Любовь и лёд

Глава 8. Азархарт

Обдурить глупенькую светло-рыжую фрейлину оказалось еще легче, чем предыдущую, тоже рыжую, но куда темнее.

Не просто так гуляли сквозняки по дворцу и покоям принцессы все эти дни и ночи.

К самой Виолетте подобраться не удавалось: девушка почти не выходила из защищенной горной магией комнаты, всегда куталась в шубу с вплетенными в мех оберегами, либо держалась слишком близко к жаровням.

А вот ее фрейлины, бегавшие по поручениям, как простые служанки… Им доставалось изощренных ледяных ласк куда больше.

Дотронуться до щеки легким ветром. Мазнуть по губам. Пробраться под одежду и куснуть холодом сосок, чтобы сжался в твердую горошину. Скользнуть льдинкой по животу и ниже…

Ах, как Эбигайл вздрагивала, как испуганно сжимались ее бедра, когда невидимые ледяные пальцы касались лепестка рыжей гардарунтской розы там, внизу. И, дотронувшись, пальцы становились горячими от ее живого тепла. Ласкали, пока и ей не становилось жарко. И она, застигнутая на бегу, судорожно обнимала колонну и сползала на пол, не в силах и шагу ступить дальше, или растекалась лужицей в темном уголке коридора, на одном из многочисленных диванчиков, и обмирала от страха, что кто-то заметит ее и поймет, как ей хорошо…

Откуда ей знать, что эти шаловливые сквозняки послушны только одному хозяину и охраняют его тайную игрушку от чужих глаз и ушей, пока она, в полуобмороке упав на диванчик или креслице, тихо стонет и содрогается в сладких судорогах.

Никто не замечал, что маленькая скромная фрейлина старалась отсесть подальше от жаровен, хотя там Алэр стерегся и в покоях невесты лишний раз рыжую игрушку не трогал. И девушка уже сама старалась чаще покидать покои с поручениями. На кухню, к прачкам, в часовню… И по пути замедляла шаг, искала уединенный уголок и замирала в ожидании, когда сквознячок ее заметит и приласкает. Сквознячок-язычок. Невидимый, ловкий, сладкий…

Догадывалась ли она, кто с ней шалит? Кто ее соблазняет?

Если и не понимала раньше, то поняла в ту минуту, когда император на ужине в честь своей невесты, который должен быть свадебным, преподнес фрейлине-чужеземке на глазах у всего двора серебряную ложечку и шепнул на зардевшееся ухо:

— Это подарок от коридорного сквознячка, моя нежная девочка. Теперь наши игры могут стать еще слаще. Ну как, примешь? Станешь моей официальной фавориткой?

Вложив ложечку в ее руку, император сжал ее ладонь, погладил большим пальцем, и тут же нахальный сквознячок бесцеремонно проник под юбки рыжей розы и нежно потеребил ее лепестки.

Эбигайл ахнула, свела бедра, но ее тело, уже приученное к ласкам, отозвалось мгновенным удовольствием.

— Да, — шепнула она сквозь тихий стон, не раздумывая, забыв о всех своих злых словах и мыслях о мучавшем принцессу императоре, забыв о своем ужасе перед ним, забыв о судьбе своей предшественницы. Зачерпнула ложечкой преподнесенный на подушечке розовый десерт, причем, поднесенный к столу прежде всех блюд трапезы, проглотила и облизала серебро с нарочитой дерзостью. И тут же покраснела, как маков цвет, испугавшись собственного бесстыдства. — Но вы же не поступите со мной, как с леди Марцелой, мой император?

— Конечно, нет, не бойся. Ты — моя фаворитка, любимая женщина, а с любимыми я не поступаю так, как с глупыми наложницами, возомнившими себя императрицами. Ты — сама скромность, само очарование, моя прелесть, — Алэр поцеловал ее руку выше запястья, слегка отодвинув рукав — по этикету, самый интимный из дозволенных на публике поцелуев, когда речь не о новобрачных. И раскрыл снежный портал.

Нет, император не лгал. Так, в точности так, как с Марцелой, он с этой девушкой не поступит. Все будет иначе хотя бы потому, что цель на этот раз у Алэра другая.

Двое суток ушли на подготовку.

Он увел Эбигайл в один из своих тайных домов-подснежников, о которых не знала ни одна живая душа. За их сохранностью следили снегурочки, они и прислуживали Алэру и его игрушке.

Он не тронул ее девственность.

Зато все остальное потрогал за двое суток везде, во всех позах.

