — Я торжественно заявляю: я аннулирую нашу с Ниной договорённость. Но только в том случае, если Каел также отстранится от этого суда. Шах и мат, старый друг.

Каел с оглушительным рёвом вскочил со своего трона. Он с такой силой оттолкнул массивное деревянное кресло, что оно проскрежетало по каменному полу. Все остальные невольно отпрянули. Он занёс кулак и с размаху ударил по одной из огромных каменных колонн. От удара содрогнулось всё здание.

— Кто-нибудь, объясните мне, что происходит? — тихо пробормотала я.

— Если я расторгну нашу сделку, дорогая, — Самир немедленно откликнулся на мою мольбу, — то я аннулирую помилование милой Агны. Её свободу отменят немедленно. И эта вознесённая до небес буфетчица предстанет перед судом. Её прежнее признание в покушении на убийство никуда не денется.

Каел в ярости зарычал. Он ударил по колонне своего дома во второй раз.

— Ну и ну, что за страстная реакция, Каел! — Самир рассмеялся. Он безжалостно дразнил могучего владыку. — Неужели ты скажешь, что успел привязаться к этой рыжеволосой? Как мило.

— Оставь его, Самир, — бросила я колдуну. — Это не имеет к делу никакого отношения. Не смей… — я запнулась, не договорив.

Не смей унижать его за то, в чём сам повинен.

Почувствовав моё замешательство, колдун тут же набросился.

— Не смей что, моя дорогая?

— Не смей принижать его лишь за то, что он способен испытывать нечто иное, кроме ненависти, — холодно парировала я.

Самир рассмеялся. Моя ответная колкость искренне его позабавила. Он откинулся на спинку стула.

— Каел просто столкнулся с реальностью. Теперь он должен выбрать между своей новой пассией и местью мне. Как же вышло, что мы оказались в подобной ситуации во второй раз, старый друг? — с насмешкой обратился Самир к Каелу.

Я посмотрела на Каела. Во второй раз? А когда был первый? Чёрт возьми, за их плечами была такая бездна общей истории, что мне было не угнаться. Никогда не угнаться. Каел снова угрожающе зарычал.

— Довольно, Самир, — прошипела Илена.

Каел вернулся к столу. Он грузно опустился в свой трон.

— Ни слова больше. Иначе тебе очень скоро потребуется твой собственный эмпат, — пригрозила она.

Самир хихикнул, но покорно замолчал. Каел пребывал в мрачной задумчивости. Его крупная ладонь прикрывала замаскированное лицо. Он просидел так довольно долго. Наконец опустил руку на подлокотник кресла.

— Госпожа Нина, — обратилась ко мне Илена. — Мы полагаем, что вы не желаете, чтобы Агна понесла наказание за своё преступление. Верно?

— Конечно же, нет.

— Тогда… Каел уступает. Он отстраняется от этого суда. Теперь только вам предстоит судить Самира за преступление. За убийство вашего друга Гриши.

— Это глупо, — вырвалось у меня. — Это просто абсурд!

Никто не стал со мной спорить. Похоже, Самир загнал нас обоих в безупречную ловушку. И Каела, и меня.

Каел ранее держал Агну в заточении. Он забрал её, прежде чем Самир взял девушку к себе. Она даже не предстала перед судом. Если бы Каел тут же повернулся и отменил все обвинения, это было бы расценено как фаворитизм. Ну, так оно и было бы на самом деле. Но я была уверена: в ответ прозвучало бы что-то вроде «политика и высшие соображения».

Выходит, Самир выйдет сухим из воды. Я буду вынуждена простить его за это преступление. Я должна буду это сделать. Ведь я же простила Каела за то же самое. И теперь Самир расчистил сцену. Он позаботился о том, чтобы значило только моё мнение.

Вот же сукин сын.

Что же мне делать?— беззвучно спросила я у Горыныча. Змей стал невидим вскоре после нашего прибытия.

Здесь ты сама по себе. Я не дружу с чувствами и политикой. А это — именно они.

Я сжала переносицу. Хотелось, чтобы эта адская головная боль наконец отступила.

— Знаете, что? — во мне закипела ярость. Я почувствовала, как нарастает обида на колдуна. За всю эту унизительную комедию. — Хорошо. Я помилую Самира. Но только при двух условиях.

— О, поведай мне, — прошелестел он. В его голосе зазвучала хищная нотка.

