Лисы и львы

Глава 3

Земля, Санкт-Петербург

Юргенс подошел к жутковатому клубку из проводов и мелких черных коробочек, свисавшему с книжной полки и заменявшему собой, как видно, домашний телефон, щелкнул каким-то переключателем и негромко сказал:

– Идали.

Из клубка не донеслось ни шороха. Юргенс, однако, что-то услышал, потому что через пару секунд заговорил, чуть более оживленно, чем прежде:

– Привет. Как дела?

Выслушал короткий ответ, вскинул брови.

– Вот как? Я могу помочь?… – и озадаченно приоткрыл рот.

Помолчал немного, хлопая глазами, бросил быстрый взгляд на Кароля.

– Случайно знаю… Да, могу… Да, прямо сейчас… Передам, конечно. Пока.

После чего снова щелкнул переключателем и уставился на брата все с тем же озадаченным видом.

– Идали дома нет, – сказал он. – Но есть Клементина. Она просит меня связаться с тобой, если я знаю, как это сделать. И хочет тебя видеть. Немедленно, если ты не против.

– Что?… – От неожиданности у Кароля даже сел голос.

Машинально глотнув коньяку, он поперхнулся. Пришлось откашляться, прежде чем удалось выговорить:

– Как это – хочет меня видеть?

Юргенс вместо ответа пожал плечами.

В полном смятении Кароль поднялся на ноги, задвинул стул под стол, не слишком сознавая, что делает.

– Она придет сюда?

– Нет. Ждет тебя у них дома.

– А где Идали?

– Не знаю.

Капитан Хиббит бесцельно описал несколько кругов по комнате, притормозил у стола. Выхватил из пачки сигарету, раскурил.

– Ничего не понимаю.

– Что тут понимать? Зовут – надо ехать, – сказал Юргенс. – Может, там поймешь.

– Ты прав.

Кароль бросил сигарету в пепельницу, метнулся к двери. Опять притормозил.

– Юргенс, дай денег.

– О! – ностальгически вздохнул тот. – Давно я не слыхал от тебя этих слов. Лет десять, наверное?

Младший брат молча глянул на него диковатыми глазами, и Юргенс, сообразив, что ему сейчас не до шуток, покорно выдал требуемую сумму.

Кароль, с трудом попадая в рукава, натянул свою щегольскую короткую дубленку, пулей вылетел за порог и тут же ринулся обратно.

– Адрес!!!

Выскочив на оживленную трассу из тихого безлюдного переулка, где располагалась квартира-мастерская Юргенса, капитан смятенно огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что именно он сейчас должен сделать. В мыслях царил такой сумбур, что он едва осознавал даже, где находится.

Ах да, поймать тачку…

Встав на обочине, он снова закурил. Сразу ловить машину не стал, сообразив все-таки, что в данный момент главное для него дело – успокоиться. Взять себя в руки. Не стоит никуда являться в этаком встрепанном состоянии.

С чего вообще он так разнервничался?

Ну да, конечно, Клементина…

Да, он не видел ее те самые десять лет, упомянутые Юргенсом. И что с того?

Все давно прошло и забыто. Он женатый человек, любит свою жену. Это она для него – свет в окошке, а не сказочная дева-асильфи, прекрасная и недоступная. Зачем же психовать? – вон, даже руки дрожат, сигаретой в рот не попасть…

Кое-как ему все же удалось справиться с собой. Нервный озноб унялся, вернулась способность думать. Мысли обрели подобие стройности.

Былые чувства, конечно же, были ни при чем. Выбила его из колеи неожиданность. Полнейшая. Ибо мысль о том, что Клементина может когда-нибудь захотеть его видеть, не посещала капитана Хиббита даже в качестве бреда. Ну разве что десять лет назад… а с тех пор он и думать о ней себе не позволял, усвоив раз и навсегда, что для этой женщины во всей Вселенной не существует иных мужчин, кроме мужа.

Что ж… поскольку вспышка не то чтобы нежных, а хотя бы родственных чувств к нему со стороны Клементины исключена категорически, остается одно – это деловой интерес. Ей что-то от него нужно.

