Люби меня вечно

11

Гуго, как обычно, завтракал в семь. Неожиданно в комнату вошла Изабелла, бледная, с темными кругами под глазами. Он поднялся.

— Ну как я могла спать? — ответила она на невысказанный вопрос Гуго. — Я всю ночь пролежала, раздумывая, что же могло случиться с несчастной девочкой. Горничная сказала мне, что вы уже внизу, а Себастьян вообще не ночевал дома. Где же он может быть?

— Не имею ни малейшего понятия, но не хотите ли присесть и позавтракать?

— Да я просто подавлюсь, если хоть что-нибудь возьму в рот! Но, если это доставит вам удовольствие, можете налить мне кофе.

Гуго позвонил и распорядился, чтобы принесли свежий кофе. Изабелла подошла к окну. Муслиновое платье подчеркивало стройность изящной фигуры, а прозрачная белая накидка не скрывала безупречной красоты плечей и рук. Гуго не мог отвести глаз, но красавица даже не замечала его томления и тоски. Мысли ее витали где-то очень далеко.

— Идите сюда и сядьте, — наконец взмолился Гуго.

Она послушалась и села, подперев рукой подбородок и глядя на него такими несчастными глазами, что молодой человек постарался найти хоть какие-то утешительные слова.

Лакей вошел в комнату с серебряным подносом, на котором в серебряном кофейнике благоухал кофе. Рядом с ним расположились теплые, свежеиспеченные булочки, кубики желтого масла, мисочка изумительной лесной земляники. Но Изабелла сразу отказалась от всего, кроме кофе. Как только лакей вышел, она спросила:

— Где же может быть Себастьян? Вы ведь не думаете, что с ним тоже что-то случилось, правда?

— Конечно, нет! Вчера ночью он отправился к кардиналу. Он пытался добиться аудиенции раньше, но его преосвященство ужинал с друзьями. В полночь наш кузен решил отправиться во дворец и дождаться его возвращения.

— Значит, он все-таки не поверил послу?

— Господи, какая ужасная головоломка! Я страшно боюсь за Эме. Она слишком невинна, нежна и неопытна, чтобы внезапно оказаться одной в этом мире, даже если не думать о худшем.

— Своими страхами вы делу не поможете, — ответил Гуго, — а я просто не в силах видеть вас такой бледной и измученной.

— Я прекрасно знаю, что ужасно выгляжу, незачем мне об этом напоминать!

— Вы, как всегда, прелестны, — внезапно севшим голосом произнес Гуго.

Изабелла взглянула на него с искренним удивлением.

— О Гуго! Это первый настоящий комплимент, который я от вас слышу!

— Обычно вокруг вас толпится достаточно народу, и все твердят, как вы прекрасны. Я не стремлюсь присоединиться к ним.

Губы красавицы дрогнули в слабой улыбке.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Я, кажется, начинаю производить на вас хоть какое-то впечатление! Видит Бог, я так старалась!

— Если бы я мог этому поверить! — с горечью заметил Гуго.

— Уверяю вас, это чистая правда!

— Ну да! Каждый, кто оказывается на вашем пути, должен непременно стать вашим верным рабом!

— Ну вот, вы опять грубите! Как вы можете быть таким бесчувственным в этот тяжелый момент? Я так волнуюсь за Эме и провела такую ужасную ночь, что мне грозят ранние морщины и седина!

Ее слезы и искренность тона, казалось, на минуту парализовали Гуго. Его губы шевельнулись, словно готовые извергнуть поток страстных слов. Но прежде чем он успел что-либо произнести, дверь открылась и в комнату вошел герцог.

— Себастьян, наконец-то! — горячо воскликнула Изабелла. — Где вы были? Вы хоть что-нибудь разузнали? Нашли Эме?

Герцог сел за стол и молча покачал головой. В бледном свете раннего утра он выглядел уставшим и опустошенным. И сюртук, и панталоны его измялись, а сапоги покрывал слой грязи. Перехватив удивленный взгляд Гуго, герцог сдержанно заметил:

— Вы должны простить мне мой вид. За ночь я прошел много миль. До этой ночи я и понятия не имел, что такое парижские трущобы.

