Корона для миледи

Глава 35

Сентябрь 1003 г. Поместье Альдеборн, графство Нортгемптоншир

Именно элдормен Эльфхельм принес весть о разграблении Дорчестера, Уилтона и Солсбери своим сыновьям и дочери в Нортгемптоншир. Эльгива наблюдала за приездом отца, стоя в дверях большого зала. Вульф стоял справа от нее, а старший брат — Уфгет — слева. Осенний день выдался прохладным. Она протянула положенную при встрече чашу эля отцу, который, спешившись, подошел к ступеням крыльца.

Она не видела его с весны и теперь была поражена тем, как он постарел. Действительно ли ее отец так состарился, гадала она, или это обострились ее чувства? С тех пор как ей явился белый олень, все словно стало другим — более старым, темным, даже страшным. Было ли это даром того призрачного оленя? Если да, то она с радостью бы его вернула.

Эльгива распорядилась, чтобы накрыли стол, и, когда отец сел подкрепиться мясом и элем, все трое его детей стали внимательно его слушать.

— Это значит, — заключила Эльгива, выслушав рассказ отца о внезапной болезни Эльфрика и отступлении английской армии, — что викинги навсегда покинули наш берег?

С тех пор как она вернулась из Эксетера, братья держали ее взаперти внутри частокола, опасаясь датских пиратов. Всякий раз, когда Эльгива выходила за пределы ограды, чтобы съездить в соседний Нортгемптон или поохотиться в их собственных лесных угодьях, ее сопровождала вооруженная охрана и непременно один из братьев. Братья ей уже надоели до смерти.

— Это значит только то, что они покинули наш берег. Пока, — ответил отец. — Тот, кто думает, что они исчезли навсегда, — либо мечтатель, либо полный дурак.

— И к какой категории вы отнесете нашего любезного короля? — спросил его Уфгет.

Протянув свою кружку Эльгиве, он жестом приказал наполнить ее элем вновь, как будто она была всего лишь служанкой. Ее бесили заносчивые манеры старшего брата, хотя справедливости ради нужно отметить, что так же он себя вел и со всеми прочими женщинами. Как будто смысл существования всего женского рода заключался лишь в том, чтобы ему прислуживать. Она налила в кружку эля, но при этом беззвучно выругалась.

Уфгет, откинувшись на спинку стула с полной до краев кружкой, ожидал ответа отца на свою колкость.

— Этельред и мечтатель, и дурак, как ты сам знаешь, — проворчал его отец. — Первый раз ты это увидел два года назад в Камберленде, не так ли? Тогда флот попал в шторм и не смог в назначенное время встретиться с сухопутными войсками, и вся кампания потерпела крах. Она вылилась в пустую трату средств и времени, и все потому, что у Этельреда нет ни дальновидности, чтобы предусмотреть возможные препятствия, ни ума, чтобы к ним подготовиться. А из-за его невероятного невезения постоянно что-нибудь идет не по плану, и в результате — катастрофа. Это повторяется раз за разом. Случай под Уилтоном лишь свежайший тому пример. Не приходится удивляться, что наш король не стремится воевать. Вместо этого он молится, рыдает и мечтает, что все закончится благополучно. Но он не может своими мечтами прогнать викингов. Следующим летом они снова на нас нападут, в этом нет никаких сомнений. Вопрос лишь в том — где.

— Они ведь не нападут на нас здесь, правда? — спросила Эльгива.

Ей хотелось, чтобы ее страхи развеяли. Но, даже если они и придут, поднявшись по реке Нэн из бухты Уош, или по суше двинутся на север из Уэссекса, обязательно зажгут сигнальные костры. У них будет время сбежать.

— Не бойся, — уверил ее отец. — Нигде поблизости они не нападут.

Эльгива заметила, как отец переглянулся с Уфгетом, так быстро, что она даже засомневалась, было ли это в действительности.

— Вы так в этом уверены, милорд, — сказал Вульф.

Отец пожал плечами.

— Свен не станет заходить так далеко в глубь суши, если только он не безумец или если он не готов бросить вызов Этельреду, претендуя на владение всем королевством. Он не сумасшедший, и я не думаю, что у него хватит кораблей и воинов, чтобы захватить всю Англию.

Эльгива потрясенно на него уставилась.

— Вы полагаете, он этого желает? — спросила она. — Вы полагаете, он хочет сесть на трон Англии, помимо Дании и Норвегии?

