Леди-Солнце

Глава 7 ИЗГНАННИКИ В ЗАМКЕ ГЕЙЯР

Прошло уже почти четыре года, как принцесса Джоанна прибыла в Шотландию. И нельзя сказать, чтобы они были легкими для девочки. Она чувствовала себя одинокой, брошенной всеми, ей не нравился ее жених — противный мальчишка, которого она считала младенцем, ведь он был еще младше нее.

Страна, куда она попала, казалась ей унылой и холодной, ветры — слишком сильными, люди — угрюмыми; она очень тосковала по старшему брату, по сестре Элинор, по Филиппе.

Король Брюс был очень добрым к ней, но страшная болезнь изуродовала его так ужасно, что она боялась его. Она постоянно думала о родном доме и все время рассказывала о нем и о том, как мечтает туда вернуться, всем, кто затевал с ней разговор, в том числе и малолетнему супругу, это было ему неинтересно и стало надоедать.

Но вот несчастный, больной Роберт Брюс умер, и его сын Давид стал настоящим королем, а она — настоящей королевой, и им начали оказывать соответствующие почести. Это было интересно и увлекательно.

Прежде всего их торжественно возвели в сан помазанников Божиих, после чего короновали, и они стали называться королем и королевой. Давид беспокоился по этому поводу и все время спрашивал, что он должен делать, став королем. Его успокаивали, объясняли, что делать ничего не нужно, кроме того, о чем ему будут специально говорить. Впрочем, говорили ему про его обязанности не так уж мало.

Главными людьми, внушали этим детям, кого они должны во всем слушаться, были двое регентов — лорд Джеймс Дуглас, Черный Дуглас, и граф Мори, сподвижники покойного короля Роберта Брюса, кому он больше других доверял при жизни, им же он поручил, чтобы после кончины они доставили его сердце в Святую Землю Палестины, где он мечтал воевать с неверными за гроб Господень, но куда так и не попал.

Лорд Дуглас произвел большое впечатление на Джоанну, как только она его увидела. Он был очень крупный, высокий, широкоплечий, со смуглым лицом и густой гривой темных волос. Внешне грубый и неотесанный, он, как ни странно, едва начинал говорить — немного шепелявя, что тоже казалось странным, — выказывал немало учтивости, любезности, даже мягкости, хотя в многочисленных битвах, о чем знали все, бывал жесток и страшен для врага.

К Джоанне он проявлял постоянное внимание, и вскоре она полюбила его и совсем перестала бояться. Она чувствовала — Дуглас и сам старался показать это, — что он понимает, как ей здесь одиноко, и что в нем она нашла настоящего защитника от всех возможных бед.

К ее глубокому сожалению, вскоре ему пришлось отправиться в Палестину, чтобы выполнить клятву, данную у смертного одра королю Роберту Брюсу, и захоронить там его сердце. Перед отбытием туда он показал обоим детям и дал подержать золотой ларец, в котором находилось, как он сказал им, отважное сердце отважного человека.

— Шотландцы, — добавил он, — никогда не забудут, чем они обязаны Роберту Брюсу…

После его отъезда тоска и страхи вернулись к одиннадцатилетней Джоанне. Предчувствие скорой беды охватило ее детскую душу.

Теперь главным ее наставником был Томас Рандольф, граф Мори, ему умерший король безгранично доверял, не потому что он был его племянник, — это был действительно благородный человек. Джоанна вскоре почувствовала себя с ним почти такой же защищенной, как и с Джеймсом Дугласом, о котором продолжала вспоминать с любовью и благодарностью.

К несчастью, до них дошли печальные вести о нем.

Сам граф Мори пришел к детям, чтобы поведать о случившемся. Он опустился в кресло, привлек к себе обоих и тихо произнес:

— Черный Дуглас к нам больше не вернется. — Он ощутил, как вздрогнула Джоанна, и сразу же добавил: — Знаю, вы любили его, несмотря на то что, как говорят, выглядел он устрашающе. Ведь так?

Джоанна молча кивнула, у нее перехватило в горле. Да, она тоже считала так… когда-то… Ей, конечно, была известна история о том, как Дуглас чуть было не захватил в плен ее брата-короля. Дуглас сам рассказал об этом. То была война, говорил он. А война — страшная штука, моя милая маленькая королева. Ее надо избегать, если только возможно…

— Он на самом деле совсем никакой не свирепый, — сказала она графу Мори, когда почувствовала, что уже может говорить. — А почему он не вернется?

Тот ответил не сразу.

— Вы уже не такие маленькие, — сказал он потом, — и вы настоящие король и королева. А потому с вами следует говорить прямо о том, что происходит. Дуглас не вернется потому, что он мертв.

— Мертв! — вскричал Давид пронзительным голосом. — Черный Дуглас не может умереть!

— Увы, мой маленький король… Как ты знаешь, он повез для захоронения сердце твоего славного отца. И он явился к Альфонсо, королю Кастилии и Леона, потому что знал, тот ведет войну против короля мавров в Гранаде [7].

— Я думала, он отправился в Святую Землю, — сказала Джоанна.

— Это одно и то же, — объяснил Мори. — Едет ли рыцарь в Иерусалим или в Испанию, он все равно воюет во имя Иисуса Христа против неверных. В глазах Господа Бога он в любом случае защитник Святого Креста… Черный Дуглас отправился в Испанию и храбро сражался там на равнинах Андалусии. Но когда он выиграл очередную битву с маврами и стал их преследовать, то слишком увлекся погоней и оказался один в гуще врагов. Поняв, что окружен, и не желая попасть в плен, он решил последовать за королем и другом Робертом Брюсом, как следовал за ним в течение всей жизни, и потому продолжал сражаться… Один против всех…

— Они… они убили его, — прошептала Джоанна.

Мори наклонил голову.

— Мавры, как всякие истинные воины, — сказал он, — проявили уважение к храбрецу. Они решили передать его останки в Шотландию, чтобы мы смогли захоронить их здесь.

Дети плакали: значит, они уже никогда не увидят Черного Дугласа… «Никогда больше он не придет нам на помощь», — думала старшая Джоанна.

Правда, с ними остается граф Мори… добрый Мори… Пока он с ними, им ничто не угрожает…

И все же Джоанну не покидало предчувствие — неприятности еще впереди. Какие и почему, она не знала — никто ей ничего не говорил, — но ясно ощущала, что какая-то тревога витает в замке.

Девочка стала больше прислушиваться к разговорам слуг и придворных, и в ее сознание вошло имя, которое все чаще повторяли люди: Бейлиол…

— Кто этот Бейлиол? — спросила она служанку.

— Бейлиол? — повторила та. — Миледи имеет в виду сэра Эдварда? Он сын Джона Бейлиола, который был раньше королем Шотландии. Сэр Эдвард думает, что имеет права на шотландскую корону. Даже часто говорит об этом.

— Но ведь король сейчас Давид? Его короновали, и меня тоже.

— Это так, миледи, но, если кто считает, что ему чего-то полагается, разве его остановишь?

— Значит, он попытается отнять корону у Давида? Как ты думаешь?

— Что вы! Ему никто не даст, миледи!

— Я тоже так считаю, — сказала Джоанна. — Граф Мори не допустит. И Черный Дуглас… если бы был жив… никогда бы не позволил… Расскажи мне побольше об этом Бейлиоле.

Но разговорчивая женщина уже начала понимать, что и так сказала, быть может, слишком много и будет лучше, если она вовремя остановится, а то ведь недалеко и до беды. Кто знает, как все обернется в ближайшее время?

— Я больше ничего не знаю, миледи, — заверила она, поджимая губы. — Откуда мне чего знать?..

Джоанна была разочарована, но не оставляла попыток узнать об этом человеке побольше и вскоре была вознаграждена, обретя новые источники интересующих ее сведений — других служанок, а затем и придворных.