И не мог остановиться. Слишком манило его давно забытое тепло настоящего человеческого девичьего тела, какое может таиться только в той, кто не знал магии. То сердечное тепло, которое горит вместо магического в человеческих сосудах. То, которое греет жарче, проникновеннее, дольше любой магии, если женщина влюблена.

С Марцелой у него так и не дошло до тела. Темно-рыжую дочь какого-то гардарунтского барона император собирался брать с толком и расстановкой, с подробной записью происходящего и впоследствии с показом в магическом зеркале упрямой невесте (характером оказалась вся в Роберта, дрянь!). Если бы фрейлина его не разозлила, была бы еще жива…

А светло-рыжую Эбигайл он брал (в пределах дозволенного, конечно) с чувством.

Во-первых, с чувством досады. Самое большее он позволить себе не мог, пришлось ставить магический ограничитель, не позволявший углубиться и превратить девушку в женщину одним толчком.

Но зато Алэр познакомил пылкую девственницу-фаворитку со всеми иными способами любовной близости. И чувство удовлетворения он тоже испытал многажды, несмотря на неумелость любовницы.

Более того, лаская и обучая доверчиво льнущую к нему наивную рыжую мышку с упругими грудями, мягкими ладонями и нежным язычком, он испытал даже давно забытое чувство нежности.

И чувство легкой грусти, когда пришел срок расплаты с Темным владыкой.

И напоследок, уже после того, как принес девушку порталом в указанное Азархартом место, в проклятую долину, — некое непонятное, неприятное, саднящее чувство, которое с натяжкой можно назвать угрызением совести, если бы оно не исчезло в тот же миг. Этот намек рассеялся как не было — от одной только мысли, одного воспоминания о той дани темным, которую он, император Алэр, платит ради сохранения в неприкосновенности всего Севера и его синей магии.

Что на этом фоне утрат, отречений, предательств и жертв — какая-то крохотная рыжая искорка, промелькнувшая и погасшая в белых снегах вечной мерзлоты?

Но имя искорки Алэр будет помнить. А это уже огромная честь для нее. Он и жен-то своих не всех помнил.

Император не стал повторять свою ошибку с Марцелой, запомнившей предсмертные пытки и миг смерти, и на теле Эбигайл, отданной на развлечение Азархарту, не оставил запечатлевающие зеркала.

Как ни хотелось самому Алэру узнать часть личной жизни врага, а если повезет, и его тайны, решимости на это не хватило. Зато хватило осторожности. Ни к чему новой кукле помнить ночь с Темным владыкой. Это должно остаться тайной для всех.

Более того, он усыпил жертву еще до того, как положил на разбитый алтарь, прикрытый сверху белой песцовой шубой. Глубоко и надежно усыпил, но не до смерти.

Можно было бы притвориться, что сделал это из милосердия, чтобы нежная Эбигайл не испытывала ни боли, ни ужаса. Но лгать самому себе Алэр не стал. Не милосердие, — откуда у него, не имеющего сердца, такие странности, — но из осторожности. Чтобы не проболталась.

Ее внешность он изменил заранее, как менял ледяные лица своих снегурочек. Чуть больше холода, и вот уже более светлыми становятся волосы, превращаясь из светло-рыжих, как осенние листья, в золотистые; исчезают небольшие веснушки на носике, да и сам он слегка удлинняется, утрачивая неаристократическую курносость.

Алэр, слегка надавив на веки спящей, приподнял их, чтобы убедиться, что из теплых зеленоватых глаза Эбигайл стали холодными серо-голубыми. Не фиалковыми, но и так сойдет.

Ведь что известно о дочерях Роберта и Хелины? Что они светловолосые, голубоглазые, стройные и глупые. В последнем Азархарт не сможет убедиться, а в остальном всё на месте. И теперь Эбигайл вполне могла сойти за принцессу Виолетту, если их не ставить, точнее, не положить рядом.

Не лишняя предосторожность: Темный владыка вряд ли видел принцессу вблизи, но наверняка имеет ее описание. Даже платье Алэр принес ей из сундука Виолетты, с ее запахом. Если есть во дворце соглядатаи Темного, а они есть, то Азархарт может обмануться.

Алэр нажатием опустил веки девушки.

Где же треклятый Темный? Так бедняжка Эбигайл и замерзнуть до смерти может. Он прислушался к ее дыханию. Не перестарался ли? Морозный сон коварен. Едва заметно, но девушка дышала, и светлая прядка на ее груди слегка шевелилась не от ветерка.