Ну-ну… и что бы это могло быть такое, чего не в состоянии сделать для нее Идали, с его-то магическим могуществом?

Кароль невесело усмехнулся.

И тут же у него тревожно екнуло сердце. Кажется, не в первый раз за этот вечер. С чего бы?…

Пытаясь это понять, он вернулся к своей последней мысли.

Идали «Всемогущий»… Сильнейший маг Питера, черный гений.

Который охотился за универсусом и добыл-таки его. Должен бы сейчас сидеть дома и праздновать победу.

Но Клементина сидит там одна и хочет видеть его, Кароля, вопреки всем мужниным табу и заклятиям. Муж почему-то отсутствует. Надо думать, не в магазин за хлебом вышел… иначе времени на то, чтобы встретиться и побеседовать с нежеланным для него гостем, жене не хватило бы. И где же в таком случае муж?

Вот оно!

Что-то произошло между ними? Великая любовь дала трещину, они расстались?

Сомнительно…

Кароль вскинул наконец руку, подзывая такси. Через минуту уже ехал навстречу возможным ответам на свои вопросы, ощущая, как растет и крепнет в душе тревога.

Клементину в целом мире могло волновать лишь одно – благополучие ее мужа. Других вариантов, с которыми, опять же, не смог бы разобраться сам Идали, попросту не существовало.

Пугающая мысль, уже посетившая его этим вечером – теперь он вспомнил первый укол тревоги! – вернулась. И на сей раз ей ничто не помешало быть додуманной до конца…

Ну и поди тут успокойся!

Страшную догадку капитану удалось кое-как отодвинуть до поры до времени на задворки сознания. Но для того, чтобы, выйдя из такси, снова утратить всякое душевное равновесие, хватало и других причин.

Во-первых, адрес…

Идали его так и не сменил, хотя сто раз уже мог бы переехать в более роскошные апартаменты, приличествующие магу его уровня. Это бы ладно, личное дело каждого, в конце концов, где ему жить, только вот Кароля начало вновь потряхивать еще на запретных когда-то подступах к родительскому дому. Раньше он и близко подойти не мог – ноги, повинуясь чарам старшего брата, сами незаметно выносили его на какую-нибудь другую улицу. Когда же Кароль пытался этим чарам противостоять, отслеживая каждый свой шаг, у него начинали путаться мысли, в глазах темнело, в какой-то миг он напрочь забывал, куда идет и зачем, и приходил в себя, лишь оказавшись километра за три от цели.

И странно было шагать сейчас беспрепятственно по череде знакомых до последнего уголка, до невольного душевного трепета проходных дворов, вспоминая – за этим гаражом он впервые сел играть в карты с Петькой Клоуном, в том подъезде его учила целоваться оторва Светка из восемнадцатой квартиры… а вот окно вредной бабки Маргариты Яновны, страшно не любившей вечерние посиделки подростков на лавочке под липой. Липа была еще жива, но Маргарита Яновна – вряд ли…

Уже одних этих воспоминаний хватило бы, чтобы от деланного спокойствия его не осталось и следа. А ведь имелось еще и «во-вторых».

Светлая дева Клементина.

Вдруг при виде ее былые чувства возьмут да оживут? Вдруг он снова потеряет голову, забудет все, что нынче дорого и любимо? Господи, спаси и сохрани!..

Обычно, когда любовь проходит, в памяти остается не слишком привлекательный образ бывшего кумира. И бывает довольно трудно понять, почему эти глаза, движения, голос заставляли тебя прежде обмирать с головы до пят и сходить с ума. Но это был не тот случай.

Любовь прошла, но благоговение перед милой тенью осталось. Образ Клементины был безупречен. Кумир развенчанию не подлежал.

Поэтому сердце капитана окончательно ушло в пятки, едва он вышел из лифта и оказался перед знакомой до боли дверью. Оставалось только нажать на кнопку звонка, но для этого ему пришлось целую минуту собираться с духом. Наконец он сказал себе: «Будь что будет!» – и позвонил. После чего утратил всякое ощущение времени и реальности.

Шагов за дверью он не услышал. Та отворилась сама, беззвучно, приглашая войти в такую же знакомую прихожую… или не совсем такую?

