Кровавая судьба

Глава 25

Джослин приняла душ, вымыла волосы ароматным лавандовым шампунем, который Натаниэль купил для нее, и нанесла увлажняющий крем из алоэ и жасмина на кожу. После чего переоделась в другую длинную ночную рубашку из бледно-розового шелка, с сексуальным разрезом вдоль левого бедра.

Выпив чашку горячего ромашкового чая, подслащенного медом, она блуждала по первому этажу, рассматривая красивые произведения искусства — глиняную посуду и другие предметы ручной работы, сокровища, собранные за века жизни, — прежде чем вернуться в главную спальню на третьем этаже… ее новую спальню.

Как будто понимая, что ей нужно немного побыть в одиночестве, Натаниэль дал ей столько времени, сколько нужно. Оставил одну, не проверяя местонахождения и не вторгаясь в личное пространство. Хотя Джослин ощущала его присутствие в своем разуме несколько раз — мягкое прикосновение и подлинное беспокойство — он ни разу не прервал ее размышлений.

Когда она, наконец, была готова, то вошла в спальню, где нашла его лежащим на кровати, терпеливо ожидающим с выражением абсолютного спокойствия и уверенности на лице.

В комнате горело несколько свечей. Завораживающий звук струящейся воды доносился от полированного каменного водопада — дополнение, которое у Натаниэля, казалось, было в каждой комнате — словно кельтский инструмент тихо играл на заднем плане. Будто переносил ее в другой мир… другое время и место.

Джослин задалась вопросом, не так ли жили его предки, Божественные Создания: включая все виды, звуки и структуры природы во всё, что создавали.

С ночного неба, усыпанного сияющими звездами, светила яркая луна, как будто улыбаясь им сверху. Атмосфера не могла быть прекраснее. Мужчина — красивее. Ночь — нереальнее.

И все же, она знала…

То, с чем ей придется столкнуться, — полная противоположность этой мирной обстановки. Вхождение в свет? Да. Но только после медленного и болезненного путешествия через тьму.

Сделав глубокий вдох, Джослин приблизилась к кровати и села на край, всматриваясь в захватывающие глаза Натаниэля.

Он протянул руку, как предложение, и она приняла ее.

— Иди сюда, любовь моя, — прошептал он спокойным и ободряющим голосом.

Джослин кивнула. Действительно ли можно полностью подготовиться к чему-то подобному?

Натаниэль прислонил несколько больших подушек из голубого атласа к спинке кровати. Откинувшись спиной на них и удобного расположившись, он развел руки, улыбнулся и жестом предложил ей присоединиться.

Неуверенно, Джослин взобралась на кровать и задержалась в его объятиях, прежде чем развернуться к нему спиной. Он не сказал ни слова. Просто держал ее так долго и так близко, как ей было нужно… пока она, наконец, не отстранилась, готовая сделать следующий шаг.

Прислонившись к нему спиной, она могла слышать его сердцебиение. Его ноги были согнуты и немного раздвинуты по обе стороны от ее тела, сильные руки бережно обнимали.

Она положила голову на его плечо, чуть ниже шеи, и сделала несколько глубоких вдохов, в то время как он мягко массировал ее руки, прокладывая дорожку поцелуев от уха к горлу… от горла к плечу… ожидая, пока она расслабится.

— Ты готова, мой ангел? — спросил он, его голос был хриплым, полным любви.

Джослин кивнула.

— Да, — прошептала она, — я думаю, да.

Натаниэль притянул ее еще ближе и начал нашептывать что-то красивое на древнем языке своих людей. Слова казались странными, с сильным акцентом ушедшего времени. Но все же они слетали с его губ, словно вода, текущая веками по гладкой речной скале.

— Ты — моя судьба, — повторил он, переводя слова на английский язык, — другая половина моей души. Ты — любовь, которую я ждал целую вечность. Подарок, на который я потрачу целую жизнь, пытаясь стать достойным его. Твое сердце было открыто мне под Кровавой Луной, твоя душа была выбрана богиней Кассиопеей, чтобы почитать, беречь и ставить ее выше всего остального до конца времен. Ты принимаешь это, как свою истинную судьбу?

Джослин улыбнулась.

— Да, принимаю… если принимаешь и ты…

Он тихо засмеялся.

— Джослин Леви, ты пришла ко мне по собственной воле?

Джослин кивнула.

— Да, Натаниэль, по собственной.

— Доверишь ли ты мне свое сердце, свою жизнь и тело? Чтобы измениться, пройти превращение и родиться заново? Этой ночью и навсегда, чтобы стать бессмертной?

Джослин взвесила его вопрос тщательно: она не смогла подобрать слова для ответа, поэтому, повернувшись к нему лицом, поцеловала мягко в губы и кивнула.