Ей удалось узнать, что Бейлиол обратился недавно к английскому королю и тот не был к нему неблагосклонен, — это удивило и даже разочаровало Джоанну. Ведь это значило, что Эдуард забыл или уже не хочет знать, что его родная сестра — королева Шотландии. Также ей стало известно, что некоторые шотландские бароны, недовольные их бывшим королем, присоединились теперь к Бейлиолу.

Все это казалось тревожным, и Джоанна заговорила об этом с юным супругом, который выслушал ее внимательно, однако сказал, что нисколько не боится, что кто-то хочет у него отнять корону: они не посмеют идти против завещания самого Роберта Брюса, его отца.

— Но он ведь умер, — возразила Джоанна. — И Черный Дуглас тоже мертв.

Ей захотелось плакать, когда она представила его грозное, но доброе лицо, однако мысль о том, что с ними остался граф Мори, который не даст их в обиду, улучшила настроение.

— Как хорошо, что у нас есть наш Мори, — произнесла она вслух и тем постаралась убедить себя, что, возможно, мальчик-король прав и им ничто плохое не грозит.

Но, когда Мори нанес очередной визит юной королевской чете, Джоанна все же заговорила с ним о том, что больше всего тревожило ее в последнее время.

— Что ж, — отвечал он ей, — во всех странах свои беды и неприятности. И нередко одни люди хотят отобрать корону или имущество, или и то и другое у других людей. Так уж устроен этот мир.

— Но корона ведь моя, — заявил девятилетний Давид. — Разве не так?

— Да, мой король, она ваша, у вас на голове, и останется там до тех пор, пока у меня есть руки и силы, чтобы защитить вас.

— Значит, навсегда! — уверенно сказала Джоанна.

— Благодарю за доверие, миледи, — улыбнулся он ей.

— От нас ушел Черный Дуглас, — продолжала она, — но, хвала Богу, остались вы, граф. Я ничего не боюсь, когда вы рядом!

Он поцеловал ей руку и сказал, что готов положить жизнь ради маленькой королевы.

— А может так быть, что Эдвард Бейлиол нападет на нас? — вдруг спросила она.

— Ожидать можно всего, — сумрачно произнес граф.

— Ему ни за что нас не победить! — воскликнул Давид.

— Мы не позволим ему этого, — заверил Мори.

— Мой брат тоже не позволит, — вставила Джоанна, и снова граф серьезно и внимательно поглядел на нее, а затем погрузился в молчание.

Перед тем, как уйти, он сказал им:

— Дела призывают меня, но вскоре я вновь буду с вами. Что бы вы ни услышали, не бойтесь. Поступайте только так, как я скажу вам или как будет вам сказано от моего имени. Если появится необходимость отправиться в другое место, где вы будете в большей безопасности, чем здесь, сделайте это немедленно. Обещаете?

— Да, милорд.

Джоанна произнесла это за себя и за Давида, что делала нередко.

— И знайте, — повторил граф, — все будет хорошо.

— Да, — вновь откликнулась Джоанна, — пока вы с нами, все будет хорошо…

Граф Мори ускакал в Масселборо, а через несколько недель в королевский замок в Эдинбурге явился посланец, сказавший, что должен немедленно повидать короля и королеву.

Как только Джоанна и Давид увидели мрачное лицо этого человека, в котором узнали оруженосца графа Мори, они сразу поняли, что тот прибыл с плохой вестью.

— Вы от милорда графа? — спросил его Давид, а Джоанна молчала, объятая страхом.

— Да, мой король, — отвечал тот. — И с очень печальным известием. Только мы приехали из Масселборо в Уэмис, как в тот же вечер после ужина мой господин почувствовал себя плохо и вскоре умер.

Дети были охвачены горем и ужасом. Что за напасть? Сперва Черный Дуглас, затем граф Мори. Два главных друга, главных защитника… Один за другим…

Их отчаяние и печаль были так велики, что ни Джоанна, ни Давид даже не могли плакать. Слезы пришли позже.

Все теперь изменилось вокруг них. Шепот, обрывки слов, слухи… В любую минуту Джоанна ждала чего-то непредвиденного — плохого, страшного… Особенно тревожно было ей по ночам. Она понимала, как они малы — она и Давид, — как беспомощны и неумелы.

Ее не слишком удивило, когда в разговорах о смерти графа Мори все чаще и явственней стало звучать слово «яд», уверенней заговорили о том, что он был отравлен. И наверняка это сделали приспешники Эдварда Бейлиола, которые рассеяны всюду. И здесь, в замке, тоже… Ведь это так легко — немного подмешать в пищу или в питье…

Да, все стало по-другому после смерти Мори.

Королю Эдуарду было известно о потрясениях, грозивших Шотландии. Больше того, он желал их, так как до сих пор сгорал от стыда, вспоминая неудачный поход в эту страну. Но тогда он был мальчишкой, желторотым птенцом. Теперь подобное уже не повторится, если появится новая возможность совершить поход… Если появится…

Он все больше верил в то, что судьба определила ему продолжить дело великого деда. И начать надо с покорения Шотландии, которую совсем выпустил из рук его немощный отец Эдуард II, а Роберт Брюс воспользовался этим и сумел добиться значительных успехов. Но Роберт Брюс теперь мертв, а на троне — маленький ребенок. Правда, за ним стояли две могучие фигуры: Черный Дуглас — ох, стыдно вспоминать, как чуть было не оказался у него в плену! — и граф Мори. Однако их обоих тоже нет в живых и, значит…

Его мысли на этот раз были прерваны прибытием во дворец шотландского барона Генри де Бьюмона, который просил, чтобы король его тотчас же принял. Бьюмон был из тех, кто ранее перешел на сторону англичан, за что в Шотландии его лишили всех земель и имущества. На этот раз явился он не один.

— Милорд, — сказал он королю, — здесь находится Эдвард Бейлиол. Он желает вас видеть во что бы то ни стало.

— Бейлиол? — переспросил Эдуард. — С какой целью?

— Он хочет говорить об этом сам, и немедленно.

— Хорошо, я, пожалуй, приму его…

Бейлиол… Бессильный сын бессильного отца… Эдуард уже был наслышан о них обоих. Чего он может хотеть? Ответ только один — чтобы Англия помогла ему надеть корону шотландского короля…

Эдуард решил подождать, пока тот сам сообщит о цели визита.

— Милорд, — начал Бейлиол, — оба шотландских регента скончались недавно один за другим.

— Знаю, — ответил Эдуард. — Говорят, Мори был отравлен. Так ли это?

— Откуда мне знать, милорд?

«Однако ты скорее всего прекрасно знаешь, — подумал король. — Уверен, это дело рук твоих сообщников».

— А Дуглас? — продолжал Эдуард. — Зачем полез в эту дурацкую драку? Разве у него не было важных дел в Шотландии?

— Милорд, он поступил так, как считал нужным… Я пришел к вам сказать, что моя страна сейчас в смятении. Она потеряла двух людей, которые могли ею управлять и делали это, как считают многие, вполне достойно… Но сейчас… Вам ведь известно, что король и королева у нас совсем еще дети.

— Да, и это знаю, — сказал Эдуард, — поскольку королева — моя сестра.

— Они избрали взамен умерших регентов графа Мара! Но он слаб и ничтожен! — воскликнул Бейлиол. — Ему не потянуть государственные дела на своих немощных плечах.

— И чего вы хотите от меня? — надменно спросил Эдуард.

— Помощи, милорд! Вашей помощи… Мой отец, как вам известно, был королем Шотландии. Я — его законный наследник. Если вы поможете мне восстановить справедливость, я обязуюсь признать вас сюзереном [8] и выполнять все, что положено мне как преданному вассалу.

Эдуард молчал… Вот оно! Вот начало того, о чем он мечтал, чего добился его дед с помощью оружия и что утратил отец… Теперь надо действовать… Но ведь это означает низложение родной сестры, а также нарушение заключенного договора и более того — выплату за этот грех двадцати тысяч фунтов папе римскому.

