Костер на снегу

Глава 22

В воскресенье в знак того, что он вполне оправился от простуды, лорд Блэкмор давал в своем особняке званый вечер с буфетом. Бледность, следствие болезни, очень ему шла. Среди гостей был, разумеется, и полковник Саттон.

Поскольку приглашения в этот дом весьма ценились в высшем обществе Клаудкасла, гости не заставили себя ждать, невзирая на сильное похолодание. Городок был невелик, но богачей в нем хватало: набобы, расфранченные нувориши, торговцы, удачливые золотоискатели, владельцы процветающих ранчо. Здесь можно было встретить безвкусно одетых дочерей на выданье и застенчивых, непривычных к лоску жен, чопорных матрон и респектабельных вдовушек. Большинство уже бывали в особняке у Блэкмора и потому надеялись на изысканное и обильное угощение.

Надо сказать, надежды эти сбылись. Ужин при свечах был накрыт в столовой, и здесь было все, чего только может пожелать душа: ветчина в окружении ломтиков ананаса, индюшатина с хрустящей корочкой, нежнейший ростбиф, красный на срезе, разнообразные паштеты, бараньи котлетки в судке с подогревом, запеченная в сливках форель, устричный пирог и холодные цыплята с артишоками. На гарнир можно было выбрать морковь, шпинат, фасоль, цветную капусту — все тушенное со специями; картофель в виде пюре, жаренный в масле или печеный, салаты с курятиной и рыбой. Десерт был представлен ягодными желе, пирожками, пудингами, мороженым и шоколадом. В центре красовались блюда с фруктами: виноградом, апельсинами, яблоками. Венчала этот роскошный стол чаша засахаренных орешков.

Из напитков можно было отведать шампанское, портвейн, шерри, лучшее кентуккийское виски, выдержанный коньяк. Дамам предлагались также всевозможные ликеры.

Иными словами, это был буфет в стиле лорда Блэкмора. Но на сей раз гости собрались не только для того, чтобы вкусно поесть и выпить, они пришли сказать свое “добро пожаловать!” полковнику Шелби Саттону, который, по единодушному мнению местных жителей, слишком долго отсутствовал.

В Клаудкасле полковника знали и уважали еще с тех пор, как он впервые приехал погостить у своей очаровательной племянницы. Он быстро завоевал сердца своими открытыми и дружелюбными манерами и основательными суждениями. Несмотря на суровый облик, Шелби Саттон всегда готов был подставить плечо тому, кто в беде. У него был талант вызывать людей на откровенность, с ним каждый чувствовал себя непринужденно. К тому же чувства юмора ему было не занимать, а свои рассказы он умел подать так, что у слушателя захватывало дух. Замечательная память позволяла ему помнить имя, занятие и обстоятельства жизни любого, с кем судьба свела его хоть однажды. Иными словами, он был душой компании.

Вот и теперь он находил особое словечко для каждого, кто подходил к нему для рукопожатия, а порой и вспоминал какой-нибудь забавный эпизод из прошлого, так что собеседник, равно мужчина или женщина, был приятно поражен тем, что остался в памяти столь незаурядной личности. Атмосфера в столовой становилась все более теплой.

Натали стояла между дядей и Эшлином, приветствуя гостей на правах будущей хозяйки дома. На этот раз ее платье было закрытым до шеи, с длинными рукавами и пышной юбкой — образец благопристойности. Кейн Ковингтон не явился. Он прислал записку, в которой вежливо отклонял приглашение, объясняя это тем, что занят переездом в новый дом. То же самое он сказал ранее и полковнику, так что придраться было не к чему. И вот Натали стояла в роскошной столовой Эшлина Блэкмора, кивала, улыбалась, говорила дежурные любезности и чувствовала себя распоследней лицемеркой. Мысли ее все время возвращались к человеку, пробудившему в ней постыдные страсти.

С завтрашнего дня он уже с полным правом сможет называться ее соседом. Он будет жить на ее земле, под священным Гранитным дворцом.

* * *

Жгучее высокогорное солнце наконец появилось из-за туч и разогнало густой туман. Снег просел, размягчился, начал подтаивать, переполняя речки, речушки и ручьи. Мутная вода несла обломки ледяного кружева, еще совсем недавно украшавшего берега. Света теперь было столько, что едва можно было смотреть даже из-под ладони.