Император закутал спящую поплотнее в шубу, накинул на ее голову капюшон и даже снял с пояса флягу с омерзительным огненным пойлом «Корнем солнца», раздумывая, стоит ли влить каплю в приоткрытый рот Эбигайл. Провел пальцем по ее губам, уже задеревеневшим от холода и утратившим нежность. Вспомнил, как ласкали эти губы его плоть, и снова ощутил возбуждение.

Странно. Чем зацепила его эта бессловесная, необразованная крошка? Он с ней за эти двое суток почти и не говорил — не о чем. Лишь, погрузив в транс, заставлял перед ледяным зеркалом вспоминать ее маленькую жизнь длиной в восемнадцать лет, да двигаться в разных позах… Разбуди ее — она и сказать не сможет, как провела время с императором Севера.

Игрушка. А поди ж ты, не хочется отдавать. Не хочется, чтобы ее сломали чужие жадные руки.

Впервые ему кого-то жаль даже больше, чем Найлу. Вейриэнна не была столь трогательно беззащитна. А Эбигайл… Да, у него и сердца нет, нечему биться в груди и сжиматься от жалости. Но зацепила… что-то… чем-то… Уж не тем ли, что он не до конца ее присвоил, не успел раскрыть и познать, а приходится отдать другому мужчине?

Алэр отдернул руку, уже переместившуюся на грудь девушки и отвернулся.

— Надо же, — раздалось в стороне насмешливое. — Ледяной чурбан расчувствовался. Возбудился. Сейчас заплачет от досады. Девку жалко? Кто бы мог подумать! Или ты, о глупец, влюбился в невесту? — говоря, Азархарт выдвинулся из глубокой тени в скале, куда не достигал ни свет звезд, отраженный от сугробов, ни ледяной ветер.

Темный даже шубу не накинул, словно мороз был ему так же не страшен, как и владыке Севера. На Азархарте был черный, вышитый серебром камзол, прикрытый шелковым плащом, черные бриджи и щегольские тонконосые сафьяновые сапоги. В руках он держал излюбленную трость с набалдашником в виде рогатого черепа. Прямые волосы до плеч Темный оставил распущенными, и смоляные пряди развевались под усилившимся ветром, но самое удивительное — ни снежинки не падало на гостя. Они словно обтекали высокую стройную фигуру.

— А как же прекрасная Найла? — поинтересовался Темный с ехидной усмешкой, обходя застывшего императора по кругу, словно совершая некий ритуал. — Ты уже передумал вызывать ее душу с моей бесценной помощью и помещать ее в тело твоей невесты? Жаль. Очень жаль. Такая была бы красивая месть. Предательница, укравшая у тебя сына, ушла в высшее Белогорье, отказалась от перерождения, чтобы, не дай небеса, не встретиться с тобой снова в этом мире. И думала, что сбежала от тебя навсегда. И вдруг она, презирающая тебя беленькая вейриэнна, очнется в твоей постели, в чужом теле, беременном от Темного владыки. Как это было изощренно, коварно, жестоко… лучше и не придумать даже мне! Не разочаровывай меня, ледышка.

— Мои планы не изменились, Азархарт, — выдавил Алэр, борясь с мучительной болью от ожившей на теле темной печати.

— Вот и хорошо, вот и славно. Тогда зачем усыпил нашу с тобой принцессу?

Подойдя вплотную к алтарю, Темный откинул с тела спящей полы шубы, по-хозяйски провел когтистой рукой по ее телу, и красивое золотое платье, так шедшее новому оттенку волос рыженькой Эбигайл, осыпалось сажей. Истлел и корсаж, и сорочка под ним, и панталоны.

Черная пыль хищным рогатым узором припорошила нагое, белое девичье тело и белый мех, мерцавшие под всполохами северных сияний и синим светом ледяных торосов — в ответ на темный выплеск сработала защитная магия снежного мира.

Алэр сглотнул, внутри что-то задрожало. Ярость, смешанная с вожделением не успевшего пресытиться тела. За двое суток он измучил девчонку, магией снимая ее боль и восстанавливая ее силы, но так и не насладился ею. Слишком вкусной оказалась рыжая фрейлина. Слабой, нежной, неумелой, но упоительно вкусной.

— От нее воняет тобой, — брезгливо поморщился Темный. — Как же так, Алэр?

— Она еще девственница, договор соблюден. Об остальном мы не договаривались. Считай это предварительными ласками.

— Грязная, застывшая, спящая… Это может возбудить только такую ледышку как ты.

— Говорят, ты и с мертвыми спишь, тебе привычно, — возразил Алэр.