— …Милорд, — продолжал Бейлиол, — в браке между вашей сестрой и мальчиком Давидом, разумеется, не было того, что называют исполнением супружеских обязанностей. Поэтому он легко может быть расторгнут. Если я стану королем Шотландии, то обещаю жениться на вашей сестре… А также вернуть вам Бервик…

— Довольно, — прервал его Эдуард. Ему была неприятна эта торговля. — Я не смогу помочь вам. И не позволю вашему войску проходить через Англию или действовать на ее территории.

— Это ваше последнее слово? — спросил Бейлиол.

Эдуард ответил не сразу, он заметно колебался, и в его собеседнике возродилась надежда.

— Это решит парламент, — произнес наконец король.

Эдуард выжидал. Но Бейлиол, к его удивлению, не терял времени даром и собирал флот у берегов Англии, чему Эдуард не препятствовал. Затем претендент на шотландский престол отправился морем на север, к мысу Файф, где и высадился со своей армией. Вскоре произошла битва с войском, верным королю Давиду, во главе которого стоял новый регент, граф Мар. В сражении тот был убит, после чего армия победителя беспрепятственно дошла до Скуна, где Бейлиол был коронован на шотландский престол.

Джоанна и Давид узнали обо всем, что произошло, и были полны страха — что с ними теперь будет? Правда, Джоанна вела себя намного спокойнее, чем ее малолетний супруг, продолжая уверять всех вокруг, что брат спасет их.

— Вот увидите, — говорила она, — он пройдет через всю Шотландию, и тогда этот противный Бейлиол побежит, как заяц…

«Противный» Бейлиол прислал к ним гонца.

— Милорд, — сказал тот, обращаясь к мальчику, — король Шотландии поручил мне передать вам его предложение.

— Не знаю никакого другого короля, — высокомерно ответил Давид. — Король здесь я.

— Видимо, уже нет, милорд, — последовал ответ. — Король Эдвард де Бейлиол шлет вам свои приветствия и объявляет, что, если вы публично откажетесь от права на корону, он обязуется обеспечить вам свободный и безопасный выезд из Шотландии или разрешит, если пожелаете, остаться в любой части страны.

— Как великодушно с его стороны, — насмешливо сказал мальчик, и Джоанна, присутствовавшая при разговоре, укрепилась в уважении к этому «малышу», как она его про себя называла, — в уважении, которое почувствовала еще ранее. — Передайте Эдварду де Бейлиолу, — продолжал Давид, — что мы чрезвычайно сожалеем о его наглости, а также что королева и король Шотландии будут пребывать в своей стране там, где пожелают, и ни в чьих разрешениях не нуждаются.

Гонец ушел, а Джоанна упросила Давида немедленно отправить послание ее брату-королю, в помощи которого по-прежнему была совершенно уверена.

Но сначала он получил письмо от Бейлиола. Захватчик трона уведомлял Эдуарда, что готов, как и прежде, жениться на Джоанне, и увеличивал сумму выкупа за ее развод с прежним супругом, а в случае отказа выйти замуж именно за него обязывался уплатить ей десять тысяч фунтов в счет нового брака. Он же просит от нее только одного — отказа от права на шотландский престол, которое она приобрела через брак с Давидом Брюсом.

Эдуард продолжал колебаться. А в это время ему уже доставили послание юного зятя, над которым он долго размышлял.

Нет, решил он в конце концов, он не станет помогать и ему тоже. А предлог?.. Предлог любой. Ну, скажем, такой: многие шотландские короли лишали благородных английских подданных принадлежащих им в Шотландии земель и собственности. Как же может он вставать на защиту этих самых королей или их наследников?..

Триумф Бейлиола был недолгим. Множество шотландцев, верных роду Брюсов, поднялись против него с таким воодушевлением и яростью, что новоявленный правитель должен был поспешно бежать в Англию, забыв о недавней победе. Там он рассчитывал снова собрать сторонников.

Эдуард позволил ему появиться на своей земле и даже оказал дружеский прием при дворе. Когда это стало известно шотландцам, то озлобило их до крайности, и, чтобы показать возмущение, они прибегнули к прежней тактике — начали переходить границу и совершать опустошительные набеги на близлежащие селения, сжигая дома жителей и уводя скот.

Королю Эдуарду это было даже на руку, теперь у него появился повод, и в отместку за подобные действия сторонников Давида Брюса он посадит им на трон Эдварда Бейлиола, который будет его послушным орудием… И никакого нового Баннокберна, никакого поражения у англичан больше не будет! Никогда! Он, Эдуард, исправит тот урон, который нанес королевству его несчастный отец…

Однако все было не так просто, к сожалению. Оставался договор, подписанный не так давно и скрепленный благословением папы римского. И оставался тот печальный факт, что его родная сестра состоит в браке с Давидом Брюсом.

Все это так, размышлял Эдуард, действовать следует с осторожностью, ибо положение у него достаточно уязвимое. Первым требованием должно стать возвращение Бервика, а уж затем — чтобы Шотландия признала его сюзереном и принесла присягу в верности…

Юная королевская чета была в полном смятении. Что делать? В стране вспыхнула междуусобица, а тут еще непонятно, как себя поведет король Англии. Джоанну не оставляла надежда, что дорогой брат, узнав, как ей трудно, немедленно бросит все дела и примчится к ней для совета и помощи. Ведь он так любил ее, так нежно целовал при прощании и просил помнить, что они родные и друзья друг для друга навеки! Почему же он не выполняет обещаний, не является на помощь сейчас, когда она в ней так нуждается?!

Советники короля Давида написали и дали ему выучить наизусть речь, которую следовало произнести при большом стечении народа и которая могла бы также послужить посланием, которое будет потом отправлено королю Англии. Мальчик учил ее в присутствии Джоанны, и той больно было слышать и понимать, что ее брат Эдуард рассматривается в этой речи как враг.

— Ни отец мой, ни кто-либо другой из предков, — читал Давид, — не признавал подчинения Англии. Не соглашусь с этим и я. — Голос мальчика монотонно гудел. — А если какой-либо правитель задумает поступить с нами плохо и не по совести, то именно вам следует защитить нас, исходя из любви к справедливости и к сестре вашей, а нашей королеве Божией милостью…

Джоанне хотелось заткнуть уши. Эдуард! О, как ты можешь так поступать с нами?.. Она порывалась немедленно бежать, скакать к нему, чтобы увидеть его, объяснить… Если бы она могла поговорить с Филиппой! Вот кто наверняка понял бы ее, утешил, помог…

Эдуард объявил во всеуслышание: шотландцы нарушили перемирие! Они вторгаются в приграничные английские города и селения и разоряют их, а также отказываются вернуть Бервик, что обещал их король Эдвард Бейлиол. Если он, Эдуард III, не примет ответных мер, они, чего доброго, двинутся дальше на юг, в глубь Англии. А потому он считает законным для себя принять ответные меры.

Нет, он не хотел настоящей войны. Главное, чего он хотел, — оправдать себя в собственных глазах. Смыть позорное пятно безуспешного похода в Шотландию, забыть навсегда о постигшей его неудаче.

Он приказал готовить войско. К его удивлению и радости, Филиппа объявила, что не отпустит его одного и отправится в поход вместе с ним. Это напомнило ему, что, судя по рассказам, деда тоже сопровождала его супруга на все войны, какие тот вел.

— Я счастлив, что ты будешь рядом, — сказал он Филиппе.

— Но вот только дети… — уже с сомнением в голосе произнесла она.

— В таком случае ты сама должна сделать выбор между нами, — предложил он.

Это был нелегкий выбор. Но Филиппа сделала его, в чем ей немало помог сам Эдуард. А точнее, его внешность, привлекающая к нему внимание многих женщин, чего Филиппа не могла не замечать. Не то чтобы она ревновала — у нее не было причин для этого, — но ей было ясно, что при его страстной натуре и вдали от жены он не сумеет удержаться от искушения, даже при всей любви к ней. Нужно быть совсем безмозглой, чтобы не понимать этого.

