Любовь не кончается: Джулитта

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Бенедикт сидел в своей комнате и пересчитывал серебро, привезенное им из Улвертона. С монет на него смотрели лица монархов и правителей: Эрик-Кровавая Секира, Гарольд Годвинсон, Эдуард-Исповедник, Вильгельм-Завоеватель и наконец поблескивающий, как рыбья чешуя, лик Руфуса-Толстяка. Решив, что прослыть государственным изменником предпочтительнее, чем потерять голову, Бенедикт счел разумным не только поскорее унести ноги из Англии, но и вывезти из Улвертона основную часть имевшегося там серебра.

— Ты умудряешься то и дело попадать в пекло, ни в одно, так в другое, — пробормотал Рольф в день возвращения зятя в Бриз-сюр-Рисл.

— По вашему мнению, мне следовало уступить? — вспыхнул Бенедикт.

— Неужели ты бы пошел на это? — спросил Рольф, поморщившись.

— Нет. Честно говоря, я едва сдерживался, чтобы не плюнуть Руфусу в его свинское рыло.

Вспомнив этот разговор, Бенедикт мрачно усмехнулся и, достав из мешочка очередную горсть монет, сделал насечку на дощечке, лежавшей на столе. Для веселья повода не было: после его поспешного бегства из Улвертона о возвращении туда не стоило и думать.

Мелодичный звон, с которым монеты сыпались на стол, согревал Бенедикту душу. Приподняв голову, он бросил взгляд на жену — она сидела у жаровни в другом конце комнаты и неторопливо шила нательную сорочку. Даже находясь вдали от посторонних, в собственной комнате, Жизель не снимала с головы платок, чей белый цвет еще больше подчеркивал ее бледность. Опустив глаза, она равномерно поднимала и опускала иголку, даже не пытаясь утереть слезы, бегущие по щекам Затем все-таки достала из рукава кружевной платок и вытерла нос и глаза.

— Что случилось, Жизель? — Отложив монеты в сторону, он обернулся.

Жизель покачала головой, давая понять, что все в порядке, но тут слезы брызнули с новой силой.

Бенедикт быстро поднялся, пересек комнату и обнял жену за плечи. Некоторое время он хранил молчание, позволяя ей выплакаться. Как давно ему не приходилось держать ее, впрочем как и любую другую женщину, в объятиях! Мимолетные увлечения юности казались сейчас далекими и призрачными, мгновения, проведенные с Джулиттой, оставшись в памяти навечно, тем не менее канули в прошлое. Собственная супруга привычно держала его на расстоянии, то и дело оглядываясь на мать. Но сейчас они были в комнате одни. Стоявшую вокруг тишину нарушал только дождь, барабанящий по ставням. Пальцы Бенедикта поглаживали худые плечи Жизели. Они особенно исхудали за то время, когда она по своей воле взвалила на них непосильное бремя. Сейчас, как, впрочем, и всю жизнь, Жизель играла навязанную ей матерью роль, каждую секунду терзаясь угрызениями совести, что играет ее плохо. Бенедикт точно знал, что она скажет, когда немного успокоится и обретет дар речи.

— Мама сказала, что накануне Пасхи собирается дать обет и вступить в монастырь, — наконец выдавила Жизель. — Она уже обсудила все с отцом Жеромом и отцом Гойлем. Мама говорит… — она жалобно всхлипнула, — мама говорит, что хочет умереть монахиней. — Слезы снова градом покатились по ее щекам.

Бенедикт не усматривал в желании Арлетт ничего странного или ужасного. По его мнению, оно было вполне разумным и логичным, если принимать в расчет трепетное отношение тещи к религии. К тому же он считал, что ее уход из мира пойдет на пользу всем, в том числе и Жизели: как только Арлетт поселится в монастыре, заботы о ней лягут на плечи монахинь. А Жизель получит возможность прийти в себя и отдохнуть. Непосильное бремя почти пригнуло ее к земле.

— А что сказал отец?

— Он сказал, что согласен с ее решением.

— Разве он не прав?

— О, конечно, прав! — всхлипнула Жизель. — Просто я не могу думать о том, что она умрет. И знаю, что, как только мама уйдет в монастырь, мне придется проститься с ней навсегда. Она не хочет, чтобы я оставалась с ней до конца. — Вцепившись обеими руками в платок, она спрятала лицо на груди мужа. — Знаешь, я плакала не из-за нее, а из-за себя. Мне ужасно страшно.

