Любовь не кончается: Эйлит

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Эйлит стояла у котла, помешивая в кипящей воде куски домотканой шерсти. Добавив туда предварительно заваренные листья папоротника и ржавые гвозди, она надеялась перекрасить шерстяные отрезы в нежно-зеленый цвет. Неожиданно дверь открылась, и на пороге появились Альфред и Лильф, несущие на руках Голдвина.

Ворвавшийся снаружи ветер бросил клубы едкого дыма в лицо Эйлит. Когда она протерла передником слезящиеся глаза и снова подняла голову, братья уже внесли Голдвина в зал. Его руки обвивали их крепкие, покрытые дорожной пылью шеи, лицо было искажено от боли. При каждом неловком движении у Голдвина невольно вырывался приглушенный стон, на горле то и дело нервно ходил кадык. Почти всю голень левой ноги покрывала толстая повязка, босые ступни были обмотаны тряпками.

Выронив из рук палку, Эйлит бросилась навстречу вошедшим.

— О, Иисус! — воскликнула она испуганно. — Что случилось?

Голдвин открыл глаза и попытался улыбнуться.

— Все не так плохо, как кажется на первый взгляд, — поморщившись, с трудом выдавил он. — Скоро я буду в полном порядке.

— С Божьей помощью так оно и случится… Тебе лучше немного отдохнуть, — заметил Альфред. — Воистину, твой муженек родился в рубашке, Эйлит. Чудом уцелел: норвежец чуть не насадил его на копье. — Лицо Альфреда пересекала длинная ссадина, заканчивающаяся у основания шлема довольно глубокой раной с неровными краями. Его голубые глаза покраснели от усталости. — Лодыжка заживет быстро. Он подвернул ее, когда пытался доказать нам, что легко заберется в седло без посторонней помощи. Вот и доказал.

Несмотря на покровительственный тон, в голосе Альфреда слышались нотки гордости. Он, несомненно, восхищался мужеством товарища.

— В дороге меня несколько растрясло, — сквозь стиснутые зубы проронил Голдвин, заметив полный ужаса взгляд, брошенный на него Эйлит. Его обычно румяное лицо покрывала мертвенная бледность, тело сотрясалось в ознобе — два несомненных признака лихорадки.

— Несите его сюда, — торопливо приказала Эйлит братьям, забегая вперед и призывая на помощь Ульфхильду и Сигрид.

Помогая Альфреду и Лильфу уложить мужа в постель, она узнала от них о кровавой, но победоносной битве с норвежцами в местечке Стампфорд-Бридж, и о том, как королевские солдаты убили вероломного бунтовщика Тостига Годвинсона, и о зловещем известии, омрачившем победный пир в Йорке.

— Вильгельм Нормандский высадил свое войско на юге, — мрачно сообщил Альфред и криво усмехнулся. — Их тысячи — пешие воины, лучники и кавалерия. Через несколько дней — общий сбор в Лондоне, куда король Гарольд приведет свежие силы. Затем мы выступим навстречу норманнам и положим конец дерзкому самозванцу.

— К тому времени я уже встану на ноги. — Голдвин попытался приподняться на постели, но со стоном рухнул обратно.

— Сомневаюсь, что рана в животе позволит тебе оправиться так быстро, — фыркнул Альфред.

Приподняв край рубахи, Эйлит со страхом посмотрела на грязную, неряшливую повязку, опоясывающую тело мужа. Из-под нее торчали клочья пропитанной кровью тряпки. У Эйлит помутнело перед глазами, когда она представила себе Голдвина на поле боя лицом к лицу с норвежским солдатом.

— Лежи спокойно, — властно сказала она, когда муж приподнялся на локте и забормотал что-то утешительное. — Дай-ка я осмотрю твою рану. Думаю, нужно наложить свежую повязку. Эти лохмотья выглядят отвратительно. Братцы, почему бы вам не спуститься в зал? Ульфхильда накормит вас.

Альфред продолжал стоять у постели раненого как вкопанный. Лильф смущенно улыбнулся и потянул его к двери.

— Значит, с такой ужасной раной ты ехал в седле от самого Йорка? — после ухода братьев уточнила Эйлит, осторожно разматывая повязку.

— Так было нужно… Видела бы ты лицо короля в тот момент, когда в разгар пира прибыл гонец с известием о высадке норманнов… Ой! — Он весь напрягся, почувствовав, как руки Эйлит отрывают повязку от края раны.

