Леди-Солнце

Глава 3 НЕВЕСТА КОРОЛЯ

С той поры, как юный Эдуард посетил графство Эно и провел недолгое время в замке ее отца, Филиппа не переставала думать о юноше. До встречи с ним жизнь ее текла беззаботно и счастливо в дружной семье.

Графиня Эно не уставала говорить о том, что происходила из французской королевской семьи Валуа. Ее брат Филипп Валуа имел все права на французскую корону, если король Карл умрет, не оставив наследника.

Графиня Жанна любила вспоминать, какая звучала музыка, какие стихи возглашались при королевском дворе, и становилось ясно, что светская жизнь во Франции была куда ярче и интересней, чем в Эно.

— Впрочем, — обычно добавляла графиня, — настоящее счастье я обрела только здесь, в замке Валенсьен…

Филиппа принимала мать да и всех остальных людей такими, какие они есть, но была убеждена, что нет на свете юноши прекрасней и умней, чем Эдуард Английский, и что вся красота и изящество французского двора, где она, правда, никогда не бывала, меркнут перед избранником ее души и сердца. Увы, он мелькнул, как солнце из-за туч в ненастный день, и вновь исчез, оставив ее в смятении и унынии.

Шли дни, они были похожи один на другой — все сплошь тоскливы. Уроки, домашние игры, рукоделие, даже частые конные прогулки не могли развеять ее грусть.

Жизнь в скромной резиденции ее отца текла, как мирные воды равнинной реки, и ничто не предвещало волнения на ее поверхности. По-своему эта жизнь была счастливой, хотя и чрезвычайно простой. Впрочем, разве простота — это плохо? Прямодушие, честность, доброта — вот что скрывалось за простотой в образе жизни обитателей замка Эно. И разве это не лучше, чем распущенная изощренность, изворотливость и ложь, которые пронизывали все существование при французском дворе, где имела честь воспитываться графиня?.. Так считала она сама, и была далеко не одинока в своем мнении.

Все сестры — Маргарет, Жанна, Изабелла, не говоря уж о Филиппе, — часто вспоминали недолгое пребывание у них в замке королевы Изабеллы и ее сына, которому суждено было стать королем Англии. Разговоры возникали обычно во время вечерних занятий рукоделием, когда все они шили или переделывали одежду для бедных. Наверное, им было бы куда интереснее и приятнее заниматься более тонкой работой — вышивать по тюлю или ткать гобелены, но мать настаивала, чтобы они своей работой помогали тем, кто нуждается, кто менее счастлив и удачлив в жизни, чем они.

Думы об Эдуарде ускоряли для Филиппы медленно текущее время. Она с улыбкой вспоминала их пешие и конные прогулки — как изящно вскакивал Эдуард на коня, как далеко умел пустить стрелу из лука, как ловко удавалось им обманывать сопровождающих, чтобы хоть ненадолго остаться наедине.

Ее сестры были согласны с ней: этот юноша хорош собой, приятен в обращении и вообще… таким должен быть истинный король.

Однажды, когда они сидели за рукоделием, шум и голоса возле замка возвестили о чьем-то прибытии.

Изабелла бросилась к окну и застыла там.

— Кто приехал? — нетерпеливо спросила Маргарет.

Маленькая Изабелла повернулась к сестрам, щеки у нее ярко рдели.

— По-моему, кто-то очень важный, — предположила она.

Все бросились к окну.

— Поглядите на знамя! — вскричала Маргарет. — Они приехали из Англии!

Сердце у Филиппы бешено заколотилось. Она не могла произнести ни слова.

— Зачем они прибыли к нам? — удивилась Жанна.

— Это мы вскоре узнаем, — рассудительно сказала Маргарет.

Они продолжали смотреть в окно.

— А Эдуарда с ними нет, — определила Изабелла.

К Филиппе вернулся голос.

— Он и не должен быть, — произнесла она. — Ведь он теперь король. Ему нужно править страной.

— Король тоже приезжает в гости, — возразила Жанна. — Разве они не люди? Скажи, Маргарет.

— Конечно, приезжает. Но Эдуард еще так молод. Возможно, мать не отпустила его.

— Даже совсем дети бывают королями, да? — спросила Изабелла. — Прямо в колыбели?..

Филиппа не слушала болтовню сестер. Зачем, зачем прибыли посланцы из Англии? Что это может значить?

Она опять взялась за рукоделие, но мысли были в смятении, а руки плохо слушались.

Позднее в этот день сестер призвали в покои родителей. Граф и графиня выглядели серьезными и торжественными.

— Подойдите ближе, дети, — сказала мать.

Они подошли и встали, как положено, по старшинству: сначала Маргарет, затем Филиппа, Жанна и Изабелла.

— Вы, конечно, слышали уже, кто к нам пожаловал? — спросила графиня.

— Да, миледи, — ответила за всех Маргарет.

— Они прибыли от английского короля. Вы помните Эдуарда, который был нашим гостем вместе с матерью и кого ваш дядя Джон сопроводил потом к ним на родину?

— Да, миледи, — откликнулся негромкий хор.

— Думаю, всем вам пришелся тогда по душе этот юноша? — снова спросила мать.

— О да, матушка!

Голос Филиппы на этот раз прозвучал немного раньше и громче остальных.

— Что ж, это меня радует, — сказала графиня.

— Меня тоже, — сказал граф. — И вот что, девочки. Наступает пора, когда вам предстоит прощаться с родным домом, выходить замуж, разлетаться по свету. Это нелегко, но, увы, такова судьба всех женщин. Сейчас наступил такой момент для одной из вас. Король Англии просит руки нашей дочери.

— Он хочет жениться! — воскликнула Маргарет. — На ком?

— На ком? — эхом отозвалась Филиппа.

— Это как раз и предстоит сейчас решить. Для этого к нам прибыло посольство во главе с епископом Гирфордским. Завтра мы представим вас, и он сделает выбор, который ему доверил король. Изберет будущую королеву Англии.

Филиппа похолодела от страха. «Ох, — подумала она, — ведь ясно, как Божий день, что Маргарет куда красивее меня, Изабелла более грациозна, а у Жанны такие прекрасные глаза!.. И все они гораздо умнее… Но я умру, если выбор не падет на меня! Умру — и все…»

Граф тем временем не переставал говорить:

— Мы не были удивлены, когда прибыло посольство из Англии, ибо ваша мать и я уже ранее заключили соглашение, по которому принц Эдуард — он тогда был еще принцем — изберет себе в жены одну из наших дочерей. Мы рады, что, став королем, Эдуард не забыл о соглашении.