Чувствуя, как мокнет от слез его рубашка, Бенедикт осторожно покачивал Жизель за плечи и ласково гладил ее по вздрагивающей спине.

— Ты не должна нести эту ношу одна, — растерянно пробормотал он. — Вспомни о том, что я рядом с тобой.

— Ты не всегда хочешь быть рядом, но я не виню тебя.

Вздрогнув, Бенедикт еще крепче сжал ее худенькие плечи. Положа руку на сердце, сейчас ему действительно хотелось быть где-нибудь подальше отсюда, но даже самым плохим мужьям иногда хочется притвориться хорошими.

— Не думай об этом. Сейчас я здесь, потому что мне этого хочется..

Жизель в отчаянии кусала губы. Ее дрожащие мокрые ресницы сомкнулись. Громко шмыгнув носом, она вытерла их платком.

— Знаю, что последнее время я была не очень хорошей женой для тебя…

Бенедикт вздохнул.

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Не кори себя, ведь и я не был примерным мужем.

Возникла напряженная тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра за ставнями.

— Я знаю о тебе и Джулитте, — вымолвила наконец Жизель.

Сердце Бенедикта тревожно забилось-, и он понял, что жена, не отнимавшая голову от его груди, заметила это.

— Я знаю, что вы любите друг друга.

— Все уже в прошлом, — сказал Бенедикт, собравшись с духом. — Всему виной весеннее безумие… Оно заставляет кровь вскипать в венах. Теперь Джулитта счастлива с Моджером, а я здесь, с тобой. Пойми, мужчина начинает искать тепло на стороне только тогда, когда холодеет семейный очаг. Ты должна сделать что-то для того, чтобы я не уходил.

Жизель робко подняла на него покрасневшие от слез и усталости глаза.

— Я постараюсь, — неуверенно пообещала она.

— Мы вместе постараемся. — Он нежно поцеловал ее сначала в соленую от слез щеку, затем в губы.

Жизель, казалось, обдумывала заключенное соглашение Потом она сказала:

— Я пообещала маме, что сделаю кое-что, о чем она меня попросила..

— Что именно?

— На освящении монастыря одна женщина рассказывала нам о своих паломничествах к святым мощам. Мама хочет, чтобы я отправилась в Компостелу и помолилась за ее душу. Я привезу оттуда какую-нибудь реликвию для нашего монастыря.

Бенедикт сосредоточенно размышлял над услышанным. Зная, с каким отвращением Жизель относилась к любым путешествиям, он с трудом представлял ее в роли паломницы, да еще отправляющейся в далекую Испанию. Она была создана для спокойной, степенной жизни в замке и только здесь, среди знакомых вещей вроде шитья, пряжи, хозяйских дел и молитв, чувствовала себя как рыба в воде. Любые перемены в этом мирке выбивали Жизель из колеи… Даже поездки в Руан, не говоря уже об Улвертоне, становились для нее пыткой. Теперь Бенедикт понял причину ее слез. Жизель не смела пойти против воли матери, поэтому ничто, даже страх, не могло помешать ей отправиться в Компостелу. Впрочем, он и не собирался отговаривать ее от поездки. Похоже, Арлетт впервые велела дочери что-то дельное.

Приняв решение, Бенедикт пробежался пальцами по плечам жены. Жизель подняла глаза и испуганно взглянула на него в ожидании реакции… Он улыбнулся.

— Я сам отвезу тебя к могиле святого Иакова. И если по дороге встречу хороших лошадей, то куплю их. Испанские скакуны считаются лучшими на всем белом свете. — Его глаза оживленно засверкали.

Похоже, судьба сама предоставляла ему шанс осуществить заветную мечту. Все складывалось как нельзя лучше: Жизель получит пару старых костей и вдоволь помолится, а он сможет подыскать подходящих лошадей для разведения породы. Кроме того, за эти несколько месяцев Руфус если и не забудет о проступке дерзкого торговца, то уж наверняка обратит свой ищущий жертву взгляд на что-нибудь другое, и тогда Бенедикт сможет тихо-мирно вернуться в Улвертон.