Я сама не знала, откуда во мне взялась такая наглость. Но я была в ярости. А гнев — штука забавная.

— Во-первых, Дому Теней отныне запрещено брать и удерживать пленников. Когда бы то ни было. Всех, кого ты держишь в своей больной камере пыток, нужно немедленно отпустить. Если хочешь продолжать свои извращённые эксперименты — ищи добровольцев.

Самир на мгновение замер. Он едва заметно откинул голову.

— Что ж, согласен. Не так уж сложно найти тех, кто готов мне покориться… — в его голосе прозвучал тяжёлый намёк. Многозначительный. Мне стало одновременно и жарко, и тошно. Я попыталась подавить и то, и другое. Укрылась в своём гневе и просто бросила на него свирепый взгляд.

— И второе? — спросил он. Моё негодование его совершенно не затронуло.

— Ты расскажешь нам всем правду. О том, что тебе было нужно от Влада во время Великой Войны. Ты прямо здесь и сейчас расскажешь, что с ним случилось. И почему ты его убил.

Самир вскочил на ноги. Он сжал кулаки по швам.

— Не смей, — прошипел он. В его голосе зазвучала неподдельная злоба.

— Я не собираюсь всю оставшуюся вечность оглядываться через плечо. И гадать, что ты задумал. Я хочу правды. Не эту ложь про «желание стать Королём Всего», которую ты продолжаешь вдалбливать.

— Тогда я скажу это наедине. Не при них. — Последнее слово он выплюнул с такой ненавистью, что я удивилась. Как ничего в комнате не взорвалось от этой ярости?

— Нет. — Я тоже поднялась. Я уставилась на Самира с высоты ступеней. — Они страдали из-за твоей войны куда больше, чем я. Ты расскажешь всем нам. Раз и навсегда. С чего начался весь этот кошмар.

Самир оскалился. Его пальцы сжались, будто ему хотелось меня придушить.

— А если я откажусь?

— Тогда отправляйся в свою гробницу. И проспи всё это. Лет этак на несколько сотен. — Я оскалилась ему в ответ. — Уверена, я прекрасно справлюсь без твоего присмотра. Буду в полной безопасности. Не беспокойся.

Теперь я просто мстила. Я знала: Самир никогда не согласится оставить меня здесь. Беззащитной и неприкрытой, пока он будет спать в своём склепе. Самир громко, яростно зарычал. Он принялся метаться взад-вперёд перед камином. Отчаянно пытался найти выход из этой ловушки.

Я почувствовала гордость. Я смогла застать его врасплох. Он был прекрасным актёром, но не настолько. Он был в бешенстве. А если он злился — значит, мой ход сработал так, как он не ожидал.

Собравшиеся за столом смотрели на меня со смесью эмоций. От впечатлённости до растерянности. Савва выражал самое странное чувство из всех. Наполовину ярость, наполовину благоговение. Что ж, сойдёт.

— Ну? — спросила я Самира. Впервые я почувствовала нечто вроде высокомерия. — Каков твой выбор?

Самир прекратил метаться. Он схватил стул, на котором сидел. С гневным рёвом он швырнул его в гигантский костёр, пылавший в центре зала. Он стоял к нам спиной. Сжал кулаки. Смотрел, как стул загорается и начинает тлеть.

— Он никогда на это не согласится, — покачал головой Торнеус.

— Хитрый ход, но тщетная попытка, — согласилась Илена. — Он вернётся в свою гробницу.

— Какая жалость, — усмехнулась Элисара. — Я, например, считаю, что мы заслужили право знать, почему он…

— Я хотел королеву.

В зале воцарилась тишина. Её нарушал лишь треск огня. Голос Самира прозвучал тихо и напряжённо. Он по-прежнему стоял спиной к нам. Его тёмные волосы отсвечивали в янтарном свете пламени.

— Я провёл каждый миг своей жизни в одиночестве. Все пять тысяч лет моей жизни я был совершенно один. Я наблюдал, как все мои собратья обретали любовь. Я видел, как она расцветала и увядала. Словно полевые цветы. Но никогда — для меня. Одиночество — мой яд. Спустя столько времени я решил: в это проклятое место никогда не попадёт тот, кто сможет увидеть во мне нечто большее, чем горгулью. Гнилого колдуна. Позорного и опасного безумца. И тогда я решил: если не могу найти спутника, то, как и всегда, возьму дело в свои руки. Я создам себе того, кто сможет полюбить меня. Но это не моё дарование. Не моя сила — творение жизни. Она принадлежала другому. Ибо сны Влада могли создать душу. Или нечто достаточно близкое для моих целей. Если его сны были столь сильны… почему бы не мои?

