Лабиринт. Книга 2

Глава 22

Мэри никогда не бывала в горах. Иллинойс по большей части равнинный штат. Самая высокая его точка, Чарлз Маунд, представляет собой холм. Горы Мэри видела лишь на картинке, ну, и по телевизору, конечно, в передачах на канале "Дискавери" или "Энимал Плэнет". А ещё из окна самолёта. В смысле, иллюминатора.

Как равнинного человека горы её немного пугали. Особенно пугали всякие безбашенные виды спорта, коими люди там занимались. Лыжи, сноуборд, фристайл, могул, скелетон – одни названия чего стоят! А ещё штука под названием зорбинг. Это когда тебя помещают внутрь прозрачного шара и пускают с горы. Шар крутится во все стороны, ты крутишься вместе с ним. Он амортизирует, мелких неровностей поверхности не ощущается, но на кочках довольно ощутимо потряхивает.

В последние недели Мэри ощущала себя помещённой в этот самый зорб. Она куда-то катилась и всё никак не могла остановиться. Шар пружинил, отскакивал от неприятностей, сложностей, недоверчивости и колебаний. Внутри было хорошо, стабильно и уютно, но понимание, что когда-то движение должно прекратиться, не давало покоя. Где она остановится, что будет дальше – сомнения, сомнения… Только Мэтт мог их разрушить, и он, как владелец шара, делал это с завидным упорством.

На этот раз всё было по-другому. Мэри чувствовала, что ею дорожат. Вообще-то, чувство пренебрежения никогда не было ей знакомо, на интуитивном уровне она понимала свой человек рядом или чужой и всегда могла свести на нет общение с последним, но вот центром вселенной пока ещё ни для кого не была. Теперь мир вертелся вокруг ради неё. Шар нёсся, и Мэри летела в нём, радуясь и одновременно боясь за своё счастье.

В тот первый день в Чикаго они уехали из больницы только под вечер. Операция на ноге прошла успешно, и врачи пообещали, что непременно дадут знать, как только Джозеф придёт в себя. Для них с Мэттом пошли вторые сутки без сна, и как бы он не пытался отправить её отдохнуть, Мэри была непреклонна, и из больницы они уехали вместе.

Это был другой пентхаус, но то же Золотой Берег и тот же потрясающий вид на озеро. Последним Мэри насладилась позже, потому как они с Мэттом были настолько уставшими, что уснули, едва их головы коснулись подушек. Целительный сон вдвоём – как панацея от всех бед.

Проснулась она от поцелуя. Мэтт, хорошо выбритый и полностью одетый, с улыбкой на лице склонился над ней.

– Прости, не хотел тебя будить. Но уйти, не поцеловав, не мог. Отдыхай.

– Ты куда?

– Сначала заеду к отцу, потом в офис.

Одеяло решительно полетело в сторону.

– Я с тобой!

Мэтт остановил её одним взглядом.

– Нет, ягодка. Пожалуйста.

Даже затуманенным ото сна разумом Мэри сообразила, что сейчас надо отступить. Почему-то для Мэтта это было важно, чтобы сейчас она его послушалась – не бежала никуда, не летела, а просто осталась в его кровати. Как ни в чём не бывало, да.

Мэтт был рад увидеть, что его понимают – Мэри прочла это по его лицу. Она потянулась к нему и, положив руку на гладко выбритую щёку, прошептала:

– Возвращайся ко мне. Я буду ждать.

Вот чего ей не хватало все эти годы – якоря. Любые потрясения легко переживаются, когда у тебя есть якорь. Основа и фундамент. Три слона на черепахе. Мэри почувствовала это в Уильяме Стенхоупе, потому и полетела за ним в Нью-Йорк. И, в общем-то, ошибкой это не стало. Вряд ли без этой семьи ей удалось пережить потерю Вайолетт и Мэтта. Без их внимательности. Без домашних семейных ужинов. Без тепла их гостеприимного дома. Без участия. Мэри решила стать таким якорем для Мэтта, потому что поняла, что у него с этим временная проблема. Якорем для него был отец, каким бы независимым и сильным не пытался казаться её мужчина.

Потому она осталась к его квартире. Разобрала свой багаж. Позвонила в больницу, где представившись невесткой Джозефа Крайтона, узнала, что в его состоянии не произошло никаких изменений.

Она приготовила обед – салат и хорошо прожаренные говяжьи стейки. С доставкой продуктов помогла Элис.

Узнав, что Мэри вновь с Мэттом, подруга обрадовалась.

– Я знала, что так и будет ещё в тот день, когда он за тобой приехал, хотя ты и говорила после, что между вами мало общего.

– Думаешь, сейчас его стало больше?

– Да. Общее прошлое, пусть и недолгое – на этом можно попытаться что-то построить. При условии, что вы всё выяснили до конца.

– Похоже на то.

– Не слышу уверенности в голосе, дорогая.

– Трудно признаваться в глупости, знаешь ли.

– Мне можно, – хохотнула Элис. – Но неужели всё так однозначно?

– Конечно, нет. Я, по крайней мере, не была замужем.

– Это ты про его женитьбу? Вы ещё об этом не говорили?