— Но зачем вы отправились в такие места?

Герцог тяжело вздохнул.

— Это всего лишь история неудачи, — тяжело вздохнул герцог, — но дайте мне сначала хоть что-нибудь съесть и выпить.

Гуго вскочил.

— Извините, Себастьян! — воскликнул он. — Я и забыл, что надо позаботиться о вас самом! Чего вы желаете, вина или кофе?

— Пожалуй, вина. А еду я уже заказал, когда входил в дом. Должен признаться, я очень голоден, потому что таких расстояний я не проходил уже лет пятнадцать!

— Но почему вы шли пешком? — волновалась Изабелла. — Разве нельзя было проехать?

— В тех местах, где я был, карету, запряженную четверкой лошадей, закидали бы камнями. Я был на самом дне Парижа, Изабелла, и увидел такое, что заставило меня испугаться не только за судьбу монархии, но и за любого человека благородного происхождения, «аристо», как зовут нас по всей Франции.

— Вы надеялись найти Эме в таких местах?

— Я просто решил, что это не менее реально, чем все остальное.

— Вы больше не подозреваете кардинала? — спросил Гуго.

— Нет, — покачал головой герцог. — Его преосвященство сказал, что ничего не знает о судьбе девочки, и я ему поверил. Обычно я сразу вижу, если человек лжет, а кардинал к тому же поклялся своим саном, что понятия не имеет, где может находиться Эме.

— А как он вас принял? — поинтересовалась Изабелла.

— Надо отдать ему должное, он принял меня с достоинством и учтивостью, которые делают ему честь. Поначалу мы оба избегали упоминать о том, что произошло в тот вечер, но, когда я уже собирался уходить, кардинал внезапно сказал:

— Надеюсь, ваша подопечная вскоре благополучно вернется. Я много думал о том, что она сказала мне, и пришел к выводу, что, возможно, девочка обладает способностью глубже проникать в суть вещей, чем это дано всем остальным.

Потом, словно пожалев о том, что говорил слишком свободно, он добавил:

— Но я глубоко верю в графа Калиостро. Он относится к числу избранных и посвященных. Его тайны, конечно, не доступны пониманию простых людей, с которыми он вступает в контакт.

У меня не было ни желания, ни времени обсуждать этот вопрос, а потому я просто откланялся. Похоже, что Калиостро просто загипнотизировал кардинала.

— Но если не кардинал похитил Эме, то кто же? — в недоумении произнес Гуго.

— Думаю, ее похитили по приказу герцога де Шартра. Сегодня ночью я многое узнал об этом человеке. И в одном я уверен: герцог привел в движение столь мощный камнепад, под которым наверняка окажется погребен и сам. Идею мне подал сам кардинал, спросив:

— А нет ли у вас или у мисс Корт врага в Париже? — И я сразу вспомнил о де Шартре. То, как я сбежал из его замка, не могло ему понравиться.

— Похищение молодой девушки — весьма причудливая и жестокая месть, — заметил Гуго.

— Согласен. Но этот поступок вполне согласуется с тем, что мы слышали раньше и о нем самом, и о его подчиненных. Из разговоров, которые я вел сегодня ночью, я понял, что имя герцога на самом деле — лишь прикрытие для целой организации людей, куда более опасных, жестоких и изворотливых, чем он сам.

Он тщеславный, самовлюбленный, напыщенный эгоист, однако те, кто предпочитает скрываться в тени его имени, имеют то, что он не купит ни за какие деньги, — мозги. Хитрые, расчетливые, непорядочные и вездесущие, они тем не менее обладают умом, чтобы замышлять и претворять в жизнь свои дьявольские планы. Именно эти люди и представляют реальную угрозу для Франции.

— Но какое же отношение имеет ко всему этому Эме? — озадаченно спросила Изабелла.