— И ты, разумеется, сидел за столом и веселился вместе со всеми? — с притворным равнодушием поинтересовалась Эйлит, тщательно скрывая страх и раздражение. Уж она-то, как никто другой, знала упрямую натуру Голдвина. Знала, что присутствие Альфреда и Лильфа заставляло его всю дорогу от Йорка скрывать свою слабость, чтобы выглядеть в их глазах сильным воином, а не слабаком-ремесленником.

— Многим в том бою досталось больше, чем мне. Их вносили на носилках в зал, где восседал король. Я пришел сам.

Уловив в голосе мужа горделивые нотки, Эй-лит поджала губы.

— Честно говоря, поначалу я даже не чувствовал боли, — продолжал он. — Я скакал от Йорка целых три дня, не вспоминая о дырке в собственном животе. Я почти здоров, просто чертовски устал. Нужно хорошенько отдохнуть…

Эйлит осторожно приподняла последний клочок окровавленной тряпки и взглянула на рану, с которой Голдвин умудрился не только ходить, но и ездить верхом на протяжении неполных двух недель. От середины живота к бедру тянулся кроваво-красный рубец, в глубине которого отчетливо виднелись поврежденные мышцы и рассеченный надвое слой жира. Края раны были стянуты грубыми неумелыми стежками. В местах, где шов разошелся, обильно выделялся гной. Кожа вокруг отекла и покраснела.

— Господь Всемилостивый! — Эйлит невольно зажала рот ладонью, к горлу подступил ком. — Голдвин, ты не сможешь никуда отправиться в таком состоянии.

— Глупости! У Гарольда на счету каждый воин. На севере, в битве с норвежцами, мы понесли огромные потери, — раздраженно бросил Голдвин.

Эйлит открыла было рот, чтобы возразить, но, вовремя спохватившись, замолчала. Какой смысл спорить, если, несмотря на все желание Голдвина ринуться в бой за короля, рана надолго прикует его к постели? Все, что могла Эйлит, это обеспечить мужу покой и уход и таким образом помочь ему восстановить силы.

— Как скажешь, — покорно пробормотала Эйлит. — Но сейчас ты должен поспать. Не возражаешь, если я приглашу тетку Сигрид, Гульду? Она осмотрит рану и даст совет, как ее лечить.

Кивнув головой в знак согласия, Голдвин с тяжелым вздохом закрыл глаза.

— Я действительно очень устал, — проронил он, погружаясь в сон. — Со дня битвы почти не спал. Рядом все время кружили вороны, слетевшиеся на горы трупов. Эти черные твари не давали мне покоя.

Держа под уздцы Альзана, Рольф, по щиколотку в грязной жиже, стоял у ворот английского деревянного форта, которому приближенные герцога успели дать новое вычурное название Гастингс-Касл. От порывов сильного ветра промокшая насквозь накидка прилипла к спине, а хвост жеребца то и дело путался в ногах. Дождь, притихший, пока войско Вильгельма продвигалось по безлюдной местности, снова начал моросить. Сняв шлем, Рольф приложил руку к виску в том месте, где кожу натер скрепляющий ремень. У конюшен во дворе форта царила суета: только что вернулся из однодневного рейда вглубь страны дозорный отряд. Всадники галопом примчались с севера с известием, что армия Годвинсона расположилась в огромном лесу под названием Андерсонвольд, в семи верстах от форта. В отдаленные отряды мгновенно были посланы гонцы. После короткой передышки норманнское войско вновь пришло в движение.

Когда Рольф подвел Альзана к конюшне, ему навстречу выбежал перепуганный конюх, спешащий принять поводья.

— Иди… — посоветовал ему лорд, ласково поглаживая гнедого по крупу, — навести приятелей. Похоже, в самое ближайшее время герцог со своими рыцарями даст здесь генеральное сражение, а уж тогда у тебя не будет времени потрепаться.

Бросив на Рольфа благодарный взгляд, конюх пустился наутек, чудом не налетев на чертыхающегося бретонского графа, которому только что наступил на ногу собственный жеребец.

Альзан обнюхал лицо и волосы хозяина. От его влажного теплого дыхания пахнуло прелым сеном.

— Отстань, негодник, — проворчал Рольф, когда жеребец игриво куснул его за шею. Рыжевато-коричневая шкура коня приобрела красноватый оттенок, его спину покрывала толстая зимняя попона. Подняв одну ногу Альзана, Рольф проверил, в порядке ли подкова и копыто… Краем глаза он заметил среди боевых коней, выстроившихся в ряд напротив, серого жеребца Ричарда и невольно залюбовался им.

