Любовь и другие виды спорта

Глава вторая

С Мишель я не был знаком. Алекс тоже. Она, как и Том, работала в Чикаго, где около года назад они и встретились. Том не просто женился, он женился на незнакомке. Тяжело смириться с мыслью, что твой друг женится на девушке, которую ты и в глаза не видел.

Недолгая прогулка на автомобиле и выпитый по дороге литр минералки привели меня в чувство. Подъезжая к Пассейику, я уже походил на человека. Мы поселились в гостинице, бросили свое барахло, отдышались и потопали в церковь. И опоздали на двадцать минут.

Том стоял перед входом вместе со своими родителями и еще двумя людьми. Он искренне обрадовался нам и заново познакомил с предками, после чего представил преподобного Джорджа, добродушного толстячка лет сорока пяти, чьи черные волосы уже начали седеть. После всех этих реверансов Том наконец взял за руку женщину, стоявшую рядом с ним.

— Ребята, — обратился он к нам чересчур уж ласково, — это Мишель.

— Очень рад познакомиться. Наконец-то, — сказал я, пожимая протянутую руку.

Мишель оказалась абсолютно заурядной шатеночкой, невысокой и с невыразительными чертами. Почему-то сразу пришло на ум выражение «серая мышка». И еще «католичка».

— Взаимно. — Она натянуто улыбнулась. — Все уже ждут внутри.

Я покорно кивнул и направился в церковь, по дороге шепнув Алексу:

— Злится, что мы опоздали.

— Угу.

Я не раз пытался представить себе, на ком женится Том, если вообще женится. Чтобы жениться, нужно ведь как минимум с кем-то познакомиться. В колледже Том исправно находил себе спутницу, когда мы шли на танцы или еще куда. Но в остальное время он проявлял к девушкам преступное равнодушие. При этом в его ориентации мы не сомневались. Просто зажатый тихоня Том казался не слишком лакомым кусочком. Невысокий, коренастый, с намечающейся лысиной, длинноватым носом и глазами пусть и голубыми, но расставленными чересчур широко. Том был не искушен в любовных делах, трезво оценивал свой потенциал и ждал девушку, которой придутся по душе его скромные достоинства. Ходили даже слухи, что Том до сих пор девственник.

К тому же он всегда был рьяным католиком. Католичество — вещь растяжимая. Взять вот беременность, с ней все просто: либо женщина беременна, либо нет. С католичеством все гораздо сложнее. Наша церковь предоставляет верующим право придерживаться более свободных или более пуританских взглядов. Вот почему крайними точками католицизма являются доходящее до абсурда попустительство и полный деспотизм. Я всегда был довольно либерален, тогда как Том, по-моему, был ужасно консервативен. Во время учебы в колледже, да и после его окончания мы не раз сталкивались лбами по самым разным вопросам — от контроля над рождаемостью и гомосексуализма до исключительного права мужчин на духовный сан и нравственного облика Папы Римского. Глубоко неверующий протестант Алекс обожал слушать наши католические дискуссии — прихлебывал пиво и переводил заинтересованный взгляд с меня на Тома и с Тома на меня, точно наблюдал за теннисным матчем. Зная упертость Тома, я, честно говоря, сомневался, что он когда-нибудь найдет себе жену.

Вот поэтому я удивился новости о его женитьбе, но ничуть не удивился, увидев Мишель. Она напомнила мне мою мать. А еще монашку. Бледная, невзрачная, с тоненькими серенькими волосиками и невыразительными глазами. Собственная реакция на невесту друга меня не порадовала. Все-таки не стоит выносить приговор после пары минут знакомства, к тому же мы действительно опоздали.

Через полчаса мы с Алексом сидели во втором ряду и наблюдали, как Том, Мишель и преподобный отец Джордж репетируют завтрашнюю церемонию. Наклонившись к Алексу, я шепнул:

— Ну и как она тебе?

Алекс сложил руки на груди, придирчиво оглядел невесту и задумчиво прищурился. Спустя несколько секунд раздумий он прошептал:

— Она никогда не даст ему раком.

