Леди-Солнце

Глава 13 БИТВА ПРИ КРЕСИ (26 АВГУСТА 1346 ГОДА). ЧЕРНЫЙ ПРИНЦ

Эдуарда, принца Уэльского уже можно было считать мужчиной. В пятнадцать лет он был довольно высоким, вполне зрелым и хотел, чтобы это признали окружающие, особенно отец.

Король восхищался сыном, но старался этого не показывать. Душа его больше лежала к дочерям, однако он не мог не видеть, как привлекал всеобщее внимание старший сын. Все сыновья удались на славу: Лайонел — тоже высокий, крепкий, красивый; и Джон, к которому приклеилась кличка Джон из Гонта, был мальчонка хоть куда и сам напоминал об этом, если ему казалось, что кто-то забыл; даже маленький Эдмунд — на редкость удачный ребенок, никто не посмеет отрицать. С сыновьями, надо прямо сказать, ему повезло. А о дочерях и говорить нечего!..

Шли дни и месяцы, складываясь в годы, и жизнь не стояла на месте. Снова король Эдуард думал о борьбе за французскую корону, и чтобы она, эта борьба, была не такой вялой и малодейственной, как раньше, а вылилась бы в одну или несколько значительных битв, победа в которых принесла бы ему и Англии желанный результат.

Он понимал уже, что начинать серьезные военные действия нужно только на севере Франции, ибо те места ближе всего к берегам Англии, что дает возможность обеспечивать войско всем необходимым. Он больше не хотел попадаться в ловушки, которые уготовили сами себе многие полководцы, когда победа была уже у них в руках, но потом быстро ускользнула, ибо они не могли ее удержать, оказавшись без продовольствия, достаточного количества оружия и лошадей. Нет, он не допустит повторения подобных промахов, сделает все, чтобы их не было.

Не следовало забывать и о роли Фландрии. Ведь не напрасно он в свое время так сдружился с выдающимся фламандцем Якобом ван Артевельдом. Однако в последние месяцы известия оттуда были малоутешительными: среди фламандцев начались волнения. Им становилось все труднее жить, они начали ссориться между собой и дружно обвинять в ухудшении положения Якоба, который, по их мнению, надавал множество обещаний, но почти ни одного не выполнил.

Эдуарду, когда он в очередной раз думал о Фландрии, пришла в голову мысль: объявить эту страну герцогством, а герцогом сделать старшего сына, принца Эдуарда. Чем больше он раздумывал над этим, тем больше ему нравился замысел. Ведь если это произойдет, то лучшей позиции, с которой атаковать Францию, и придумать нельзя! Можно представить ярость и досаду короля Филиппа, когда тот узнает о таком ходе Эдуарда.

Прежде всего необходимо было связаться с Якобом ван Артевельдом. Это было сделано, и тот заверил, что по-прежнему считает себя другом Англии и полагает, ему удастся снискать расположение и согласие главных городов Фландрии. Не так еще давно люди верили ему, и он постарается использовать их доверие или вновь завоевать его, так как искренне считает, что только в союзе с Англией его страна обретет лучшее будущее.

Король Эдуард, в восторге от такого ответа, призвал старшего сына и поведал о своем решении и надеждах. Юный Эдуард с неменьшим восторгом и воодушевлением откликнулся на слова отца и сказал, что готов сражаться вместе с ним и давно уже мечтает об этом часе, который почему-то никак не наступает.

— Итак, мы отправляемся во Фландрию, — заключил их недолгий разговор король. — И как можно скорее. Но без всякого шума. Я не хочу, чтобы враги узнали о наших планах. Мы едем в Сэнвидж и садимся там на корабль — на «Ласточку», которая будет уже готова к отплытию. И для начала возьмем с собой совсем немного людей. Но помни, мой сын, это нужно держать в строгом секрете. Я поставлю в известность лишь твою мать и еще нескольких самых преданных людей.

Филиппа выслушала сообщение супруга с печалью. Все это означает, что приходит конец мирным дням, а она-то надеялась, что они будут длиться до конца их жизни. Снова ею овладели мрачные предчувствия. Однако она ни слова не сказала о том, как страшит ее предстоящая война и что она не одобряет планов Эдуарда и продолжает считать, что цель, даже если будет достигнута, отнюдь не оправдает тех средств, что будут затрачены на ее осуществление.