Азархарт расхохотался, хлопнул ласха по плечу, едва не свалив того с ног.

— Мне нравится, как ты трепыхаешься, хитрая северная рыбка. Даже интересно, что ты еще придумаешь, как вывернешься. Только благодаря изворотливости ты еще жив. Я ценю, что ты не тронул самое вкусное, но мне девка, использованная во все прочие дыры, не нужна. Я надкусанные объедки не подбираю, тем более, фальшивки. — Темный стер смех с лица и так страшно взглянул на императора, что тот непроизвольно дернулся. — Запомни, ледышка. Я кровь детей горной ведьмы Хелины Грахар и рыжего быка Роберта всегда узнаю, даже на расстоянии. Тут, — Азархарт ткнул тростью в грудь спящей напротив сердца, — ее нет ни капли. Подделка, Алэр. И твоя непростительная ошибка. Думал, меня можно обмануть?

— Надеялся, — пожал плечами Алэр и с преувеличенной заботой прикрыл обнаженную девушку полами шубы. — Так ты от нее отказываешься, Азархарт?

Темный прищурился, задумчиво прикусил губу.

— Отказываюсь. Но тебе полагается наказание. Девушку я заберу. У меня, в конце концов, куча сыновей без женщин страдают, а девственницы нынче редкость. Если не кому-то из моих мальчиков, то для ритуала пригодится. А то и совместят мои охламоны. Если не понравится, или не подойдет, мало ли, то вернем, что останется. Так что, пусть пока девочка в тепле погреется, глядишь, и очнется напоследок, веселее будет, — Азархарт щелкнул пальцами, черная пыль взметнулась облаком. Слишком густым для такого малого количества пыли. И слишком туманным.

Через минуту облако развеялось, но алтарь оказался пуст. Ни девушки, ни шубы. Алэр сжал кулаки и скрипнул зубами, но промолчал, покорно склонив голову перед хозяином его печати. Темный довольно хмыкнул.

— Молодец, почаще тренируй сдержанность и покорность, тебе полезно. Но ты, синенький, так легко чужой кровью, не отделаешься. Когда там траур у нашей с тобой невесты заканчивается? Через три недели? Меньше? Вот этот срок тебе и даю. И никаких подделок и ухищрений я не потерплю. Приведешь Виолетту для брачной ночи сюда же, в твою любимую долину, и на этот же замечательный камушек положишь, иначе я тебя под этим камнем и закопаю. Да, а чтобы не забывал, я тебе вторую печать поставлю. Надежней будет. Она сработает, как только выйдет сорок и один день, точнее, ночь с радостного события — смерти моего врага, короля Роберта. Печать либо тебя одного притащит, либо вас вдвоем с девчонкой. Ты уж постарайся в этот момент не остаться в одиночестве, ледышка.

Алэр кивнул, остановившимися глазами наблюдая, как оседают реденькие снежинки на черный камень разбитого алтаря.

— Постараюсь, — почти беззвучно выдавил он.

— Не слышу.

— Постараюсь, господин, — чуть громче повторил император, когда кончик трости Темного требовательно и угрожающе коснулся его горла. — Но если ты мне поставишь вторую печать, я не смогу взять в руки императорскую корону, а это необходимо при полном свадебном ритуале. Корона Севера и сейчас едва терпит меня, и то только потому, что я принял меры, чтобы обмануть ее изначальную магию.

— Подделай артефакт и спрячь подлинник. Делов-то.

— Невозможно. Его берет в руки первосвященник, прежде чем передать мне. Он поймет сразу.

— Подкупи.

— Он… непродажен.

— Неужели? Таких не бывает, друг мой, уж поверь мне, — с некоторой даже печалью заявил Азархарт. — За все века я ни одного не нашел, кто не продался бы. Все дело только в цене. Ты настолько изощрен, что обязательно придумаешь, чем купить хоть весь ваш совет старейшин, Алэр. Это твои проблемы, как расплатиться со мной. Иначе я возьму это всё.

Темный обвел тростью по кругу окружающий ландшафт — ледяные скалы, заснеженную землю, яркие ледяные звезды в небесах и налившуюся белым золотом луну, и по мере движения все, что еще можно было разглядеть в лунном мерцании, затягивалось пеленой мрака, словно Темная страна выползала из непроглядных трещин и поднималась черным дымом. Сделав круг, кончик трости переместился к груди ласха и полыхнул черной молнией.

Император упал навзничь, раскинув руки, вперив недвижный взгляд в черное небо без единой звезды.