Потом заговорила графиня:

— Я уверена, что, кого бы ни избрал посланник короля, эта избранница будет счастлива. Эдуард умен, красив и молод… всего на несколько месяцев старше тебя, Филиппа… Будущей жене не трудно будет изучить его привычки и приноровиться к ним.

— А когда… — чуть слышно пробормотала Филиппа, — когда наступит время выбора?

— Это зависит от епископа. Он станет наблюдать за вами, беседовать и потом скажет нам с отцом, на кого пал выбор. Думаю, откладывать не станет и все решится в течение ближайших дней. Так что потерпите, мои милые…

Наверное, впервые в жизни Филиппа почувствовала, что не может и не хочет делиться с родными своими чувствами, а, напротив, склонна скрывать их.

От родных, но не от Бога. Ему она истово молилась в ту ночь, прося, чтобы выбор епископа пал на нее. О, пожалуйста! Ведь она так любит Эдуарда!..

Но после этой мольбы ей стало стыдно за себялюбие, за то, что не подумала о других, для кого стать женой короля, возможно, мечта всей жизни. Почему именно ей должно достаться счастье в ущерб всем остальным?!

Потому что я безумно люблю его, отвечала она себе. Полюбила, лишь только увидев. Потому что со мной он уединялся во время прогулок, со мной беседовал больше и чаще, чем с другими. МНЕ обещал, что непременно вернется сюда… Но отчего, отчего он послал этого противного епископа, а не приехал сам?! Как мог доверить кому-то выбор супруги, спутницы на всю жизнь?..

Ответ один — он забыл ее, забыл свои обещания! Она значит для него не больше, чем ее сестры!

Что ж, он поступает так, как было условлено в соглашении. Одна из дочерей графа Эно должна стать его супругой. Одна из… Ему безразлично кто…

Для Филиппы наступили тяжкие дни. Из-за постоянного беспокойства она стала выглядеть хуже, чем обычно. Хуже остальных сестер. Чувствовала, что ее манеры за столом оставляют желать лучшего. Замечала, что епископ как-то чересчур придирчиво всматривается в нее, и ей казалось, он старается чаще обращаться к другим, нежели к ней.

Да, она была почти уверена: он ни за что не выберет ее, и, значит, всю жизнь ей суждено провести в печали и тоске. Значит, остается одно — просить родителей, чтобы ее отправили в монастырь, где и окончатся ее годы, потому что ни за кого больше она никогда, никогда не выйдет замуж…

И снова сестер призвали в покои родителей. На этот раз там был и епископ Гирфордский.

Филиппа все время беззвучно молилась. О Боже, укрой, укрой меня от посторонних глаз! Не позволяй, чтобы остальные видели, как я страдаю. Сделай так, чтобы я не разрыдалась при всех. Чтобы у меня хватило сил и доброты поцеловать и поздравить… кто бы это ни был… Маргарет, Жанна, Изабелла… Конечно, это будет Маргарет. Она старшая, ей полагается первой выйти замуж… А он… Эдуард… Ему безразлично, кто это будет. Просто одна из дочерей графа Эно… В любом случае он выполнит свое обещание… О, зачем я так полюбила его?! Зачем?!

Граф заговорил тихим взволнованным голосом. Момент для него самого был весьма значительным — его дочь становилась королевой Англии. Но, кроме удовлетворения, этот добрый, честный человек испытывал чувство печали — ему не хотелось расставаться ни с одной из горячо любимых дочерей.

Они все стояли сейчас перед ним, как и положено — по возрасту, две, кто постарше, взволнованные до предела, а младшие — тоже возбужденные, но готовые в любую минуту захихикать.

У Маргарет замирало сердце не меньше, чем у Филиппы: она была старшей и полагала, что выбор падет на нее. Филиппа могла лишь молиться… Молить о своем счастье, о прощении за то, что оно, это счастье, если придет, то лишь в ущерб одной из сестер, которых она любила, любит и будет всегда любить…

— Милорд епископ, — негромко начал граф Эно, — пришел сюда сказать нам, что он сделал выбор. Выбор той, кто станет вскоре королевой Англии. Прошу вас, милорд, — граф повернулся к епископу, — назовите ту из моих дочерей, которая удостоилась этой великой чести.

Епископ Адам откашлялся, слегка нахмурился и произнес:

— Милорд! Миледи! Все ваши дочери очаровательны. Это сделало мою задачу не только трудной, но почти невыполнимой… Леди Маргарет…

Он выдержал небольшую паузу, которая Филиппе показалась вечностью. «Я не вынесу этого», — подумала она. И тут же новая мысль: «О, какая я гадкая! Отчего не радуюсь за мою дорогую сестру?..»

— …Леди Маргарет, — продолжал епископ, — обаятельна, любезна, грациозна. Такой же, несомненно, является леди Жанна, а также самая младшая — Изабелла. Я и мои советники долго судили и обсуждали, пока не пришли к заключению, что из всех ваших дочерей… Милорд, миледи… — Поклон в сторону графа и графини. — …Из всех ваших дочерей леди Филиппа наиболее подходит нашему королю по возрасту, не говоря уж о красоте и прочих достоинствах, а потому прошу у вас от имени и по поручению моего короля ее руки.

У Филиппы закружилась голова. «Я сплю, — подумала она. — Это всего лишь сон. Сейчас открою глаза, и все окажется совсем иным. Ведь такого не может быть!..»

Она открыла глаза. Все взоры были устремлены на нее. Она побледнела, потом залилась краской. Ее била дрожь. Слава Богу, она смогла удержаться от слез, слез радости… Выбор пал на нее! Это не сон, а явь. Она увидит Эдуарда. Будет с ним…

Отец вложил ее руку в руку епископа.

— Она еще так молода, милорд, — сказал он. — Совсем девочка.

— Она будет прекрасной и достойной королевой Англии, — сказал Адам Орлтон, епископ Гирфордский.

Филиппа сразу возвысилась в собственных глазах — ведь теперь она уже нареченная короля, его невеста.

Ее сестры тотчас затараторили о предстоящем замужестве, и она с облегчением почувствовала, что в их речах нет и тени обиды или зависти. Пожалуй, только на личике Изабеллы было написано некоторое разочарование, что это произошло не с ней, но она ведь еще совсем ребенок, ей кажется, что стать королевой это так забавно и интересно.

