Летчик и ведьма

Глава 10

Марго

Раньше в моей жизни было много чего. Может, иногда даже через край. В какой момент все свелось к воспроизводству? После первого выкидыша? Или после второго? Я и не заметила, как фокус четко сместился в одну точку: на возможность родить ребенка. Работа, которую я, несмотря ни на что, обожала, подруги, книги, байк — все отошло куда-то на второй план. Даже наши отношения с Мишкой сосредоточились на том, получится или нет.

Он не упрекал, нет. Расстраивался, утешал, но я чувствовала этот фон: «Эх, Рита, Рита, даже родить не можешь».

После третьего выкидыша я сказала открыто, что больше и пробовать не хочу. Каждая из трех неудачных беременностей отожрала у меня по такому куску жизни, что непонятно, как вообще осталось желание шевелиться.

Если тебе так вперся этот ребенок, Миша, иди, я не держу. Найди здоровую женщину, пусть родит троих, четверых, сколько там тебе надо?

Нет, отрезал он, я хочу ребенка от тебя. Совсем сдурела, что ли?

После долгих препирательств пришли к компромиссу: ничего специального. Никаких календарей, витаминов, тестов на овуляцию, способствующих поз и прочей лабуды. Но и предохраняться тоже не будем. Вроде и не ждали ничего, но тягостное напряжение не уходило. Каждый раз, когда подбиралось время Ч, не знала, чего боюсь больше: что начнутся месячные или что не начнутся.

Четвертая беременность началась так ядерно, что меня уложили на сохранение уже на девятой неделе. Потом еще раз — на двенадцатой. И еще — на двадцатой. Чувствовала я себя просто ужасно, но врачи говорили, что шанс есть. Если пролежу в больнице до самых родов. Хоть вставать осторожно разрешали, я знала, что некоторые лежат все девять месяцев с ногами, задранными выше головы.

Когда Маша сказала, что их класс собирается в ресторане, и учителей тоже пригласили, я тихо порадовалась, что меня не увидят — вот такую красивую, краше в гроб кладут. Конкретно что Кешка не увидит. Не просто страшную, но и беременную. Пусть лучше помнит ту ведьму Марго, в которую когда-то влюбился. Машка сказала, что он все-таки женился на Кате Татаренко. Вот пусть на нее такую и любуется — отекшую и пузатую.

Меня это не то чтобы задело, скорее, удивило. Кешка и Катя⁈ Вот уж странная пара, совершенно из разных коробочек ложечки. Ну что ж, это его выбор, значит, разглядел в ней что-то.

Мишка приезжал как на работу, через день вечером. Привозил что-то вкусное, сидел, вымучивал какие-то новости, спрашивал дежурно: «как ты?». А я была похожа на маятник, который качается от надежды к полной апатии и обратно.

Врачи говорили: надо дотянуть хотя бы до шести месяцев. До шести месяцев я не дотянула каких-то четыре дня. Малыш уже вовсю шевелился, и я даже знала, что это мальчик. Но в то утро он сидел так смирно, что я испугалась.

Акушерка послушала сердцебиение, нахмурилась и позвонила в кабинет узи.

«Мне очень жаль…» — сказал врач.

Это были уже почти настоящие роды — с капельницей, схватками, потугами. Только я знала, что рожаю мертвого младенца.

Потом я еще месяц лежала в больнице, в другом отделении: пошли какие-то осложнения. Мне было все равно. Провалилась в такую яму отчаяния, из которой никак не могла выбраться. Врачи все так же твердили про «гормональный дисбаланс» и больше уже ничего не обещали. Предлагали суррогатное материнство или усыновление, но Мишка уперся, как баран.

— Миш, ну почему нет? — у меня не было сил ни удивляться, ни возмущаться. — Ну ладно усыновление, но суррогатное-то почему нет? Это же наш ребенок будет. Моя яйцеклетка, твоя сперма, не от донора. Ну да, дорого, конечно, но мы можем себе это позволить.

Однако объяснить он ничего так и не смог. Просто «нет» — и все.

Когда я вышла из больницы, отец подарил мне щенка — карликовую таксу. Я назвала ее Лорой и возилась с ней как с ребенком. Мишка однажды ляпнул что-то про материнский инстинкт и едва успел отскочить. Это было мгновение ничем не замутненной ненависти, и я реально могла его убить. Мы не разговаривали недели две и спали в разных комнатах.

В школе ситуация сложилась непростая. Когда меня последний раз укладывали на сохранение, сказали, что из больницы я до родов уже не выйду. То есть — при удачном исходе, конечно, — сразу в декрет. Поскольку учебный год только начался, мне подыскали замену. И вот такой вдруг пердюмонокль. Может, Валерия и взяла бы меня обратно, но я даже проситься не стала. Нашла другую школу в нашем районе, где остро не хватало биолога-почасовика. Классное я бы сейчас не потянула.

Полгода прошло в каком-то полусне. Я вела свои уроки, гуляла с Лоркой, вылизывала квартиру, тоннами читала слезливые бабские романы. Во всем этом был только один плюс: мы стали предохраняться, и я уже не думала о беременности. Хотя секс стал… таким, наверно, и бывает рутинный супружеский секс на пятом году брака. Четыре неудачные попытки завести ребенка затоптали весь огонь, который был между нами. Остался лишь слабенький огонек, и его хватало лишь на то, чтобы не замерзнуть.

Однако Мишка, походу, не смирился. Через полгода спросил осторожно: а может, все-таки поискать хорошего врача?

— Миша, не начинай! — мгновенно завелась я. — Хороший врач за меня не родит. И ты тоже. Или думаешь, что выкидыш — это как в туалет сходить? Сурмаму ты не хочешь. Значит, тему закрыли.

Но это я так думала, что закрыли. А тема была с этим не согласна.

Мишкин день рождения мы отмечали вдвоем, в ресторане. И как-то так всколыхнулось — сначала романтически, потом резко эротически. Так резко, что и до дома не доехали, припарковались в темном переулке.

— Ритка, мы ни разу не трахались в машине, — сказал он, расстегивая на мне брюки. — Давай ради праздника?

— А резинки? — испугалась я.

— Я успею, — пообещал Мишка.

Но… не успел. Не хотелось думать, что специально. Это было бы слишком подло.

Беременность оказалась самой короткой — меньше двух месяцев.