И она пришла к единственному решению — ехать вслед за Эдуардом, а детей оставить с надежными наставниками и нянями, которых она сама выберет.

Так она и поступила. Дети были помещены во дворец Кларендж, а Филиппа выехала вместе с королем в сторону Шотландии.

Когда они прибыли в Нарсборо, там произошло событие, похожее на то, с чем уже однажды столкнулась Филиппа в самом начале пребывания в Англии, — она тогда сумела спасти девочку, укравшую какую-то безделушку, от смертной казни.

На сей раз речь шла о женщине, которая украла старый плащ и три шиллинга. Ее как раз вели на виселицу по дороге, где ехала королевская чета. Юная дочь этой женщины бросилась прямо под ноги коню, на котором сидела Филиппа, и была бы сбита на землю, если бы та резко не осадила коня, чуть не упав.

Вид испуганного, заплаканного ребенка до глубины души тронул Филиппу, и она пожелала узнать, чего хочет девочка. Когда ей стало известно, что женщина, совершившая кражу, мать этой малышки и к тому же беременна, а отца у девочки нет, она стала умолять короля пощадить воровку или хотя бы отсрочить казнь до того дня, когда та разрешится от бремени.

Король дал согласие, и толпа, окружавшая их, разразилась криками в честь Филиппы.

Королевская чета осталась в Нарсборо на ночь, но Филиппе плохо спалось, она думала о судьбе будущего новорожденного, которого сразу же отнимут от матери, когда ее поведут на казнь.

— Ей нужно подарить жизнь, Эдуард, — убеждала она короля, лежавшего рядом. — Подарить для того, чтобы она смогла кормить и нянчить родное дитя. Разве не страшно, что старый плащ и три шиллинга становятся ценой человеческой жизни?

— Конечно, ты по-своему права, — задумчиво отвечал король, — но, посуди сама, мы не можем потворствовать ворам и грабителям. В дни моего великого предка Вильгельма Завоевателя ни один путник не страшился ходить по дорогам страны, потому что любой вид грабежа, любая кража подлежали наказанию. Не обязательно смерти, нет, — преступникам по решению судьи отрезали уши, отрубали руки, выкалывали глаза… Зато в годы правления слабого короля Стефана, когда эти наказания были отменены, дороги кишели ворами, грабителями и насильниками. Путешественников убивали, могли похитить и увезти в замок разбойничьих баронов, где обирали до нитки или зверски мучили, отдавая на забаву жестоким, кровожадным гостям и челяди… Так что, дорогая, хотя ты и права, когда говоришь, что человеческая жизнь не должна стоить трех шиллингов или старого плаща, но ведь дело не только в них… Ты понимаешь меня?

Филиппа хранила молчание. Потом она сказала:

— Да, понимаю. Но все равно мне жаль дитя, которое должно родиться. И я уверена, что женщина украла, чтобы накормить уже родившегося ребенка… Эдуард, ты даришь мне драгоценные камни, дабы доказать свою любовь. Я предпочитаю, чтобы ты подарил мне жизнь этой женщины взамен любой драгоценности.

В ответ на вырвавшиеся из глубины ее отзывчивой души слова растроганный Эдуард сказал, что отдаст повеление помиловать женщину. Утром это было сделано, и, когда король и королева покидали Нарсборо, толпы людей со слезами на глазах благословляли их и называли Филиппу доброй королевой.

Итак, король Англии снова выступил в поход. Но сейчас было иное время, и он сам был иным. Роберта Брюса больше нет на свете, а Эдуард — далеко не мальчик, он все больше становится похож на деда — и обличьем, и делами. Прежде чем решиться на выступление, он повелел все узнать о состоянии шотландской армии, и то, что ему доложили, способствовало его решению: там царил разброд. Шотландцы и раньше не отличались завидной дисциплиной, но такие военачальники, как Уильям Уоллес, сумевший когда-то в одном бою даже взять верх над войском его деда и стать ненадолго правителем Шотландии, или известный Эдуарду Роберт Брюс могли держать воинов в повиновении. Однако сейчас с ними не было Черного Дугласа или графа Мори, и некому вести их к победе, считал Эдуард и был очень близок к истине.

В Шотландии не были в неведении относительно замыслов английского короля посадить на трон Бейлиола, а короля Давида и королеву Джоанну увезти в Англию, где те будут жить в довольстве и безопасности, но как пленники.

Шотландцы не хотели такого допустить. Давид должен остаться королем; если же он попадет в руки англичан, то кто может сказать, чего они там сумеют добиться от мальчика, — полного отречения, согласия подчинить страну английскому королю и Бог ведает чего еще?

Так рассуждал и шотландский барон сэр Малколм Флеминг и потому срочно прибыл в Эдинбург из Дамбертона, что на западе страны, где он был управителем замка. Он хотел немедленно увезти юную королевскую чету к себе в замок, который считался самым укрепленным в Шотландии. Там дети пробудут некоторое время в безопасности, а затем, если надвинется угроза, их можно отправить и вовсе за пределы страны на корабле, что будет стоять наготове в порту. Ведь крепость Дамбертон построена как раз между устьями Клайда и Ливена и оттуда можно вполне отправиться во Францию. Правда, плавание будет довольно долгим.

Глубокой ночью в сопровождении сэра Малколма дети тронулись в путь.

Путешествие было интересным, особенно для Давида — он мало ездил до этого. Но мальчик был все время в дурном настроении, потому что не хотел уезжать из столицы, из своего дворца, — он король или нет?! В том, что сейчас с ним происходило, он винил больше всего — и не без оснований — брата Джоанны. Зачем только он женился на этой девчонке? Все бы могло быть по-другому… Поэтому Давид не желал ни смотреть на нее, ни разговаривать с ней. Это ее обижало, и она все время твердила, словно назло, что верит брату и тот ничего плохого им не сделает, пока она здесь королева.

Но, когда они добрались наконец до Дамбертона и обосновались в замке, Давид сменил гнев на милость и позабыл о неприязни к Джоанне, ведь то, что происходило вокруг, было так волнующе! Беспрерывно прибывали гонцы, в замке царило оживление, а из окон были видны корабли, танцующие на морских волнах, и люди загружали эти суда и суетились там, словно готовясь к дальнему плаванию.

— Можем взойти на них в любой момент и отправиться в открытое море, — говорил Давид.

— Ничего подобного, — возражала Джоанна. — Нужно дождаться отлива.

— Конечно, нужно. А я разве говорю другое?

— Значит, не в любой момент.

— Не придирайся! Когда захочу, тогда и уплыву. Я люблю корабли.

Джоанна подумала и решила, что тоже любит их. Они такие красивые! Она бы тоже уплыла куда-нибудь…

И потом наступил день, когда так оно и случилось. К ним пришел сэр Малколм и сказал:

— Готовьтесь. Мы выходим в море, как только начнется отлив.

— А куда поплывем? — вскричал Давид.

— Во Францию, мой маленький король.

Приготовления были скорыми, но взрослые готовились к этому заранее, поэтому ничего не было забыто и все обошлось без лишней суеты.

Вскоре они уже стояли на борту. А там и в путь… Во Францию.

Плавание было трудным и опасным, но дети этого почти не замечали, увлеченные новыми впечатлениями.

Однако вскоре на Давида вновь нахлынули горькие мысли. Он, король, покидает свою страну! Бежит из нее. Значит, теперь он будет королем в изгнании — о таком он слышал, когда его учили истории, и знал, это не самое лучшее положение для короля. Джоанна тоже часто пребывала в унынии, когда вспоминала, что они вынуждены бежать не просто так, а от наступающего войска ее любимого брата…

Одно было хорошо — теперь в их жизни не такая скучища, как в Эдинбурге. Теперь их ожидают разные приключения… Наверняка интересные…

Из Булони на французском берегу, куда они наконец благополучно приплыли, был немедленно отправлен гонец к королю Франции с уведомлением о прибытии, и вскоре уже от имени короля к ним явился отряд рыцарей, чтобы приветствовать их и сопровождать к французскому королевскому двору.