Его рука в латной перчатке сжалась в тугой комок, пока он продолжал говорить.

— Я знал, что он никогда не согласится помочь мне. Он презирал меня, равно как и все вы. Я не потерпел бы его отказа и его болтовни. Я не потерпел бы позора, если бы моё сокровенное желание стало известно. И я нашёл повод взять его в плен. Я развязал войну. Если вы все погибнете в процессе? Что ж, так тому и быть. Мне нет дела ни до кого из вас. Я взял Влада в заложники. Сначала я просто попросил его помочь мне. Как я и предполагал, он отказался. Заявил, что это невозможно. Что его творения не обладают душой. Я был уверен: он лжёт. И я собирался доказать обратное. Ибо в этом мои таланты были бы как нельзя кстати. Очень и очень кстати. И тогда я обратил на Влада своё ремесло. Я приковал его к своим машинам. Я пытал его. Я выкачал из него все метки. До тех пор, пока на его теле не осталось ничего, кроме тех, что украшали его лицо. Я превратил его в сжимающееся, разбитое, рыдающее существо. Я свёл его с ума. Мне было всё равно. Ибо я получил то, что хотел. Я пришил его силу к своей плоти. Я нанёс бирюзовые метки на свою кожу. Если Влад не желал использовать свою силу для меня, я сделаю это сам. Его сила не могла оставаться во мне вечно. Но мне хватило бы её ненадолго.

Самир замолчал. Сделал долгий, дрожащий вдох и выдох. Впервые его плечи поникли.

— Проще сказать, что я потерпел неудачу. Но с силой сновидца и моей волей я создал невесту. Впервые за свою долгую жизнь я познал радость. В этом мире появилось существо, которое говорило, что любит меня. Она смотрела на меня. И в её глазах разного цвета я видел то, чего желал так долго. Это сработало. Я узнал счастье… но оно было недолгим. То, что я создал, было сломанной вещью. Извращённым и чудовищным гомункулом. Слабым, искажённым, изувеченным. Слишком изуродованным, чтобы жить. Я не сновидец…, и она не была рождена для этого мира. Я держал её на руках, пока она делала свой первый и последний трудный вдох. Она испытывала ужасную боль. Её тело было изувечено и не могло функционировать. Но её страдания были недолгими. И даже тогда она шептала мне о своей любви. Именно в тот миг я понял: у неё не было ни разума, ни души, ни собственного сердца. Лишь любовь ко мне. Я хранил бы её и любил до самого своего последнего вздоха. Если бы она выжила.

Самир взмахнул руками.

— В своём горе я знал лишь ярость. Ибо если я был так близок… значит, Влад мог бы преуспеть. Я обратил свою потерю и свою агонию на уничтоженного короля. Опустошённого, лишённого сущности. Слишком напуганного и опустошённого той агонией, которую я ему причинил, чтобы даже смотреть на меня. Он съёжился, словно побитая собака, когда я выжёг метки с его лица. И вырвал его сердце из груди.

Самир наконец повернулся к нам.

— Вот почему я развязал свою Великую Войну.

Я опустилась в кресло. Смотрела на него в шоке. История, которую он рассказал, заставила меня почувствовать себя одновременно опустошённой и переполненной. Мне хотелось плакать. За Влада. За этот мир. За созданное им чудовище. И за самого Самира. От той боли, что должна жить в человеке, чтобы зайти так далеко. В попытке её остановить.

— Выполнил ли я условия твоего помилования, Королева Глубин? — Самир слегка откинул голову. Огонь отразился в металле его чёрной маски. Его голос был холоден как лёд. Жестокий и злобный.

— Д-да, — слабо выдохнула я.

— Хорошо.

И с этими словами он исчез в клубах чёрного дыма.

Я наклонилась и уронила голову в ладони. Упёрлась локтями в колени. Я слышала, как люди встают и расходятся, но мне было всё равно. Я не хотела ни на кого смотреть. Я не хотела ни с кем разговаривать. Я хотела домой.