В последний день июня она с грустью в сердце попрощалась с мужем и сыном, и оба Эдуарда отправились в порт Сэнвидж, где взошли на борт корабля.

Увы, дела у Артевельда шли вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы и как казалось вначале. Прошла та пора, когда толпы жителей главных городов Фландрии — Брюгге, Гента, Ипра — встречали его как своего спасителя. Его искренние надежды и помыслы, которые он пытался внушить соотечественникам — и те верили ему, — не оправдались. Они если и не совсем отвернулись сейчас от него, то больше не принимали на веру его горячие призывы и, хотя не слишком любили графа Луи, который, как они считали, стыкнулся с королем Франции, все же не понимали, зачем нужно менять своего правителя на чужеземного мальчишку, английского принца, о ком они ровным счетом ничего не знали. Если выбирать из двух зол, уж лучше пусть остается все по-прежнему — оно хоть уже известно.

Тем временем король Эдуард с сыном оставались на «Ласточке», ожидая приглашения от ван Артевельда. Оно задерживалось… Оно и вовсе не придет. Его звезда закатилась. Многие фламандцы стали задаваться вопросом: зачем нам такой вождь? Что он для нас сделал? Нашпиговал свои речи пустыми обещаниями, сам процветает, а мы живем все хуже и хуже. Не пора ли от него избавиться, пока он не наделал еще больших бед?.. И для кого он старается? Для англичан? Хочет сменить нашего правителя на чужеземного? Уж не предатель ли он? Не продался ли английскому королю? А с предателями следует поступать только одним путем…

Когда Якоб ван Артевельд вернулся в Гент из поездки по другим городам, его уже поджидали те, кто окончательно отвратился от него, возненавидел и желал воплотить ненависть в действие. Их враждебность он сразу почувствовал, да они и не пытались ее скрывать. Он ловил ненавидящие взгляды, что бросали на него на улицах, и потому поторопился к дому, который велел по возможности укрепить, опасаясь нападения.

И вправду, ожесточенная толпа подступила вскоре к его окнам. Люди требовали, чтобы он вышел к ним, и было понятно по их настроению, что, если он этого не сделает, они взломают двери и ворвутся в дом.

Он помнил, что умение говорить с ними, дар убеждения приносили ему в былое время успех, заставляли слушать, верить и идти за ним. Подойдя к широкому окну, он растворил его, посмотрел на собравшуюся толпу и содрогнулся: лица, искаженные злобой, в руках у многих палки, железные прутья. Да, сейчас они ненавидели его с той же страстью, с какой еще совсем недавно любили. Что ж, таковы законы толпы, человеческого стада.

Он попытался заговорить:

— Друзья и соотечественники! Выслушайте меня! Я хочу…

Но они не хотели его слушать, и напрасно он старался их перекричать.

В ответ неслись яростные враждебные выкрики:

— Иди к нам, Якоб!

— Мы покажем, что намерены сделать с тобой!

— Паршивый предатель!

— Обманщик!

— Разве не стало многим из вас лучше? — пытался он докричаться до них. — Разве я не открыл дорогу вашим товарам в Англию? Разве ткачи не сумели…

Он понимал, что убеждать бесполезно. Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, они пришли убивать. В эти минуты им не нужно было благоденствие, они хотели одного — мести. Разделаться с тем, кто был одним из них, а потом вознесся почему-то высоко, дружит с королями и осмеливается командовать ими, решать за них, как им жить. Некоторые уже пытались проникнуть в дом с разных сторон.

— Я обещаю!.. — беспомощно кричал он. — Обещаю принести вам больше процвета…

Чья-то сильная рука ухватила его за плечо. Другие руки вытащили его из окна, бросили на землю. Они топтали его, били палками и железными прутьями. Насмехались.

Все напрасно… Это была его последняя мысль.

С нею он умер.

На борту корабля король Эдуард с нетерпением ожидал вестей от Якоба ван Артевельда и пребывал в беспокойстве и гневе.

И вот он их получил, эти вести. Но не от него, а о нем.

Боже! Он не мог поверить тому, что услышал.

Якоб мертв! Убит! Растерзан в Генте озверевшей толпой. Но ведь этот человек столько сделал для Фландрии!.. Немыслимо! О, люди, как вы жестоки, как неблагодарны! Как не умеете отличать пользу от вреда!.. Просто не верится…

— Тем не менее это так, — отвечал посланец и снова в подробностях рассказал, что произошло в славном городе Генте и как его жители расправились с недавним любимцем, посчитав его не кем иным, как изменником, продавшимся англичанам и призывающим их принца править Фландрией.