Жизель тщательно вытерла слезы и спрятала платок в рукав.

— Ты действительно намерен сопровождать меня к могиле святого Иакова?

В ее голосе прозвучали растерянность и недоверие. Сейчас она нуждалась в той защите и поддержке, которую всегда получала от матери, и не знала, сможет ли муж дать то же.

— Можешь не сомневаться. Я серьезен как никогда, — ответил Бенедикт.

На Пасху, накануне отъезда, Бенедикт отправился с визитом в Фоввиль. Копыта лошади увязали в грязи, холодный пронизывающий ветер доставал до костей. Расплывчатое апрельское солнце сияло ярко, но еще не грело. На ветвях деревьев только-только проглядывали крохотные зеленые листочки.

Из-за частокола виднелись крепкие, надежные стены Фоввиля. Ставни окон, выходящих на покрытый весенней грязью двор, были распахнуты настежь. На грядках небольшого огорода зеленели шалфей и лаванда, рядом торчали бледно-желтые стебельки руты и тоненькие побеги укропа. Среди них, важно кудахтая, расхаживали две курицы.

— А ну, пошла вон, паршивая дворняга — взмахнув метлой, пронзительно крикнула стоявшая в дверях кухни служанка. Из-под ее ног выскочила и метнулась прочь рыжая собака с окровавленным куском мяса в зубах. Торжествующе сверкая глазами, она прошмыгнула мимо опешившего гостя, распугала бросившихся в разные стороны кур и скрылась за воротами.

— Клянусь, госпожа, если Эрну Хантсман не уберет с глаз моих эту бестию, метлы отведает он сам!

— Все в порядке, Эда, успокойся. Я поговорю с ним сама, — донесся из дома звонкий голос Джулитты.

Услышав его, Бенедикт вздрогнул. Он уже сомневался, правильно ли поступил, приехав сюда.

— Эта собака уже не в первый раз ворует у меня мясо. — Эда огляделась вокруг, ища взглядом окаянную дворнягу, и наконец заметила Бенедикта. Чуть не подпрыгнув от удивления, служанка густо покраснела и сухо кивнула в знак приветствия. Потом она оглянулась и позвала хозяйку.

К тому времени, когда Джулитта вышла во двор, Бенедикт успел спешиться Она была одета в коричневую шерстяную тунику, из-под которой виднелась рубашка кремового цвета. На простеньком кожаном ремне висела связка ключей, маленькие ножницы и столовый нож в ножнах Заплетенные в косу волосы прикрывал платок, на шее блестел бронзовый крестик. Глаза Джулитты сверкали, как синие сапфиры Увидев Бенедикта, она слегка покраснела.

— Войдешь в дом?

Бенедикт улыбнулся и покачал головой.

— Благодарю за великодушное приглашение, но принять его не могу. Боюсь, мне вообще не следовало приезжать сюда.

Скрестив руки на груди, Джулитта прижалась спиной к дверному косяку.

— В таком случае, зачем же ты приехал?

— Я взял у тебя многое, но кое-что могу вернуть. Правда, я не уверен, что Моджер одобрит мой поступок, но надеюсь, он проявит снисхождение. Я слышал, что в последнее время ваши отношения значительно улучшились.

— Мне говорили то же самое о вас с Жизелью. Как я понимаю, вы вдвоем отправляетесь в дальнее паломничество?

Он кивнул.

— Да, в конце месяца. Я приехал попрощаться.

— Еще одно прощание? — Джулитта насмешливо выгнула бровь.

Бенедикт инстинктивно поежился под ее пристальным взглядом. Затем, смущенно прокашлявшись, шагнул в сторону и указал на молодую кобылу, привязанную к седлу.

— Я привез твою лошадь. Ее хотел, но не смог заполучить король английский Руфус. Это одна из причин, по которым я вынужден отправиться в дорогу. Оставлять кобылу в Улвертоне было небезопасно.

Джулитта посмотрела на лошадь и снова перевела взгляд на Бенедикта.

— Фрея? Это Фрея?

— Что скажешь?

Вместо ответа молодая женщина подбежала к лошади и, не сводя с нее восхищенных глаз, воскликнула:

— О, как она прекрасна! — Она обошла вокруг Фреи, ласково поглаживая ее упругое тело. — Я же говорила Моджеру, что из нее выйдет толк. Она приучена к седлу?