Я поднялась, чтобы уйти. С удивлением увидела, что рядом со мной стоит Каел. Илена была рядом с ним. Все остальные уже ушли. Только Золтан и Сайлас остались. Они тихо беседовали у стены.

— Что вам ещё нужно? — мне не удалось скрыть разочарование в голосе.

Каел положил свою руку мне на плечо. От этого жеста я вздрогнула.

— Владыка Каел желает выразить вам своё уважение. Вы его заслужили. Теперь ему ясно, что вы не марионетка колдуна. Ибо то, что вы потребовали с него в уплату, для него хуже казни.

От этого мне не стало легче.

— Спасибо.

— Владыка Каел хотел сказать: он больше не считает вас находящейся под его влиянием. Ему требуется… время. Чтобы обдумать услышанное. — Каел покачал головой. Его движения были странно напряжёнными.

— Да… мне тоже. — Во мне не осталось даже сил радоваться тому, что Каел отказался от своей теории о моём рабстве. Все мои эмоции были заняты попытками осмыслить услышанное.

Каел похлопал меня по плечу и ушёл. На прощание он поднял руку в приветствии Золтану и Сайласу. Те двое явно ждали своей очереди поговорить со мной. Я смиренно вздохнула, когда мужчины в белом подошли ко мне.

— Я не могу. Простите, я правда не могу сейчас, — сказала я, когда они приблизились.

Золтан склонился в почтительном поклоне. Прижал руку к груди.

— Если вы будете нуждаться в нас, вы знаете, где найти. Приходите в собор, если обретёте силы.

Я кивнула. Вздохнула. Изо всех сил попыталась улыбнуться им. Была уверена: это выглядело так же неестественно, как и ощущалось.

— Спасибо.

Мы можем пойти домой теперь?

Думала, ты никогда не спросишь.

И в вихре перьев я исчезла. Всё, чего я хотела, — это стакан чего-нибудь покрепче и кровать.

Я сделала два шага по направлению к своему дому.

— Наконец-то… — чей-то голос прозвучал прямо у моего уха. Чья-то рука обвилась вокруг моей талии. Меня рвануло назад, в тень, и прижало к чьей-то груди. Ладонь закрыла мне рот. Не давала вскрикнуть. Голос у моего лица яростно шипел: — Я хочу с тобой поговорить!

Спиной я узнала эту фигуру — Самир.

Мой дом исчез так же быстро, как и появился. Растворился в клубах чёрного дыма. Когда мы материализовались вновь, он отшвырнул меня от себя. Я пошатнулась и ударилась о стену. Не успев даже сообразить, где нахожусь, он развернул меня. Прижал спиной к поверхности.

Я попыталась ударить его, но он схватил мои запястья своей человеческой рукой. Без малейших усилий он заломил их мне за голову. Наклонился вперёд. Он всегда будет пугать меня. Всегда будет внушать трепет тем, как может нависать надо мной, а металлическая маска поблёскивать в темноте.

И было очевидно, что он в ярости. Его тело было напряжено от гнева. Хватка на запястьях — болезненной.

Мы были в его библиотеке. Взмахом руки он заставил огонь в камине вспыхнуть. Тёмная комната озарилась светом.

— Самир, что ты… — начала я, но он прервал меня. Снова прижал свою металлическую ладонь к моим губам.

— Как ты посмела! — проревел он. Он отнял руку, сжал её в кулак и ударил им по стене у моей головы. Я вздрогнула от удара. А он бил снова и снова. Раскалывал дерево. Он продолжал молотить по стене. Было ясно: он жаждет, чтобы на её месте было моё лицо. Я замерла. Боялась пошевелиться. Боялась, что он передумает и набросится на меня.

Наконец он немного успокоился. Прекратил избивать стену. Вместо этого его когтистая перчатка впилась мне в горло.

— Вот какой стервой ты стала! Какой злобной, мстительной маленькой Пандорой, — прошипел он. Его голос был полон яда и опасности. — Ты хоть представляешь, что ты натворила?

— Ты сам согласился на условия. Мог бы просто…

— И оставить тебя здесь, в этом мире, пока я буду вынужден спать? Оставить тебя на растерзание миру, который уже однажды успешно убил тебя? — Он метался между яростными криками и гневным шипением. — Я так не думаю.

Я дрожала. Я не могла с этим ничего поделать. Я никогда не видела Самира по-настоящему разъярённым. И сейчас я не испытывала радости от этого зрелища.

