Глава 30

Август 1003 г. Домик этелинга неподалеку от дельты реки Оттер, графство Девоншир


— Мы не можем здесь оставаться, — услышала Эмма слова, произнесенные шепотом у ее уха, понимая, что это правда, но все же от них отмахиваясь.

Она повернулась лицом к Этельстану и прильнула к его губам, а их ноги распутно сплелись под льняным покрывалом.

— Неужели мы не можем побыть здесь еще одну ночь? — взмолилась она.

Забыв о существовании времени, они посвятили любви несколько дневных часов, и ей хотелось еще. Никто не догадывался, где она находится, никто даже не знал, жива ли она. Если она еще немного задержится, ни перед кем, кроме самой себя, ей за это отвечать не придется.

Но, едва об этом подумав, Эмма уже знала, что их время подошло к концу и что есть другие, перед кем она должна будет ответить. Нежно смахнув локон с ее лица, Этельстан поцеловал ее. Так недолго длились их объятия, а потом он мягко от нее отстранился и сел на кровати.

— Нам нужны люди, оружие и надежное убежище, — сказал он. — Поедем, думаю, в Сомерсет, в Уотчет.

Он нахмурил лоб, и Эмма поняла, что его мысли унеслись далеко от нее.

— Укрепления там в хорошем состоянии, — продолжил Этельстан. — Там мы можем собрать войско.

Она тоже села и озадаченно на него посмотрела. Ее начинали терзать смутные подозрения.

— Войско? — спросила она. — Ты что, собираешься повести армию против Свена? Ты думаешь, что он не пойдет на восток, вдоль побережья?

Этельстан засмеялся, и в этом грубом хохоте совершенно отсутствовало веселье.

— Мне нет дела до того, чем сейчас занят Свен. Он может жечь и грабить, где ему заблагорассудится. Пусть мой отец велит своим элдорменам бросить против викингов те силы, которые они смогут собрать, и остановить их, если сумеют.

Пристально глядя на Эмму, он протянул руку и погладил большим пальцем ее по щеке.

— У армии, которую я возглавлю, будут совершенно иные цели.

С возрастающим чувством тревоги она поймала его руку.

— Что ты задумал? — потребовала она ответа.

Он снова прикоснулся к ее губам своими.

— Я — старший из этелингов и наследник короля, который, к сожалению, не в состоянии защитить свою страну. Сама королева разделила со мной постель, возможно, даже понесла от меня ребенка.

Этельстан нежно погладил ее мягкий живот, но его отсутствующий взгляд говорил о том, что мысли его далеко и он видит перед собой нечто недоступное ее взору.

— Если я потребую у отца освободить престол, лорды западных графств меня поддержат. Полагаю, за ними последуют и другие.

Эмма глядела на него, ошеломленная тем, что в его голове могла созреть подобная идея.

Но значит, и она в этом виновна. У него не возникло бы столь амбициозного стремления, если бы между ними не произошло то, что произошло под покрывалом, до сих пор их объединяющим. Она отдала ему свое тело, свою любовь, полагая, что за этот грех отвечать будет лишь она одна. Ей следовало бы знать с самого начала, что он этим не удовлетворится. Он вознамерился захватить корону и полагает, что, поскольку он имеет Эмму на своей стороне, ему осталось лишь протянуть руку и взять ее.

Пока она подыскивала слова, чтобы выразить свой ужас, Этельстан взял ее ладонь в свою руку.

— Не бойся, Эмма, — сказал он. — Я найду для тебя пристанище, где ты будешь под надежной защитой, где ни Свен, ни мой отец тебя не тронут. А потом, когда я взойду на престол в Винчестере, ты воссядешь рядом со мной.

Отдернув ладонь, она обхватила себя руками, дрожа не от холода, а от страха, который, как ей казалось, леденил ее тело изнутри.

— Ты и вправду это сделаешь? — промолвила Эмма, стараясь придать своему голосу спокойствие, которого она вовсе не испытывала. — Ты бросишь вызов отцу, ты готов вашей междоусобицей привести королевство на грань катастрофы?