В такой день Кейн вышел на одну из своих исследовательских прогулок. Одет он был легко, но все равно ему было жарко. Влажный от испарений воздух заставлял грудь тяжело вздыматься. В этот раз Кейн выбрал направление точно на запад, чтобы солнце светило в спину и глаза меньше уставали от его беспощадного сияния.

Выше дышать стало легче, холодный воздух бодрил, и Кейн зашагал энергичнее. Ему нравилось все: уединение, погожий день, причудливые формы скальных образований. Он шел и шел, пока краем глаза не заметил в отдалении блеск. Из любопытства Кейн повернул в ту сторону и начал взбираться на крутизну. Блеснуло еще и еще, словно неведомый объект ему подмигивал.

В конце концов Кейн оказался перед сплошной вертикальной стеной. Дальше хода не было. Таинственный объект находился теперь прямо перед ним. Приглядевшись, Кейн понял, что смотрит на стрелу, застрявшую в трещине скалы. Он взялся за нее и потянул. Уже расшатанная ветрами, стрела уступила без сопротивления.

С минуту Кейн смотрел на нее не веря своим глазам. Стрела была как стрела, за исключением того, что наконечник у нее был из чистого золота. Погладив его, Кейн улыбнулся.

Золотой самородок или часть его, заостренный на конце холодной ковкой. В том, что стрела древняя, не было никаких сомнений. Трудно сказать, сколько лет она торчала в трещине — возможно, еще с тех пор, когда кругом были девственные земли, задолго до того, как их наводнили охотники за желтым металлом.

Присмотревшись, Кейн удовлетворенно кивнул. Некогда стрела была веткой одного из тех деревьев, что в изобилии росли вокруг. Значит, ее изготовили где-то поблизости. А может, поблизости залегает и золото, из которого выкован наконечник? Ощущая прилив радости, какого он не испытывал уже давно, Кейн отломил наконечник стрелы, обтер его дочиста, еще раз тщательно осмотрел и сунул в карман кожаной рубахи. Весело насвистывая, он продолжил путь. Теперь он смотрел по сторонам с удвоенным вниманием.

Час проходил за часом. Где-то около полудня Кейн заприметил пещеру, судя по всему, очень глубокую. Она находилась в той части Промонтори-Пойнт, где всегда лежала глубокая тень, и потому здесь сохранились и снежный покров, и причудливые ледяные фестоны на стенах, где из трещин непрестанно сочилась вода. Могло оказаться, что как раз подо льдом и таилась золотоносная порода.

Кейн провел целый час за методичным сбиванием льда со стен у самой горловины пещеры, где было достаточно света. Пропотев насквозь, он сбросил рубашку и возобновил свое занятие. Только когда измученные мышцы уже стонали, требуя отдыха, он позволил себе сделать перерыв и вышел из сырого полумрака на свет, на ходу сворачивая самокрутку. Он как раз прикуривал, заслонив огонек руками, когда, неподалеку всхрапнула лошадь.

Кейн медленно поднял голову и заметил чуть в стороне, на заснеженном скальном выступе, трех верховых. Индейцы! Три пары черных глаз пристально изучали его. Вернувшись к своей самокрутке, Кейн не спеша раскурил ее, затянулся и выпустил в холодный воздух длинную ленту дыма.

Троица начала спускаться к нему. Двое были молоды и горячо доказывали что-то на своем гортанном языке третьему, очень старому, с безобразным лицом и космами седых волос, Не дослушав, тот жестом призвал их к молчанию.

Приблизившись, двое прыжком соскочили с лошадиных спин и бросились к Кейну, который напряженно смотрел в их сторону. Старик спешился с осторожностью и только тогда прокричал что-то своим нетерпеливым спутникам. Те тотчас остановились. Еще окрик — и они неохотно отошли.

Не обращая внимания на их очевидное неудовольствие, старик подошел к Кейну вплотную. Тот продолжал покуривать с таким видом, словно не происходило ничего из ряда вон выходящего. Старик оглядел широкие, влажные от пота плечи, смуглую кожу, сильные руки. Затем он отвел взгляд, обошел Кейна сзади и шумно поскреб подбородок при виде шрамов у него на спине. Взгляд его был таким пронизывающим, что его невозможно было не ощущать.