— Она последняя сенсация Парижа. Она имела огромный успех в свете, обласкана самой королевой, имя ее у всех на устах. А кроме того, она еще и моя подопечная!

В комнату вошли два лакея, которые несли разнообразные горячие блюда. Себастьян наполнил свою тарелку, налил себе еще вина и, когда слуги вышли, продолжил:

— Все, что я сказал, пока только мое предположение. Но я абсолютно уверен, что правильно понял суть дела. Герцог де Шартр раздражен тем, что мне удалось улизнуть из его ловко подстроенной ловушки. В своем окружении он отзывался обо мне так, что не мог не привлечь внимания к моей персоне и к моей подопечной. А только это и требовалось.

— Вероятно, среди людей, которые работают на герцога, кто-то уже вынашивал идею о похищении девочки. Шартр вполне мог об этом и не догадываться. Но если она и вправду в руках тех, о ком я думаю, то можно только молиться, чтобы смерть поскорее нашла ее!

Герцог едва смог договорить: с трудом сдерживаемые слезы душили его. Наступило тяжелое мрачное молчание. Изабелла сидела, закрыв лицо руками. Молчавший все это время Гуго внезапно стукнул по столу кулаком.

— Боже милостивый, Себастьян! — воскликнул он. — Что такое вы говорите? Как вы можете сидеть здесь, даже думая о подобном?

Герцог резко отодвинул тарелку, встал и отошел к окну. Некоторое время он стоял молча.

— Покинув кардинала, я сразу отправился в Пале-Рояль, — наконец вновь заговорил он. — Там я попытался встретиться с герцогом, но того не оказалось в Париже: уехал в свой замок позавчера, как мне сообщили. Это значит, что он не мог захватить Эме с собой.

Именно в тот момент мне и пришла в голову мысль разузнать о том, что творится в самом Пале-Рояле и в бедных кварталах Парижа. Так я провел остаток ночи, и — поверьте, Гуго — это ад!

Я побывал в задних комнатах книжных магазинов, где продаются памфлеты. Разговаривал с людьми, которые живут исключительно за счет распространения клеветы. Сидел рядом с теми, кто окунает перо в грязь, чтобы нарисовать карикатуру. Беседовал и с негодяями, которые распространяют эту мерзость.

Я был в притонах разврата, которые Шартр устроил в Пале-Рояле, и узнал там от женщин такое, отчего мне, отнюдь не желторотому юнцу, стало дурно. Из Пале-Рояля я отправился на улицы. И теперь я твердо знаю, что Париж прогнил до такой степени, о которой ни я, ни кто другой из нашего круга даже понятия не имеет.

— Но вы так и не смогли найти Эме! — сквозь слезы произнесла Изабелла.

— Не смог. Не смог найти Эме, — с горечью и болью повторил герцог. — И ужас в том, что никого не удивил сам факт ее исчезновения. Преступление в Париже — вполне обыденное явление. Речь может идти лишь о цене.

— Но Себастьян! Мы обязаны найти девочку! Вы не можете вот так просто сдаться!

— Сдаться? — удивился герцог. — Уверяю вас, Изабелла, что я и не думаю отказываться от поисков Эме. Чего бы это ни стоило, я готов разыскивать ее до тех пор, пока не смогу должным образом наказать виновных.

— Бедная, бедная девочка! Ах, Себастьян, как она вас любила!

Губы герцога крепко сжались, словно слова кузины больно задели его.

— Она любила вас до самозабвения. А вы, Себастьян, вы хоть немного ценили ее?

Герцог молчал, и Изабелла продолжила свой горячий монолог:

— Это невыносимо! Она так вас любит, а вы абсолютно к ней безразличны. Это такая высокая, самоотверженная любовь, Себастьян! Всю ночь я думала, что, если бы нам удалось спасти ее, мы все вместе могли бы уехать в Англию! Там вы смогли бы беспрепятственно жениться на ней, и никто не посмел бы помешать — ни кардинал, ни кто бы то ни было еще.