— Ты будешь всегда заботиться обо мне, как делаешь это сейчас?

Красивая улыбка Натаниэля осветила его глаза.

— О да, iubito mea, всегда.

Она отвернулась.

— Я согласна.

Он уткнулся носом в ее щеку, медленно выдохнул, и затем снова поудобнее разместил ее в своих руках.

— Я хочу, чтобы ты расслабилась, малышка.

Натаниэль мягко погладил ее волосы, затем нежно убрал их с шеи, откинув назад.

— Мне нужно, чтобы ты попыталась отпустить контроль; не борись со мной, если сможешь.

Джослин кивнула, когда он провел по ее шее подушечками пальцев, поглаживая артерию снова и снова в гипнотическом ритме. А затем мягко наклонил ее голову в сторону, прижав ухом к плечу. Его руки сжались, а мышцы ног напряглись.

— Дыши для меня, ангел, — прошептал Натаниэль и приник ртом к ее пульсу.

Он провел языком по артерии, слегка прикусил шею зубами. Когда она, наконец, полностью расслабилась, как ребенок, который попал под заклятие, то почувствовала крошечный укол, два острых жала на коже.

А потом его клыки глубоко вонзились в ее шею.

Острая боль вырвала ее из транса, все тело напряглось, и мышцы сжались в ожидании, когда эти ощущения пройдут.

Казалось, это длилось целую вечность….

Два острых, как бритва, клыка Натаниэля пронзили ее плоть, прошли сквозь мышцы и сухожилия, проникая все глубже и глубже… пока она не ухватилась за его руки и не попыталась отстраниться.

Он не отпустил. Не смягчился.

Просто продолжал давить, пока его резцы не оказались глубоко в ее горле, ошеломляя сильной болью.

Джослин боролась за дыхание, не в силах говорить. Чувствовала, как он массирует ее руки, как его большие пальцы нежно потирают запястья кругами, как едва различимое рычание зарождается в его груди. И она пыталась расслабиться, но это было все равно, что просить кто-то лечь на острое лезвие без сопротивления. Все в ней противилось этому.

— Шшш, — удалось ему прошептать, даже с зубами, вонзенными глубоко в ее горло.

А потом пришла настоящая боль…

Яд. Отрава. Горящая субстанция начала разливаться в ее венах… медленно просачиваясь через артерию, с огромным давлением вторгаясь в кровоток.

Джослин вскрикнула от боли. Чего она ожидала? Комариного укуса? Жала пчелы? Прививки от гриппа?

Количество токсина, вводимого в ее вену, походило на тысячи ос, жалящих одновременно, или гремучую змею, которая не отпускала… на скорпиона, который впрыснул достаточно смертельного яда в кровь, чтобы изменить всю ее физиологию.

Что он сказал? Изменение, превращение, рождение заново. Он убивал ее. Невыносимо… медленно… разрушал то, чем она была, чтобы превратить во что-то еще.

Ее накрыла паника.

Одно дело — задерживать дыхание при прививке от бешенства, понимая, что будет больно, но все быстро закончится. И совсем другое — пытаться вытерпеть такое, не зная, сколько еще это продлится… Когда боль от инъекции все продолжается и продолжается, пока каждая мышца, орган и ткань в теле не будут поглощены жгучим токсином.

Она отчаянно пыталась задерживать дыхание. Закрывала глаза. Хваталась за его руки. Вонзала ногти в плоть. Но ничто не останавливало пытку. Это было просто крайне, абсолютно невыносимо.

Ничего из того, что Натаниэль, возможно, сказал или сделал, не могло подготовить Джослин к мукам, которые она испытывала: ее кровеносные сосуды, казалось, скоро разорвутся — сами вены сопротивлялись яду — как будто ее тело не просто отторгало, но и отказывалось воспринимать чужеродную инъекцию.

Джослин чувствовала себя неудачницей.

Отчаянная, страдающая, беспомощная неудачница. Она хотела этого так сильно. Хотела Натаниэля… так сильно. И ставки были так чрезвычайно высоки, но…

— Хватит, — ее голос был мучительным хныканьем.

А затем она вскрикнула от нового взрыва боли. Обжигающий яд начал распространяться вниз по телу, приближаясь к груди и сердцу. И он жег, как кислота.

Слезы хлынули из глаз, когда Джослин начала бороться с большей силой, пытаясь сесть, вывернуться, освободиться от железной хватки Натаниэля. Она пиналась ногами, и молотила руками, но он только сильнее сжимал, его мощные бедра обвились вокруг нее.

— Нет, Натаниэль! — она закричала, прося о милосердии. — Остановись! Ты должен остановиться. Я не могу это сделать.

Он не двигался с места. Не паниковал и даже не реагировал. Просто продолжал вводить болезненный яд в ее вены.

