Марго
Все действительно оказалось так, как я и думала. Правда, узнала об этом только через полтора года, когда Маша уже заканчивала одиннадцатый. Наблюдала, как она с каждым днем становится все мрачнее, то и дело проваливается в тяжелые мысли. Да еще и Севка Мирский без конца доставал ее. Там явно была взаимность на уровне начальной школы, когда дергают за косички.
Парень он был интересный, но с педагогической точки зрения дико запущенный, несмотря на внешнее благополучие. Учился хорошо, зато вел себя типично по-мажорски, нагло и вызывающе. Родители развелись, мама-актриса вечно в разъездах, жил со старшей сестрой. Мне казалось, что под этой его бравадой прячется лютое одиночество и обида на весь белый свет. Я даже с их классной Фаиной пыталась разговаривать, но та меня отшила:
«Риточка, ну что ты так беспокоишься? Все у Мирского нормально. Закончит, в вуз поступит. Ведет себя так? Ну а что ты хочешь от парня из такой семьи? Может, перебесится, а может, и нет. А насчет Маши… было бы что, мы бы уже узнали».
Я не могла понять, дура она или просто до такой степени все пофигу. Сама по себе Фаина была теткой незлой и предметником сильным, но вот это ее равнодушие меня выводило из себя. Казалось, что ей не сорок, а все семьдесят, всё давным-давно надоело.
Узнали бы? Ну да, как же! Можно подумать, я кому-то что-то рассказывала. Даже отцу не сказала, когда сбежала к нему. Только матери, но та не поверила.
И все-таки я Машку расколола. Подловила, когда ее в очередной раз вывел из себя Мирский, и разговорила.
Ох, как же меня бомбануло! По идее, надо было привлекать школьного психолога и выходить на комиссию по делам несовершеннолетних, но это и самой Маше капитально могло встать боком. К тому же ей через месяц исполнялось восемнадцать, да и до окончания школы оставалось всего ничего. Поэтому для начала решила поговорить с ее матерью.
Разумеется, та устроила истерику, грозила пойти к директору. К Валерии Ильиничне в итоге я пошла сама — превентивно.
«Ох, Рита, тут палка о двух концах, — сказала та. — Пустить на самотек — может случиться непоправимое. Влезть — точно так же девчонке можно жизнь сломать. Не знаешь, что хуже. Будем надеяться, что мать хоть и сучка, но все же прижмет своему муженьку хвост».
Маша тем временем подружилась с Кешей, который помогал ей готовиться к экзаменам, а Мирский — видимо, назло, закрутил с ее подружкой Вербицкой. Они были бы отличной парой, Маша и Кеша, но что поделать, не искрило. Она была влюблена в Мирского, а Кешка все так же в меня. За эти два года я хорошо успела его узнать, и даже легкое сожаление иногда пробегало — что мы вот так не совпали во времени. В нем уже пробивалась взрослая мудрость, которая и в зрелом возрасте приходит далеко не ко всем. А еще в нем было настоящее мужское желание помогать, заботиться, защищать.
Повезет кому-то, думала я. Жаль, что не мне. И жаль, что у Мишки, который на полтора десятка лет старше Кеши, эти качества на минималках.
Когда Маша в свой восемнадцатый день рождения переехала в квартиру покойного отца, я выдохнула с облегчением. Оказалось, что он еще и денег ей оставил прилично. Хватило бы поступить на платное в мед, но она готовилась как черт и прошла на бюджет. Я гордилась ею так, будто она была моей… ну не дочерью, конечно, но младшей сестрой как минимум.
Пожалуй, больше всего я беспокоилась, как бы ее не сбила с плана любовь-морковь, потому что с Мирским они с младшешкольного этапа все-таки перешли на вполне взрослый. Был там у них какой-то спор — что Маша хорошо сдаст математику, и она выиграла. Деталей я не знала, но после этого все у них и завертелось. Надежду давало лишь то, что амбициозные перфекционисты вряд ли пустили бы по звезде завоеванные возможности ради чувств.
А Кешка на выпускном признался мне в любви. Озвучил то, что и так было очевидно. Очень такой взрослый красавчик — куда делся смешной пацан-клоун? Я даже растерялась немного и пробормотала что-то невнятное про разницу в возрасте.
— Разница скоро нивелируется, — очень серьезно возразил он.
— Я… у меня есть… мужчина.
Я даже не знала, как это сформулировать. Мишка — он вообще мне кто? Четвертый год встречаемся. Не муж, не жених. Бойфренд? Фу!
— Маргарита… Ивановна, — он посмотрел мне в глаза так, что стало жарко. — Я просто хочу, чтобы вы знали. Только и всего.
Я промолчала — потому что не представляла, что ответить. Нет, это было не смешно ни разу. И снова шевельнулась досада. Как там у Талькова? Несвоевременность — вечная драма*.
Ничего, это все-таки выпускной. Больше не увидимся. Все пройдет у него. Поступит в институт, встретит ровесницу, влюбится. Может, иногда будет вспоминать меня с ностальгией: а вот в школе мне биологичка нравилась.
И все же несколько дней я была под впечатлением. В голове крутились попеременно песня Талькова и та мелодия, под которую танцевали. Такая светлая-светлая грусть о том, что могло бы быть, но никогда не случится. А потом мы с Мишкой поехали в отпуск, и новые впечатления оттеснили эти мысли куда-то сначала на задний план, затем и вовсе в архив.
Осенью мне дали руководство — пятый класс. С ними было интересно. Мишка даже иногда сердился, что я уделяю своим «деткам», по его мнению, слишком много времени. С Машей мы созванивались, но почти не виделись. Она училась как проклятая, с головой окунувшись во все «прелести» первого курса мединститута — самой настоящей школы выживания в джунглях. С удивлением я узнала, что они с Севкой живут вместе. Промолчала, но про себя подумала, что зря — слишком рано.
А может, это просто говорила во мне банальная бабская зависть? Мы-то с Мишкой так и подвисли на встречах два-три раза в неделю, не двигаясь дальше.
Ну так я и была самой банальной бабой, которая хочет семью и детей. Но почему-то дела вид, что мне и так хорошо.
*Слова из песни Игоря Талькова «Летний дождь»