Но прежде чем Себастьян сумел найти в ответ какие-нибудь слова или хотя бы ответить на пожатие руки Изабеллы, дверь в комнату открылась.

Первым увидел Эме Гуго! Она стояла в дверях в помятом, грязном и порванном белом платье, со спутанными, рассыпанными по плечам волосами, но глаза девушки сияли от счастья, губы приоткрылись, словно в невыразимом восторге!

Гуго тщетно пытался выговорить ее имя: слова застревали у него в горле. Именно в этот момент герцог обернулся, и девушка с радостным криком, словно на крыльях, пронеслась через комнату и бросилась в объятия Себастьяна.

— О монсеньер! Монсеньер! — повторяла она дрожащим от радости голосом. — Я вернулась! Я здесь! Я ведь думала, что никогда больше вас не увижу!

Она спрятала лицо у него на груди, а он крепко обнял ее одной рукой, другой не переставая гладить густые спутанные волосы.

— Эме, с вами все в порядке! — воскликнула Изабелла. — О слава Богу, слава Богу!

Она внезапно побледнела, словно теряя сознание, но Гуго обхватил ее за талию и усадил в кресло.

— С вами все в порядке, Эме? — наконец обрел дар речи герцог. Голос его звучал тихо и сдержанно, но Гуго увидел в глазах Себастьяна неожиданную нежность.

— Да, в порядке, монсеньер, — проговорила девушка, все еще крепко прижимаясь к нему. — Я испугалась, страшно испугалась, решила, что уже никогда не увижу свободы, а после моей смерти вы поверите в ту ложь, которую они будут рассказывать обо мне.

— Что они с вами делали? Где вы были? — слабым голосом спросила Изабелла.

Однако, ни Эме, ни герцог не слышали ее вопроса. Они смотрели в глаза друг другу, и несказанное ликующее счастье, изливаясь из глаз девушки, удивительным образом отражалось в глазах Себастьяна.

— Я все время думала о вас, монсеньер, хотела быть такой же смелой. Знала, что вам будет стыдно за меня, начни я умолять о пощаде. Но мне было так страшно! Только постоянные мысли о вас, о вашем благородстве и храбрости не позволили мне опозориться.

— Вам не причинили вреда? — быстро спросил герцог.

— Нет, со мной все хорошо — теперь, когда я снова могу видеть вас! — ответила Эме.

Глаза обоих говорили красноречивее всяких слов. Сердца девушки и мужчины бились в унисон, его сильные руки крепко обнимали ее, а весь окружающий мир просто перестал существовать. И был лишь солнечный свет, более яркий и золотой, чем когда бы то ни было прежде, и счастье, которое опустилось на любящих из какого-то иного, высшего, мира и окутало их нежной волной.

Двое стояли словно зачарованные, и время остановилось для них, мужчины и женщины, соединенных самой мощной в мире силой — силой любви.

— Ваше платье, Эме! — вдруг воскликнула Изабелла. — Надеюсь, вы позволите мне отвести вас наверх и переодеть!

— Давайте все-таки послушаем, что же случилось, — вмешался Гуго, но Изабелла решительно покачала головой.

— Ребенок совершенно измучен. Бедняжку надо переодеть и накормить, а уж потом расспрашивать.

Эме медленно высвободилась из объятий герцога.

— Мне так много предстоит рассказать вам, но за весь вчерашний день у меня во рту не было ничего, кроме маленького кусочка хлеба. По правде говоря, я ужасно голодна!

— Бедняжка! — в ужасе воскликнула Изабелла. — Ну конечно, прежде всего вы должны как следует поесть!

Эме села за стол, но с трудом проглотила несколько кусочков омлета, девушка запила его несколькими глотками кофе. Ее глаза то и дело обращались к герцогу, а он молча сидел напротив, не сводя с девушки восхищенного и слегка растерянного взгляда.

Гуго, переводя взгляд с Эме на Себастьяна и обратно, видел, что вопрос, который задала Изабелла за несколько минут до появления Эме, уже не требовал ответа, облеченного в слова.