Все шотландцы, приехавшие с королем, испытали большое облегчение, не говоря уже о радости, когда увидели и ощутили дружескую теплоту, с которой их здесь приняли.

К этому времени Филипп VI уже начал доказывать силу и умение править государством, в отличие от трех предшественников, сыновей Филиппа IV Красивого. У его подданных появились надежды на улучшение дел в стране, на то, что с нее будет снято наконец проклятие рыцарей-тамплиеров, — оно ведь относилось к королевской династии Капетингов, а теперь на престоле король из рода Валуа.

С самого начала его правления всем стало ясно, что новый король человек сильный. Он сразу принялся вытаскивать страну из болота, приструнил поднявших голову фламандцев, а также велел молодому Эдуарду Английскому прибыть к нему как к сюзерену и присягнуть в верности. Этот акт прошел, впрочем, не слишком гладко — мальчишка Эдуард не выполнил все условия присяги и, кроме того, не скрывал притязаний на французский престол. К тому же Эдуард был женат на Филиппе из графства Эно, что, несомненно, сблизило Англию с Низинными странами. А совсем недавно королю Филиппу стало известно, что молодая английская королева, та самая Филиппа, пытается наладить с этими странами серьезные торговые отношения. Что тоже вряд ли может пойти на пользу Франции…

— Она дочь торговца? — вопрошал король.

— В этих провинциях все пробавляются торговлей, — отвечали ему с презрительной ухмылкой.

За юным английским королем нужен глаз да глаз, думал король Филипп: он кое-чего достиг, после того как избавился от Мортимера и начал править сам, и становится влиятельным у себя на острове.

Совсем не плохо, что он снова занялся борьбой с шотландцами. Она отвлечет его внимание и силы, этот юнец, вне всякого сомнения, увязнет там, и ему будет уже не до безрассудных мыслей о французском престоле… Но каков! Прыткий мальчик…

Филиппу сейчас не нужны военные действия — даже во имя того, чтобы доказать, кто имеет больше прав на французский трон, — но и спокойно смотреть, как этот наглец делается все сильнее и настойчивей, он тоже не будет: из таких вот и вырастают опасные противники, каким был, к примеру, Эдуард I — воинственный дед воинственного англичанина. Поэтому нужно с вниманием отнестись к мальчонке-королю из Шотландии. Пока еще тот всего лишь игрушка в чьих-то руках, но его следует многому обучить, и тогда — кто знает? — польза от него может быть довольно велика…

Король Филипп выехал на коне из дворца навстречу отряду рыцарей, сопровождавшему добровольных изгнанников-шотландцев в Париж. Он по-отечески обнял Джоанну и выразил восхищение ее красотой. С Давидом обошелся, как с настоящим королем. Могущественным королем. Конечно, дети были в восхищении и сразу же возлюбили короля Франции.

Он сказал, что на торжественном приеме, который вскоре последует, они окажут ему большую честь, если сядут по обе стороны от него.

Торжество было великолепным. Таких блюд, которые там подавали, шотландцы вовек не едали. А музыка! А грациозные танцы!.. Джоанне и Давиду французский королевский двор казался под стать седьмому небу. Ну разве могли они не полюбить такого короля?!

Им отвели роскошные покои, не похожие на скудно обставленные комнаты в Шотландии и даже, пожалуй, более величественные, чем многие из тех, какие Джоанна видела в Англии.

Казалось, не было ничего, чего не сделал бы король Филипп для того, чтобы они чувствовали себя покойно и удобно.

— Бедные дети, — говорил он, нежно обнимая их, — как я рад, что могу предоставить вам достойное убежище.

— А вы поможете мне остаться королем? — спрашивал Давид, ни на мгновение не забывавший, кем он был недавно.

— От всего сердца, милорд, — отвечал Филипп. — Я наслышан, каким гордым государем вы были. Конечно, я предложу вам помощь, но не захотите же вы, гордые люди, брать ее безвозмездно, не так ли? Следовательно, и вы в ответ будете должны чем-то помочь мне. Верно ведь?

— Конечно, — охотно соглашался Давид.

— Тогда обещайте мне только одно, — говорил ему король Франции, — и мы запишем это в нашем соглашении… Обещайте никогда не заключать мир с Англией, не уведомив меня и не получив моего согласия. Только это. Больше ничего… Ведь я прошу не столь уж много, не так ли? Если бы вы не были таким гордым, полным собственного достоинства молодым королем, я бы ни за что не попросил вам об этом.

— Охотно обещаю, сир, выполнить вашу просьбу, — отвечал Давид.

— А теперь, мой дружок, я с удовольствием преподношу вам деньги и собственность, чтобы вы, находясь в моем королевстве, могли жить так, как того требует ваше звание.

— Сир, ваша доброта не знает пределов!

— О, не говорите так. Вы очень молоды, и я не хочу, чтобы первые шаги в чужой стране принесли вам разочарование, а также чтобы вы попали под чье-то вредное влияние. А эта прелестная леди, — король Филипп повернулся к Джоанне, — должна сохранить красоту и веселость, свойственную ее возрасту, во все дни пребывания на земле Франции…

Ну где еще можно было найти такого великодушного, такого доброго и благожелательного человека?..

Король сказал, что отводит им замок Гейяр, выстроенный на высокой скале еще королем Ричардом Львиное Сердце. Тот им очень гордился. При короле Иоанне Безземельном замок перешел к французам и с тех пор находится у них в руках. Иногда его использовали для содержания узников, но он, Филипп, надеется, что с водворением туда юной королевской пары там будут царить только радость и веселье.

Про себя он подумал, как забавно, что шотландские изгнанники станут жить во Франции в замке, построенном английским королем.

Филипп оказал честь, лично сопроводив их к новому месту пребывания, и сказал, что не будет возражать, если они устроят торжество по случаю приезда туда и пригласят его и сопровождающих рыцарей принять в нем участие.

Давид был в восторге от этого предложения. Джоанна тоже отдала должное любезности короля, и единственное, что мешало ей открыть ему всю душу, — это мысль о том, что Филипп как король Франции не может не быть врагом брата, которого она продолжала любить, хотя понимала, что тот бросил ее в беде, мало того — пошел войной на ее страну… Все-таки прав, наверное, Давид, который постоянно твердит, что такого человека, будь он хоть сто раз братом, любить невозможно…

Зато как добр, как благожелателен к ним король Франции!.. Они с удовольствием устроили пиршество в его честь, обильные яства для которого готовили французские повара из французских припасов, но все равно Филипп благодарил Давида и Джоанну за истинно шотландское гостеприимство, достойное королевской семьи, и часто поднимал бокал в их честь.

— Кто знает, — говорил он, — возможно, в один прекрасный день мы соберем здесь войско и отвоюем вашу Шотландию… И что тогда вы сделаете, мои молодые друзья? О, я знаю, что… Вы отблагодарите меня и Францию и принесете присягу в верности французскому королю. Ведь так?

— Конечно! — простодушно подтвердил Давид.

— Это обещание, мой друг?

— Разумеется, сир.

— И тогда ваша Шотландия станет леном [9] Франции и будет под моим покровительством. Что может быть лучше для судьбы обоих королевств? Вы думаете так же?

Давид, который больше всего хотел сейчас лишь спать, согласно кивнул.

Король поднял бокал.

— Друзья! — возгласил он, обращаясь ко всем гостям. — Сегодня мой добрый друг, шотландский король, сделал меня счастливым. Только что в вашем присутствии он торжественно заявил, что Шотландия является леном Франции. Выпьем за это, друзья!

Гости много пили и много говорили.

На прощание король Филипп снова расцеловал Давида и Джоанну.

— Ну вот, — сказал он, — можно считать, мы прилюдно скрепили наш договор печатями.

Филиппа неохотно согласилась остаться в замке Бамборо, когда Эдуарду настала пора отправиться к Бервику. Необходимо было начать осаду замка, предстояла тяжелая битва, и пребывание вблизи от Бервика могло оказаться для королевы опасным. Однако она заявила Эдуарду, что хочет быть там, где он.