Эта мысль ее ужаснула. Если это правда, то спрятаться от бойни будет негде. В королевстве не останется безопасного уголка. Боже милостивый, отец, скорее всего, для ее же блага запрет ее в каком-нибудь монастыре, где она и сойдет с ума.

Отец пренебрежительно махнул рукой.

— Не утруждай свою голову этим, дочь моя, — ответил он. — Я вместе с твоими братьями позабочусь о твоей безопасности, что бы ни случилось.

Эльгива фыркнула.

— Мои братья заботятся обо мне уже несколько недель кряду, и я нахожу это невыносимо скучным. Надеюсь, викинги останутся у себя дома. Буду молиться, чтоб их флот, если Вилобородый снова задумает отправиться к нашим берегам, исчез в налетевшем шторме.

— Ты уж нас извини, Эльгива, — сказал Вульф, — если мы не станем уповать на то, что твои призывы будут услышаны. По моим наблюдениям, ты не очень-то усердна в своих мольбах.

Эльгива ничего ему не ответила. Она в действительности не верила в силу молитвы. Какое Богу дело до того, что смертные вытворяют друг с другом? Едва ли то, что происходит в этом мире — плохое ли, хорошее, — как-то его касается. И разве не одному и тому же Богу молятся все христиане? Неужели от Всевышнего ожидают, что он примет сторону той или иной воюющей армии, карая и милуя в зависимости от количества вознесенным Небесам молитв? Такое представление о Боге мог выдумать лишь какой-нибудь самонадеянный мужчина, наподобие ее брата Уфгета, который уже основал аббатство с одной-единственной целью — чтобы там молились во спасение его бессмертной души. Видимо, он уверовал в то, что это обеспечит ему место в Царстве Небесном при том, что на земле он будет нарушать все десять заповедей.

Сама Эльгива совершенно не стремилась попасть в рай. Сейчас она намного сильнее стремилась узнать, что происходит теперь, когда опасность со стороны викингов миновала, во дворце Этельреда.

— Что слышно о королеве? — спросила она отца. — Она спрашивала обо мне?

— Она была весьма рада узнать о твоем благополучном побеге из Эксетера, — ответил ей отец. — Она думала, что ты погибла.

Он обратил требовательный взгляд на Вульфа.

— Я хочу узнать больше о событиях того дня, — сказал он. — Жду от тебя исчерпывающего отчета.

Тон его был ледяным, и Эльгива сейчас не завидовала своему брату. Ему придется признаться, что он задержался, развлекаясь со своей потаскухой. Впрочем, это его проблемы.

— Велела королева мне явиться? — поинтересовалась она у отца. — Я должна вернуться ко двору?

Ей страстно хотелось вернуться в Винчестер, убраться прочь от удушающей скуки отцовского поместья. Она могла поклясться, что сам замок с каждым днем понемногу становится все теснее.

— Королева не велела тебе явиться, — сказал он. — И, по правде сказать, там сейчас мало интересного для тебя. Леди Эмма скорбит о тех, кто погиб в Эксетере. В ее свите сейчас совсем мало женщин, поскольку больше она не может себе позволить. Ее доходы резко сократились из-за того, что армия Свена разграбила и сожгла ее землевладения в Эксетере. Ходят слухи, что она обратилась к своему брату Ричарду, прося о финансовой помощи. Более того, она лишилась благосклонности короля. Он обращается с ней с холодной вежливостью и не позволяет ей присутствовать на заседаниях своего совета.

Эльгива задумчиво теребила маленькую ложечку для соли. Если Эмма вновь наскучила Этельреду, значит, ее возвращение ко двору становится еще более желательным. Она может влиять на короля так, как ее отцу никогда не удастся. К тому же там будут этелинги, а она не оставляла надежды проникнуть в постель к Экберту.

Решительно сложив руки перед собой на столе, Эльгива подалась вперед.

— У меня нет больше сил жить вдали от двора, — сказала она отцу. — Если у королевы не найдется для меня места в ее свите, дом брата в Винчестере меня вполне устроит. Вы ведь наверняка будете с королем праздновать святки, и я смогла бы…

— Меня не будет при дворе короля на святки, — прервал ее отец. — Естественно, он хотел бы, чтобы я был там. Он хочет, чтобы все элдормены были возле него, но я и так все лето ходил перед ним на задних лапках и не вижу необходимости продолжать это делать еще и зимой. Он пропускает мои советы мимо ушей, и я не намерен тратить время дальше.