Когда Эме отставила чашку, Изабелла проговорила:

— Я сгораю от нетерпения узнать все по порядку!

— А я-то думала, что вы хотите сначала переодеть меня! — лукаво произнесла Эме, но потом быстро добавила:

— Нет-нет, мадам! Я просто дразню вас! Возможно, вы беспокоились за меня!

— Беспокоилась! — воскликнула Изабелла. — Я всю ночь просто погибала, думая о том, что с вами могло случиться. А Себастьян разыскивал вас по всему Парижу. Он и вернулся-то всего несколько минут назад!

— Вы искали меня, месье? Как было бы замечательно, если бы вы и вправду нашли меня!

— Ну, раз вы сами добрались до дома, расскажите же, что произошло?

Эме рассказала обо всем.

— Когда я поняла, что должна умереть, — продолжала она, — я почувствовала, что ужасно боюсь. Самое страшное, что Франсуа и Рене разговаривали так, словно в убийстве не было ничего особенного. Точно так же они могли бы обсуждать, куда деть дохлую кошку.

Потом Франсуа заявил, что идет спать. Рене кивнула головой в мою сторону.

— А что делать с ней?

— На рассвете, — коротко ответил Франсуа и полез в мансарду.

Я слышала, как он шлепнулся на соломенный матрас, а через минуту и Рене задула свечу и последовала за мужем. Меня оставили внизу одну. Только крысы бегали по всей комнате, перелезали через мои ноги.

В монастыре я много думала о смерти, но там она казалась величественной, могучей и желанной, открывающей двери в неведомый дивный и счастливый мир. Я была уверена, что умирать не страшно, что, умирая, буду чувствовать себя счастливой и умиротворенной. Но в той убогой комнате, прикованная к стене, я не ощущала ни мира, ни счастья. Страшно хотелось жить. Хотелось вновь увидеть вас, монсеньер. И главное, казалась совершенно нестерпимой мысль, что, когда мое обезображенное тело вытащат из Сены, вы ничего не узнаете обо мне и о том, что со мной случилось. — Эме протянула руку, и пальцы герцога с силой сжали ее.

— Наверное, на какое-то время ужас парализовал меня, но потом я стала молиться. Я молилась не о спасении, но о том, чтобы в свой последний час найти в себе силы умереть достойно и спокойно. Я молилась долго — может, не один час. И вдруг неожиданно я услышала осторожные шаги: кто-то очень тихо спустился с лестницы и подошел ко мне.

Я едва не закричала, но успела зажать рот рукой. Я не сомневалась, что роковой момент настал. Еще секунда, и я почувствую на своей шее тяжелую грубую руку Франсуа.

— Иисус, будь милостив, — тем не менее молилась я.

Наверное, я все-таки что-то произнесла, потому что тут же услышала:

— Тс-с... — Это оказалась Рене. В темноте она нащупала мою ногу, а через секунду щелкнул ключ. Она аккуратно сняла замок и тихонько положила его на пол. Потом ее рука нашла мою и потянула, помогая встать на ноги. На цыпочках мы прошли через комнату. Половицы скрипели, крысы разбегались во все стороны. Никаких других звуков не было слышно. Хозяйка осторожно открыла дверь, и я ощутила на своем лице свежий ночной воздух.

— Уходи быстрее, — шепнула Рене.

— Спасибо, спасибо! — только и прошептала я.

— Ты помогла моему маленькому Жану, — тоже шепотом ответила Рене. После этого дверь очень тихо закрылась, и я оказалась на улице одна.

Я не имела ни малейшего представления о том, где нахожусь, поэтому побежала наугад и скоро оказалась на набережной. Вокруг сновали люди, мужчины бросали на меня странные взгляды. Они появлялись из тени домов или шатающейся походкой слонялись по тротуару.

Неожиданно я очень испугалась: река текла всего в нескольких шагах. Один сильный толчок — и я в воде. Не обязательно это должна быть рука Франсуа. Я свернула в какую-то боковую улицу. Дома на ней были такими же грязными и жалкими, как жилище Франсуа и Рене.