— Знаю, моя любовь, — отвечал король. — Но тогда я буду больше думать о твоей безопасности, чем о сражении.

На это ей возразить было нечего, и она осталась в Бамборо, в старинной крепости, построенной еще до нормандского нашествия на почти отвесной скале над морем. Здесь Филиппа будет ожидать благополучного возвращения мужа с поля битвы.

Он был недалеко от нее, милях в двадцати, и часто посылал к ней гонцов с известиями о военных действиях. В последнем сообщении говорилось: король не думает, что осада будет длительной, судьба благоволит к нему, — английские воины встретили в лесу и задержали двоих мальчиков, которые оказались сыновьями управителя замка Бервик.

«Таким образом, дорогая, — читала она дальше в послании, — само Провидение послало мне заложников, я полагаю, отец захочет немедленно получить их обратно, а мы одержим бескровную победу…»

Испытывая радость по случаю такого везения, Филиппа не могла не подумать о несчастных родителях тех мальчиков, что были взяты в плен. Каково им понимать, что их сыновья стали разменной монетой? Но, с другой стороны, разве так уж плохо, если не придется осаждать замок и сыновья вернутся к отцу и матери, а Эдуард к ней?

Вскоре, глядя из окна башни, она увидела конный отряд, приближающийся к ее крепости. Всадников становилось все больше и больше, она различила шотландские вымпелы и поняла, что противник решил ответить осадой на осаду.

Немедленно она позвала стражу, приказала проверить все замки и запоры и приготовиться к обороне. Впрочем, воины и сами знали, что делать.

— Нужно, чтобы король как можно быстрее узнал о том, что случилось, — сказала она. — Кто доставит ему сообщение?

Нашлось несколько волонтеров, и Филиппа решила для большей надежности послать их всех.

Когда Эдуард получил сообщение от Филиппы, первым его порывом было бросить все и поспешить на помощь. Однако, поразмыслив, он понял, что шотландцам только того и надо — отвлечь его от осады Бервика. А поскольку главной целью его первого похода было взятие Бервика, это означало бы очередной провал в военных планах короля Англии.

Он снова был в затруднении: его снедало беспокойство за судьбу Филиппы, но он понимал, как безрассудно было бы отойти от Бервика. Он знал, Филиппа хорошо защищена в замке Бамборо, кроме того, она умна и не сделает ничего неразумного, а он тем временем сможет захватить Бервик. Чертовы шотландцы, как они умеют пускаться на всякие хитрости и уловки, когда видят, что сила не за ними!

Его охватила бешеная ярость. Проклятие на этих хитрецов! Филиппа в опасности, а он не может ей помочь! Должен выбирать, когда выбора нет… Как он их ненавидит!..

О, он знает, что делать! Видит Бог, он не желал этого, но его вынудили… Он вспомнил о двух юных сыновьях управителя замка Бервик и вызвал стражу.

— Казнить заложников! — приказал он. — Отрубить им головы!

Стражники смотрели на него с ужасом. Они не могли поверить, что речь идет о мальчиках, которые уже успели стать любимцами английских воинов. С ними играли в разные игры, их развлекали. Господи, они же ни в чем не виноваты!

— Милорд, — сказал, запинаясь, один стражник. — Так ли я вас понял?

— Глупцы! — закричал король. — Вы что, не слышите меня? У вас заложило уши? Я сказал: казнить и принести мне их головы!.. Проклятые шотландцы решили сыграть со мной шутку, но я сам пошучу с ними… Что вы стоите? Хотите, чтоб и ваши головы слетели с плеч?! Отправляйтесь!

Стражники ушли.

Вскоре они вернулись с окровавленными головами казненных, и, когда Эдуард увидел, что сделано по его приказу, ярость исчезла, а пришло сожаление. Он не знал, забудет ли когда-нибудь эти жуткую картину — две светловолосые мальчишечьи головы…

Так нужно было сделать, старался он унять угрызения совести. Другого пути не было. Я не мог проявить мягкотелость. Порою необходимо быть жестоким… А теперь на Бервик! Мы возьмем его штурмом! Кровь кипит!..

Он почувствовал себя солдатом, воином, — он стал им! О, он еще поспорит с дедом и, возможно, превзойдет его!.. С этой поры он должен побеждать. Только побеждать!..

Англичане сумели овладеть Бервиком с удивительной быстротой и легкостью. И, оставив там гарнизон, король поспешил к замку Бамборо, — в нем не остывал воинственный дух. Жестокий дух войны.

Его войско отогнало шотландцев от замка, он убил их предводителя и поспешил в покои Филиппы, которая невозмутимо, как она и говорила ему, ждала его, уверенная, что он придет на помощь и победит.

Они страстно обняли друг друга.

— Бервик у нас в руках, — сказал он. — Я выполнил то, за чем привел сюда войско. Завтра я возьму тебя в Бервик, и ты проедешь с триумфом по его улицам.

— О Эдуард, я горжусь тобой!

Он решил рассказать ей о казни двух мальчиков, потому что не хотел, чтобы она услышала об этом от кого-то другого. Попытался объяснить и оправдать себя.

— Они хотели хитростью заставить меня уйти от Бервика, — говорил он, — и я чуть было не поддался им, чуть не выполнил то, чего они от меня ожидали. Но потом понял, что не должен делать этого.

— Конечно, не должен. Ты поступил правильно.

— Меня охватило безумие. Я был вне себя от мысли, что остаюсь там в то время, как ты в опасности… здесь.

— Но этот замок хорошо укреплен. Мне ничто не грозило.

— Все равно я боялся за тебя и в бешеной злобе приказал казнить заложников.

— Заложников?.. Ты хочешь сказать, этих мальчиков?

Он видел, как она содрогнулась.

— Да. Я ни о чем не мог думать, кроме как об опасности, которой ты подвергалась. И еще об обмане… Это было какое-то умопомрачение… На меня словно что-то нашло…

Она тщетно пыталась скрыть ужас, заполонивший ее душу. Каково матери этих мальчиков, потерявшей сразу двоих сыновей?

— Филиппа, — повторил он, — все произошло потому, что тебе грозила опасность. Ты… моя любимая…

Она почувствовала, что понимает его состояние, и ей стало немного легче. Совсем немного.

— Да, — поспешно сказала она, — это война. Все зло исходит от войны.

— Ты права, — согласился он. — Наверное, так.

Он хочет забыть… он забудет… Заставит себя… Ведь так было нужно… Зато больше никто не посмеет его обманывать. Ни теперь, ни впредь… Жестокость помогла ему победить сомнения… и противника…

Да, он одержал верх — взял Бервик. Ступил на дорогу побед, по которой пойдет и дальше. Он продолжает мужать, и последние дни очень помогли ему в этом.

Люди станут дрожать при упоминании его имени. Он должен вызывать у них те же чувства, что и его дед. В Англии будет два Великих Эдуарда.

А Бервик останется английским навсегда — так они условились с Эдвардом Бейлиолом… На мгновение Эдуарда кольнула мысль, что он совершенно не думает о Джоанне. Как она? Где? Что с ней будет, после того как он, ее брат, принял сторону врага?.. Он мотнул головой, отгоняя неприятные мысли и досадные вопросы.

Как бы то ни было, он отплатил за позорный шотландский поход. Ох, как давно это было! Появился другой — новый Эдуард, кто будет их держать в страхе и повиновении, он вдолбит это в их упрямые головы… Сейчас он выполнил то, что наметил, и шотландцы будут знать: английский король слов на ветер не бросает.

Теперь, когда цель достигнута, скорее к детям. Как они там?

Филиппа была счастлива, что вернулась к детям. О казненных по приказанию мужа она больше не упоминала, и тот был рад этому и убеждал себя, что солдат должен быть готов к жестокости и нечего говорить о смерти двоих, если в сражениях гибнут сотни и тысячи…

Когда они прибыли в замок Кларендж, их поразило отсутствие людей и тишина — ощущение заброшенности, запустения. Филиппу охватил страх: где дети? Что с ними?