— Я была уверена, что выберут тебя, — сказала Маргарет. — Ведь вы одного возраста.

— Да… — откликнулась Филиппа, продолжая испытывать неловкость. — Я тоже не сомневалась, что это будешь ты, — сказала Жанна. — Когда он был здесь, то больше всего говорил с тобой. Разве ты забыла?

О нет, она не забыла! Но и не делилась ни с кем своими воспоминаниями и надеждами.

— А я думаю, он забыл обо всех нас, как только очутился у себя в Англии, — сказала Маргарет. — Там такое тогда творилось! А потом что-то случилось, и он стал королем. Так что ему было вовсе не до нас… Очень странно правда, враждовать с отцом?

Филиппа почувствовала, что должна заступиться за жениха.

— У него были причины, — сказала она.

— Может быть, но все равно он должен был сам просить тебя стать его женой, а не поручать какому-то епископу.

С этими словами, которые Маргарет произнесла с искренним возмущением, Филиппа была согласна: ей было нелегко выдержать то, что недавно произошло. Не надо бередить душу недоумением и обидой. Ни к чему хорошему это не приведет. Нужно восстановить былую дружбу… былые чувства и постараться держать себя так, словно ничего неприятного не случилось, словно они с Эдуардом вообще не расставались.

Она должна, обязана быть счастливой, позабыть о роли, какую сыграл епископ, и о том, что лишь случайно, благодаря совпадению в возрасте, стала невестой короля Англии.

Опасность затаенной обиды она, кажется, сумела отогнать от себя, но опасность, о которой ее предупредили родители, еще не была убрана с ее пути к счастью.

— Ты уже знаешь, — поведал ей отец, — что твоя мать и мать короля Эдуарда — двоюродные сестры. Их отцы были сыновьями французского короля Филиппа Третьего. Это означает, что между тобой и Эдуардом существует достаточно тесное родство и папа римский в таких случаях должен давать особое разрешение.

— Боже, а если он не разрешит? — воскликнула Филиппа в отчаянии.

Мать попыталась утешить ее.

— Такое вряд ли случится, — сказала она. — Мы сегодня же посылаем гонцов в Авиньон и надеемся на благополучный исход.

Она не знала, что с этой же миссией туда должен отправиться и епископ Гирфордский по поручению короля Эдуарда.

Снова бедная Филиппа проводила дни и ночи в непрерывном волнении. Как хотелось ей, чтобы Эдуард в это время был с ней, разделил ее беспокойство! Как мечтала она увидеть его, услышать слова утешения!..

Все окончилось благополучно. Папа римский не отказал королю Англии, разрешение было получено, и теперь король желал, чтобы бракосочетание состоялось как можно скорее: оно должно быть заключено заочно, по доверенности, для чего в замок графа Эно он пошлет своего представителя. А после брачной церемонии супруге короля надлежит сразу же прибыть в Англию. Такова воля Эдуарда III.

В замке графа начались спешные приготовления. Вот-вот должен был прибыть епископ Личфилд, доверенное лицо короля.

Каждое утро, просыпаясь, Филиппа прежде всего начинала убеждать себя, что все, случившееся с ней, истинная правда. Она считала дни до того момента, когда увидит наконец Эдуарда, и радость будущей встречи омрачалась лишь легкой тенью воспоминания о том, КАК ее будущий супруг обставил предложение о браке.

У графини были другие заботы.

— Твой отец, — говорила она дочери, — намерен богато экипировать тебя для поездки в Англию. Твой будущий супруг, хотя и король, не слишком богат, насколько мы знаем. Много денег они потратили на военные походы, и, кроме того, отец нынешнего короля предавался излишествам и был чрезмерно расточителен…

— Мне не нужно богатства, матушка.

— Дорогое дитя, так говорят все, кто любит.

Молитвенно сложив руки, Филиппа призналась:

— Я бы, наверное, умерла, если бы выбор пал не на меня.

— Милая дочь, не нужно так говорить, но я рада, что твои чувства к супругу столь сильны. Это дает уверенность в том, что, какие бы случайности ни ожидали тебя, любовь останется в сохранности и обогатит ваше существование.

Графине хотелось добавить еще несколько слов, хотелось предупредить дочь, что, наверное, не следует все же любить слепо и сразу открывать всю глубину своих чувств. Ведь Эдуарда она почти не знает — так же, как и он ее, оба они так молоды, так неопытны. Им всего по пятнадцать лет…

Но графиня не сказала этого.

— Дорогое дитя, — произнесла она, — я счастлива, что ты отправляешься к человеку, с которым уже знакома и кого любишь.

И она подумала при этом, что юный король не сможет устоять перед такой искренней, бескорыстной любовью и воздаст ей должное. Во всяком случае, она молит Бога, чтобы так произошло.

На этом мать и дочь разошлись по своим делам, которых было немало в эти суматошные дни.

Сестры Филиппы принимали посильное участие во всех приготовлениях — чаще всего оно выражалось в громких возгласах восхищения ее нарядами и украшениями.

— О! Настоящая королева!

— А что ты чувствуешь, сделавшись королевой?..

— Неужели ты вскоре покинешь нас? — с грустью спрашивала Маргарет, и Филиппа отвечала, что да, это так, и это единственное, что огорчает ее, потому что в остальном она счастлива. Хотя счастье свалилось на нее случайно, добавляла она, ибо избранницей короля — а вернее, епископа, — могла стать любая из них.

Шли дни, и грусть от скорого расставания с родным домом, с семьей все сильнее охватывала Филиппу. Неужели она не будет уже каждый день видеть отца и мать, милых сестер? Ей казалось невероятным, что такое может случиться.

— Вы должны приезжать ко мне в Англию, — говорила она им. — Как можно чаще.

Она забывала в эти минуты, что сестер ждет та же судьба — все они разъедутся из милого их сердцам замка Валенсьен, где были так счастливы под крылом у родителей. Но мать и отец, в чьих глазах тоже проглядывала печаль, понимали, что сестры, может быть, расстаются с Филиппой навсегда, но не говорили об этом, чтобы не огорчать дочерей.

И вот ее жизнь в Эно — позади. Впереди — новое и неизвестное. Пришел день сказать «прощай» родному дому, родным людям.

— На английском берегу, в Дувре, — сказала мать, — тебя будет встречать дядя Джон, и, значит, первые шаги по чужой земле ты совершишь в сопровождении родного человека.

Филиппа отвечала, что будет рада снова увидеть дядю Джона.

— Он полюбил Англию и ее людей, — продолжала мать. — Стал другом королевы, матери Эдуарда.