Этельстан хотел что-то сказать, но она ему не позволила, так как теперь перед ее глазами одна другую сменяли ужасающие картины возможного будущего.

— Нет, выслушай меня! Неужели ты не понимаешь, к чему это может привести? Даже если ты победишь в этом предательском противостоянии, что дальше? Ты готов запятнать руки кровью своего отца? Думаешь, витенагемот провозгласит тебя королем, если епископы объявят тебя убийцей?

— Я ничего не говорил об убийстве! — отмахнулся он от ее доводов. — До этого дело не дойдет.

— Только этим и может все закончиться! Даже если твой отец потерпит поражение в тысяче сражений с тобой, он никогда не отступится и не склонит перед тобой голову! Кто из королей твоего рода так поступал? Вы, как два оленя в лесу, когда молодой самец бросает вызов старому, сойдетесь в смертельной схватке за верховенство. И на поддержку кого из тэнов ты надеешься в своих притязаниях на королевский престол? Элдорменов, которые обязаны всеми своими владениями и властью твоему отцу? Своих братьев, обязанных ему своими жизнями? Все они связаны клятвой, данной твоему отцу, Этельстан, не тебе! — Обхватив его лицо ладонями, она посмотрела ему в глаза твердым взглядом. — И я тоже связана клятвами с ним, а не с тобой, — спокойно сказала она.

Этельстан взял ее за руки и отвел их от своего лица.

— Ты сегодня нарушила одну из них, о моя королева, — заметил он холодным тоном.

Эмма читала на его лице, как гнев, отчаяние и страсть боролись в его сердце, и она осознала, каким безрассудством было с ее стороны приехать сюда с ним. Их судьбы были подобны двум рекам, несущим воды в одну и ту же сторону параллельно друг другу, — им не суждено встретиться и слиться в единый поток. Но не в ее власти было исправить то, что было сделано, как он сам ей недавно сказал. Они были близки, и она этого изменить уже не могла. Теперь она должна попытаться исправить хотя бы будущее.

— Твой упрек справедлив, — сказала она, освобождая руки, чтобы подхватить свою сорочку, лежавшую возле подушки.

Сбросив с себя покрывало, она встала с низкой кровати и, повернувшись к нему спиной, принялась одеваться. Правда, унять дрожь во всем теле Эмме было не под силу. Тот пожар междоусобицы, в который Этельстан хотел ввергнуть все королевство, ужасал ее больше, чем угроза, которую являл собой Свен Вилобородый.

— Я не пытаюсь тебя упрекать, — сказал он полным боли голосом. — Ради бога, Эмма!

Полуодетая, она обошла кровать, встав перед ним. Теперь она хладнокровно взяла себя в руки, ибо слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволить себе сделать неверный шаг.

— Я свершила смертный грех, — сказала она, — и я готова его искупить. Я приму любое наказание, посланное мне Богом, но не стану усугублять свой грех, поощряя тебя в твоем безумии. Вся Англия содрогнется от ужасающих бед, если ты не отступишься от своих замыслов.

Она упала перед ним на колени и взяла его за руки.

— Умоляю тебя, Этельстан, не преступай клятву, данную тобою отцу. Ты — наследник Этельреда и однажды, бесспорно, будешь коронован и станешь править Англией. Но пока твое время еще не пришло. Ты должен быть терпелив. Молю тебя, жди.

Сжав ее ладони в своих, он смотрел на нее сверху вниз с такой нежностью, что она едва не заплакала.

— И, если я сделаю так, как ты просишь, — сказал он столь рассудительно и трезво, будто выступал на королевском совете, — если я стану ждать, когда мне достанется корона, могу ли я быть уверен в том, что вообще когда-либо ее получу? Сейчас викинги пускают нам кровь. Все будет так же, как во дни короля Альфреда, когда год за годом летние ветры, как чуму, приносили на нашу землю драккары, полные пиратов. Деревни будут разорены, плодородные поля вытоптаны, тучные стада уничтожены. Даже великий Альфред не в силах был воспрепятствовать грабежу, пока не подкупил их землями для поселения. Но мой отец — не Альфред! У него нет ничего, чем он мог бы умилостивить Свена Вилобородого.

