Любовь и другие виды спорта

Глава пятая

Два дня спустя, в субботу, я столкнулся с Алексом в спортзале. Накануне он ходил на свидание. Познакомился с кем-то в метро. Тоже мне, нашел место для знакомств. И похоже, все закончилось не так, как он рассчитывал.

— Неужели такая уродина? — изумился я, увеличивая вес штанги.

— Да нет, нормальная вроде. Мордашка там, фигурка. И сынишка у нее славный. Но у нее язык проколот, а я этого не переношу.

— То есть у нее в языке железяка? — развеселился я.

Алекс сморщился:

— Ужас как противно. Я даже целоваться с ней не смог.

— Куда же ты смотрел, когда знакомился?

— Наверное, она ее специально нацепила для такого случая. — Его аж передернуло. — Куда катится молодежь? Что за мания дырявить себя где ни попадя? Откуда это вообще пошло? В наше время такого точно не было.

— Говорят, это способ самовыражения.

— Самоувечья, вот чего это способ, — пробурчал Алекс. — Это как те придурки, что как-то раз показывали у Опры[5]. Прикинь, они настолько офигели от своей тупой житухи, что режут руки и ноги бритвами ради новых ощущений.

Теперь меня передернуло — от изумления.

— И давно ты смотришь Опру?

— Да всю жизнь.

— Ты же в это время на работе?

— Ее повторяют вечером, после новостей в одиннадцать. Просто класс. Очень советую.

— Это же передача для женщин.

— Ничего подобного, это передача о женщинах, — поправил он. — А для нас с тобой золотая жила. Там все: о чем женщины думают, что им нравится, что их раздражает, какие книги они читают. Чего они хотят от мужиков. Что их возбуждает.

— И что, обо всем этом там говорят?

— Ага. В этом шоу есть все, что нужно знать, чтобы затащить красотку в постель, — прокряхтел Алекс сладострастно. — Серьезно, чувак, им стоит ориентировать вечерний повтор на мужиков. Может, даже переименовать, ну, типа «Как ублажать женщин».

— Надо будет поглядеть, — сказал я почти серьезно.

— Так вот, не то чтобы я против пирсинга в принципе. Например, проколотые уши — это нормально. Меня даже дырявый пупок не раздражает, по-своему сексуально. Но губы, или брови, или нос, или… язык! Это же, на хрен, омерзительно. И как назло, половина моих знакомых прокололи себе языки!

— Я слышал, от этого оральный секс только слаще.

— Я тоже чего-то такое слышал. — На лице Алекса отразились недоверие и ужас. — Но это же извращение. Может, я и идиот, но стараюсь держать свой инструмент подальше от колюще-режущих предметов.

— Полностью согласен, — ухмыльнулся я.

— Молоденькие свистушки, конечно, дело хорошее, но в последнее время я все чаще размышляю, не переключиться ли на ровесниц. У них тоже полно тараканов в башке, но по крайней мере металлоискатель на их языки не реагирует.

— Слушай, а Тошнотик все еще жива?

Алекс пожал плечами:

— Наверное. Может, звякнуть ей?

Пару лет назад мы с Алексом условились запоминать его многочисленных подружек по какой-нибудь особой примете. Запутаться в его женщинах ничего не стоило, к тому же имена часто повторялись. В основном мы давали простые и незатейливые прозвища, например, его новая знакомая получила кличку Дырявый Язык. Попадались и более оригинальные, вроде Прокурорши — помощницы окружного прокурора, склонной к легкому садо-мазо. После пары экспериментов подобные «забавы» не столько возбуждали Алекса, сколько пугали.

Тошнотик работала на телевидении. На втором свидании они с Алексом отправились в ресторан, где выдули две бутылки вина, и, судя по всему, дама не рассчитала свои силы. Все обошлось бы, если б им не захотелось пойти в кино — целоваться в темном зале и все такое. Ковыляя по вестибюлю кинотеатра, бедолага еле переставляла ноги на шпильках, а потом и вовсе рухнула физиономией в пол. После того как ее подняли и мало-мальски привели в чувство — интересно, кто в этот момент испытывал большую неловкость? — она заявила, что в полном порядке. Но через десять минут после начала сеанса, когда действие алкоголя усилилось, ее вывернуло прямо на сидящих впереди зрителей. А наутро она проснулась с таким смачным фингалом, что ей пришлось звонить на работу и просить больничный. Отсюда и прозвище.

— Не знаю, — нахмурился Алекс, — наверное, мне нужно встряхнуться. У тебя нет никого на примете?