Оглядеться и понять это он не успел. Только переступил порог, как из гостиной появилась она. Клементина.

Уж точно ничуть не изменившаяся за прошедшие десять лет.

Главным в облике этого прекрасного существа всегда было ощущение легкости и света. Что-то от неторопливо парящей в небе чайки и в то же время – от стремительного стрижа… Тоненькая, как бы невесомая фигурка. Разлетающиеся в стороны, словно подхваченные ветром, пряди светло-русых волос. Огромные карие глаза, прозрачные и сияющие, как просвеченная солнцем вода. Нежный рот… чуть-чуть великоватый, быть может, но придающий лицу прелестную незавершенность, как у еще не сформировавшегося подростка.

И запах дождя…

Она порхнула к нему порывом ветра, в шелесте шелковых рукавов и юбок. Заглянула в лицо, сказала:

– Здравствуй!

Странно, но в голосе слышалась искренняя радость. То есть ничего странного, конечно, если он ей нужен по делу…

– Здравствуй, – осипнув, кое-как выговорил Кароль. Чувствуя себя прежним юнцом, беспомощным перед красотой светлой девы.

В следующую секунду он увидел то, чего никогда раньше в ее облике не замечал. Голубоватые круги под глазами, тревожную складку между бровей. Болезненную бледность лица.

И все в единый миг встало на свои места.

Перед ним была страдающая женщина. Жена брата. Сестра лучшего друга. Близкий человек, которому нужна помощь. Ничего более.

Сердце вынырнуло из пяток, от сумбура в мыслях не осталось и следа.

– Что случилось? – уже нормальным голосом спросил он.

Клементина порывисто взяла его за руку, потянула за собой.

– Пойдем… все расскажу.

Перемены в гостиной, в отличие от прихожей, прямо-таки бросались в глаза. Когда-то, сразу после отъезда родителей, Идали полностью обставил квартиру заново, по собственному, несколько мрачноватому вкусу. Но теперь во всем здесь чувствовалась рука женщины, и не просто женщины, а волшебного существа.

Солидная, тяжелая мебель сменилась легкой и изящной, стало гораздо больше воздуха и света. Стены были украшены вышивками Клементины, жившими своей особой, таинственной жизнью. Там и тут стояли вазы со светящимися квейтанскими цветами. Цветы, правда, свежими не выглядели, и безупречного порядка не наблюдалось – словно хозяйку в последнее время занимало что-то другое.

А еще в гостиной появилась дверь, которой прежде не было.

К ней-то Клементина Кароля и подвела, а за нею оказался… уголок райского сада.

Крохотный кусочек Квейтакки – сияющие деревца, кусты, лианы, травы, клумбы с поющими цветами. Ароматы неземных растений. Трели пересмешника, затаившегося в какой-то из древесных крон. Светящиеся бабочки, перепархивающие с цветка на цветок. Фонтан в виде двух смеющихся мраморных детишек, поливающих друг друга водой из садовых леек. Скамья в виде половинки ореховой скорлупы, медленно стронувшаяся с места и поплывшая навстречу вошедшим людям…

Оглядевшись, Кароль понял, что это не другое измерение. А, скорее всего, соседняя квартира, выкупленная Идали и превращенная им в сад для любимой женщины, память о ее дивной родине. Только ему, наверное, и было под силу вырастить такое чудо на Земле – из горстки волшебной почвы и волшебных семян…

Услужливую скамейку Кароль проигнорировал, подошел к фонтану и повернулся к Клементине. Она тоже не стала садиться, остановилась рядом.

Нервно переплела пальцы. И начала обещанный рассказ следующим неожиданным образом:

– Скажи мне, что делал Идали в Ниамее? Уж ты-то наверняка это знаешь!

– Э…

Застигнутый врасплох капитан на миг опять утратил ясность мысли.

Более неудобный вопрос трудно было себе даже представить. Вот так, в лоб!.. – скажи ей про поиски универсуса, а там, глядишь, и про задание…

Тут до него дошло.

– Постой… с чего ты взяла, что я это знаю?