Предсвадебный ужин оказался недурен, но, как и следовало ожидать, банален: за сочным бифштексом последовали глупые тосты родственников и друзей. Вино выглядело соблазнительно, но я мужественно хлебал чай со льдом.

Вернувшись в отель около девяти, я услышал жуткий гам, доносившийся из бара. Ясно, наши уже в сборе. Я распахнул дверь, и меня встретили радостные крики друзей, с которыми мы не виделись несколько лет. В баре было душно от дыма, гомона и смеха. Кто-то растолстел, кто-то полысел, кто-то поседел, но в целом все выглядели на уровне. Настроение у меня мигом улучшилось.

Ближе к полуночи бар погрузился в темноту, зато лица моих друзей буквально светились от удовольствия. Кроме нас никого не осталось: мы распугали всех прочих постояльцев отеля. Верный своему слову, я пил только колу.

— Все сюда! Слушайте анекдот, — раздался голос Джины от дальнего конца стойки.

Судя по дымящейся сигарете, Джина успела изрядно набраться. На трезвую голову она не курит. Живет Джина в Бостоне и уже дважды бегала знаменитый бостонский марафон. Все нехотя замолчали.

— Значит, так. Бог создал Адама, а потом и говорит ему: «Адам, ты клевый малый. Просто клевый. Ты — мое лучшее творение. Я создал тебя по своему образу и подобию. Поэтому я дал тебе то, что отличает тебя от остальных моих творений».

«А чего ты мне дал-то?» — заинтересовался Адам.

«Во-первых, большущий мозг».

«Супер! — обрадовался Адам. — Спасибо, Боже. Так это все, что ль?»

«Нет, не все. Еще дал я тебе самый большой пенис».

— Неправда! — вдруг встряла Энн.

— Правда, — возмутилась Джина, недовольная тем, что ее перебили.

— А как же лошади и слоны? — не успокаивалась Энн. — Ты что, ни разу в зоопарке не была?

И тут дамы принялись переглядываться, кто с видом умудренного знатока, а кто с выражением искреннего удивления.

— Имеется в виду, относительно размеров тела, — вставил я, понимая, что Джина сама никогда не сообразит.

— Во! — подхватила она. — Спасибо, Джек. — Повернулась к Энн и рявкнула: — Молчать и не перебивать!

Все засмеялись.

— Черт, забыла, на чем остановилась.

— Самый большой член, — охотно подсказали мы.

— Ах да. Значит, Адам говорит Богу: «Вот это да! Спасибо, Боже».

Но тут Бог добавляет: «Только есть один нюанс».

«Начинается… Какой еще нюанс?»

«У тебя не хватит крови, чтобы пользоваться мозгом и членом одновременно».

Девушки чуть не повалились со стульев от хохота. Мы тоже посмеялись, но как-то вяло, снисходительно, хотя и без обиды.

Ох уж эти шутки про мужской член! Никогда не мог понять, что в этой части тела такого забавного и почему анекдоты о ней пользуются бешеной популярностью. Вот и сейчас, глядя трезвым взглядом на подвыпивших и хохочущих друзей, я недоумевал, над чем же они, собственно, смеются.

Нет, смысл шутки понятен. Но я не понимаю, что в этом смешного. Что смешного в пенисе? Ведь если про него сложено несметное количество анекдотов, значит, он сам по себе воспринимается как нечто забавное. Почему никто не рассказывает анекдоты про влагалище? Потому что влагалище — это не смешно. Есть много анекдотов про сиськи, но, согласитесь, это не одно и то же. Похоже, в пенисе есть что-то комичное или просто абсурдное.

Одна моя знакомая честно пыталась мне объяснить:

— Ну, потому что это такая… штука! Будто лишний кусок! И прямо спереди! Это так странно, — и она неосознанно схватилась за ту самую «штуку» обеими руками. — Я даже представить не могу, как это. Он же, наверное, все время мешается.

— Видимо, к этому привыкаешь и перестаешь замечать, — ответил я. — Как соринка в глазу.

— Но он ведь не в глазу! — возмутилась она. — Он прямо там! Спереди! Как ручка! Как шланг! А еще всякие фокусы выделывает. — Глаза моей подруги расширились. — То увеличивается, то скукоживается. А иногда становится совсем малюсенький. Сокращается! Как будто у тебя в штанах живое существо!