Эдуард был совершенно уничтожен. Рухнули его новые планы, растаяла еще одна мечта.

— Он был славным человеком, — сказал король о Якобе. — Честным. Это так редко в наши дни. И он желал своей стране только добра.

Он щедро вознаградил посланца и, отпустив его, сразу же призвал к себе сына.

— Теперь ты видишь, Эдуард, — сказал он ему, после того, как поведал о случившемся, — что воистину человек предполагает, а Бог располагает. Порою кажется, ты вот-вот ухватил что-то, оно уже в руках — но нет!.. Это лишь мечты, видения.

— Отец, разве мы не пойдем туда и не отомстим за смерть друга? — спросил принц.

Король покачал головой.

— Якоб мертв. Ничто уже не вернет его на эту землю. У нас же одна главная цель — завоевать корону Франции. И мы не должны размениваться на малые войны, которые уведут нас в сторону. Я надеялся, фламандцы выступят на моей стороне как единая страна. Этого не получилось. Значит, забудем и начнем действовать с другого конца.

— Что же станем делать?

— Сын мой, мы возвращаемся в Англию. И оттуда будем готовить мощную атаку на Францию.

Теперь он станет опираться только на собственные силы. Напрасно он думал, что Францию можно завоевать чужими руками. Он серьезно подготовится и примерно в это же время будущего года вторгнется туда во главе обученной и сильной армии. И не нужно ему никаких союзников.

Слава Господу, сейчас еще действует перемирие. Его нужно использовать как можно лучше.

Филиппа была несказанно рада, что они так скоро вернулись. С самого начала она не одобряла эту затею. Она была огорчена смертью Якоба ван Артевельда, которого любила от чистого сердца и считала незаурядной личностью, и не могла без слез думать о его жене и детях, в том числе о своем крестнике Филиппе, оставшихся без кормильца.

— Почему? — вопрошала она, не рассчитывая на ответ. — Почему люди не могут отличить хорошее от плохого? Разве они не понимают, что такие, как Якоб, не ищут славы и наград, но думают лишь о благе людей и страны?..

Однако печаль о друге не мешала ей испытывать удовлетворение от того, что муж и сын снова с нею, хотя в бочку меда и примешивалась ложка дегтя, так как она хорошо понимала: они здесь не задержатся…

По всей Англии застучали молотки и топоры, загудели кузнечные горны. Мастера делали луки и стрелы, арбалеты, конскую сбрую, ковали мечи, копья, кинжалы, доспехи и другую амуницию. Кузнецы, плотники, шорники, те, кто шил шатры и палатки, не сидели без дела. А раз была работа, то жилось им и их семьям намного лучше, чем раньше.

Они знали, для чего понадобились, для какой цели работают с утра до ночи. Чтобы «прогуляться» по Франции и потом водрузить на красивую голову своего короля французскую корону. Разве он не имеет на нее все права? Ведь он из династии Плантагенетов, а еще ее родоначальник, король Генрих II, владел графством Анжу во Франции, отчего и назывался Анжуйским. К тому же мать Эдуарда разве не дочь французского короля? Французы твердят, что по их закону королевский престол не может перейти к женщине. Но ведь это ИХ закон, а не наш. И Эдуард-то это мужчина, да еще какой!

В общем, англичанам хотелось верить в справедливость притязаний их короля на французский трон — и они верили в это.

Повсюду в стране под стук топоров и молотков, под звон наковален звучали речи о том, что Филиппу Валуа не усидеть на троне, потому как все англичане готовы в любую минуту пойти и посадить на него своего любимого монарха.

К следующему лету наготове была армия из двадцати тысяч воинов, и они не прохлаждались без дела, а учились как следует владеть оружием — луком, копьем, мечом, боевым топором… Они обрушат все это на противника, когда придет срок.

Если бы Филиппа опять не ожидала ребенка, она бы непременно отправилась с мужем и его огромной армией на континент.

Но ей пришлось только с печальной улыбкой взирать на готовящегося к походу супруга, который часто напоминал ей малое дитя, получившее наконец долгожданную желанную игрушку.