При одном воспоминании о Франсуа я сразу пускалась бегом. На мне были легкие бальные туфли и бежать по булыжной мостовой было очень больно, но я не обращала на это внимания. Один раз за мной вдруг бросился какой-то человек, но я свернула в один темный переулок, потом в другой, и в конце концов преследователь потерял меня. Я пошла медленнее. Через некоторое время улицы изменились: дома стали выше, чище стал тротуар. Но скоро передо мной выросла городская стена, и я поняла, что все это время шла в противоположном направлении.

Пришлось идти обратно. Через некоторое время я поняла, что время к рассвету, и снова очень испугалась. Я представила, что меня могут арестовать и отправить в Бастилию или в лечебницу для умалишенных.

Я старалась быть как можно осторожнее. Пряталась в подворотнях, а когда видела, что на улице никого нет, опрометью бросалась вперед. Начали появляться хозяйки с корзинками, они спешили на рынок.

Только через несколько часов я увидела знакомую улицу. Как же я обрадовалась, когда оказалась перед зданием Оперы! Теперь-то я точно знала, где нахожусь! Но вокруг уже было полно людей, и все на меня смотрели с любопытством и с недоумением. Пришлось снова пробираться от подворотни до подворотни, боковыми улочками, пока наконец передо мной не оказался наш парадный подъезд!

Только в этот момент я по-настоящему осознала, что все-таки спаслась! И, самое главное, что я вновь увижу вас, монсеньер!

Теперь, когда Эме закончила свой рассказ, на глазах у нее показались слезы. Герцог молча взял обе руки девушки и прижал к губам. Он целовал эти чудесные грязные пальчики, а Эме не отрывала взгляда от его лица.

— Хвала Господу за ваше освобождение! — горячо воскликнула Изабелла. — И, конечно, Себастьян прав: это дело рук герцога де Шартра!

— Так вы поняли это, монсеньер? — спросила Эме.

— Да. После того как кардинал дал мне честное слово, что не замешан в вашем похищении, я сразу решил, что это интриги де Шартра.

— Я тоже сначала думала, что это сделал кардинал, но постепенно уверилась, что служитель церкви не может опуститься до такой низости.

— Вы оказались совершенно правы.

— Наконец-то я дома, — тихо проговорила Эме, — и теперь вовсе не так уж важно, кто в ответе за все случившееся.

— Мы счастливы, что вы вернулись домой, — откликнулась Изабелла, — и мы собираемся в Англию, и как можно быстрее!

— Это правда? — повернулась Эме к герцогу.

— Это мы обсудим немного позже, — ответил тот.

— Срочно в ванну! — приказала Изабелла. — А это нужно немедленно сжечь!

Эме со смехом взяла ее за руку, и дамы удалились наверх.

— Спасибо Господу за ее освобождение. Она в безопасности! — тихо, но значительно произнес Гуго.

— Пока в безопасности, — произнес герцог, вставая.

— Вы полагаете, будет лучше, если мы немедленно покинем Париж? — прямо спросил секретарь.

— Вы забываете, что существует причина моего здесь пребывания, — ответил Мелинкорт.

— Честно говоря, я забыл, — признался Гуго. — Но что делать, если существует опасность повторения случившегося?..

— Возможно, лучшим вариантом может оказаться ваш отъезд в Лондон: вы отвезете туда Изабеллу и Эме, а я пока останусь здесь.

— Сомневаюсь, что девочка согласится уехать без вас.

— Я прикажу ей, — быстро и решительно ответил герцог. Но тут же улыбнулся, словно смягчая свою резкость. — И все-таки она может отказаться, — добавил он, и в выражении его лица промелькнуло что-то непривычно озорное, мальчишеское.

Дверь открылась и показался дворецкий.

— Пришла дама и просит вашу светлость принять ее.

— Дама в столь ранний час? Кто же это?

— Она предпочла не называть своего имени, но сказала, что у нее дело чрезвычайной важности, — бесстрастно ответил дворецкий. — Я попросил ее подождать в серебряном салоне.