Эдуард гневно закричал:

— Стража! Где она?.. Где слуги?! Свита!

Филиппа бросилась в детскую.

Трехлетний сын сидел на полу и играл с оловянными тарелками: подбрасывал их вверх и разражался радостными воплями, если удавалось поймать. Изабелла, которой едва исполнился год, ползала возле брата, рискуя попасть под летящую тарелку. Дети были неумыты, в грязной, покрытой пятнами одежде, местами порванной, — но веселились от души.

Королева бросилась к дочери, схватила на руки, та закричала от негодования, Эдуард, узнав мать, радостно подбежал и прижался к ней.

Филиппа обнимала детей, разглядывала их, ощупывала, с облегчением узнавая, что они, благодарение Господу, здоровы и невредимы. И, по-видимому, сыты, судя по личикам и испачканной едой одежде.

Король немедленно созвал в зал всех, кто был в замке, и потребовал объяснить, что тут происходит. Ответом было молчание. Эдуард пригрозил, что, если не получит ответа, это может стоить многим головы, ибо они заслужили самое суровое наказание за то, что бросили королевских детей на произвол судьбы.

Наконец один слуга осмелился заговорить:

— Милорд, нам всем стало известно, что никто не получит за службу никакого вознаграждения, потому что денег в казне нет и не будет.

— Это чистая правда, нам ничего не давали, даже чтобы купить пищу для тех, кто живет в замке, — поспешил добавить другой слуга. — Мы должны были одалживать у жителей по соседству, и если те не соглашались, то отбирали, и они были недовольны.

— Как? — вскричал король. — Ты хочешь сказать, вы грабили сельских жителей здесь, в округе, чтобы прокормить себя и… моих детей?!

— Это так, милорд. У нас ведь не было денег, чтобы покупать.

— Какое унижение! Клянусь, виновные поплатятся головой! Те, кто посмел с пренебрежением отнестись к своим обязанностям.

Снова наступило молчание.

Филиппа посчитала своевременным вмешаться. Она сказала:

— Дети, слава Богу, здоровы и, мне кажется, сыты. Только их следует хорошенько вымыть и переодеть. Я сама займусь этим… Что касается виноватых, милорд, то, думаю, достаточно будет для них, если вы откажете им от службы и они больше нигде не найдут достойной работы. Мы же призовем других на их место, и немедленно.

Гнев еще бушевал в душе Эдуарда, но он вспомнил о двух обезглавленных по его велению мальчиках — невинных жертвах приступа безудержной ярости — и сказал себе, что должен научиться обуздывать чувства, иначе вся последующая жизнь будет состоять из угрызений совести.

Он повернулся к Филиппе.

— Оставляю на твое усмотрение придворных и слуг, — сказал он. — А я позову окрестных жителей и послушаю, что они расскажут о том, как с ними поступили. И возмещу им убытки… Эй, вы слышите меня? — обратился он к присутствующим. — Если я еще узнаю о вашем недостойном поведении по отношению к местным жителям, пеняйте на себя. Пощады во второй раз вам не будет!..

При опросе пострадавших выяснилось, что общий урон, который они потерпели, равен примерно пяти фунтам, и Эдуард распорядился выплатить их тотчас же из королевских денег.

Филиппа поклялась никогда больше не оставлять детей без своего присмотра. Но и с мужем она не хотела, да и не могла разлучаться надолго, а потому ей надо молиться и молиться, чтобы царил мир и Эдуарду не приходилось бы отправляться ни в какие военные походы.

Однако она понимала, что наступит час — и он не так уж далек, — когда снова ей придется встать перед трудным выбором, и что она тогда решит, одному Богу известно.

Вскоре, к своей великой радости, она поняла, что забеременела в третий раз. Эдуард тоже был вне себя от счастья, ему было мало двоих детей, он хотел, чтобы их народилось как можно больше, и чувствовал, у него хватит любви на всех. Пока же не переставал гордиться маленьким Эдуардом и души не чаял в крошке Изабелле.

Филиппа любила смотреть, как он играет с детьми, когда у него появляется свободное время. Она видела, общение с ними его не тяготит, и ей тоже хотелось, чтобы их стало больше.

После захвата англичанами Бервика в войне с Шотландией наступила передышка, во время которой они весело отпраздновали Рождество в замке Уоллингфорд. Филиппа к этому времени была уже на сносях.

Ко времени рождения ребенка королевский двор переехал в Лондон, и младенец появился на свет во дворце Тауэр. Возможно, поэтому Филиппа захотела назвать его, а вернее ее, потому что снова родилась девочка, по имени ее маленькой тетки Джоанной, родившейся тоже здесь, но живущей сейчас с мужем Давидом в изгнании во Франции в замке Гейяр под покровительством короля Филиппа VI.

Джоанна была желанным пополнением семейства, и счастливый отец не мог нарадоваться на новорожденную и на супругу, оказавшуюся такой здоровой и плодовитой.

Многое в Англии по-прежнему беспокоило и угнетало Эдуарда. От войны с шотландцами, пусть недолгой, но кровопролитной и разорительной, сильно пострадала торговля. Иноземные суда боялись заходить в английские порты из-за разгула воровства и разбоя. Эдуард понимал: чтобы стать процветающей, страна должна находиться в мире с соседями и с самою собой. Он приказал жестоко расправляться с ворами и грабителями в городах, селениях, на дорогах и в портах и велел распространить письменные обращения ко всем торговцам и судовладельцам, в которых обязывался обеспечивать их безопасность.

Это обязательство относилось и к фламандским ткачам, прибывшим к тому времени в Англию по приглашению Филиппы. Поначалу они столкнулись с недоброжелательностью, даже ненавистью населения Норфолка, потому что тамошним жителям было не по душе, что эти пришлые так много и упорно работают, словно им в упрек.

Фламандцы оказались не только работящими, но и разумными и спокойными и вскоре начали процветать, несмотря на окружавшую их неприязнь, которая, впрочем, со временем поутихла и не проявлялась так открыто, как раньше.

На шотландский престол при поддержке короля Англии вновь взошел Эдвард Бейлиол, он соглашался отдать англичанам весь юг Шотландии от реки Форт, но Эдуард оставил ему эту часть при условии, что тот признает его сюзереном, — что и было беспрекословно выполнено.

Не все шотландцы согласились с такими условиями и восставали против них. Бейлиол был слабым правителем и нуждался в постоянной поддержке, и Эдуарду приходилось часто отправляться в Шотландию самому, чтобы наводить порядок.

После огорчительных событий в Кларендже Филиппа уже не решалась поручать детей чужим заботам, и поэтому она… нет, не оставалась с ними, а наоборот, брала с собой — даже крохотную Джоанну — и устремлялась вместе с мужем в дальние и не слишком спокойные походы. Впрочем, однажды она решила после долгих мучительных раздумий все же отправиться без детей, их же оставить в аббатстве Питерборо, что привело в смятение достойного аббата Адама де Боутби.

Он выразил сомнение, что монастырь подходящее место для таких крошек, но королева рассказала ему, что произошло во время ее отсутствия в Кларендже, добавила, что король весьма нуждается в ней во время походов, и кончилось тем, что аббат, поговорив с монахами, без особой охоты согласился принять детей с их нянями и другой прислугой. «Мы не обещаем отменных удобств, — сухо сказал он на прощание, — но от голода и холода дети страдать не будут…»

Каково же было изумление Филиппы, когда по возвращении из путешествия она увидела, что дети сильно изменили жизнь аббатства. Глазам ее представилась удивительная картина: маленький Эдуард сидит на плечах у его преподобия аббата, а Изабелла скачет, как на лошади, на спине монаха, опустившегося на четвереньки. Что касается Джоанны, то ее колыбель качает один из четырех келарей [10] аббатства, и, как поведали Филиппе, когда эту ответственную работу пытается делать кто-то другой, девочка громким криком выражает протест.