Вот-вот. Уж куда как забавно, когда у тебя в штанах живое существо, независимое и чужеродное. И каждый мужчина должен вечно договариваться с этим существом, имеющим свои собственные приоритеты. Свои собственные предпочтения. И свои собственные интересы. Интересы, порой не совпадающие с интересами хозяина, к которому он так привязан. Неужели весь смысл анекдотов про член только в том, что мужчины иногда ведут себя странно, нелогично, если не сказать тупо, как будто эрекция и впрямь вызывает резкий отток крови от головы, провоцируя кислородное голодание мозга? Хотя что-то в этом есть, особенно если вспомнить, как я вел себя с Ким… Значит, женщины любят анекдоты про пенис, потому что мужчины в них сплошь и рядом безнадежные идиоты. Хорошенькое дело. А мужчины любят такие анекдоты, потому что в них находят оправдание своему поведению.

На любой вечеринке наступает момент, когда большая компания распадается на две группы: мужчины собираются у одного столика, женщины у другого. Через несколько минут за мужским столиком говорят только о сексе. Мы не виделись несколько лет, и нам было о чем рассказать друг другу.

Хитом программы стала удивительная история о том, как один из наших приятелей покорил Эверест мужских сексуальных фантазий — Секс с Двумя Женщинами.

— Соседки по комнате, — пояснил он.

Картинка была та еще. Толпа мужиков с выпученными глазами и застывшими сладострастными улыбками, слегка подавшись вперед, дабы не пропустить ни малейшей скабрезной подробности, внимала красочному рассказу. О таком мечтал каждый, но мало кто рассчитывал когда-нибудь осуществить свою мечту. За те десять минут, что длился рассказ, никто даже пива не отхлебнул.

Но в самом финале нас ждало чудовищное разочарование.

— И вот, значит, лежим мы — я и эти роскошные блондинки, — они, значит, извиваются, вертятся, ползают друг по другу…

Мы кивали в такт, словно под гипнозом.

— Вы не поверите, что случилось потом… — вдруг помрачнел он. — То есть не случилось.

Все замерли. Потом, догадавшись, в чем дело, переменились в лицах.

— Не может быть! — прохрипел Алекс в ужасе. — Не может быть!

Наш герой страдальчески кивнул:

— Вяленький цветочек.

— Аааааааааааааа! — закричали мы, охваченные мировой скорбью.

И после этого мне скажут, что иметь существо у себя в штанах — забавно? Нет, вы только подумайте: почти заполучить заветный трофей, держать его на мушке и вдруг почувствовать, что твой дружок от переполнивших его… м-м-м… чувств грохнулся в обморок. Каково! Мы опечалились не меньше, чем если бы у нашего друга обнаружили рак предстательной железы.

Свадебная церемония намечалась на одиннадцать. К половине десятого я уже проснулся, оделся, позавтракал и готовился отчалить. Алекс же только-только вылез из постели и поплелся в душ.

— Алекс, мне нельзя опаздывать! Я выезжаю через десять минут, — предупредил я.

— Без проблем, чувак! — послышалось из-за шторки.

Одевался он уже в машине.

Молодоженам повезло, денек выдался удивительный, и мир казался ярче, насыщенней и чище обычного. Маленькая старая церковь больше походила на лютеранскую или пресвитерианскую, чем на католическую. Ее стены из крупных блоков песчаника венчала типичная для северных окраин Нью-Джерси колокольня.

Гости уже съезжались. Слава богу, мне не пришлось встречать их и рассаживать на предназначенные места, этим занимались братья Тома. Мы с другими приглашенными со стороны жениха кружком стояли у алтаря. Словно забыв, где находимся и для чего собрались, мы украдкой рассматривали женщин. Чтобы обмениваться впечатлениями и выставлять оценки, слова нам не требовались, вполне хватало выразительных взглядов и гримас.

Наконец настало время появиться Мишель.

Подружки невесты проходили сквозь бледно-лиловую тафту, а мне казалось, что это ветер задул в церковь гигантский ватный шар или снежинку.