После минутного колебания и вопреки здравому смыслу я сосватал ему Карен. В конце концов, взрослые люди, сами разберутся.

— Она работает в банке, — объяснял я, отжимаясь. — Мы знакомы уже много лет.

— А почему ты раньше о ней ничего не рассказывал? — насторожился Алекс.

— Да как-то не представлял вас вместе.

— А сейчас вдруг взял и представил?

— Ну… раньше ты не интересовался нашими ровесницами. А Карен как раз тридцать шесть, вот я и вспомнил о ней.

— Да, но почему так вдруг, с бухты-барахты…

Вот ведь прицепился.

— Ладно. Она недавно рассталась с другом и пару дней назад спросила, нет ли у меня подходящей кандидатуры. Не хочешь — не встречайся.

— Нет, нет, наоборот. Это же клево! — затараторил Алекс воодушевленно. — Дамочка после недавнего разрыва — это то, что надо. Тяжелые переживания собственной неполноценности. И сексуальная месть. Особенно если их бросили. Он ее бросил?

— Алекс, я не знаю. — Я уже раскаивался, что заикнулся о Карен. — Мы с ней добрые друзья, и сейчас она вся на нервах. Может, Карен и не лучший вариант.

— Напротив, это классный вариант! Да ты не волнуйся. Все будет тип-топ. Я буду вести себя как истинный джентльмен.

Я вздохнул, не ожидая от этого знакомства ничего хорошего. Затем, скрипя от напряжения зубами, отжался еще несколько раз. Когда я обессиленно встал, Алекс заявил:

— Честное слово, пора в спортзалах ввести ограничения на одежду.

— Ты о чем?

Скривившись, он кивнул в сторону. Там размахивал легкими гантельками толстый старый хрыч. Черный обтягивающий костюм из латекса подчеркивал каждую выпуклость, каждую жировую складку. Я быстро отвернулся.

— Черт возьми, я не для того выкладываю по сто баксов в месяц, чтобы смотреть на всякую гадость, — возмущенно помотал головой Алекс.

Я сел на скамью.

— Я виделся с Сарой.

— С кем?

— С Сарой. Ну, помнишь, со свадьбы.

— Да ну? Позвонил? — Изумленная мина мигом сменилась широкой лукавой улыбкой. — Я знал, что ты позвонишь! Говорил же, что долго ты не продержишься.

— Я ей не звонил. Мы случайно встретились.

И я поведал Алексу про вечеринку, про Джени и про то, что Сара оказалась сестрой Мэтта.

— Смешно, да? Тесен мир.

— Это не мир тесен, дурень. Это судьба! — Алекс ехидно ухмыльнулся.

Я махнул рукой:

— Обычная случайность.

— Ага, случайность, — передразнил он. — В Нью-Йорке каких-то восемь миллионов человек. То и дело натыкаешься на знакомых. — Еще одна двусмысленная ухмылка. — Надеюсь, на этот раз ты не терял времени даром?

— Да, мы очень мило поболтали. — Я снова плюхнулся на тренажер, собираясь подкачать пресс. Как говорится, крепче пресс — чаще секс.

— И?..

— Что «и»?

— Когда свиданка?

— Никогда, — прокряхтел я.

— Ты что, и телефончик у нее не взял?

— И не думал.

— Ну ты и козел!

— Господи, Алекс, что ты никак не угомонишься?

— Да я просто понять не могу, в чем твоя проблема.

— Нет никакой проблемы.

— Ошибаешься, есть. Я же не слепой. Чувак, Сара — девушка высший класс. И фигурка ничего, и мозги на месте. Редкая комбинация. Любой бы на это повелся. К тому же ты ей нравишься. А тебе плевать. Тебе до лампочки. И мне интересно — почему?

— Потому что она шизанутая!

— Шизанутая? — удивился Алекс. — Да с чего ты взял?

— Ты знаешь, что она мне заявила? Мол, Билл Клинтон сексуальный! — Я делал ударение на каждом слове, будто сам не мог в это поверить. — Представляешь? Билл Клинтон! Сексуальный! Билл, который так гордится своим членом, что разгуливает по Белому дому со спущенными штанами. Сексуальный, мать твою! И это говорит женщина, которую ты считаешь умной!