— Тогда тем более мне нужно вернуться в Винчестер, — настаивала Эльгива. — Король оказывал покровительство мне в прошлом, и я, может быть…

— Ты, девочка моя, — прорычал Эльфхельм и, перегнувшись через стол, схватил ее за руку так сильно, что она вскрикнула от боли и обиды, — отныне не будешь так щедра в своей благодарности за покровительство короля. Мне хорошо известно, как именно тебе покровительствовал король, и как ты, будто сучка в период течки, его поощряла. Возможно, я изменю свое отношение, когда это будет выгодно, но пока нам это ничего не принесло, и я положу этому конец. Я об этом сам позабочусь! Твоей старухи няни больше нет, чтобы сводничать для тебя, а меня провести тебе так легко не удастся.

Он отшвырнул ее руку, и Эльгива, сморщившись, стала растирать запястье. Пока отец делал долгий глоток эля из своей кружки, а затем обтирал рот тыльной стороной ладони, все хранили молчание.

— В любом случае, король не будет с тобой путаться, — сказал он, отрыгнув. — Епископы крепко в него вцепились и смогли его убедить в том, что целомудренный правитель скорее получит благословение свыше. Королева — единственная женщина, чью спальню он теперь посещает.

— Помнится, вы говорили, что он прохладно к ней относится, — проворчала Эльгива.

— Да, прохладно, — прорычал он. — Но это не мешает ему ее трахать. Он ненавидел свою первую жену, но при этом прижил от нее дюжину детей. Боже сохрани, чтобы и эта оказалось такой же плодовитой.

— Король не будет жить вечно, — сказал Вульф. — Нам следует втираться в доверие к его сыновьям.

Эльгива считала эту мысль правильной, но поостереглась сейчас высказывать свое мнение вслух. Отец напился и уже был далеко не в том состоянии, когда его можно склонить на свою сторону ласковыми словами и улыбками. Сейчас она могла лишь сидеть и слушать в надежде, что узнает что-нибудь для себя полезное.

— Король держит расходы своих старших сыновей в собственных руках, — заплетающимся языком проговорил Эльфхельм, тупо глядя в свою кружку с элем. — Он взял их поместья и доходы под собственное управление, и даже более того — его шпионы следят за ними. Теперь они и шагу ступить не могут, чтобы король об этом не узнал.

— Значит, он подозревает их в измене? — удивленно спросил Уфгет.

Эльфхельм хохотнул.

— А кого он не подозревает? Пока, — сказал он, протыкая ножом очередной ломоть мяса, — мы будем терпеливо ждать. Мы будем наблюдать и слушать. Ты… — он ткнул ножом в сторону Уфгета, — поедешь на святки в Йорвик. Там нужно будет уладить кое-какие дела. А ты… — Эльфхельм указал ножом на Вульфа, — останешься здесь, со мной, и мы вместе будем охранять наше самое ценное имущество.

Затем Эльгива увидела, что нож отца устремился в ее сторону.

— А ты будешь вести тихий и уединенный образ жизни. И радуйся, что тебе не приходится считать каждый пенни, как королеве Этельреда. И если я поймаю тебя на заигрываниях с любым мужчиной, неважно, с кем именно, я собственноручно обрею тебе голову и одену во власяницу.

Эльгива в ужасе на него вытаращилась.

— Чем я заслужила такую участь? — вскрикнула она.

— Меня заботит лишь то, что ты должна делать, — ответил ей отец. — И я не позволю тебе сделать ничего такого, что может расстроить мои планы. Теперь отправляйся в свои покои. Мне нужно кое-что обсудить с сыновьями.

Он пьяно махнул ножом на дверь, но Эльгива не пошевелилась. Она ощущала, как ей в голову яростным штормом бросается кровь, сметая всякие остатки осторожности.

— Нет, отец, у меня есть кое-какие вопросы, которые мне нужно обсудить с вами, — прошипела она, наклоняясь над столом. — Я хочу знать, как вы использовали вести о королеве, которые я вам поставляла во время той проклятой поездки по Уэссексу. Я хочу знать, о чем мой брат разговаривал с датским головорезом в переулке Эксетера. Но больше всего я хочу знать, какое будущее вы мне предопределили без моего ведома.