А потом токсин вампира достиг сердца.

Громкий крик ужаса вырвался из ее горла, когда тело стало дрожать в агонии, пока, наконец, мышцы не начали сокращаться.

Джослин сопротивлялась изо всех сил.

Она хваталась за его руки. Царапалась, яростно рвалась на свободу. Мотала головой, пытаясь избавиться от его клыков. Она даже оцарапала его глаза и ударила в пах — все, что угодно, чтобы освободиться, лишь бы остановить невыносимую боль.

Когда ничто не сдвинуло его — ни одна отчаянная попытка не принесла ей свободу — она, наконец, начала просить и умолять:

— Натаниэль, ты должен остановиться. О Боже, пожалуйста… Я знаю… Я знаю, что это означает для тебя, и сожалею… Я так сожалею.

Ее слезы лились ручьем.

— Но, если ты любишь меня… если ты хоть немного заботишься… ты остановишься.

Сокращения продолжались, и боль стала хуже… как будто это было вообще возможно.

— Пожалуйста, — умоляла она хриплым от отчаяния голосом. — Просто позволь мне умереть. Я могу умереть с тобой; мы можем все еще быть вместе. Пожалуйста, Натаниэль… не делай этого.

Джослин боролась против него, тратя каждую унцию энергии, которая у нее оставалась, чтобы освободить себя.

— Остановись! — потребовала она. — Ты слышишь меня? Я хочу, чтобы ты остановился!

Когда больше не осталось сил, она зарыдала.

— Как ты мог сделать это со мной? Почему, Натаниэль? О Боже, пожалуйста… пожалуйста… остановись.

Натаниэль хотел поговорить с Джослин. Успокоить ее, сказать, что она уже на полпути, убедить продержаться еще немного, но ее мучения были настолько сильными… боль — настолько невыносимой… он едва ли терпел это сам. Натаниэль даже не мог утешить ее телепатически, потому что был полностью сконцентрирован на превращении.

Он знал, что она чувствовала себя преданной, брошенной и обманутой — и это разбивало его сердце. Но остановиться сейчас будет означать смерть… для них обоих.

Ее человеческое тело не переживет такую смертельную инъекцию яда, и, если не закончить переливание, ее тело вампира не будет достаточно сильным, чтобы принять преобразование.

Он так отчаянно хотел остановить ее боль.

Он с удовольствием принял бы собственную смерть, позволив ей жить без него, лишь бы закончить эти муки, но не мог.

Это было просто невозможно. Ставки слишком высоки, и либо они оба умрут, либо оба выживут.

Натаниэль не мог говорить. Не мог утешить. Он не мог ничего сделать, только держать красивую женщину, пока она так ужасно страдала в его руках. И он не смел вытаскивать клыки, даже на мгновение, потому что знал, что никогда не сможет укусить ее снова.

Натаниэль отключил свой разум от ее криков, боясь, что она в итоге сможет убедить его позволить им обоим войти в Долину Духа и Света вместе.

Он слышал истории о превращении…

Мужчинам рассказывали все в Румынском Университете: что происходило физически, сколько времени это могло занять, надлежащий способ управлять ядом, как удерживать получателя…

Но ничто, за все долгие века жизни, не подготовило его к тому, что он видел теперь.

Женщина, которую он любил, судьба, которую обещал почитать, беречь и ставить выше всего остального, мучилась: из-за него.

Слезы начали скапливаться в уголках его глазах, и он изо всех сил пытался сдержать их. Джослин умоляла теперь, как беспомощный ребенок, прося его о милосердии.

Она фактически использовала слово милосердие.

Натаниэль мягко слился с ее разумом, пытаясь понять, через что она проходила, чтобы разделить с ней это, даже если не мог прекратить. И то, что он нашел, было красным котлом боли, паники, непонимания и огромного страха. Джослин испытывала ни что иное, как… пытку… и это отнимало у нее желание жить.

Натаниэль мог ощущать собственный яд в ее теле, как он яростно разрушал ее изнутри. Муки были беспощадны, и боль не походила ни на что когда-либо видимое прежде. Никого — мужчину или женщину, человека или вампира — никогда нельзя просить вынести такое мучение.

Натаниэль прижал ее ближе, продолжая массировать руки, зная, что это бесполезно. Слезы текли по его лицу, и он чувствовал себя таким беспомощным, как никогда за века своей жизни.

И поэтому молился.

Впервые за десятилетия Натаниэль просил милости у Небесных Богов, умоляя закончить страдания Джослин.

Но время шло. Медленно. Мучительно. Пока молитвы не стали проклятиями, а горе не уступило место гневу. Однако Натаниэль боролся, чтобы сдержать его. Для них обоих. Держал свои клыки глубоко внутри ее шеи…

И продолжал вводить яд.