Легкое чувство беспокойства овладело Филиппой при упоминании об этой женщине. Она припомнила ее — удивительно красивую какой-то странной красотой. Подобных ей она, пожалуй, раньше не видела. Сестра Маргарет даже сказала про нее, что она ведьма. Прекрасная ведьма. Таких, наверное, сам дьявол наделяет особой красотой, чтобы они могли использовать ее против других людей.

Вспомнила Филиппа и могучего мужчину с горящими темными глазами, который все время был рядом с королевой и тоже вызывал беспокойное ощущение, когда она сталкивалась с ним взглядом.

Но воспоминания эти нахлынули и тотчас исчезли, уступив место мыслям об Эдуарде — только о нем, о встрече с ним, которая все приближалась.

Отец сказал, что будет лучше и легче для всех, если они попрощаются здесь, в замке, и никто не поедет провожать ее к берегу моря.

Так они и сделали. Со слезами на глазах горячо обнялись у ворот, после чего родители и сестры, поднявшись на одну из передних башен замка, долго смотрели вслед удаляющемуся кортежу.

— Как странно, — сказала Изабелла. — Нас теперь только трое.

«Скоро станет еще меньше», — с грустью подумала мать и взглянула на мужа в поисках утешения.

А Филиппа уже скакала во главе кавалькады к неизвестному будущему.

Плавание было сравнительно спокойным, и через несколько дней Филиппа, стоя на палубе корабля, увидела скалы английского берега, поразившие ее белизной. Над морем высилась огромная мрачная крепость более четырехсот футов [2] в высоту, построенная для устрашения тех, кто осмелился бы вторгнуться на остров, но сейчас как бы приветствующая ту, что ступает на английскую землю в звании супруги короля.

На берегу ее встретил сэр Джон Эно. Он горячо приветствовал племянницу, заверив, что сегодня счастливейший день в его жизни — ведь он всегда мечтал о более тесной связи между Англией и его милой родиной, графством Эно, и вот теперь дорогая Филиппа будет способствовать этому сближению.

Сэр Джон сказал, что они останутся на ночь в Дуврском замке, а наутро двинутся в Лондон через Кентербери, где сделают остановку, чтобы посетить собор, принести дары к гробнице святого Томаса Бекета [3], поблагодарить его за счастливое окончание морского путешествия и попросить благословения союзу людей и стран.

Впервые в жизни Филиппа провела ночь в новой для нее стране, однако спала хорошо и на рассвете была уже готова отправиться в путь.

Она ехала верхом рядом с дядей, закутанная в меха от зимнего холода, и во всех селениях, через которые они проезжали, жители выходили из домов, чтобы посмотреть на нее.

Людям нравилось ее юное свежее лицо и открытая улыбка, Филиппа чувствовала их расположение и принимала его с искренней радостью.

Наверное, англичанам уже надоели слухи и разговоры о покойном короле и таинственных обстоятельствах его смерти, а также о королеве и ее любовнике Мортимере — всем хотелось чего-то нового, и этим обещало быть бракосочетание двух невинных юных существ — короля и этой милой девушки.

В предместьях Лондона Филиппу встречало множество людей, среди которых больше всего было священников различного ранга, — они составили почетный эскорт при ее въезде в город.

Взор Филиппы настойчиво искал среди встречавших Эдуарда, но, увы, напрасно — его не было.

«Наверное, они проводят меня к нему», — утешила она себя.

Утешал ее, как мог, и дядя Джон. Он говорил, что очень гордится ею, потому что теперь ему совершенно ясно: на всем пути следования она производила на жителей страны самое благоприятное впечатление. Она отвечала, что не старалась ничего делать нарочно, на что сэр Джон, улыбнувшись, заметил, что именно естественность и непринужденность большей частью вызывают у людей доверие и симпатию.

Ему было приятно рассказывать ей о местах, мимо которых они проезжали. Знаменитый лондонский Тауэр… Он показался ей довольно мрачным, и она понадеялась, что если и придется ей жить в этом дворце, то совсем недолго. Зато очень красивой была река, воды которой искрились в морозном воздухе, а также большие дома, окруженные садами, спускавшимися к этой реке. Здесь было много кустов и деревьев, декоративных и фруктовых, чьи ветви, лишенные листьев, отчетливо вырисовывались на светлом фоне неба.

Дядя рассказывал и о зеленых во всякое время года лугах вокруг Лондона и в нем самом, о знаменитых источниках, вода которых полезна для здоровья, — Святой источник, Клеркен, Святого Клемента. Было тут и огромное поле Смитфилд, где каждую пятницу — если она не выпадала на какой-нибудь большой праздник — продавали и покупали породистых лошадей. А в северной части города на огромном болоте, которое замерзало лишь в середине зимы, молодые люди устраивали катание на коньках.

В общем, Филиппа заметила, что дяде Джону решительно все нравилось в этой стране, и любовь к ней он искренне хотел внушить племяннице, убедить ее в том, как счастливо сложилась судьба, определившая ей жить в Англии.

В самом центре города Филиппу приветствовал лорд-мэр с советниками.

Здесь состоялась торжественная церемония, во время которой Филиппе вручили золотое блюдо в знак уважения и признательности за ее приезд в страну. Как сказал ей позднее дядя Джон, стоимость этого предмета не менее трехсот марок, но ценнее всего, разумеется, любовь народа, которую этот подарок символизирует.

На следующий день было Рождество. Она встретила его в Лондоне, в Вестминстерском дворце, куда ее с почетом препроводили и где ей предстояло провести три дня.

«Но отчего, — спрашивала она себя все время, — отчего Эдуард не появился, чтобы встретить меня? Приветствовать как свою супругу и королеву?»

Не утешило и то, что во дворце ее поместили в лучших покоях, отделанных с большим искусством и тщанием еще во времена Генриха III, прадеда Эдуарда. А король нынешний, сказали ей, распорядился поселить ее именно в этой части дворца.

Ох, если бы он сам появился здесь!..

Наконец-то у нее полегчало на душе, когда дядя Джон сообщил ей, что, оказывается, король Эдуард сейчас в Йорке с матерью и что им с Филиппой надлежит вскоре отправиться туда.

— Но я все время надеялась, что он встретит меня! — воскликнула Филиппа с чувством, похожим на отчаяние. — Почему он не сделал этого?