Он был уверен в победе, что ее совсем не удивляло: это было ему свойственно — верить в успех. Тоже, в общем-то, детская черта, но она помогала справляться с трудностями или напрочь отметать их. Верой в удачу, в победу он умел заражать других, и они верили ему и в него. Если же очередная мечта не сбывалась, он не тратил время на то, чтобы сокрушаться, не рвал на себе волосы, но тут же придумывал что-либо новое — указ, поход — и хотя бы частично, но добивался успеха.

Так и теперь — потерпев неудачу в превращении Фландрии в свое герцогство, он немедленно переключил все помыслы на прямую атаку Франции, не представляя, быть может, до конца размеров этого предприятия и во что оно выльется.

Перед расставанием он был особенно нежен с Филиппой и детьми.

— Я вынужден вновь покинуть тебя, дорогая, — говорил он жене. — Но ты остаешься не только королевой и моей любимой супругой, ты будешь временным правителем при малолетнем нашем сыне Лайонеле, который станет попечителем королевства. И не страшись: рядом с вами всегда будет граф Кентский, он знает, что и как делать.

Восьмилетний Лайонел, когда его привели к отцу, серьезно выслушал слова о том, что с этих пор он будет называться попечителем королевства. Правда, что это такое, он знать не знал, но звучало весьма внушительно и можно было похвастаться перед младшими братьями, а также поставить на место старших сестер, чтобы не задавались. В основном это относилось к Изабелле, отцовской любимице.

Когда он спросил у матери, что надо делать, та объяснила ему, что необходимо лишь слушать и исполнять то, что она скажет. А что все-таки? — поинтересовался мальчик, и мать ответила, что, например, нужно присутствовать на заседаниях парламента и, когда он будет там, вести себя спокойно, не бегать, не шуметь, а слушать, о чем говорят, или хотя бы делать вид, что слушаешь…

Такое показалось не чересчур трудным, и он успокоился.

Король Эдуард и его старший сын отбыли, и период временного правления начался.

Но вскоре королева уехала из Лондона в Виндзор, где по прошествии некоторого времени родила еще одну девочку, крещенную под именем Маргарет. Это был ее десятый ребенок, восемь из которых жили и здравствовали.

«Ласточка» плыла по неспокойному морю. На палубе стояли Эдуард, принц Уэльский, его друг Уильям Монтекут, после смерти отца унаследовавший титул графа Солсбери, и с ними сэр Джон Чандос.

Эдуарду очень нравился этот человек, он преклонялся перед ним, гордился его дружбой. Джон был намного старше принца, он ненавязчиво учил его жизни и был в глазах юноши лучшим на свете рыцарем — смелым, сильным и благородным, он ненавидел выказывать превосходство над слабыми и преклоняться пред могущественными. Эдуарду никогда не бывало с ним скучно, хотелось видеть его как можно чаще. Уильям Монтекут был всего на каких-то два года старше Эдуарда, но не уставал подчеркивать старшинство и как следствие этого — мудрость и жизненный опыт. Но этого мало. Между юношами было соперничество — о чем принц не мог до сих пор забыть — за Круглым столом во время недавнего грандиозного турнира в Виндзоре, соперничество за внимание прелестной Джоан Кент. Правда, страдания юношей были напрасны: к их удивлению, даже негодованию, красавица явно отдавала предпочтение третьему — Томасу Холланду, хотя тот не такой знатный и намного старше. Что ж, женщины с их капризами непредсказуемы…

Оба молодых человека находились сейчас накануне значительного события в их жизни: удостоятся ли они чести называться рыцарями? К этому они стремились всей душой. И Эдуарду приходилось лишь завидовать другу — тому было поручено командовать группой воинов, которые первыми высадятся вскоре на французском берегу. А ведь и он мог бы прекрасно выполнить это задание. Однако отец почему-то предпочел Уильяма. Наверное, оттого, что тот старше. Подумаешь, всего на два года!

Уильям так и пыжился от гордости, но все же внимательно прислушивался к советам, которые ему давал Джон Чандос. Эдуард не пропускал ни слова из разговора и постепенно приходил к выводу, что зависть — недостойное чувство, и если он хочет быть таким благородным рыцарем, как Джон, то должен не завидовать, а, напротив, радоваться за друга и желать ему успехов, что он и выразил вслух под внимательным взглядом Чандоса. Пересилив себя, с трудом, но он все-таки сумел высказать пожелание, чтобы у Монтекута все получилось как надо.