Том с братом и, по случаю, шафером, Майком, присоединились к нам. Жениха вырядили в такой же смокинг, как у меня, только бабочка у Тома была белая. Мы удалились в ризницу — душную комнатенку справа от алтаря, прямо возле кафедры. Отец Джордж как раз закончил облачаться. В его праздничной ризе сочетались белый, зеленый и желтый — цвета, символизирующие радость, оптимизм и обновление.

— Ну как, готов? — едва заметно ухмыльнулся он.

Том тяжело вздохнул:

— Так готов, что дальше некуда.

— Смотри, у тебя последний шанс дать задний ход, — предупредил священник.

Мы дружно рассмеялись. Забавно услышать такое из уст святого отца. Правда, сам преподобный не смеялся. Он даже не усмехнулся. Он смотрел на Тома серьезно и строго, будто пытался заглянуть в душу. До меня вдруг дошло, что он вовсе не шутил, задавая вопрос.

Похоже, и Том это понял. Он сильно сжал губы и кивнул. Не знаю, был он действительно уверен в своем решении или просто хотел побыстрее со всем покончить. В любом случае, святой отец успокоился.

— Когда заиграет музыка, можешь выходить, — велел он.

Священник покинул ризницу, и мы остались одни. Друзья. Мужчины. Приятели того парня, который вот-вот навсегда принесет свою жизнь в жертву женщине. Неважно, как вы относитесь к браку, но момент этот удивительный. Чувство было такое, что вся бесконечная энергия вселенной сконцентрировалась в этой душной комнатушке в Пассейике, штат Нью-Джерси.

Мне захотелось сказать Тому что-нибудь достойное минуты, что-нибудь важное и проникновенное. Но, как нарочно, ничего не приходило на ум.

Кто-то произнес: «Вот это да!» — и все с облегчением рассмеялись.

Пожимая нам руки, Том поблагодарил за поддержку, потом достал откуда-то несколько синих коробочек и раздал.

— Откройте.

Внутри обнаружились упакованные в подарочную бумагу посеребренные походные фляжки с искусно выгравированными инициалами.

— Тяжеленькие, — заметил кто-то.

Том улыбнулся:

— Ага, полные.

Последние минуты холостяцкой жизни Тома мы провели, произнося тосты и выпивая за здоровье жениха прямо в ризнице. В тот момент антиалкогольная клятва волновала меня меньше всего.

Одна за другой подружки невесты торжественно прошествовали по проходу. Музыка заиграла громче, и Мишель неспешно направилась к алтарю, символизировавшему начало новой жизни. Отец невесты гордо вышагивал рядом. Все гости встали, держа фотоаппараты наизготовку.

Когда процессия приблизилась, я заметил, что у отца Мишель сдали нервы и по его морщинистому лицу катятся слезы. Том ждал их у подножия алтаря. Дрожащими руками папаша откинул фату с лица дочери, поцеловал разок, другой. Потом повернулся к Тому (интересно, уловил ли он запах виски?) и соединил руки жениха и невесты. Обычай этот, сколь бы наивным и нелепым ни казался, всегда производит впечатление. Наконец расчувствовавшийся родитель протиснулся в передний ряд, к своей половине. Та — ни слезинки, кремень кремнем — улыбнулась мужу и утешающе положила руку ему на плечо.

Отец Джордж поприветствовал жениха с невестой и начал службу. Мы стояли. Мы сидели. Снова стояли. И снова сидели. Выходили к аналою и зачитывали отрывки из Священного Писания. Мы узнали, что любовь терпелива и милосердна. Что она не превозносится и не гордится. Что любовь между мужчиной и женщиной праведна, потому что она есть отражение безграничной и неизменной любви Бога ко всем нам.

И вот настал решающий миг: Том и Мишель поднялись для произнесения клятвы. Вместе с ними поднялись все приглашенные. Лишь сестра невесты копошилась на полу, пытаясь расправить шлейф подвенечного платья. Со своего места, метрах в трех слева от Тома, я мог еще раз внимательно рассмотреть Мишель. Платье простенькое, но элегантное; накрашена, но макияж неброский и наложен со вкусом; каштановые волосы изящно собраны и пришпилены на затылке, отчего Мишель походила на принцессу. Словом, красива, как бывают красивы все невесты.