— Самир… остановись, прошу.

— Нет! — Самир резко отшатнулся от меня. Отступил прочь. Он схватил книгу со стола и швырнул её в стену на другом конце комнаты. Стеклянный графин постигла та же участь. Он разбился о пол. Рассыпался снопом осколков и блёсток.

Было очевидно: всё, чего он жаждал, — это придушить меня. Причинить мне боль. Но вместо этого он уничтожал всё вокруг.

Мне его съесть?

Нет. Нам нужно разобраться с этим самим.

Как скажешь.

Я медленно отошла от стены.

— Ты просто злишься, что я выиграла? Загнала тебя в угол?

— Я «злюсь», — прошипел он. Снова обернулся ко мне. Его когтистая перчатка снова впилась мне в горло. Он сжал её. Я вскрикнула. Мои руки инстинктивно схватились за его запястье. — Потому что ты заставила меня рассказать миру то, о чём я никогда и никому не говорил! Даже чёртову Жрецу не было известно, что произошло в тот день! — Он оттолкнул меня. Я отступила на несколько шагов. — Он знал, зачем я взял Влада в плен. Он знал, что я хотел, чтобы тот создал мне спутницу. Но он не знал… — ярость Самира пошла на убыль.

— О ней.

В одно мгновение его гнев рухнул. Сжался внутрь. На его месте осталась лишь боль. Он снял свою маску. С лёгким стуком поставил её на соседний стол. Выражение его лица было печальным. Полным сожаления и стыда. Его глаза-обсидианы, похожие на разлитые чернила, были наполнены мукой. Умоляли меня о пощаде.

— Я бы рассказал тебе… клянусь, со временем я бы рассказал.

Я содрогнулась от выражения его лица. Я была тому виной. Я сделала робкий шаг в его сторону. Видя, что он не взрывается и не бьёт меня, сделала ещё один.

— Как долго она прожила?

— Минуты. Она испытывала ужасную боль… её тело было изувечено и не могло функционировать. Но её страдания были недолгими.

Слёзы снова закололи мне глаза. И на то было больше одной причины. Мучение на его лице сменилось пустотой. В его голосе звучало отчаяние. А в глазах читалась опустошённость, которую я в нём пробудила. Вернув его к тому воспоминанию. Это убивало меня. Крутило нож в животе сильнее, чем если бы он выместил на мне свою ярость. Как того явно хотел.

— Ты убил Гришу. Ты играл нами, как пешками. Я… прости. Я не должна была заставлять тебя делать это.

— Ты была прекрасна, стрекоза, — Самир печально, скорбно улыбнулся. — Пылающий огонь. Ты была великолепна. Так безупречно обыграть меня… использовать мою собственную потребность защищать тебя, чтобы гарантировать, что я расскажу всю правду? Блестяще. Даже я этого не предвидел. Ты была изумительна в своей ярости. Ты разорвала самоё моё сердце и причинила мне боль, о которой я уже и не думал, что она возможна. Я аплодирую тебе.

— Я не для того…

— Разве нет? Чтобы отомстить мне за убийство твоего друга? Чтобы заставить меня почувствовать то предательство, что почувствовала ты той ночью?

— Я… но… — я запнулась и замолчала.

Нет. Именно для этого я это и сделала. Он был прав. Я хотела, чтобы он заплатил за содеянное. Расплата и месть — одно и то же действие под разными именами.

Всё, чего я хотела сейчас, — это извиниться. За то, что выставила его на всеобщее обозрение. За то, что причинила ему боль. Пустое выражение на его бледных чертах сжало моё сердце так, что, казалось, оно вот-вот остановится.

— Я заслуживаю твоей ненависти. Если бы она выжила, я бы хранил её. — Самир сделал судорожный вдох, будто вот-вот разрыдается. Он опустил голову. Тёмные волосы скрыли его лицо. Он поднял свою закованную в латы руку и прижал её к груди. — Она была безумна. Бездушна и пуста. Она знала лишь одну вещь — любовь ко мне. Я лелеял бы её до конца своих дней. Ни одно существо, способное любить меня, не должно называть этот мир своим домом. В конце концов, кто-то должен был умереть за мою боль. Влад был логичным выбором.

Я услышала тихий звук. Кап-кап об пол. Глянув вниз, я увидела капли крови у его ног. Он взял лезвия своей перчатки и вонзил их в собственную грудь.