Эльфхельм застыл с открытым ртом, и мясной сок стекал ему на бороду. Но сильный удар по лицу она получила от своего брата Уфгета. Пока она не опомнилась, он схватил ее за руку и стащил со скамьи.

— Ты слишком много болтаешь языком, девочка, — рыкнул он, — и вообще много себе позволяешь! — Уфгет тряхнул ее с такой силой, что у нее все поплыло перед глазами. — На этот раз ты зашла слишком далеко. Ты закроешь рот и будешь делать то, что тебе велят. Убирайся!

Он отпихнул ее, и Эльгива, слетев с помоста, повалилась на твердый каменный пол. Какое-то время она лежала, ожидая, когда комната прекратит вертеться у нее перед глазами, и оценивая свои увечья. Бедро и локоть, на которые она приземлилась, саднили, а во рту ощущался вкус крови. Она видела, что Вульф мельком на нее взглянул, но не сделал даже попытки помочь ей. Он был слишком труслив, чтобы пойти против своего старшего брата.

Отец на нее даже не посмотрел, а Уфгет уже про нее забыл. Медленно поднявшись, она, прихрамывая, пошла к двери, поддерживая ушибленную руку другой.

Уфгет не посмел бы ее тронуть, если бы была жива Гроя. Все они боялись старухи, боялись ее знаний и снадобий, понимая, что Гроя отомстит всякому, кто обидит ее любимицу.

Что ж, у нее нет знаний и умений Грои, но она найдет возможность заставить их ответить. Эльгива еще не знала, как она это сделает и сколько у нее на это уйдет времени, но однажды они заплатят за свое пренебрежение к ней. Пусть хранят свои планы в тайне. Пусть держат на привязи, как собаку. Но у их породистой суки норовистый характер, и однажды, к своему огорчению, они узнают, что она может укусить.

Октябрь 1003 г. Винчестер, графство Гемпшир

У Эммы создавалось впечатление, что даже сами стены дворца пропитались отчужденным отношением короля к ней. У нее было мало друзей среди знати, и даже слуги обращались с ней с холодной вежливостью, которую ей было трудно переносить.

Как и король, они возлагали на нее ответственность за нападение датских захватчиков, как будто она, словно магнит, неодолимо притягивала к себе пиратов. Вокруг Эммы шептались, будто это ее нормандец-управляющий Хью собственноручно открыл ворота Эксетера викингам, а посему вина за разрушение города лежит непосредственно на совести Эммы. Прошлогодняя резня в день святого Брайса, начатая по приказу короля, была забыта. Теперь во всем винили заморскую королеву.

И вследствие этого она была им чужой. Король никогда не искал ее общества и почти не заговаривал с ней, даже во время ее ежевечерних визитов в его спальню, где она удовлетворяла плотские аппетиты короля. Эмма понимала, что исполнять эту особенно омерзительную обязанность — ее долг жены и королевы, но всякий раз она себя чувствовала оскверненной, поскольку в их соитиях ни одна из сторон не проявляла ни тепла, ни нежности. Ей казалось, что они мало отличаются от животных, которых закрыли в одном загоне лишь с целью совокупления.

Однако, несмотря на холодное отношение к ней Этельреда, она его часто видела, поскольку у нее не было собственного отдельного двора, как в первый год ее замужества. Понимая, что король был бы только рад, если бы она не выходила из своих покоев, Эмма не упускала ни единой возможности сопровождать Этельреда, куда бы он ни направлялся. Она посещала вместе с ним церковь и ежедневно выезжала на охоту. Эмма сидела рядом с ним за столом и редко уходила до того, как король сам отправлялся в свои покои. Она переносила его ледяное презрение со стоическим терпением, постоянно помня о том, что она — дочь герцога Нормандии и королева Англии, и это укрепляло ее сердце перед лицом короля.

Эмма также часто встречала Этельстана, но принимала меры, чтобы никогда не оставаться с ним наедине. Одного его взгляда было по-прежнему достаточно, чтобы ее сердце замирало, но она все лучше овладевала искусством скрывать свои мысли и чувства. Предупреждение короля, касающееся его сыновей, все еще звучало у нее в голове, и она не даст ему повода подозревать ее в особенном отношении к Этельстану — и ради себя самой, и ради этелинга. Напротив, с теми немногими, кого Эмма могла считать своими друзьями при дворе, в частности с Эльфриком и епископом Эльфеджем, она укрепляла отношения. Будучи ее союзниками, они сообщали ей вести о происходящем в королевстве, которых лишал ее король своим надменным молчанием. С их помощью ей удавалось держать руку на пульсе жизни страны от Кентербери до Йорвика и от Лондона до Эксетера.