Сэр Джон ответил спокойно и рассудительно:

— Дорогая племянница, тебе следует помнить, что ты вышла замуж за короля. И, как бы он ни мечтал о встрече с тобой, у него всегда могут быть дела и обязанности, которыми нельзя пренебречь. Например, сейчас, насколько мне известно, король с головой погружен в создание мирного договора с Шотландией — мир очень важен для страны, и упустить его нельзя. Но король все время думает о своей новобрачной. Ты видела, какой прием тебе повсюду оказывают? Это делается, несомненно, по его распоряжению.

— Значит, приветствия и радость, которую люди проявляют, исходят не от души, а потому, что им было велено? Но вы же сами говорили мне, дядя…

Сэр Джон снисходительно улыбнулся.

— И сейчас говорю: уверен, что народу ты уже понравилась. Теплоту чувств, ту, что льется из глаз и сердец, сразу отличишь от той, что проявляется по велению свыше. Прошу тебя, племянница, развей обиду и будь готова встретить короля с доброй благодарной улыбкой и такими же поцелуями. Ты ведь самая счастливая из всех, моя дорогая. Помни об этом, девочка.

— Я последую вашему совету, дядя, — покорно отвечала Филиппа. — Вы объяснили мне, и я поняла, что была не права и едва не стала несправедливой.

Было еще столько торжеств, столько разных встреч с людьми, которые стремились увидеть ее, поздравить, выразить свои симпатии!..

Промелькнули три рождественских дня, и, оставив жителей Лондона продолжать без нее праздновать бракосочетание их короля с пришедшейся им по душе девушкой из графства Эно, Филиппа с почетным эскортом отправилась на север, в Йорк.

На этот раз возглавил процессию двоюродный брат короля Джон де Боун, граф Гирфордский и Эссекский. И в первый же день нового года они прибыли в Питерборо, где остановились в аббатстве на отдых.

Погода начала портиться, дороги обледенели, дули дикие ветры — и все это, вкупе с количеством багажа, который они везли с собою, делало путешествие настолько медленным, что бедной Филиппе начало казаться, оно никогда уже не кончится. Поэтому она не поверила своим глазам и ушам, когда увидела невдалеке башни огромного собора и ей сказали, что они почти прибыли.

Вскоре дорогу им преградил отряд всадников в латах, сверкающих под бледным зимним солнцем. На сильном ветру развевались знамена, принадлежащие представителям самых благородных родов страны. Эти люди с рыцарями и оруженосцами выехали из Йорка навстречу Филиппе. А впереди всех восседал на прекрасном белом коне юный король — ее Эдуард!

Сердце девушки затрепетало, когда она увидела этого всадника. Он показался ей еще красивее, чем раньше, еще мужественнее, стройнее, выше ростом. Светлые густые волосы, корона на голове — он выглядел не как человек, а как Бог! Восторг и любовь переполняли ее.

Он вырвался вперед, чтобы первым приветствовать ее. Его голубые глаза смотрели ей в лицо, когда он взял ее руку и поднес к губам.

— Филиппа, — проговорил он, — моя маленькая Филиппа, наконец вы приехали ко мне. Как томительно тянулось время!

— Для меня тоже, — отвечала она. — Я надеялась увидеть вас намного раньше.

— Вы такая же, как и тогда, Филиппа. Я немного боялся, что вы переменитесь. Ведь, кажется, целая вечность прошла с тех пор, как мы встречались в лесу и на лужайках Эно. Ожидание истомило меня! Но теперь мы вместе. Обряд венчания состоится немедленно. Больше не станем откладывать. Ни на минуту!

Радость, которую она испытала от этих слов, сделала ее лицо еще более привлекательным, но даже в тот момент она не могла окончательно забыть дни мучительных волнений, когда всем ее существом владел леденящий страх, что не она станет избранницей этого красивого юноши.

— Я очень боялась… — пробормотала она.

— Боялись? — вскричал он. — Меня?

— Боялась, что выбор падет на кого-либо из моих сестер… Что ваш епископ…

Эдуард улыбнулся.

— Этого не могло случиться, — сказал он.

— Очень могло. Ведь Маргарет старшая. И она куда лучше, чем я.

— Епископ не посмел бы так сделать.

— Но почему? Он взирал на всех нас с одобрением, а я… я просто умирала от страха. Ведь ему было поручено выбрать.

Эдуард не мог сдержать смеха.

— О да. Таков обычай, моя Филиппа. Он должен был избрать самую лучшую. Королям тоже приходится подчиняться принятым обычаям. Но если бы вы знали, что я сказал ему перед отъездом! «Епископ, — сказал я, — если хотите, чтобы ваша голова оставалась у вас на плечах, то избранницей должна стать Филиппа. Только она!» Вот как я напутствовал его, и, конечно, он не посмел бы ослушаться.

— О Эдуард! Это действительно так?

— Клянусь, моя любимая! Клянусь всеми нашими свадебными клятвами, гробницей святого Томаса и костями моего покойного отца! Потому что именно девушку по имени Филиппа я полюбил в замке Валенсьен и поклялся тогда и клянусь сейчас, что она, и только она, станет моей королевой!

Некоторое время она молчала. Потом тихо повторила:

— Я чуть не умерла от страха. От ожидания. Теперь я чувствую, что могу умереть от счастья.

— Не нужно слов о смерти, дорогая! Вы должны жить, жить для меня, а я стану жить для вас. И пускай так будет до скончания дней…

Ей казалось, что она никогда не видела ничего лучше Йорка, который предстал сейчас перед ее глазами, никогда не испытывала и не испытает более глубокого счастья…

Люди вокруг приветствовали их неумолкающими восторженными криками. Они были так молоды — король и королева, — так красивы, так полны любви друг к другу.

Ровно через месяц после приезда Филиппы в Англию состоялось ее бракосочетание с королем Эдуардом в главном соборе Йорка. Это было впечатляющее торжество, и почтили его присутствием не только представители благороднейших семейств Англии, но и некоторые члены знатных шотландских кланов — те, что уже прибыли ранее для заключения мира между обеими странами.

А юные влюбленные были всецело поглощены друг другом. Эдуарду в ноябре исполнилось пятнадцать, Филиппа была еще моложе, однако они жили во времена, когда дети рано взрослели, а потому никому и в голову не приходило, что им еще не время стать мужем и женой.

Несмотря на то что Эдуарду приходилось участвовать в переговорах с шотландцами, встречаться с членами парламента и королевского совета, собиравшимися здесь, в Йорке, большую часть времени он уделял новобрачной.