И вот они у французского берега. Военная операция началась.

С легкостью преодолев сопротивление местных жителей, отряд под командованием Уильяма очистил место для высадки остальных воинов.

Принц Эдуард был рядом с отцом, когда тот спрыгнул с борта корабля на берег и… упал.

Все, кто видел это, замерли в ужасе. Мужчины, идущие в бой, бывают особенно суеверны, и падение короля, лишь только он ступил на землю противника, было воспринято как дурное предзнаменование.

Однако, поднявшись, король разразился громким смехом.

— Глядите, друзья! — провозгласил он, поднимая вверх измазанные грязью руки. — Сама земля Франции спешит оказаться в руках своего хозяина! — Он обвел глазами серьезные, мрачные лица и продолжил: — Когда мой великий предок прибыл на берега Англии из Нормандии, он так же споткнулся и упал на руки при высадке, как и я. И сказал своим воинам те самые слова, которые я сейчас повторил. И что получилось?! А получилось, что он стал победителем и королем! Я тоже стану здесь, на этой земле, и тем, и другим!

Да, многие вспомнили эту историю. Она передавалась из уст в уста не одну сотню лет.

Лица прояснились. Все заулыбались, заговорили… О, это и верно хороший знак. Их король станет завоевателем Франции!.. Слава королю!..

Эдуарду хотелось, чтобы его сын с самого начала приобщился к походной жизни, стал истинным воином, таким, как его отец, прадед, как многие испытанные ратники. Жаль, что ему только шестнадцать. Если бы он был хоть немного старше! Он даже еще не посвящен в рыцари… Впрочем, последнее легко исправить: будет хорошим началом, если прямо сейчас, здесь, в первые же минуты пребывания на земле Франции, совершить это действо на виду у всех. Тогда люди будут знать: если король сложит голову в битве, вот кто по праву займет его место, вот за кем они должны следовать, вот кому верить и подчиняться.

Эдуард подозвал сына и велел преклонить колено на прибрежном холме. Затем коснулся его плеча обнаженным мечом, опоясал ремнем и прикрепил золотые шпоры к его башмакам.

— Ваш принц больше уже не мальчик! Остальное он докажет делом! — крикнул он тем, кто был вокруг.

Еще нескольких человек удостоил король в тот раз рыцарского звания, и среди них Уильяма Монтекута, графа Солсбери. Касаясь мечом его плеча, Эдуард втайне желал, чтобы мать юноши видела сейчас то, что происходит, чтобы она знала: король не забывает ни о ней, ни о ее семье. И не забудет никогда, пока жив…

Поход по северу Франции начался, и первые недели сопротивление английскому войску было незначительным. Города Барфлер, Валонж, Карантен и Сен-Ло быстро сдались на милость победителей. В последнем городе в их руки попало около тысячи бочек с вином, которое так пришлось по вкусу разгоряченным воинам, что через некоторое время те и с места сдвинуться не могли.

— Необходимо понимать солдат, — внушал король сыну. — Пускай в эту ночь пьют без удержу и благодарят судьбу, которая привела их в благословенную страну. Пускай жалеют тех, кто не с ними. Пускай радуются веселому началу похода, в котором их поджидают и смерть, и ранения, и плен. В войне, сын мой, такое веселье выпадает нечасто, если вообще выпадает.

После Сен-Ло они с легкостью взяли Канн и оттуда двинулись на город Лизье.

К этому времени король Филипп уже оправился от растерянности, вызванной внезапным нападением противника, и начал собирать силы для ответного удара. Он намеревался выставить вдвое больше воинов, чем у англичан, разделаться с ними одним ударом, в одном сражении. Такое коварство заслуживает хорошего ответа, говорил он. Мы покажем этому зарвавшемуся претенденту на французский престол, этому обманщику, что одно дело — захватывать беспомощные города, а другое — сразиться с хорошо обученной французской армией. О, я ему хорошо отплачу за поражения первых дней!

Король Эдуард продолжал движение по стране, встречая то здесь, то там сопротивление, но без особого труда преодолевая его. Однако он знал, что его ждет впереди, и был готов к поединку с крупными силами французов.