– Но ты ведь тоже там был, – ответила она как ни в чем не бывало. – Подозреваю, вас обоих привело туда одно дело. Погоди, – спохватилась в свою очередь, – ты же не узнал меня…

– Теперь узнал, – сказал Кароль, медленно кивая. – Фиалка. Конечно…

Теперь это казалось очевидным.

Молоденькая девушка, наделенная умом и рассудительностью взрослой женщины. Чистая душа, не способная заподозрить в воровстве цыгана. Красавица, влюбленная в чудовище – «злодея» Ворона. В собственного мужа.

Который ее тоже не узнал.

Впрочем, удивляться нечему – уж если асильфи захочет изобразить из себя обычного человека, сам черт не угадает в нем волшебное существо.

Зато сама Фиалка, конечно же, узнала Князя-Волчка. Сразу. Как и ее муж…

– Так ты следила за ним? – спросил он, слегка поморщившись.

Светлая дева потупилась, приняв, видимо, сию гримасу на свой счет.

– Да… Знаю, это не слишком-то красиво, но мне хотелось понять… Нет, не так. Я должна на самом деле рассказать тебе все. Да простит меня Идали – я знаю, вы с ним не ладите, и он, наверно, меньше всего хотел бы, чтобы поверенным моим стал именно ты, – но мне больше не к кому обратиться. Моим родным и близким его судьба безразлична, их волнует лишь мое благополучие. Для тебя же он – брат, и как бы вы ни относились друг к другу…

– Довольно, я понял, – снова кивнул Кароль. – Рад, что в поверенные ты выбрала именно меня. И внимательно тебя слушаю.

Клементина вздохнула.

Сказала просто:

– Я умираю.

Как будто сообщила, какая на улице погода…

– Это началось, наверное, год назад. Меня предупреждали, что так будет. И отец с матерью, и брат мой, Себастьян. Но верить не хотелось. Ведь говорят, что любовь все преодолевает!..

Любовь и вправду все преодолевала – довольно долгое время.

Год за годом светлая дева-асильфи жила словно бы под хрустальным колпаком, в маленьком личном раю – дом, сад, объятия и поцелуи, – стараясь не думать о том, чем занимается бесконечно любимый муж. И он изо всех сил помогал поддерживать эту иллюзию покоя и безмятежного счастья, оставляя, как грязную обувь, за порогом их совместного рая все, что могло бы оскорбить ее или ранить.

Но разве муж и жена – не одна сатана? Разве не должны они разделять мысли и чувства друг друга, радость и горе, богатство и бедность, суму и тюрьму, жизнь и смерть? Не может выжить любовь, если между любящими стоит нечто такое, о чем они вынуждены молчать. Нет покоя и безопасности в раю, где водятся змеи…

Молчать, когда безобидные темы для разговора иссякали наконец, им приходилось все чаще и чаще. Он уходил из дома – она боялась спросить куда. Он возвращался – она не интересовалась, сопутствовала ли ему удача. Возможно ли? – ведь пожелать ему этой удачи она никак не могла!..

Конечно же, и он ничего ей не рассказывал, лишь по глазам его можно было догадаться, благополучно ли завершилось очередное черное дело. Что постепенно сделалось для нее истинной пыткой – радости любимого она не разделяла, печалям его не сочувствовала…

За молчанием, как правило, следует отчуждение. Не отчуждение, нет!.. – его не было и никогда не могло быть между ними. Просто… если в первые годы Клементине как-то удавалось отгонять от себя гнетущие мысли, то со временем они начали являться едва ли не в каждую минуту, не заполненную беседой, смехом и поцелуями.

Не созданы светлые девы для того, чтобы мириться со злом. Сама природа их не терпит его присутствия рядом, не в состоянии, образно выражаясь, закрывать на него глаза, не говоря уж о попытках найти ему какие-то оправдания. То будут заведомо бессмысленные попытки, ведущие к раздвоению души, разрушению внутреннего единства, смертельно опасному для волшебного существа, которое рождено гармонией, является ее воплощением, предназначено дарить ее окружающим… Именно об этом предупреждали Клементину в свое время родители и брат, понимавшие в отличие от нее, к чему может привести брак с представителем вражеского стана.

