Лучше, чем идеально

Глава 41

Дерек

Объявив о своем прибытии через домофон, я смотрю на медленно открывающиеся автоматические ворота. На некоторых людей бабушкино огромное поместье произвело бы неизгладимое впечатление, но мне не нравится, когда выставляют напоказ богатство или статус. Этот дом делает и то, и другое.

Я паркуюсь на круговой подъездной дорожке и смотрю вверх на высокие колонны, обрамляющие парадную дверь приличного размера. Я вспотел, но вовсе не от утреннего солнца, палящего на меня. Встреча с бабушкой на ее территории подобна игре в плей-офф с незнакомой командой. Ты не можешь эффективно подготовиться к игре и нервничаешь.

Парень, одетый в черный костюм, с серьезным выражением лица ожидает меня у входа.

— Ты из спецслужб? — спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.

Ему, кажется, не смешно.

— Следуй за мной.

Я захожу в дом. Это место наполнено высокими потолками и большими коридорами, и напоминает мне о тех причудливых домишках, которые показывают по телевизору. Полированная лестница и старинная мягкая мебель, стоимость которой наверняка завышена. Парень в костюме останавливается, войдя в комнату с видом на бассейн во дворе. Она наполнена белой мебелью и фиолетовыми диванными подушками. Это очень женственно и даже чересчур. Интересно, Эштин это понравилось бы или она предпочла бы старую мебель из своего дома.

Утром я хотел остаться с ней, пока она не заселится в общежитие. Но потом я заметил нескольких парней, которые могли меня узнать. Мне хотелось рассказывать ей о своем прошлом. Правда, что бы это изменило? Поэтому промолчать и побыстрее уехать, раньше, чем меня узнают, было легким путем, и я его выбрал.

Я смотрю через окно на большой бассейн на заднем дворе, желая, чтобы Эштин была здесь со мной, когда слышу, что кто-то входит в комнату. Я тотчас оборачиваюсь и понимаю, что это моя бабушка. Она одета в белоснежный костюм, волосы уложены в высокую прическу и ее макияж слишком броский. Я ошеломлен тем, что она загоревшая и выглядит так, словно только вернулась из отпуска, а не из больницы.

Она держит голову высоко поднятой, как королева, приветствующая своих подданных, когда подходит ко мне с распростертыми объятиями.

— Ты не хочешь сказать «привет» своей бабушке?

— Привет, бабушка, — говорю я с невозмутимым выражением лица. Я не скрываю тот факт, что не являюсь ее большим поклонником, но хотя бы не уворачиваюсь, когда она подходит ко мне ближе и целует в щеку фальшивым поцелуем в воздухе.

Она держит меня на расстоянии вытянутой руки. Я чувствую себя быком, которого оценивают, и почти удивлен, что она не открыла мне рот, чтобы проверить зубы.

— Тебе нужно подстричься. И новую одежду. Ты выглядишь как нищий в этих рваных джинсах и футболке, которые я бы скорее использовала в качестве тряпки, а не одевала бы на свое тело.

— К счастью для тебя, это моя одежда, а не твоя.

Она фыркает. Дама в униформе горничной входит в комнату с серебряным подносом, заполненным небольшими бутербродами и чаем. После ее ухода бабушка указывает на один из плетеных диванов.

— Присаживайся и перекуси.

Я продолжаю стоять.

— Послушай, я не могу не заметить, что ты не очень похожа на того, кто пребывает на смертном одре. Ты писала, что умираешь.

Она садится на краешек стула и принимается наливать чай в узорчатую кружку.

— Господи, я точно не писала, что умираю.

— Ты написала мне, что проходишь курс лечения. У тебя рак?

— Нет. Садись. Чай остывает.

— Диабет?

— Нет. Бутерброды сделаны с сыром, импортируемым с юга Франции. Попробуй.

— Болезнь Паркинсона? Склероз? Инсульт?

Она машет рукой, отвергая все, что я перечислил.

— Если хочешь знать, я отдыхала.