Они много ездили верхом, и, где бы ни появлялись, их радостно приветствовали толпы людей. Молодая королевская чета излучала взаимную любовь, а люди любили их и сходились во мнении, что они созданы друг для друга.

Восхищение Филиппой усилилось, когда стало известно, что эта юная леди привезла с собой значительные ценности, которые передала в королевскую казну, сильно оскудевшую от затрат Изабеллы и Мортимера на армию и самих себя, а также от расходов на недавний поход в Шотландию. Как же было не оценить тот вклад, что внесла в финансы страны эта дочь обыкновенного графа из мало кому известной провинции на континенте! Как же было не приветствовать ее, не проявлять самых горячих чувств!

Полюбили ее, но отнюдь не за щедрость, и ее новообретенные родственники — брат Эдуарда Джон Элтем и две его сестры — Элинор и Джоанна. Их любовь можно было назвать обожанием, причина его, наверное, крылась в том, что бедным детям так не хватало любви родительской.

— Я люблю тебя, — признавалась Филиппе Элинор, — потому что ты так часто улыбаешься мне.

— Я очень люблю тебя, — вторила ей Джоанна, — потому что у тебя такие румяные щеки.

Отношение к ней этих девчушек было приятно Филиппе — оно хотя бы частично восполняло отсутствие сестер, с которыми она рассталась впервые в жизни.

— Как мне их не хватает, — часто говорила она. — Всех троих.

— Нас у тебя тоже трое, — объясняла ей Джоанна. — Ведь и братец Джон тоже считается? Верно?

Филиппа отвечала, что да. Конечно, да…

Довольно скоро она почувствовала, что в королевской семье царит какая-то напряженность в отношениях, ничего определенного заметить еще не могла, но что-то витало в воздухе. Впрочем, полагала Филиппа, у нее чересчур обостренное восприятие, ведь она приехала сюда из своего счастливого мирного дома и так близко не сталкивалась раньше ни с одной семьей. Но, как бы то ни было, что-то вызывало у нее неприятные ощущения и заставляло быть настороже.

Впоследствии она поняла, что волны напряженности исходят от двух человек — от ее свекрови и от Мортимера, графа Марча. Она сама старалась видеть их обоих как можно реже, потому что они немного пугали ее. Королева-мать держалась с ней несколько отчужденно, было видно, она изучает ее, приглядывается к ней. Так же вел себя и граф Марч. Оба словно искали в ней постоянно и упорно скрытые недостатки, что-то, в чем можно было бы ее затем обвинить. Внешне, однако, все выглядело благопристойно, даже слишком дружелюбно порой, и это «слишком» вызывало у Филиппы легкую дрожь страха, укрепляло недоверие к их искренности.

Нельзя так поддаваться ощущениям, которые легко могут обмануть, уговаривала она себя и вновь вглядывалась в королеву Изабеллу. Даже в ее красоте Филиппа находила нечто странное и опасное — в том, как бесшумно и грациозно та движется, с какой внезапностью возникает в комнате, где, Филиппе казалось, она пребывает в полном одиночестве. Даже речь у юной королевы в ее присутствии становилась менее гладкой и связной, и с этим она ничего не могла поделать. Как ни гнала от себя беспокойные мысли и ощущения, они не покидали ее. Что-то нездоровое, недоброе прозревала она в королеве-матери и в ее ближайшем друге и сподвижнике.

В холодных красивых чертах Роджера Мортимера Филиппа видела жестокость и грубость и не понимала, почему этого человека все до такой степени почитают, а больше всех — сама Изабелла. Нет, пожалуй, не почитают — так ей казалось лишь вначале, — а попросту боятся. И сама она тоже.

Эти новые для нее чувства ей трудно было носить в себе, и она собиралась поделиться ими с Эдуардом, но в последний момент обычно не решалась, опасаясь, что слова прозвучат как осуждение его матери.

С Эдуардом они чаще всего говорили о самих себе, о том, как любят друг друга, как прекрасно началась их совместная жизнь. Говорили о детях, которые у них непременно появятся, и очень скоро.

— Это будет мальчик, — уверенно заявлял Эдуард.

— Мы назовем его Эдуардом, — вторила она.

Они могли часами обсуждать, каким он станет, этот мальчик, и Филиппа уверяла, что ее очень разочарует, если тот не повторит все черты отца.

Затем они обрывали бесконечные разговоры о еще не родившемся сыне, начинали смеяться и шутливо возмущаться, что ни о чем больше не могут говорить, затем совсем замолкали, целовались, снова любили друг друга, и жизнь представлялась им еще лучше, еще прекрасней… Филиппа забывала о страхах, и ей казалось странным, что она когда-то могла их испытывать…

Нередко, когда Эдуард был занят с советниками, Филиппа заходила в учебную комнату принцесс. Напряженность ощущалась даже здесь… напряженность, связанная с недавним прошлым королевской семьи. Подтверждение этому Филиппа услышала как-то из детских уст сестер Эдуарда.

Девочки хорошо помнили, что происходило вокруг них, охотно рассказывали о том времени, когда жили с матерью во дворце Тауэр и к ним была приставлена по распоряжению отца леди Диспенсер, жена отцовского любимца Хью Диспенсера. А их мать была очень этим недовольна.

Филиппа, к этому времени уже достаточно знавшая о том, что происходило не так давно при дворе английского короля, понимала, что король таким образом пожелал избавиться от двух женщин, мешавших его счастью с фаворитом, молодым красавцем Хью. Народ тоже знал об увлечении своего владыки и яростно ненавидел нового королевского любовника. Кончилось тем, что красавца казнили, а короля заставили передать корону сыну.

Однако Филиппа не осмеливалась говорить об этом с Эдуардом, понимая, как будет неприятен ему подобный разговор, — он мрачнел при любом упоминании об отце.

— …Ух, как много людей было тогда на улицах! — продолжали рассказывать девочки о дне казни.

— Так страшно!

— А потом нас повели к нашей матери…

— И нам все равно было страшно, — повторила Джоанна.

Даже сейчас она выглядела испуганной. Филиппа поняла, что страх глубоко проник в эти юные души — страх перед матерью.

Дети продолжали обрывочно передавать впечатления, накопившиеся за их недолгую жизнь.

— …Один раз, — говорила Джоанна, — мы видели человека, который висел на веревке. Он был мертвый.

— Это был Хью Диспенсер, — пояснила Элинор. — С ним сначала такое сделали! Просто ужас!.. А потом повесили на веревке, и он качался… качался…

— Этого больше не будет, — сказала Филиппа, внутренне содрогаясь. — Забудьте обо всем.