На мгновение я даже позавидовал Тому. Его поиски завершились. Он нашел ее.

Вдруг ни с того ни с сего вспомнилось вчерашнее замечание Алекса. Я смотрел, как Мишель произносит клятву, как ее щеки заливаются румянцем, а в глазах блестят слезы, слышал, как дрожит ее голос, и в башке у меня крутилось слово «раком».

Действо продолжилось в загородном клубе по соседству. Большой круглый зал, маленькие круглые столики. Шведский стол на сто пятьдесят человек. Похоже, родители Мишель выложили целое состояние.

Торжественная часть напоминала видео-повтор прошлого вечера: салаты, сочный бифштекс или рыба, торт или фрукты, тосты и речи. Том и Мишель позировали со свадебным тортом, но от швыряния букета и подвязок[1] все-таки воздержались — слава Всевышнему, благоразумие восторжествовало.

Наконец погас свет и над танцполом завертелся зеркальный шар. Диджей смикшировал классиков вроде Фрэнка, Луи и Эллы с популярными однодневками и, что совсем уж непонятно, разбавил все это гимном обманутой женщины «Я выживу».

Плеснув себе содовой, я в одиночестве торчал у бара и поглядывал на происходящее. На сердце лежала тоска: огромный зал забит гостями, в большинстве своем женщинами, а женщины — это прекрасно, незамужние женщины — еще лучше, но тут все, как на подбор, католички! Последнее обстоятельство сильно меняло дело.

Алекс, конечно же, уже кого-то закадрил. Почти весь вечер он танцевал с одной из подружек невесты — блондинкой с впечатляющим и почти обнаженным бюстом. Видя, как они смеются и прижимаются друг к другу, я искренне пожалел бедную девушку.

Внезапно рядом раздался чей-то голос:

— Привет!

Я обернулся. Рядом со мной стояла вполне привлекательная особа, высокая и темноволосая, на вид лет тридцати.

— Привет, — удивленно откликнулся я.

— Белого вина, — заказала она бармену.

Взяв бокал, снова повернулась ко мне и представилась:

— Сара Митчелл, школьная подруга невесты.

— Джек Лафферти. Университетский друг жениха.

— Похоже, тебе здесь одиноко. — Сара улыбнулась.

— Что, так заметно?

Она кивнула.

Я небрежно пожал плечами:

— Так, наслаждаюсь видом простого человеческого счастья.

— Обдумываешь новую книгу?

— Как ты сказала?

— Я слышала, что ты писатель.

Я напрягся. Раз навела справки, значит, не просто так подвалила.

— Пока только учусь, — неловко пошутил я. — И вкалываю в банке.

— Понятно и знакомо. — Она оглядела танцующие пары. — А я — музыкант, маскирующийся под юриста.

— Правда? — удивился я такому совпадению. — И на чем ты играешь?

— На гитаре. Классической. — Она покосилась на меня и заговорщически добавила: — Но у меня есть «фендер»[2].

— Да ну? — рассмеялся я.

— Странно, правда?

— Есть малость.

— Девочкам ведь полагается играть на фортепьяно или на флейте, да?

— Ну, типа того.

— Вот и моя мама тоже так считает, — усмехнулась она.

Зазвучали начальные аккорды «Свободы» Джорджа Майкла. Публика завизжала от восторга и бросилась на танцпол.

— Знаешь, — Сара поставила свой бокал на стойку, — я не видела, как ты танцуешь.

— И ничего не потеряла.

— Да ладно. Смотри, сколько народу. — Она оглянулась на толпу, уже вовсю дергающуюся в центре зала. — Тут никому до тебя и дела нет.

Я пригляделся к ней повнимательнее. Приятное лицо с мягкими и утонченными чертами — аккуратный нос, изящные губы, волевой, но не грубый подбородок, веснушки, разбросанные по переносице, словно напоминание о солнечном детстве. Но больше всего меня поразили ее глаза. Ярко-зеленые, с коричневыми и серыми крапинками, они казались огромными на узком лице. И странный взгляд — пристальный и требовательный, я однажды видел такой взгляд у какого-то ночного зверька. Удивительно, но этот чуточку звериный взгляд вовсе ее не портил. Привлекательная девушка. Даже красивая. И футболка с потертыми джинсами ей очень к лицу.