Бенедикт просиял.

— Разумеется.

— Пожалуйста, помоги мне сесть в седло. Бенедикт не верил своим глазам. Он воочию видел ту непосредственную, своенравную девушку, чей образ трепетно хранил в памяти. Бенедикт поддержал Джулитту и помог ей взобраться на спину кобылы. Она закинула ногу так резко, что ее юбка затрещала по швам. Недолго думая, Джулитта прищелкнула языком и торопливым жестом подняла подол почти до колена, обнажив натянутый на ногу зеленый чулок.

Бенедикт отвязал поводья от седла Сайли и с почтительным поклоном протянул их Джулитте.

Счастливо рассмеявшись, она сдавила коленями бока лошади и направила ее по кругу вдоль забора. Желтые пятна на шелковистой шкуре Фреи переливались на солнце. Бенедикт с удовольствием и болью в душе наблюдал за всадницей, находя в ее горделивой осанке и манере держаться в седле что-то неуловимо знакомое. Да, сейчас она напоминала отца. Джулитта выглядела такой прекрасной и независимой, что Бенедикт живо представил ее в кольчуге и шлеме, с мечом на бедре и щитом в руке. Хотя нет, она больше напоминала дикую валькирию, сзывающую героев на пир. Бенедикт даже не догадывался, что так когда-то выглядела и мать Джулитты, Эйлит.

Наконец всадница подъехала к нему. Ее глаза сияли, щеки полыхали.

— Фрея — само совершенство, Бен.

— Не торопись с выводами. Тебе лучше испытать ее на более далеких расстояниях.

— О, я непременно и с удовольствием последую твоему совету, хотя и заранее уверена, что она оправдает все мои ожидания. Ведь она побывала в твоих руках. — Грациозно соскользнув на землю, Джулитта поправила платье, прикрыв ноги. — Ты сказал, что ее хотел купить король Руфус? Я не ошиблась?

— Да, для своего прихвостня.

— Я рада, что ты отказал ему, — медленно проговорила она. — Наверное, теперь он относится к тебе без особой теплоты?

Передернув плечами, Бенедикт добродушно улыбнулся.

— Ничего страшного. К моменту моего возвращения Руфус уже забудет обиду и сменит фаворита. Привязанности королей недолговечны, их любимцы часто сменяют друг друга. Руфус привык относиться к ним, как к еде: высосал последние соки и выкинул кости.

Джулитта ласково погладила кобылу по морде.

— Ты как-то рассказывал мне, что Руфус строил тебе глазки и был не прочь отужинать и тобой.

— Ни тогда, ни во время нашей последней встречи у меня не возникло желания быть поданным ему на блюде. Пусть довольствуется мальчиками. Пусть его священники замаливают королевские грехи, а я решил удалиться от всего этого подальше и по воле Господа направлю свои стопы к Компостеле. — Бенедикт вставил ногу в стремя, запоздало сожалея о том, что с самого начала отказался войти в дом.

— Раньше ты относился к воле Господа прохладнее, — обронила Джулитта.

— По-моему, я и сейчас отношусь к ней все так же. Жизель думает иначе. Кто знает, возможно, она права.

Джулитта неопределенно пожала плечами. Некоторое время оба молчали.

— Кроме того, у меня есть свой интерес в этом путешествии, — сказал Бенедикт. — Я надеюсь купить нескольких испанских жеребцов, а затем спарить их с улвертонскими кобылами. Табуну нужна новая, свежая кровь.

Джулитта отрешенно кивнула головой. Чувства, всколыхнувшиеся было в ее душе, исчезли — она снова превратилась в вежливую хозяйку, которая любезно прощалась со случайным гостем Ее глаза смотрели на Бенедикта и в то же время словно не замечали его.

— Пожелай мне удачи, — попросил он, направляя Сайли к воротам. Ему вдруг захотелось как можно скорее покинуть Фоввиль. Казалось, что здесь не хватало воздуха, а двор замка вдруг стал слишком тесным. Бенедикт пришпорил коня — и тот сорвался с места, унося всадника прочь.