– Неа.

– Это тебя беспокоит?

– Неа.

– Уверена?

– Неа.

– Тогда лучше выяснить всё сразу.

Мэри тоже так думала. Но подталкивать Мэтта не собиралась.

Он сам об этом заговорил несколько дней спустя, когда она сказала, что ей нравится картина, что висит в прихожей. Закат над морем. Мягкие, спокойные краски.

– Это кто-то из известных? Художников, я имею в виду.

– Понятия не имею. Джессика подарила.

Бултых прямо в это самое закатное море. Которое оказалось холодным и полным противных водорослей. Джессика – это бывшая жена Мэтта. Мэри видела заголовки в газетах – сначала об их скоропалительном браке, потом о таком же разводе. О том, что пережила, читая эти статьи, она предпочитала не вспоминать.

– Ясно.

Уже четыре дня она была его якорем, потому, наверное, Мэтт и почувствовал, как он заскользил по дну, теряя точку опоры.

– Что такое, малыш?

– Ничего.

– Нет. Чего. Говори. Мы пообещали ничего друг от друга не скрывать.

Ага. Ровно на второй день якорной стоянки, когда он целый день не звонил, а вечером постфактум сообщил, что у Джозефа резко упало давление, и врачам пришлось проводить реанимационные мероприятия. Тогда они и договорились, что будут говорить друг другу правду и искать поддержки. Потому что если не у друг друга, то с кем?

– Ты её любил?

– Я её понимал. Это был договор. Контракт.

– Брак, как контракт? Зачем?

– Так я пытался тебя забыть.

Холодная вода превратилась в северно-ледовитую. До этого момента Мэтт даже косвенно не давал понять, что винит её в их расставании. Мэри сама так считала, но уж очень придавливал груз ответственности за теперь уже три судьбы. Потому она замолчала, угнетённая непомерным чувством вины.

Которое он снял с неё поцелуем.

– Прости, ягодка. Я не должен был так говорить.

– Но сказал.

– Потому что сейчас я реально смотрю на вещи. Этот брак был ошибкой, но мы оба знали, на что шли. И по-своему старались. Джессика вынесла из него больше, чем я.

– Про Джессику мне совсем не интересно, уж извини, но что вынес ты?

– Что без тебя мне нет счастья.

Она ткнула его кулачком в плечо.

– Прекрати!

Мэтт засмеялся.

– Но это правда, Мэри. Жизнь это доказала.

– От этого мне легче не стало.

– Может, станет легче от того, что моя бывшая жена нашла своё счастье с достойным мужчиной. Кстати, полгода назад она родила девочку. Я послал ей цветы. В ответ Джессика прислала картину. Мне она показалась талантливой, потому и оставил.

– Она и впрямь талантлива. А я, оказывается, ревнива.

– В этом я дам тебе сто очков вперёд. Потому что твоя ревность ничто по сравнении с моей.

– Ты меня ревнуешь? – Мэри не удалось скрыть радости в голосе.

– Да. К каждому дню, что ты прожила без меня.

– Какой-то чёртов айс бакет челлендж, а не разговор. Пожалуйста, Мэтт, давай его прекратим.

– Нет, родная. Мы должны договориться именно сейчас, что перестанем думать о прошлом. О том, как могло бы быть. Давай сосредоточимся на том, как это будет сейчас.

– И как же это будет, Мэтт?

– А будет вот так, – сказал он и подтянул Мэри к себе на колени.

Расхожее мнение, что женщины любят ушами, она сама для себя опровергла. Мэри любила всем, что было в её арсенале – руками, глазами, телом, душой, памятью, мечтами – но их новая жизнь казалась ей чуточку иллюзорна, возможно потому, что началась с того момента, на котором остановилась: Мэтт ушёл на работу, а она осталась ждать.

Нью-Йорк, работа в "Блэкрок", новые знакомства, любимый тренажёрный зал на Бликер стрит – всё это оказалось далеко, словно на другой планете. Отказалась бы она от всего этого ради Мэтта? С радостью. Правильно ли это будет? А вот здесь уверенности не было. Мэтт сказал, что она – его будущее, но жили-то они в настоящем. А в этом настоящем её отпуск заканчивался через неделю. Чтобы остаться в Чикаго до того, как отец Мэтта поправится, Мэри отправила по электронной почте запрос с просьбой предоставить ещё две за свой счет, тем самым, в очередной раз отложив разговор об обещанном будущем.

Эти три недели пролетели быстро. Дни были наполнены событиями так, что иной раз Мэри казалось, что она за ними не успевает. Отсюда и возникала ассоциация с несущимся с горы зорбом.

Первые дни Мэтт уезжал рано утром, пока она спала, и возвращался после полудня. Сколько трудов ему составляло ограничить свой рабочий день этими короткими утренними часами, можно лишь догадываться. Они вместе съедали лёгкий ленч, после чего отправлялись в больницу к Джозефу.

Через несколько дней он пришёл в себя, и им разрешили посещения. Сначала полчаса в день, потом больше. Их с Мэттом график поменялся. Он так же уезжал рано утром, но теперь они встречались больнице, куда Мэри отправлялась после завтрака.