— Но я не могу, — сказала Элинор. — Иногда, когда лежу в кровати ночью, начинаю его видеть. Хотя совсем темно.

— Я тоже, — добавила Джоанна.

— Не бойтесь, с этим навсегда покончено! — воскликнула Филиппа.

О, как она была наивна!

— А ты, дорогая сестра, видела, как человек раскачивается на веревке? — спросила ее Элинор.

— Нет, — твердо ответила Филиппа. — И вы тоже не видели. Это был, наверное, просто плохой сон.

Две пары детских глаз вопросительно уставились на нее.

— Просто дурной сон, — повторила она. — И не надо беспокоиться, потому что все сны исчезают, когда просыпаешься и видишь, что вокруг уже светлый день.

Кажется, девочкам пришлось по душе такое объяснение. Они несколько раз воскликнули: «Это был сон!» — и заметно успокоились.

Им хотелось побольше узнать о замужестве.

— На что оно похоже? — спросила как-то Джоанна.

Филиппа искренне ответила, что это самое-самое чудесное, что только может произойти между двумя людьми.

— Между всеми? — поинтересовалась Элинор.

— Конечно!

— Но ты вышла замуж за Эдуарда, а не за кого-то другого, — сказала Джоанна. — Я тоже хочу выйти за него!

— Нельзя выходить замуж за родного брата, — объяснила Филиппа. — Кроме того, он уже женат. На мне.

— Когда я была совсем маленькой, — вспомнила вдруг Элинор, — меня уже выдали за Альфонсо, короля Кастилии. С тех пор я ничего о нем не знаю. Может, он меня совсем не любит?

— Он не может любить или не любить, — сказала Филиппа. — Ведь он никогда не видел тебя, верно?

— И я его тоже.

— А Эдуарда ты видела раньше? — спросила Джоанна.

— Конечно…

И Филиппа рассказала им про замок Валенсьен, как она там встретила Эдуарда, как они вместе гуляли по лесам и полям и она полюбила его, а он ее, а потом сделал предложение стать его женой.

Девочки внимали ей с полуоткрытыми ртами — никогда раньше не доводилось им слушать такие искренние и взволнованные слова о чувствах, о любви.

Вдруг лицо Джоанны вспыхнуло, и, уткнувшись в колени Филиппы, она пробормотала:

— А меня хотят выдать за сына короля Шотландии и увезти туда… Не позволяй им этого, дорогая сестра! Я не хочу в Шотландию!

Филиппа нежно погладила ее светлые волосы.

— Не волнуйся, милая. Ты еще совсем маленькая. До той поры пройдут годы и годы. А там будет видно.

Это немного успокоило девочку, но она все же повторила:

— Не хочу к шотландцам, даже когда буду совсем старая. Там очень холодно, и они наши враги.

— Оттого тебя и хотят сделать женой сына Роберта Брюса, — попыталась объяснить ей Филиппа. — Королевские браки иногда помогают делать из врагов друзей и останавливают войны.

— Он такой еще маленький, — с презрением сказала Джоанна. — Даже меньше меня. И очень уродливый. Прямо тьфу!

Лицо у нее сморщилось, она опять была готова заплакать.

— Ты же никогда не видела его, — возразила Филиппа. — Зачем так говорить?

— Мы слышали от людей, — сказала Элинор. — А отец у него больной и страшный, как дьявол.

Филиппа вновь повторила, что Джоанна еще слишком мала и не стоит пока думать обо всем этом, и перевела разговор на другое, но видела, что обеих девочек беспокоит будущее, и ей было их жаль — она не понимала, зачем детей раньше времени посвящают в дела о заключении браков и вообще ведут при них такие разговоры.

Оставшись наедине с Эдуардом, она вспомнила о страхах Джоанны и рассказала о разговоре с ней.

— Бедные девочки. Живут в постоянном страхе, в постоянном ожидании чего-то неприятного, что может… должно случиться с ними.

Эдуард слегка нахмурился.

— Насколько мне известно, — сказал он, — за ними хорошо смотрят. У них хорошие наставницы, и девочки имеют все, что им нужно.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — заверила его Филиппа, — но, по-моему… возможно, я ошибаюсь… им не хватает главного — любви. В нашей семье родители были постоянно рядом с нами и все мы чувствовали себя счастливыми.

— Твоя семья не совсем обычная, моя любовь, — сказал Эдуард, усмехнувшись. — Поэтому в ней появляются такие, как ты.

Она не могла не ответить ему радостной улыбкой, но продолжила разговор о том же:

— Джоанне обязательно предстоит стать женой сына Роберта Брюса?

— Да, так гласит один из пунктов договора о мире, и я не вижу в этом ничего плохого. Нам необходим мир. Постоянные войны с Шотландией стоят огромных денег и немалых потерь. Эта страна слишком дикая и гористая, и над ней невозможно одержать полную победу. Даже моему деду это не удалось. И я целиком за мирное решение наших споров, чему и должен служить этот договор.

Филиппа с восхищением слушала умные речи молодого супруга.

— А шотландцы думают так же? — поинтересовалась она.

Он кивнул.

— Роберт Брюс просто мечтает о мире. Он очень болен. Уже много лет медленно умирает от проказы, и теперь конец его близок. Единственный его наследник — сын Давид, которому сейчас всего пять лет. Ему и предстоит стать королем Шотландии.

— А Джоанне — его женой?

— Совершенно верно, дорогая.

— Но они так малы, что брак может состояться не раньше чем через десять лет, не так ли?

— Совсем наоборот. Все должно свершиться в самое ближайшее время. Союз с Шотландией должен быть скреплен брачной церемонией. Только в этом случае можно рассчитывать, что он будет прочным.

— Но Джоанна, разумеется, останется здесь, пока не вырастет?

Снова на юном лице Эдуарда появилось хмурое выражение, делавшее его гораздо старше.

— К сожалению, дорогая, ей придется отправиться в Шотландию. Это входит в условия союза.

— Бедный ребенок! Значит, не напрасны ее страхи?!

— Перестань сокрушаться, Филиппа. Такова судьба многих принцесс. Им следует примириться с мыслью о том, что они участницы и даже заложницы политики. Так повелось издавна.

Филиппа снова не могла не подивиться тому, как решительно и совсем по-взрослому излагает мысли ее Эдуард.

— Джоанна еще так мала! — не сумела она тем не менее воздержаться от сочувственного восклицания.