— Счастливого пути и благополучного возвращения! — крикнула ему вслед Джулитта, но громкий стук копыт и шумное дыхание жеребца заглушили ее слова. Подобрав юбки, она хотела побежать за ним, но не успела сделать и шага, как увидела въезжающего во двор мужа. Моджер и Бенедикт встретились у самых ворот. Джулитта стояла и молча смотрела на них.

Окинув Бенедикта враждебным взглядом, Моджер посмотрел на жену. Гость натянул поводья, уступая дорогу хозяину.

— Это был всего лишь мимолетный визит вежливости, — сказал он. — Я привез Джулитте прощальный подарок Если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты тоже примешь его.

— Тебе ли говорить о здравом смысле, — фыркнул Моджер. — Насколько я знаю, каждое твое появление предвещает бурю Кажется, ты прощаешься уже не в первый раз, я не ошибаюсь? Скатертью дорога! — Он взмахнул рукой в направлении дороги.

С трудом удержавшись, чтобы не наговорить глупостей, Бенедикт молча выехал за ворота.

Подъехав прямо к дому, Моджер спешился.

— Чего он хотел? — раздраженно спросил он.

— Они с Жизелью отправляются в паломничество в Испанию. Он заехал попрощаться, — ответила Джулитта, гадая, в каком настроении приехал муж. Хмурое выражение его лица не говорило совершенно ни о чем, так как оно было, похоже, вечным.

— Он сказал, что привез тебе подарок.

— Да. — Джулитта указала на кобылу. — Ты, наверное, не помнишь ее?

— С какой стати я должен ее помнить? — Моджер передал поводья конюху и подошел к Фрее. Он пробежал руками по ее ногам, проверил копыта, а затем осмотрел целиком все ее тело, искушенным взглядом оценивая пропорции. На долю секунды в его глазах промелькнуло выражение неподдельного восхищения. — С какой стати? — повторил он, так и не дождавшись от жены ответа.

— Ты помнишь тот день, когда я просила тебя купить у заезжего торговца кобылу с жеребенком, а ты отказался? — робко начала Джулитта.

— Нет, не помню. Я… — буркнул Моджер и замолчал, видимо осененный догадкой. — Полагаю, это и есть тот самый жеребенок, — вымолвил он.

Джулитта кивнула.

— Мне не нравится, что он приезжал в Фоввиль в мое отсутствие. Не нравится, что он дарит тебе подарки.

— Он подарил мне всего один, — выпалила она. — К тому же это был прощальный визит. Спроси у слуг, если не веришь мне.

Глаза Моджера хищно сузились.

— Возможно, я именно так и поступлю. — Он скрестил руки на груди… — Надеюсь, ты не забыла, что по закону все твое имущество на равных правах принадлежит и мне.

— Ты не посмеешь отобрать ее у меня, — сердито воскликнула Джулитта.

— Это решу я, — сухо ответил Моджер и потер переносицу.

— Но она моя! Она создана для меня! — с еще большим жаром заговорила Джулитта, позабыв об осторожности и степенности. — Бенедикт сразу понял это, почему же ты не можешь понять Может, ты чего-то боишься?

Его лицо помрачнело.

— Попридержи-ка язык, если не хочешь, чтобы я его подрезал, — грозно молвил он. — Бенедикт для меня глупый слабак, ничтожество. Я презираю его. Впрочем, он даже недостоин моего презрения. И я никого и ничего не боюсь.

— В таком случае докажи это и позволь мне оставить Фрею себе, — с вызовом заявила Джулитта, приняв воинственную позу и дерзко вздернув подбородок.

— А ты готова доказать, что он ничтожество и для тебя? — Моджер шагнул вперед Она увидела в его глазах и безудержное желание, и мучительное сомнение, и потребность в вере.

— Да, для меня он ничтожество, — солгала она, не моргнув глазом. — Мой муж — ты.

— Верно, а потому ты обязана меня слушаться. — Моджер взял жену за руку и потащил ее к дверям дома.

— Я могу оставить кобылу? — спросила она, когда они вошли в спальню.

Сгорая от желания, Моджер резко притянул ее к себе. Скромно потупив взгляд и напустив на себя смиренный вид, особенно нравившийся супругу, Джулитта подчинилась его воле.

— Время покажет, — уклончиво бросил он. Однако Джулитта уже знала, что выиграла эту битву.