— Кто бы это мог быть? — заволновался Гуго. — Может быть, мне пойти посмотреть?

— Нет, я выясню все сам. — Герцог быстро вышел из утренней гостиной и пошел через холл.

У дверей серебряного салона он, однако, остановился, словно раздумывая. Он еще не успел ни переодеться, ни снять грязные сапоги. Показаться в таком виде перед кем-то, кто принадлежит к парижской знати, — значит вызвать нескончаемые пересуды. Герцог знаком подозвал дворецкого.

— Передайте, пожалуйста, даме, что я еще не одет и не готов выйти к ней.

Лишь полчаса спустя герцог не спеша спустился вниз в безупречном сюртуке из ослепительного голубого атласа, модно расшитом жилете и панталонах, которые вызвали бы зависть у любого щеголя.

Дворецкий открыл дверь в серебряный салон, и герцог увидел графиню де Фремон, которая сидела на краешке кресла. Вид у нее был озабоченный и взволнованный.

Едва герцог вошел, она поднялась и протянула ему для поцелуя руку. Ее холодные пальцы дрожали.

— Признаюсь, это весьма неожиданное удовольствие, мадам, — воскликнул герцог. — Прошу прощения за то, что заставил ждать, но, к сожалению, я вовсе не ранняя пташка.

— Да нет, это я должна извиниться за столь неофициальный визит. Но существует нечто, о чем я хочу вас спросить.

— К вашим услугам, мадам, — любезно отозвался герцог.

Графиня внимательно оглядела комнату, словно боясь, что их подслушают.

— Могу я быть уверена, что то, что я сейчас скажу, не окажется пересказанным?

— Если это необходимо, даю вам слово.

— Верю вам, — кивнула графиня, вся дрожа.

Герцог указал ей на кресло.

— Вы кажетесь взволнованной, — проговорил он. — Могу ли я вам помочь?

— Я пришла по поводу вашей воспитанницы, — наконец собралась с духом гостья. — Насколько я понимаю, она пропала.

— Кто вам это сказал? — небрежно поинтересовался герцог.

— Его преосвященство кардинал. Вчера вечером он приехал ко мне и рассказал, что английский посол подозревает похищение. Вы, конечно, помните, что у меня на обеде кардинал упоминал, что исчезла одна из его послушниц. Вчера вечером он признался, что опасается, не существует ли некоего заговора, имеющего целью как-то повредить этим девушкам. Не странно ли: никто не в состоянии найти двух молоденьких девиц.

Голос княгини замер, губы дрожали.

— Да, это действительно кажется невероятным, — согласился герцог, — но чем я могу вам помочь?

— Я подумала... когда вы будете разыскивать свою воспитанницу... то, может быть, вы сможете что-нибудь узнать и о той послушнице?

— Она вас интересует? — прямо спросил герцог.

— Да... — нерешительно призналась графиня, — меня волнует ее судьба.

Наступила пауза. Герцог чувствовал, что графиня мучительно ищет слова, способные передать ее сомнения, страхи, волнения.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела Эме. На ней уже было новое платье из белого муслина с ярко-голубым поясом, а волосы золотым ореолом обрамляли прелестное юное личико.

— Монсеньер, я спешила, чтобы мы смогли... — начала она и осеклась, заметив, что герцог не один.

— Прошу извинить за вторжение... — начала она.

Но графиня поднялась с кресла со странным, сдавленным восклицанием, прижимая руку к горлу. Лицо ее покрылось пепельной бледностью.

— Кто это? — спросила она, показывая на Эме.

Эме подошла поближе и присела в реверансе.

— Доброе утро, мадам. Только позавчера я присутствовала у вас на обеде. Вы не узнаете меня?

— Кто вы? — повторила графиня каким-то чужим, сдавленным голосом.

— Я Эме. — Как правило, и герцог, и сама девушка избегали называть ее имя.

— Эме! — повторила графиня и медленно опустилась на пол в глубоком обмороке.