— Принцессы быстро взрослеют, — с улыбкой сказал Эдуард.

«И бывшие принцы тоже», — мысленно добавила Филиппа.

Он поцеловал ее в губы.

— Не хочу, чтобы тебя беспокоили подобные вещи. Иди ко мне, моя любовь. Нам всегда не хватает времени, когда мы бываем наконец вдвоем… Забудем об этих надоевших шотландцах и обо всем, что с ними связано. Они всегда были занозами в нашем теле. Даст Бог, будущий союз избавит нас от этой заботы на многие годы, если не на века. Иди же ко мне…

Она утонула в его объятиях и забыла обо всем, в том числе и о Джоанне. Но только на время. Позднее к ней вернулось чувство сострадания к несчастному ребенку, а также почти не оставлявшее ее беспокойство, которое вселяли в нее королева-мать и Роджер Мортимер, граф Марч.

Договор с Шотландией был подписан. Эдуард по просьбе Филиппы рассказал ей об его условиях.

Он как король отказывается от претензий на феодальное владение этой страной, возвращает ей Скунский камень [4] и еще некоторые из отобранных его дедом сокровищ. Шотландцы обязуются выплатить королю Англии в течение последующих трех лет двадцать тысяч фунтов. Одним из главных пунктов мирного соглашения обе стороны считают заключение брака между Давидом, сыном Роберта Брюса, и Джоанной, дочерью покойного короля Англии Эдуарда II, причем бракосочетание должно состояться ровно через четыре месяца после подписания соглашения.

Филиппа была в ужасе — несчастная малышка принесена в жертву! Но она понимала, что ничего не поделаешь: за такое решение ратовала и сама королева-мать вместе с графом Марчем. Так ей сказал Эдуард. Все они хотели насладиться миром, миром прочным и вечным.

Слушая юного супруга, Филиппа думала о том, что он все еще под огромным влиянием матери. И это ее не удивляло, она видела силу обаяния Изабеллы, ее умение вести себя с сыном — постоянно выказывая ему преувеличенное восхищение, почтение, любовь… Любовь, которой она так обделяла остальных детей.

Да, Филиппа сознавала, что ничем не может помочь бедной Джоанне — она была еще слишком молодой и неопытной. Эдуард тоже от всей души жалел сестру, но и он твердил, что так должно быть: Джоанна вскоре покинет родной дом и уедет в холодную, чужую, враждебную страну.

Наступила Пасха. Прошли богослужения, застольные торжества, королевский двор стал готовиться к отъезду на юг страны.

В первый день путешествия в селении неподалеку от Йорка произошло событие, которое дало возможность многим его свидетелям открыть доселе неизвестные им стороны характера их молодой королевы и полюбить ее еще больше.

Филиппа ехала на коне рядом с Эдуардом во главе блестящей кавалькады, когда на дороге появилась женщина и, упав на колени, протянула к ним руки.

Движение остановилось. Женщина, оборванная и грязная, поднялась и кинулась к Филиппе. Снова опустившись на колени, она что-то начала быстро говорить.

Филиппа наклонилась к ней и ласково спросила, чего та хочет.

— Я наслышалась о вашей доброте, миледи, — ответила она. — Ее видать и по вашему лицу. Моя дочь… Я прошу за дочь…

— Что с ней, добрая женщина?

— Ее хотят повесить, вот что! Ей всего-навсего десять лет, и она голодная. Умоляю, миледи, спасите ее! У меня больше никого нет…

— Чем она провинилась? — спросила Филиппа.

— Она своровала украшение… Но она ведь ребенок. Клянусь, миледи, она хорошая девочка.

— Боюсь, моя любовь, — сказал Эдуард, — это будет не последняя к тебе просьба в таком духе.

— Но я должна все узнать и помочь ей, — твердо ответила Филиппа.

— Уберите женщину с дороги! — властно крикнула королева-мать. — Она мешает нам проехать!

Две королевы какое-то мгновение внимательно смотрели друг на друга. Взгляд Изабеллы был нетерпеливым и несколько удивленным. Удивление было вызвано твердостью в глазах юной невестки.

Филиппа повернулась к Эдуарду:

— Вы хотите доставить мне удовольствие, милорд?

Тон был скорее утвердительным, нежели вопросительным.

— Больше всего на свете, — ответил тот.

— Тогда, — сказала она, — задержимся здесь ненадолго, и я разберусь в том, что случилось. Не хочется, чтобы наши подданные думали, будто я не желаю даже выслушать мольбы матери, чью дочь собираются казнить.

— Поступайте, как хотите, дорогая.

— Как вы добры ко мне! — воскликнула она.

Итак, они задержались в этом селении. Филиппа повидала девочку, укравшую какую-то безделицу, и поговорила со слугами и дворецким в поместье, где была совершена кража, а также с сельским судьей, вынесшим малолетней воровке столь суровый приговор. И девочка была спасена от веревки палача.

Ее мать вновь упала на колени перед Филиппой и поцеловала край ее платья. Эдуард, довольный происшедшим, снисходительно улыбался, а люди, которые видели и слышали все, что сейчас произошло, растроганно восклицали:

— Да будет благословен день, когда наш король привез добрую королеву Филиппу к нам на остров!

Пышный кортеж продолжил свой путь и благополучно прибыл в замок Вудсток в Оксфордшире, где было решено остановиться на отдых. Этот роскошный дворец был когда-то любимым пристанищем Генриха II, основателя королевской династии Плантагенетов.

— Здесь мы пробудем некоторое время и хорошенько отдохнем, ибо со дня нашей свадьбы у нас было великое множество дел, а также утомительные переезды. С нами останется небольшое число придворных и слуг, остальные могут вернуться к своим делам и семьям, — решил молодой король.

Филиппа простилась здесь с друзьями из Эно, которые сопровождали ее все эти дни. Остался при ней только Уолтер де Манни, достойнейший рыцарь, принесший присягу на верность английскому королю.

— Теперь, когда почти все твои связи с Эно порвались, — сказал Эдуард Филиппе, — когда ты осталась со мною на острове под названием Англия, скажи мне, дорогая, не грустно ли тебе, не одиноко?

— Они по-прежнему мои друзья, — отвечала она, — те люди, что сопровождали меня в Англию. И я щедро их наградила и отпустила с благодарностью в сердце. Что же до грусти и печали, им нет места в моей душе, пока я с тобой, пока ты меня любишь…

Их недолгую жизнь во дворце Вудсток вполне можно было назвать идиллической.