— Отдыхала? Ты писала, что прошла диагностику. Писала, что увидеться со мной — твое последнее желание перед смертью.

— Мы все умираем, Дерек. Каждый день, что мы живы, приближает нас на один день к нашей смерти. Теперь садись, пока мое артериальное давление не повысилось.

— У тебя проблемы с давлением?

— Ты собираешься мне их создать, — когда я не двигаюсь с места, она тяжело вздыхает. — Если ты хочешь знать, у меня было немного процедур. Я провела некоторое время в СПА в Аризоне, восстанавливаясь.

Процедур? Я попал в ловушку и уловкой был вынужден приехать сюда. По мере того, как она понемногу раскрывает карты, до меня вдруг доходит правда. Я — дурак.

— У тебя была пластическая операция.

— Я бы скорее назвала это «тюнингом». Ты должен быть знаком с этим термином, поскольку твой отец всегда предпочитал самостоятельно возиться с машинами, вместо того чтобы отдать их профессионалам.

— Если это задумывалось как оскорбление, то ты попала мимо.

— Ну, хорошо... — моя бабушка смотрит на меня без капли стыда. — Я к тому, что нелегко смотреть на себя в зеркало, когда стареешь. Ты мой внук, и единственный оставшийся у меня родственник. Я овдовела десять лет назад, а твоя мама ушла. Ты последний Уортингтон.

— Я не Уортингтон. Я Фицпатрик.

— Да, хорошо. Это досадно.

Правда в том, что она привыкла вести себя как королева из Техаса. Я не думаю, что она понимает, как высокомерно разговаривает.

— Сомневаюсь, что мой отец согласился бы с тобой.

Она откашливается, словно у нее что-то застряло в горле.

— Что сей военный человек делает в наши дни?

— Он в военно-морском флоте.

— Ну и бог с ним.

— Уверен, он передал бы тебе наилучшие пожелания, но, увы, папа на подводной лодке, где будет еще шесть месяцев.

— Он покинул свою невесту так скоро после свадьбы? Жаль, — говорит она монотонным голосом. — Дерек, садись. Ты заставляешь меня нервничать. Очень плохо, что ты не обналичиваешь чеки, выписываемые за счет твоего трастового фонда, и мне приходится высылать тебе наличные.

— Я не просил трастовой фонд или какое-либо содержание, — мои дедушка и бабушка создали его, когда я родился. Думаю, это была их попытка заманить меня в Техас, в надежде, что я поработаю на «Уортингтон Индастриз» хотя бы день. — Кстати, дом престарелых «Солнечная сторона» благодарит тебя за щедрые пожертвования.

Бабушка вздыхает.

— Я получила благодарственную карточку. Я уже являюсь благотворителем для многих учреждений. Эти деньги для тебя, Дерек. Ты мог бы на них одеться, я не хочу, чтобы ты жил как нищий. Теперь садись и ешь.

— Я не голоден. Послушай, бабуля, в письме ты упомянула, что хочешь сообщить мне что-то важное. Почему бы просто тебе не выложить, что тебе нужно, и мы, наконец, покончим с этим, потому что, по правде говоря, вся эта фигня «бабушка-внук-воссоединение» со мной не работает.

— Ты хочешь правду?

Понятное дело. Я поднимаю руки, призывая ее уже все выкладывать. Я готов отсюда уехать и снять на неделю номер в отеле.

— Я хочу, чтобы ты жил со мною, — она не моргает, и на ее лице нет даже намека на улыбку. Думаю, женщина вполне серьезна. Возможно, у нее нет смертельного заболевания, но она, безусловно, бредит.

— Этого не произойдет. Ты зря тратишь время.

— У меня есть неделя на то, чтобы ты передумал, — она делает глоток чая, а затем ставит чашку на стол. — Ты дашь мне неделю, Дерек. Ведь так?

— Назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен прямо сейчас выйти за дверь.

— Потому что это то, чего хотела бы твоя мама.