Он тщательно выбрал место, где это должно произойти, так как знал, что армия короля Филиппа значительно превосходит англичан в числе. Он приказал расположиться на берегу реки Майенн. По правую руку от них было селение Креси. На левом фланге он велел нагромоздить как можно больше повозок для прикрытия; прямо же перед ними были еще два селения.

Таким образом он обеспечил себе выгодную позицию для защиты флангов и тыла.

У французов, судя по донесениям, численность армии доходила до пятидесяти тысяч, что на целых тридцать тысяч больше, чем у англичан. И немудрено: ведь Эдуарду необходимо было оставить в Англии немалое войско для ее защиты, французы же собрали, как видно, все силы, решив закончить войну одним ударом. Кроме того, среди англичан уже были потери, убитых хоронили в чужой земле, раненых и больных отправляли, по возможности, домой.

И все же, несмотря ни на что, король Эдуард был полон сил и уверенности в победе. Он говорил, что в его войске остались сейчас самые смелые и опытные, причем надо всегда помнить, что английский воин стоит трех французских и, значит, мы даже превосходим их в числе.

Принц Эдуард рвался в бой, с нетерпением ожидая начала сражения, чтобы доказать всем, и в первую очередь отцу, что в шестнадцать он умеет достойно биться. Никаких сомнений, никаких мыслей о смерти у него не было. Как и у его отца. Как и у большинства воинов.

Наступило раннее утро двадцать шестого августа, но по-прежнему французы не подходили ближе, хотя разведчики сообщали, что они уже совсем недалеко.

В английской армии была отслужена месса, после чего оставалось только одно — ждать.

Принц Эдуард не один раз примерял черные доспехи, которыми очень гордился, потому что ни у кого больше таких не было. Его отца, однако, беспокоило, что из-за них сын будет выделяться среди остальных рыцарей, и когда противник узнает, кто скрывается под ними, то, несомненно, устроит охоту на него.

— Но я хочу, чтобы меня узнали! — возражал принц Эдуард. — Я не страшусь врагов и сумею дать отпор. Я презирал бы себя, если бы пожелал быть неузнанным.

Что мог ответить король? Им владели два чувства — страх за сына и гордость за него. Но лучше сын мертвый, чем сын недостойный.

Шотландский король Роберт Брюс всегда шел в бой с золотым кольцом на шлеме, чтобы все знали, кто он такой. Дед короля Эдуарда тоже всячески подчеркивал свой огромный рост, не таясь от противника на поле битвы. Так что принц Эдуард лишь следует примеру великих воинов, и пусть будет так, он будет назван Черный Принц Уэльский и прославит это прозвище!..

Лишь к середине дня французская армия приблизилась к английскому лагерю. И вот противники стоят лицом к лицу.

Час битвы наступил.

Французские военачальники считали, что бой должен быть отложен до следующего дня, потому что солдаты еще не отдохнули после длительного перехода, но брат короля Филиппа отбросил все советы и велел начинать сражение, в исходе которого у него не было сомнений. Чем быстрее наступит час победы, тем лучше, говорил он…

Уже несколько часов не угасает битва, преимущество то на одной стороне, то на другой, но французы сильнее, и, если бы не искусство и упорство английских лучников, победа давно оказалась бы на стороне Франции.

Солнце палит вовсю, но внезапно над полем нависает огромная туча, и начинается гроза. Потемневшее небо прорезают острые молнии, гремит гром, дождь льет, как из ведра.

Место, выбранное королем Эдуардом для его армии, помогало сдерживать значительно превосходящие силы противника и вести, по сути, оборонительный бой, изматывая наступающих и нанося им значительный урон.

Внезапно, когда гроза была уже на исходе, откуда ни возьмись появилась огромная стая ворон и с оглушительным карканьем нависла над французским войском. Это было страшное зрелище. Французы были ошеломлены происходящим, оно внесло смятение в их ряды.

Король Эдуард зычно закричал:

— Воины! Вы видите пророческий знак! Он предсказывает поражение врагам! Само небо на нашей стороне, победа не за горами!

Гроза прекратилась так же неожиданно, как началась, и солнце засияло с еще большей силой. Сейчас оно светило французам в глаза, что давало дополнительное преимущество англичанам.

Принц Эдуард, выделявшийся среди всех черными доспехами, был постоянно в гуще схватки. То и дело его пытались окружить враги, чтобы взять в плен или даже убить, потому что знали, кто этот стройный черный рыцарь, который бьется с завидным юношеским пылом и немалым умением. Но каждый раз молодой принц ускользал от противников благодаря своей сноровке, а также помощи соратников, главным среди которых был Джон Чандос, не спускавший глаз с молодого друга, когда это ему удавалось.