Дети и не хотели уезжать оттуда, и Филиппа пришла к выводу, что, если в замке Кларендж на них почти не обращали внимания, то здесь оно было чрезмерным и детей успели избаловать.

— Все говорит о том, — сказала она Эдуарду, — что они должны находиться только со мной… Только с нами…

Прошло время, и Филиппа родила еще одного — четвертого ребенка, на этот раз мальчика. Она решила назвать его Уильямом, на что король согласился без всяких споров. Однако у бедного младенца не оказалось в достатке тех жизненных сил, что были у его брата и сестер, и через несколько месяцев он умер.

Печаль королевы не знала границ, и еще долго после того, как его захоронили в кафедральном соборе Йорка, она продолжала скорбеть о нем. Эдуард не уставал утешать ее, говоря, что у них осталось трое здоровых, полных жизни детей, за которых они должны благодарить Бога, и вскоре родятся еще.

Горькое известие пришло также из Шотландии, куда недавно отправился младший брат короля Эдуарда, Джон Элтем, названный так по месту, где родился. Как раз в это время неисправимые шотландцы подняли очередной бунт против Бейлиола, и Джону предстояло утихомирить их. Такое случалось уже не впервые в самых разных местах, и на этот раз Джон возглавил войско, двигавшееся в сторону Перта. Вскоре дело дошло до сражения, в котором он и был убит.

Эдуард очень любил брата и тяжело перенес потерю. Джону только что исполнилось двадцать, он не был женат, хотя в брачных предложениях недостатка не было. Он был в расцвете сил, полон смелых устремлений и светлых надежд. И вот теперь его нет… Куда легче для крошки Уильяма: он ушел из жизни, вообще не зная ее. Но Джон… Дорогой Джон… В двадцать лет…

Не мог Эдуард не припомнить их совместные детские годы. Они тогда редко видели родителей, и, если приходила мать, казалось, что к ним явилось неземное создание. Никогда не знавали они никого прекраснее. Она, правда, одаривала вниманием его, Эдуарда, Джон интересовал ее куда меньше, однако младший брат не обижался. Во всяком случае, Эдуард этого не помнил, зато хорошо помнил, что принимал повышенное внимание матери к себе как должное.

Его сестры тоже не пользовались особой благосклонностью королевы Изабеллы, она почти не замечала их. Бедная Элинор и еще более несчастная Джоанна!.. Как они сейчас? Сумела ли Элинор привыкнуть к супругу, который старше ее почти в три раза? Уезжала она такая счастливая, с несметным количеством подарков и всяческого добра, но разве в этом счастье?.. У нее только что родился сын, тоже Рейнольд, как и его отец. Наверняка она будет хорошей матерью… Но Джоанна! Маленькая Джоанна… Уже несколько лет прозябает во Франции в замке Гейяр с подростком-мужем, которого никогда не любила и, наверное, так и не сможет полюбить…

Как же ему повезло, что у него есть Филиппа! Как счастлив он с ней!..

Чем больше он думал о семье, тем чаще вспоминал о матери и решил, что откладывать уже нельзя, надо как можно скорее повидать ее.

Он отправился в замок Райзинг.

Мать не скрывала огромной радости от свидания с сыном. Она порывисто обняла его и заплакала, но вскоре успокоилась, и он с облегчением увидел — или ему так показалось? — что она вообще стала спокойней и уравновешенней.

— Да, — сказала она, слегка отстранив его от себя и улыбаясь. — Теперь я вижу, ты самый настоящий король.

— Я стал взрослым мужчиной, — ответил он.

— Это хорошо, сын мой. Ты был таким ребенком, когда на твоей голове оказалась корона.

Он вспомнил обстоятельства, при которых это произошло, и внутренне содрогнулся. Не желая продолжать этот разговор, он спросил:

— Вы удовлетворены пребыванием в этом замке, миледи? Вас ничто не беспокоит?

Она молчала некоторое время, и он уже пожалел о своем вопросе. Потом она ответила:

— Здесь спокойно. Ты прав.

— Спокойно… — повторил он. — Это ведь то, о чем многие мечтают. Разве не так?

— В молодости я не думала о покое. Только с возрастом, когда становишься мудрее, начинаешь понимать его преимущества. — Она снова слегка улыбнулась. — Тебе, мой сын, было бы нелегко проводить здесь месяцы и годы… Взаперти… Почти не видя людей. Правда, у меня хорошие, преданные слуги. Я немного езжу верхом. С моим соколом на руке. Много читаю, молюсь. Молюсь о прощении грехов.

— Вы… вам лучше стало теперь? Как ваше здоровье?

— Ты спрашиваешь, не оставили ли меня припадки безумия? Они случаются, Эдуард, время от времени… Но реже, чем раньше, и они уже не так продолжительны. И меньше сновидений… кошмарных снов… Теперь я наяву вспоминаю о своих злых деяниях.

— Думаю, миледи, это занятие не прибавляет вам здоровья. Вы уже достаточно намучились.

— Нет, мой дорогой! Большая часть моей души еще требует молитв и покаяния… И прощения… — Она погрузилась в молчание. Он тоже ничего не говорил. — Да, прощения, — повторила она и добавила: — Мне сообщили, твой брат Джон убит. Бедный мальчик. Я была ему плохой матерью.

— В детстве он называл вас богиней. Еще недавно говорил мне, что никогда не видел женщины красивей, чем вы.

Она, словно не слыша, покачала головой.

— Я почти не смотрела в его сторону, — тихо произнесла она. — Меня интересовала в детях только та власть, какую я могу получить благодаря им… Я была очень дурной матерью, мой мальчик… Смерть Джона лишний раз напомнила мне об этом.

— Не нужно все время думать только об одном, миледи.

— Во всяком случае, его гибель ускорила твой приезд ко мне, ведь так, Эдуард?

— Я знаю, мне следовало приехать раньше.

Снова, не отвечая ему, она продолжала говорить о своем:

— Ты был снисходительным судьей, Эдуард… Но все-таки убил Мортимера… — Ее голос дрогнул, когда она произнесла это имя. — Мне не следует думать о нем, иначе опять меня одолеют кошмары… Эдуард, я бы хотела как-нибудь навестить тебя. Повидать Филиппу, детей… Они ведь мои внуки…

Он подошел к ней, поцеловал в лоб.

— Вы обязательно приедете, матушка. Филиппа очень хочет этого. И увидите еще одного Эдуарда.

— Уверена, он похож на тебя… Каким ты был в его годы. Рада, что ты назвал его тоже Эдуардом…

Ей хотелось о многом расспросить сына. Например, о том, найдены ли убийцы его отца… Исполнители… Но она не решалась. Не смела напоминать лишний раз ему и себе самой о том… о тех, кто все это замыслил и дал приказ претворить в жизнь… В смерть…

Они говорили о разном, и она уже поняла, что ее заточение может быть окончено в любое время, если она того захочет. Она снова сможет находиться при королевском дворе. Люди забудут ее грехи. Возможно, уже забыли… Человеческая память коротка…

Прощаясь с ней, Эдуард был нежен, внимателен.

Да, несомненно, ее жизнь могла бы сейчас измениться, если бы она того захотела. Но она еще не знала, хочет ли этого… Сын приехал к ней, он пробыл долго, они о многом поговорили, а многое невысказанное было и так понятно обоим. И на прощание он сказал ей… Как же он сказал?.. Сказал, что она была и остается его матерью и, что бы она ни совершила, это дело рук его матери, которую он с детства любил, даже боготворил… Кажется, он говорил именно так. Впрочем, возможно, она не все точно запомнила, у нее голова шла кругом от этого свидания.

Но она поняла главное: он готов простить ее. Уже простил.

Она воспряла духом. Однако все равно сегодня нужно будет позвать придворную даму, чтобы та ночевала у нее в спальне: она боится, как бы кошмарные видения не посетили ее вновь, — встреча с сыном всколыхнула слишком много воспоминаний.