Ладно, одернул я себя, машины тоже бывают красивыми. Но лично я никогда не заведу машину, даже самую красивую, даже самую великолепную, пока живу на Манхэттене. Если подумать, чем круче машина, тем меньше она мне нужна. Нью-Йорк — не лучшее место для красоты. Слишком рискованно и слишком накладно. Я и сам как Нью-Йорк — красота мне ни к чему. Вместе с очередными проблемами и суетой.

— Понимаешь, я только что оправился от гриппа. Не думаю, что танцы пойдут мне на пользу. Но все равно спасибо за приглашение.

Сара Митчелл, школьная подруга невесты, иронично улыбнулась, кивнула и отошла.

На следующий день по дороге в город Алекс отчитывал меня:

— Почему ты с ней не поговорил?

— Я поговорил с ней.

— И что ты ей сказал? Чтоб она отвалила?

— Нет. Что мне не хочется танцевать.

— И зачем ты это сказал?

— А что, я обязан танцевать со всеми, кому приспичит?

Алекс нахмурился:

— А кому еще приспичило?

Я притворился, что не слышал вопроса:

— Откуда ты вообще об этом знаешь?

— Об этом все знают.

— Откуда?

— Народу, если помнишь, было не так чтобы много.

— Всего каких-то сто пятьдесят человек.

Я погрузился в молчание, раздосадованный допросом, который учинил мне Алекс. Какого хрена за мной устраивают слежку?

— Я уже тебе говорил, — наконец прервал я затянувшуюся паузу, — что покончил с женщинами. Во всяком случае, до поры до времени. И меньше всего мне сейчас нужна охотница за мужем.

— С чего ты взял, что она из этой породы?

— Ты же сам сказал.

— Да ничего такого я не говорил. — Алекс помедлил секунду. — А она сексапильная.

Я промолчал.

— К тому же умная. Окончила Пенсильванский университет. Юридический факультет. Живет на Ист-Сайде. Работает в…

— Ты что, ее агент? — взорвался я.

— Чувак, я просто снабжаю тебя информацией.

— Можешь засунуть ее себе сам знаешь куда.

— Джек, — застонал Алекс, — приличными девчонками не разбрасываются.

И это говорит человек, который сам недавно перестал встречаться с женщиной только потому, что она отказалась удовлетворить его просьбу и сбрить волосы на лобке! Вот именно, не подровнять, а сбрить.

— Если она не может даже это для меня сделать, — разорялся тогда Алекс, — какого хрена вообще тратить на нее время? Не вижу смысла.

Меня это не столько возмутило, сколько поставило в тупик.

— Но разве это не интимный вопрос? — Я постарался говорить не слишком ехидно. — Кстати, вообще не понимаю, что заставило тебя просить ее о такой услуге. Ну, отказалась и отказалась — что в этом ужасного?

— Это ж очень простая просьба! — заорал Алекс. — Чик-чик — и готово. И все равно никто, кроме меня, не узнает. Если она не желает идти мне навстречу в таких мелочах, что дальше-то будет?

С Алексом спорить бесполезно, он всегда найдет какое-нибудь немыслимое обоснование своим поступкам.

Поэтому сейчас я просто сказал:

— Если тебе так нравится Сара, сам и приглашай ее на свидание.

— Не могу. Она не в моем вкусе. Она в твоем вкусе. К тому же ты ей понравился.

— Да она меня знать не знает. Мы разговаривали три минуты. А в конце я ее, если разобраться, фактически послал.

Алекс едва не пыхтел от раздражения.

— Когда Том и Мишель вернутся из свадебного путешествия, ты позвонишь им и попросишь ее телефон.

После нескольких минут тягостного молчания я снова заговорил, понадеявшись сменить тему:

— А ты, кажется, так и не вернулся вчера в свой номер?

Пауза, затем похотливый смешок:

— Нашел временное пристанище, чувак.

— Кто-то из подружек невесты? Та блондинка?

Тут я, конечно, увидел его коронную ухмылку.

— Знатная деваха.