— Джек, не надо впутывать политику в любовные дела…

— Дело не в политике! — заорал я. — Я сам за него голосовал! Ладно бы она ценила его как политика! У него с этим все нормально. Но она ведь не то имела в виду. Он ей нравится как мужик! — Меня передернуло. — Я, говорит, понимаю, что не должна симпатизировать ему. То есть как человек. А как женщина я должна вовсе ненавидеть Клинтона за то, как он обошелся с женой и дочерью. Но я, говорит, не могу ничего с этим поделать! — И я захлопал ресницами, изображая куклу Барби.

— И чего ты так завелся? — Мой монолог не произвел на Алекса никакого впечатления.

— Меня это злит! Бесит! Как может уважающая себя женщина считать Клинтона привлекательным? Посмотри на него: в нем же нет ничего, на что могла бы позариться нормальная девушка. Опозорился сам, оскорбил жену и дочь, а Саре он кажется сексуальным!

Пока я разорялся, Алекс пялился на меня, и лицо его оставалось абсолютно бесстрастным.

— Черт побери, бабы же вечно вопят, что мы думаем не головой, а членом, — продолжал я. — Но по крайней мере, мы не малодушничаем! А женщины… они же просто шизанутые! Визжат и топают ногами, требуют уважения и равенства, защиты от сексуальных домогательств, но тут же заводятся и стонут при виде мужика, который обращается с ними как со спермоприемниками! Они утверждают, что ищут примерного семьянина, который будет мыть посуду, менять пеленки, играть с детьми, но на самом деле ищут Джона Кеннеди! Все они заявляют, что им нужен примерный семьянин Альберт Гор, а в действительности вожделеют кобеля Билла Клинтона!

— Обращайся с женщинами как с грязью, и они к тебе присохнут, — глубокомысленно заметил Алекс.

Откровенно говоря, я никогда раньше не слышал этого выражения, зато вспомнил вдруг другое, очень похожее.

— Всякая женщина обожает фашиста, — процитировал я.

— Вот именно, — отозвался Алекс. — Неплохо сказано, Хемингуэй.

— Это не я придумал, а Сильвия Плат.

— Одна из твоих подружек? — заинтересовался Алекс.

Я автоматически кивнул, погруженный в свои мысли:

— Ее тоже бросили.

— Правда? Она еще свободна?

— Не в твоем вкусе, — отрезал я и направился к другому тренажеру.

— Дело в том, — Алекс не отставал от меня, — что женщин притягивают сильные, уверенные в себе мужчины. Конечно, они хотят уважения, равенства и всего остального. Но все равно им нужен настоящий мужик, который возьмет власть в свои руки.

Я остановился и посмотрел на него с любопытством.

— А почему? — распалялся Алекс. — Потому что подсознательно они хотят, чтобы их покорили. Чтобы их пленили. Овладели ими. Продемонстрировали силу.

Я отвернулся и двинулся дальше.

— Не изнасиловали, — поспешно объяснил он, — а схватили. Как Ингрид Бергман в «Касабланке» или как Скарлетт. Помнишь, как в «Унесенных ветром» Ретт подхватывает ее на руки и тащит вверх по лестнице? Вот этого женщине и нужно. Сила и романтика. Им нужен Богарт. Или Хемингуэй, — добавил он, полагая, что хоть это меня заденет. — Или Джон Уэйн. Мужчина, который не знает отказа. Они хотят, чтобы их таскали за волосы.

Я нарочито громко вздохнул.

— Я тебе говорю, чувак! Вспомни Кинг-Конга: горилла похищает блондинку и утаскивает с собой. Эта тварь готова убить любого, кто посягнет на ее игрушку. И что блондинка? Сперва ей страшно до одури, а потом она втюривается в гориллу, тоже до одури.

Я с сарказмом смотрел на него. Алекс поймал мой взгляд и нахмурился.

— Ну ладно… А ты глянь, кого рисуют на обложках этих дебильных любовных романов, которые американки хавают миллионными тиражами. Не Шварценеггера. И не Фила Донахью, которого хоть в платье выряди, все равно останется мужиком. А этого красавчика Фабио! Пещерного человека двадцать первого века!

— Значит, по-твоему, чтобы пользоваться успехом у женщин, надо стать неандертальцем?

— По-моему, нужно давать им то, что они хотят. Нужно опуститься до их уровня. — Алекс замолчал, оглянулся на пыхтящего в углу толстяка и снова повернулся ко мне: — По-моему, Джон Уэйн никогда не носил латекс.

Я вдруг представил картину: Джон Уэйн — настоящий ковбой с обветренным лицом, крепко сидящий в седле, — облачен в обтягивающее трико. Жуть!