Он покачал головой, а ее глаза снова наполнились слезами, ведь он был прав насчет своего отца, насчет викингов, прав во всем, за исключением способа, которым он намеревался избавить королевство от этих бед.

— И ты собираешься усугубить страдание твоего народа, заставив его выбирать между отцом и сыном, заставив людей калечить и убивать друг друга, собираешься опустошить страну собственной армией, которая для своего пропитания отберет у людей все то, что не успели расхитить викинги? Сколько достойных людей поляжет от меча? Сколько женщин и детей умрут от голода из-за того, что ты восстал против собственного отца?

Ее слова, словно уколы острых стрел, заставили его вскочить с кровати. Отбросив ее молящие руки, он прошагал мимо нее и, наполнив кубок вином, осушил его залпом. Ее слепая преданность его отцу приводила Этельстана в ярость. Зол он был и на себя, за то, что посвятил ее в свой план, который только начал складываться у него в уме. Ему следовало просто отвезти ее в какую-либо крепость и держать ее там до тех пор, когда все будет окончено. Такое обращение не было чем-то новым для королей, в том числе в Уэссексе, и неважно, была ли выбрана в невесты девушка, замужняя женщина или монахиня. И в таком поведении были свои преимущества. Даже Эмма не усомнилась бы в его справедливости, если бы за его спиной стояла армия, а голову венчала корона.

Но почему она сейчас этого не понимает? Он знал, она его любит. Разве она не отдалась ему, отбросив ту холодную сдержанность, которая так долго их разделяла? Для него их соитие явилось не завершением, но началом, новым союзом, разрывающим все предыдущие связи.

Однако Эмма, судя по всему, смотрела на это иначе. Он поставил свой кубок и принялся надевать рубаху и штаны.

— И что же мне, по-твоему, делать, — спросил он натянуто, — пока я буду ждать своего часа?

Она поднялась, но не сделала ни шагу, чтобы сократить зияющую между ними пропасть.

— Мне нет нужды тебе говорить это, Этельстан, — мягко промолвила Эмма. — Ты и сам уже знаешь.

— Да, знаю, — едко ухмыльнулся он, превращая свою сдерживаемую до сих пор бессильную злость в ядовитый сарказм. — Разве я не делаю это вот уже два года? Моя роль — послушно сидеть у престола своего отца и смотреть, как он уводит в спальню женщину, которую я люблю. А потом я развлекаюсь тем, что представляю, как он лапает и тискает ее белую грудь, а его отвердевший член нежно лобзает…

— Прекрати!

В ее пристальном взгляде, обращенном на него, не было стыда, на что он рассчитывал, но был гнев.

— С тебя хватит, да, моя королева? — Налив себе вина, он поднял кубок, салютуя ей. — Ну так и с меня тоже.

Осушив кубок, Этельстан швырнул его на пол, но этим его ярость не исчерпалась.

— Твой гнев неуместен, Этельстан, — сказала она ледяным тоном. — Ни ты, ни я не вольны повлиять на разделяющую нас судьбу. Взяв меня в жены, твой отец ни на что, принадлежащее тебе, не покусился. Но Свен лишит тебя всего, если ты ему позволишь. Он — твой истинный враг. Стань правой рукой отца в борьбе с викингами, Этельстан, и ты завоюешь право на престол.

Их спор пошел по второму кругу. Она не желала признать того, что Этельред не доверяет никому, кроме себя.

— Мой отец меня не слушает! — прокричал он, с ожесточенной четкостью произнося каждое слово, как будто он мог заставить ее понять и принять сказанное им и покончить наконец с этим. — Он обращается со мной, как с ребенком!

— Твой отец, — мягко возразила она, — тебя боится.

Вздрогнув от услышанного, он пристально на нее посмотрел. Его удивление, видимо, было написано на лице, так как она медленно кивнула.