И все же это было безрадостное существование, и к концу сентября Эмма с нетерпением ожидала возвращения детей короля из Оксфордшира. Она была не настолько глупа, чтобы надеяться на то, что их присутствие растопит лед в отношении к ней со стороны короля и двора, но дети хотя бы ее отвлекут. Так оно и случилось.

Путники прибыли небольшой группой ближе к вечеру. Находясь в своих покоях с Уаймарк, Маргот и отцом Мартином, Эмма диктовала письмо брату в Руан. Церкви и монастыри в Эксетере и округе отчаянно нуждались в денежных средствах, чтобы начать работы по устранению разрушений и, что более важно, для предоставления пищи и крова многочисленным потерпевшим от рук викингов. Они обращались к ней за помощью, но ей нечего было им предложить.

Обдумывая, в какие слова облечь свою просьбу Ричарду, Эмма услышала за дверью какой-то переполох, а через мгновение она распахнулась настежь, и на Эмму налетели дети, словно стайка скворцов. Четырехлетняя Вульфа тут же потребовала, чтобы ее посадили на колени, а две ее старшие сестры настаивали, чтобы Эмма разрешила их спор о том, кто из них больше вырос за лето. Едва она ответила, что Эльфа, кажется, немного выше своей старшей сестры, как Эдгар, которому исполнилось десять, сунул Эмме под нос свой новый нож, чтобы она его оценила. Он воинственно предложил проверить остроту его лезвия, отрезав золотистый локон Эльфы. В ответ он получил возмущение и слезы своей сестры, спрятавшейся у Эммы за спиной.

— Спрячь свой кинжал в ножны, Эдгар! — воскликнула Эмма, пока Уаймарк занимала Эльфу и Эдит шкатулкой, наполненной шелковыми лентами. — Теперь, — продолжила она, усаживая Вульфу поудобнее на своем колене, — покажи мне рукоять своего ножа. Что там изображено?

— Это дракон, — охотно ответил он, отстегивая ремень и протягивая его со вложенным в ножны кинжалом так, чтобы Эмма могла им полюбоваться. — Смотрите, как его тело обвивает всю рукоять. И глядите, у него из пасти идет огонь. Я называю его огненным драконом.

— Очень красиво, — сказала Эмма, проводя пальцами по искусно сделанной серебряной вставке, изображающей дракона. — Кто же тебе сделал такой королевский подарок?

— Мне его подарил Эдвард, когда мы уезжали из дворца в Хедингтоне, — ответил мальчик. — У кузнеца там в особой комнате много ящиков с оружием, которое когда-то принадлежало моему дяде и дедушке. Он дал этот нож Эдварду, когда мы туда приехали, но Эдвард сказал, что ему кинжал не нужен, и отдал его мне. Еще у меня есть щит. Могу его вам показать. Хотите, я его принесу?

— Я взгляну на него завтра, — сказала Эмма.

Сообщение Эдгара о том, какую щедрость проявил его брат, вселило в нее смутное беспокойство. Когда это мальчишке не был нужен нож, тем более такой красивый и дорогой, как этот?

— А где же Эдвард? Он пошел искать своих старших братьев?

— Нет, — ответил Эдгар, хмурясь. — Няня сразу отвела его в кровать. Он теперь всегда уставший. Он больше не играет со мной. — Затем он просиял. — Но он говорит, что я стану виночерпием короля, потому что ему теперь трудно долго стоять.

Эмма с тревогой попыталась вспомнить, когда в последний раз видела Эдварда. Это было, кажется, в июне, и он тогда еще не вполне выздоровел после болезни, приковавшей его к постели весной. Неужели он не поправился за летние месяцы? Она бросила взгляд на Маргот, которая, все поняв, кивнула и выскользнула из комнаты. Маргот проведает мальчика, и Эмма не сомневалась, что старая нянька найдет средство от донимавшей мальчика хвори, какой бы она ни была.

Но вскоре выяснилось, что у Маргот нет снадобья, чтобы восстановить здоровье юного этелинга. Позже в тот же день Эмма сидела у его постели, взяв его руку в свою, и ее одолевали мрачные предчувствия. В нем словно угасал огонек жизни; она чувствовала, что пройдет немного времени — и он потухнет окончательно.