Ей очень понравился этот пожилой мужчина – назвать стариком Джозефа Крайтона язык не поворачивался. Даже на больничной койке он не производил впечатления слабого и беспомощного человека, не любил суеты вокруг себя и больше всего переживал за вызванный им переполох.

– Ну что за панику вы тут развели? Сам виноват: чувствовал себя неважно с самого утра, а сел за руль. Слава богу, ни в кого не въехал. Всё со мной в порядке, нечего приезжать сюда каждый день. Уход здесь хороший. Медсёстры во всём помогают. Вон, даже газеты приносят, и телевизор в палате есть.

Мэри веселил факт, что отец Мэтта принял её за одну из медсестёр, и она совершенно не желала разубеждать в этом последнего. В отличие от Мэтта, который постоянно твердил, что она не обязана это делать.

– Мне не сложно, а тебе станет спокойнее. Я права?

– Права. Но всё-таки не обязана.

– Помощь близким не обязанность. Это твой близкий человек, а ты – мой. Значит, твой отец важен для меня так же, как и для тебя.

Он тогда долго и пристально смотрел на неё, но спорить больше не стал. Просто заезжал за ней во второй половине дня и увозил на обед.

Они много бывали на людях. Несколько раз ужинали с его друзьями. Сначала с Тейлором и Ником, потом к ним присоединился вернувшийся из свадебного путешествия Крис. Его жена Тэмзин очень Мэри понравилась. Она была яркая, весёлая и обладала потрясающей улыбкой. Её ощущение внутренней свободы было таким заразительным, что Мэри немного жалела, что никогда не сможет стать такой.

Спустя пару дней после ужина Тэмзин пригласила её на ленч. Поначалу Мэри смущалась, но новая знакомая не пыталась вывести её на откровения, и темы, которые они обсуждали, были вполне традиционными. Сама же Мэри не считала нужным выспрашивать о Мэтте.

Только под конец Тэмми позволила себе небольшое замечание.

– Разница между мной и мужем видна невооружённым глазом. Между тобой и Мэттом – нет. Его чувства для меня как на ладони, но не твои. Уверена, ты его любишь, и если сомневаешься, так только в себе. Когда-то именно Мэтт помог мне понять, что эти сомнения могу всё испортить. Теперь я могу оплатить ему тем же, сказав женщине, которую он любит, что её избранник – достойный мужчина. Они все тюфяки в плане выражения своих чувств, но именно за это мы их и любим, не правда ли?

Мэри была согласна с последним высказыванием лишь отчасти, но спорить не стала. Да, Мэтт не произнёс заветного слова на букву "л", и возможно для какого-то магического ритуала оно было важным, но здесь в реальной жизни любовь свою её мужчина выражал иными способами.

Например, пошёл вместе с ней на ужин к Манфреди, где познакомился со всем дорогим её сердцу семейством, и пока Мэри сгорала от стыда, мужественно выдержал допрос, который устроила ему вся его мужская половина. Сеньора София пыталась осадить своих мужчин, а Элис откровенно веселилась.

– Если он после этого не выпишет судебный запрет на приближение кого-либо из этих олухов ближе, чем на сотню футов, я расстроюсь.

Их отпустили с полными пакетами вкусной домашней еды и обещанием, что именно сеньор Манфреди в качестве посажённого отца отведёт Мэри к алтарю.

Или же, когда она захотела встретиться с Надин, Мэтт сам предложил пригласить её семью к ним на ужин, и для Мэри отпала необходимость рассказывать подруге, что она спит с её боссом. Вечер прошёл замечательно. Два рьяных спортивных болельщика Мэтт и Берт, муж Надин, получились друг от друга большое удовольствие, да такое, что следующие выходные они провели вместе на бейсбольном матче.

Мэтт вместе с ней съездил на кладбище сначала к родителям Мэри и Питу, а потом и к миссис Стенхоуп и крепко обнимал её, когда она не могла сдержать слёз. Он проехал вместе с ней по всем знаковым местам её жизни, а после показал свои. Они много разговаривали, много рассказывали о себе – делали то, что не успели сделать при первой встрече. Марафон "Корнетто" был повторён, как и партия в монополию. И она не стала единственной. Мэтт получал удовольствие, делая ей приятное – заваливая цветами и подарками, устраивая внезапные поездки на яхте или ужины в роскошных ресторанах.

Секс с ним с каждым разом становился всё чувственнее, и Мэри всё труднее становилось сдерживать слёзы на самом пике, потому что ни во что другое не получалось облечь свои чувства. Не было таких слов, чтобы описать правильность происходящего. Не было таких эмоций, звуков, тактильных ощущений – только слёзы облегчения от того, что она, наконец, цельная. Вернувшаяся половинка сердца заняла своё законное место в груди любимого – Мэри её узнала, хотя Мэтт ни о чём таком не говорил.

Нет, слова были не нужны. Она парила внутри огромного шара, наполненного любовью Мэтта, и чем дольше оставалась в Чикаго, тем всё больше понимала, что здесь – её сердце. Но в Нью-Йорке осталась её жизнь – и с этим тоже приходилось считаться.