— Твой отец получил корону после убийства его брата. Думаешь, он не боится, что Бог его покарает? Ты чувствуешь тьму у него на сердце, вижу ее и я. Он не может спать, Этельстан! Он боится за свою жизнь и поэтому боится даже тебя. — Она горько засмеялась, и смех ее был подобен рыданию. — И, если судить по тому, что ты мне сегодня сказал, он правильно делает, что боится. Но я и сейчас не верю в то, что ты способен на такое предательство. Ты можешь осуждать отца в глубине своего сердца, можешь даже презирать его, но руку на него ты не поднимешь. Любимый мой, невзирая на свой гнев, ты должен убедить его, что не преступишь данной ему клятвы. Неужели ты не видишь, что он, наверное, проверяет тебя, желая убедиться, что ты достоин его доверия?

— Ты бредишь, Эмма, — сказал он, взъерошив свои волосы пятерней.

Она ведь женщина, нормандка. Что она может знать о том, что происходит в изощренном уме его отца?

— Тебе кажется, что мой отец мудр, дальновиден и хитер, а не тщеславен, распутен и жесток.

— В твоем отце есть все это, мой милый.

Он едва не расхохотался, но она продолжала:

— Посуди сам, Этельстан. Ты уже член его совета. Ты показал отвагу и преданность, когда в прошлом году заслонил его от лезвия викинга, завоевав его благосклонность. И что же ты делаешь дальше? Ты отчитываешь его за его действия в день святого Брайса. Да, правота была на твоей стороне, но ты выбрал для этого неудачное время и слова. — Эмма грустно улыбнулась. — Боюсь, я вела себя не лучше. Тогда я еще плохо его знала и высказала свои мысли прямо, без всякой дипломатии.

Он заметил тень страдания, промелькнувшую в ее глазах. Если она откровенно говорила с его отцом, то Этельред наверняка ее за это покарал. «Еще одно темное пятно легло на душу отца», — подумал Этельстан, но Эмма еще не закончила.

— Потом на глазах всего двора, ни с кем не посоветовавшись, ты учил его, как вести себя со Свеном. Да, мне рассказали об этом. Ты унизил его перед всеми. И после того, как он тебя отчитал, ты развернулся и удалился, не получив его разрешения. Странно ли, Этельстан, что после всего он относится к тебе с опаской и недоверием?

— Допустим, ты права, — спросил он, — как я тогда смогу изменить его мнение о себе?

— Уж точно не силой оружия, — сказала Эмма спокойно, подойдя к нему и положив руку ему на плечо.

— И не тем, что соблазнил его жену?

Этельстан привлек ее к себе, и она обхватила его шею. На секунду они прижались друг к другу. На секунду она снова принадлежала ему.

— Если я сделаю так, как ты говоришь, Эмма, — прошептал он ей на ухо, — если буду исполнять роль хорошего сына, склоняя голову перед волей отца, что тогда будет с нами?

Она отступила на шаг и взглянула на него глазами, в которых блеснули непролитые слезы.

— Какую бы роль ты ни принял, Этельстан, нас не будет.

Эмма выскользнула бы из его объятий, но он не хотел ее выпускать.

— А если ты уже понесла, что тогда?

Она промолчала, но ответ Этельстан прочел в ее глазах. Тогда он ее отпустил, и она стремительно от него отвернулась.

— Я должна вернуться в Винчестер как можно быстрее. Тем более если я понесла.

Ей нужно, чтобы член Этельреда оказался между ее ног, и, если у нее будет ребенок, все подумают, что он от Этельреда.

Этельстану так захотелось схватить ее и встряхнуть, что он не решился подойти к ней ближе, ведь он — не его отец, и ему не доставит удовольствия причинять ей боль. Он хотел, чтобы Эмма пришла к нему по собственной воле, вложила в его ладони свои и отдала ему свои тело и душу. Но он знал, что она не может, так как уже отдала себя другому.

И тогда перед Этельстаном открылась вся полнота правды о себе самом: ему не так нужна была корона отца, как его женщина. Но Эмма ясно дала ему понять, что, пока жив его отец, она не будет ему принадлежать.

Загрузка...