Два других индейца стояли наготове, ловя каждое движение Кейна, готовые наброситься на него при малейшей провокации. Он тоже держался настороже, прикидывая, кем из них займется тогда в первую очередь.

— Мои провожатые молоды и полны сил, — наконец заговорил старик. — Они мечтают убить тебя.

— А ты? — полюбопытствовал Кейн.

— Я хочу сделать это сам.

— Тогда мы уйдем из жизни вместе.

— Ты безоружен, — резонно заметил старик.

— Не совсем. — Кейн показал ему голые руки и отстранился от скалы, приняв позу для схватки,

— Как много страха в твоем сердце?

— В нем нет страха.

— Так не бывает! — Старик пренебрежительно усмехнулся, и двое других обменялись возбужденными замечаниями. — Я еще не встречал белого, который не знает, что такое страх.

— Я знаю, что это такое. Я говорю, что страха нет в моем сердце.

— А я говорю, что так не бывает! — настаивал индеец. — Дай мне послушать стук твоего сердца, и я скажу, есть ли там страх.

Он протянул темную узловатую руку и положил Кейну на грудь — туда, где под смуглой кожей раздавались размеренный внятные удары. Прошла, казалось, целая вечность, пока он убрал руку.

— Ты сказал правду, — признал старый индеец. — В твоем сердце нет страха. Ты храбрый воин, и потому я оставлю тебя в живых. Перед тобой Тахома, шаман и целитель племени капоте-юте.

Неожиданно он протянул Кейну руку для пожатия. Несколько удивленный, тот ее почтительно пожал.

— Кейн Ковингтон.

В глазах старика мелькнула искра узнавания, как будто он уже слышал это имя.

— Как и когда ты получил свои шрамы, Кейн Ковингтон? — спросил он без обиняков.

— На войне, от одного северянина.

Индеец отступил на шаг и рывком вздернул свою рубаху до подмышек, открыв исполосованную грудь. Эти шрамы шли зигзагами, они явно были получены в ходе яростной схватки. Выше Кейн успел заметить амулет — лапу снежного барса.

— Я тоже сражался с людьми в синих мундирах, — с гордостью заявил шаман, опуская рубаху.

Он знаком велел своим провожатым оставить его, и те, бормоча что-то гневное, ускакали прочь. Кейн мог их понять: быть в выгодной позиции, иметь численное превосходство — и убраться несолоно хлебавши. Здесь было на что досадовать. Зато сам он мог наконец расслабиться. Он улыбнулся старику, а тот, не отвечая на его улыбку развязал под седыми волосами кожаный шнурок и снял амулет. Молча и торжественно он обошел Кейна, уложил амулет у него на груди и снова начал возиться со шнурком. Должно быть, это было непросто для узловатых старческих пальцев.

— Тебе грозит опасность, Три Шрама, — объяснил он затем в ответ на вопросительный взгляд. — Я всегда убиваю белую кошку в положенный день и час, поэтому мой амулет приносит удачу и бережет от зла. Не снимай его, если дорожишь своей жизнью.

— Но, Тахома, не могу же я лишить тебя амулета! — запротестовал Кейн, осторожно трогая лапу снежного барса, покоившуюся теперь на его груди чуть ниже впадины между ключицами. — Как же тогда ты сам?

— Я уже стар, Три Шрама. Ты даже не представляешь, до чего стар. Годом раньше, годом позже — какая разница. А у тебя впереди целая жизнь. — Старик пошел к лошади, но вдруг передумал и вернулся. — И ты знаешь Костер На Снегу.

— Прости, но я не понимаю…

— Костер На Снегу. Так я зову свою богоданную дочь, Натали Валланс, белую женщину с рыжими, как пламя костра в ночи, волосами и глазами, как драгоценные зеленые камни. Ты ее знаешь.

— Д-да… — с запинкой подтвердил пораженный Кейн. — Я знаком с миссис Валланс.

— От нее я слышал о тебе.

— Правда?

В свете того, что Натали могла о нем наговорить, расположение старого шамана казалось совершенно необъяснимым.

— Ты ее любишь, Три Шрама.

— Что? — снова изумился Кейн. Он помотал головой. — Ты ошибаешься! Ни о какой любви нет и речи!

— Я ничего не сказал о речах, — строго возразил индеец. — Для меня важно только то, что в сердце, а в твоем сердце живет любовь.