Мгновенно, не раздумывая, я подошла к нему. Повернула его к себе и отдернула его руку от сердца.

— Глупый человек, — отчитала я его. Приложила ладонь к ране. Тёмная одежда почти не пропиталась кровью. — Зачем ты это сделал?

Я развязала его галстук и расстегнула рубашку настолько, чтобы раздвинуть ткань и увидеть повреждения. Кровь сочилась из трёх глубоких порезов на его бледной коже. Три вонзённых лезвия. Я вытащила его носовой платок из кармана пиджака. Прижала к ране. Это было глупо. Она заживёт. Но от привычек трудно избавиться.

— Я винил Влада в своём провале. Я был одинок. Я был одинок всю свою проклятую жизнь. Все остальные находят любовь, когда пожелают. Они могут найти того, кто разглядит ценность их души. Никто никогда не одаривал меня таким даром.

— Я спрашиваю, зачем ты поранил себя, — проворчала я.

— А. — Он надолго замолчал и испустил усталый вздох. Он сделал движение, чтобы отойти от меня, но я покачала головой. Положила другую руку ему на бок. Притянула его обратно.

— И всё это — из-за того, что ты был одинок. — Я почувствовала, как моё сердце разрывается пополам. Боль была физической. Он страдал и заставлял страдать других. Лишь бы положить конец этой пустоте. — Почему ты не рассказал мне раньше?

— Это слабость, которую я не люблю признавать. Проще притворяться, что истории обо мне правдивы. Что я — всего лишь бездушное чудовище на лике этого мира. — Самир слегка откинул голову, и смотрел на меня сверху вниз. На то, как я прижимаю платок к его груди. — И зачем бы я стал рассказывать этим никчёмным, идиотским негодяям об истерзанном, изувеченном трупе, который я создал? В попытке заполнить пустоту, что пожирает меня.

— Я не спрашивала, почему ты не рассказал другим. Я спросила, почему ты не рассказал мне.

— Я не хотел пугать тебя. Я не хотел, чтобы ты так мало думала обо мне. Полагаю, мне нравилось, что ты смотришь на меня иначе, чем все остальные. Я не хотел, чтобы ты решила: моё отчаяние — единственная причина, по которой я… — Самир замолчал. Покачал головой и начал фразу заново. — Я не хотел, чтобы ты поверила, что люблю тебя лишь как ответ на своё одиночество.

На мгновение, я задумалась. Слабо кивнула. В этом был свой странный смысл. Узнай я всю историю раньше — о том, как долго он шёл к своей цели и на какие глубины опускался, — я бы, возможно, бросилась прочь сломя голову в ту же секунду, как он признался в своих чувствах.

Это не отменяло того, что он пытался уничтожить всех и вся. Лишь бы не быть одним. Для этого требовалось особое безумие. Но вот я. Перевязывающая рану на груди этого самого человека.

— Как долго должен страдать человек, чтобы в итоге попытаться уничтожить мир? Лишь бы только не быть больше в одиночестве.

— Примерно три тысячи пятьсот лет. Если тебе угодно знать точную цифру, — съязвил он.

— Это был риторический вопрос.

— Я в курсе. Но у меня есть буквальный ответ. Так почему бы его не озвучить?

Я, не убирая руки с его раны, попыталась сдержать смех над его сухим замечанием. Глядя вверх на его острые, прекрасные и скорбные черты, я видела в них ту боль, что скрывалась за его саркастичной репликой.

— Скажи мне, что это правда. Скажи, что ты не лжёшь мне. Пообещай, что за всем этим не стоит ещё какая-то схема. Другая причина, — почти взмолилась я. Я не переживу, если это окажется очередной его игрой.

Он нежно провёл тыльной стороной пальца по моей щеке.

— Обещаю. — Это прозвучало так тихо, что я скорее почувствовала это как вибрацию в его груди. Нежели я услышала? — Я не могу лгать тебе. Никогда не смогу.

Когда я потянула его вниз, чтобы поцеловать, он обнял меня. Прижал к себе. Чёрт побери этого человека. Чёрт побери этого дьявольского, злого, прекрасного человека. Я углубила поцелуй. Мысленно умоляла Гришу, где бы он ни был, простить меня.

— Самир… — прошептала я, прерывая поцелуй. — Я люблю тебя.