И настал момент, когда она сама это поняла. Когда впервые ощутила в глубинах своего магического естества подобие черной дыры, зловещей воронки, в которую начали утекать силы, подорванные внутренним противоборством…

Конечно, она поговорила с мужем. Долго собиралась с духом, зная, насколько дорога ему, и не желая его пугать, и всей правды на самом деле не сказала. Лишь намекнула на свое нездоровье и спросила о возможности отойти ему от активной деятельности и переселиться вместе с нею в Квейтакку.

Все остальное Идали понял сам.

Ответил он, что, к сожалению, путь в Квейтакку для него закрыт. Но страх, который появился у него в глазах во время этого разговора, так в них и остался.

Веселье окончательно покинуло их дом, и чаще всего Идали теперь был мрачен, словно сам переживал нелегкую внутреннюю борьбу. Неделями просиживал в своем кабинете, отказываясь от еды… Подобное случалось и прежде, но никогда – так подолгу, и Клементина впервые начала чувствовать настоящее беспокойство за него.

С Идали явно творилось что-то неладное, а она, как всегда, боялась и не смела спросить, что именно. Но любящее сердце велело ей быть настороже, и все оставшиеся у нее магические силы активизировались.

Время бездействия миновало.

Если она могла хоть чем-то помочь своему мужу, она должна была это сделать.

С тех пор, поскольку Идали по-прежнему молчал, Клементина и начала втихомолку следить за ним – чтобы не упустить момента, когда ему и в самом деле понадобится помощь. Стараясь не вникать в подробности его колдовской практики, она всегда знала тем не менее, где он находится, с кем общается, чем именно занят. В мысли, конечно, не заглядывала – не в обычае это у светлых дев.

И вот, несколько месяцев назад, Идали побывал у своего…

Тут Клементина замялась.

– Ты ведь знаешь, кому он служит? – осторожно спросила она у Кароля.

– Да, – коротко ответил тот, холодея с головы до пят.

Страшная догадка подтверждалась.

– Так вот, от него Идали вернулся радостный, – продолжила Клементина. – Сказал, что уже почти свободен. Ему осталось сделать одно-единственное, последнее дело, после чего он сможет навсегда бросить свою темную практику. Уехать со мной, куда я пожелаю. И между нами не останется никаких тягостных тайн…

Как ни странно, ее это сообщение не обрадовало. Наоборот, сердце сжалось так, словно то была наихудшая весть, какую она могла услышать.

Причин своего дурного предчувствия Клементина понять не могла. Но когда Идали собрался в путь, она сделала то же самое. И последовала за ним – в Ниамею, в Нибур, в труппу бродячего театра.

Все, что она знала, – она должна быть рядом. Надеясь помочь, пыталась понять, что именно ему там понадобилось, но, не имея, опять же, привычки читать чужие мысли, в этом не преуспела. А потом…

О дальнейшем Кароль знает и сам.

Случилось то, что случилось. Сонные чары, отключение сознания. Идали исчез. Домой не вернулся, и теперь она не знает, где он.

И в этом-то и заключается самое страшное.

– Возможно, я рано паникую, – сказала она. – Но такого еще не было. Чтобы я не могла узнать, где он находится?… – это что-то немыслимое. Невозможное. Я чувствовала Идали всегда, достаточно было обратиться к своему внутреннему сторожу. А сейчас – не чувствую ничего. Словно бы его нет нигде на свете…

Лицо ее сделалось еще бледней. Заметней стали темные круги под ясными солнечными глазами.

Кароль вновь медленно кивнул.

– Если я правильно тебя понял, в Ниамею, на последнее дело, он отправился не по собственному желанию? Это было задание?

– Да, – сказала Клементина. – Если я сама правильно поняла.

– Боюсь, ты не ошиблась. – Кароль помрачнел. – В таком случае выходит, он искал… то, что искал… не для себя. И, найдя, конечно же, в первую очередь должен был передать это…

На лице Клементины остались одни глаза. В которых вдруг угасло солнечное сияние, затененное страхом.

– Феррусу, – сказала она. – Своему хозяину-демону. От него и не вернулся…