Вечерело, но бой не стихал. Казалось, никто не чувствует ни малейшей усталости. И принц Эдуард тоже. Вдруг он оказался на земле: его коня ранили, и всадник очутился под упавшим животным.

— Это сын короля Эдуарда! — услышал он крики французов.

— Черный Принц!

— Хватайте принца!

Каждый из окруживших его французов хотел, чтобы именно ему досталась честь взять в плен наследника английского престола, и в начавшейся свалке принц выбрался из-под коня и сам атаковал противников, намереваясь сопротивляться до последнего.

К Эдуарду прибежал один из его приближенных:

— Милорд! Милорд! У принца дела плохи!

— Он мертв? — тихо спросил король.

— О нет, милорд. Но ему нужна помощь… Прямо сейчас… Его окружили!

— Сэр Томас, — ответил король придворному, — пока мой сын жив и у него есть силы, он будет сражаться. И станет достойным золотых шпор рыцаря, которые я надел на его башмаки. Пускай этот день станет днем его славы. Если же нет…

Король опустил голову, и придворный, поняв, что тот больше ничего не скажет, ринулся в бой.

«Что, если мальчика убьют или возьмут в плен? — бились мысли в голове короля. — Что я скажу его матери? Как посмотрю ей в глаза? А ведь она может спросить: отчего ты не спас сына, хотя имел возможность сделать это? И что я отвечу? Хотел, чтобы он стал настоящим воином, почувствовал себя мужчиной, которому будет стыдно перед самим собой, потому что он обошелся без помощи отца…. Но поймет ли Филиппа мои слова? Утешат ли они ее?.. А меня? Меня утешат?..»

— О Бог войны, — молил он, — сделай так, чтобы мальчик остался в живых и стал достоин золотых шпор!..

К счастью, Джон Чандос был настороже. Он вовремя подоспел с воинами и оттеснил французских солдат от принца, защищавшегося из последних сил. Француз, которому надоели попытки взять принца живым и он уже занес боевой топор, чтобы нанести решающий удар, был убит, остальные разбежались.

— О Джон!.. — воскликнул принц Эдуард, с трудом переводя дыхание. — Вы здесь? Вы…

— Скорей на коня, милорд, — сказал тот, не желая выслушивать слова благодарности. — Враг уже дрогнул. Мы должны преследовать его… Вперед!

Как хорошо снова ощутить под собой седло! Как хорошо видеть закатное солнце, чувствовать тепло его лучей, запах освеженной дождем травы!..

— Я никогда не забуду этот день, Джон, — проговорил Эдуард.

— Никто из нас никогда не забудет день битвы при Креси, милорд, — услышал он в ответ.

Французы, можно считать, уже потерпели поражение: они понесли огромные потери, но не сумели сдвинуть с места армию противника. Однако они никак не хотели примириться с произошедшим и вновь и вновь бросались в атаку. Их король был ранен, но не желал покидать поле боя и сделал это, только уступая настояниям и мольбам ближайших друзей. Да, говорили они ему, мы проиграли битву, сир, но одна битва еще не вся война, которая впереди… А ему следует выйти из боя, убеждали они, уступить победу англичанам, чтобы залечить раны и, собравшись с силами, победить их и окончательно изгнать из Франции.

Так говорили друзья и соратники, и король Филипп не мог не согласиться с ними. Он приказал отступить.

Победа, как это ни странно при таком соотношении сил, осталась за англичанами. Король Эдуард ликовал, понимая, что произошло чудо.

— Сколько будут жить люди, — говорил он, — им не забыть битву при Креси!

Повернувшись к сыну, стоявшему подле него в черных доспехах, он обнял его и произнес звонким голосом:

— Ты мой истинный сын! Сегодня ты родился заново, родился для того, чтобы стать королем, ибо достоин им быть!

Принц взволнованно отвечал, что обязан жизнью многим людям, которых благодарит, и что все они заслуживают самых высоких почестей и похвал.

Это вызвало одобрение присутствующих, они единодушно вознесли ему хвалу за храбрость, сочетающуюся со скромностью, и заверили, что отныне славная победа при Креси будет навсегда связана с именем Черного Принца.