Трудно было поверить, что он доставил столько хлопот при погрузке в Сен-Валери и выгрузке в Гастингсе. Видимо, Ричард оказался прав: жеребец действительно не выносил подъемов по наклонной, неустойчивой поверхности. Во всем остальном он обладал прекрасными данными. От тяжеловесных северо-норманнских коней скакун выгодно отличался быстротой и хорошей реакцией. И невероятной выносливостью. Даже сейчас, после целого дня непрерывного бега, он выглядел свежим. Его уши чутко улавливали все окружающие звуки, а в глазах светилось любопытство. Не сводя глаз с красавца-коня, Рольф вдруг подумал, что согласился бы пожертвовать гордостью и даже встать перед Ричардом на колени, лишь бы тот согласился спарить жеребца с одной из бризских кобыл. Живо представив самодовольную ухмылку молодого рыцаря, он поморщился.

Рольф вышел из конюшни, когда вокруг уже сгустились сумерки. Многочисленные факелы освещали огромное количество деревянных лачуг и шатров, в которых разместилось почти семь тысяч человек. Рольф заглянул под полуразвалившийся кухонный навес, расположенный во дворе. Грузный фламандец с обнаженными до локтя руками — каждая размером с хороший окорок — склонился над висящим в походной печи громадным котлом. Отложив в сторону глубокий черпак, он вытер закатанным рукавом вспотевший лоб и, заметив вошедшего, обратился к нему на ужасном французском:

— Что привело вас сюда в столь поздний час?

Рольф протянул озябшие руки к костру. Аромат, исходящий от бурлящего в котле варева, защекотал ему ноздри и вызвал урчание в животе. От такого запаха и у только что поевшего потекли бы слюнки.

— Судя по всему, твоя чудная похлебка уже годна для того, чтобы ее отведать. Зачем ждать до завтра? — Рольф протянул повару деревянную миску и уселся на скамейку у печки. Неожиданно ему вспомнились озлобленные лица английских крестьян, у которых норманнская армия силой забирала все запасы продуктов и фуража. Он своими глазами видел пылающие под серым октябрьским небом деревни, вдыхал тяжелый запах дыма, слышал вопли и завывания женщин и детей и беспомощное молчание мужчин..

Грабеж и разбой в мирных селениях являлись частью плана герцога, своеобразной попыткой выманить Гарольда к форту Гастингс и навязать ему бой. Вильгельм предусмотрительно не хотел рисковать и углубляться в чужую, враждебную страну, удаляясь тем самым от запасов провизии. Он рассчитывал на то, что Гарольд, услышав о дерзких набегах на свои владения, воспримет это как личное оскорбление и вне себя от ярости поспешит к южному побережью, чтобы сбросить норманнов в море… Вильгельм стремился вынудить Годвинсона дать бой прежде, чем королевская армия успеет отдохнуть и собраться с силами после кровопролитного сражения с норвежцами на севере. И похоже, его план наконец сработал.

Фламандец до краев наполнил протянутую лордом миску похлебкой с плавающими в ней тушеными овощами и жирными кусками мяса. Рольф принюхался, затем сделал глоток: тепло мгновенно растеклось по всему телу, согревая душу.

Снаружи снова забарабанил дождь, потекли потоки жидкой грязи. По двору промчался подросток с факелом в руке и быстро юркнул в дверь конюшни… В ворота въехал отряд с добытой в ближайших селах провизией. В хвосте кавалькады брели корова и жалобно мычащий теленок. Одна из лошадей была нагружена мешками с мукой и головками лука. Солдаты грязно переругивались по-фламандски, проклиная не желавший прекращаться дождь. Впрочем, голоса их звучали весело: они привезли с собой бочку меда, и Рольф знал, что ей не суждено стать украшением герцогского стола.

Из глубины двора к полевой кухне направился еще один человек. Капюшон, надвинутый на глаза, почти полностью скрывал его лицо, плотная накидка на подкладке делала очертания фигуры почти бесформенными. Такие накидки из ворсистой шерсти обычно носили датчане.

— Дьявольская погодка, — пробормотал Оберт де Реми (а это оказался именно он), принимая из рук повара миску с мясным бульоном.

Рольф хмыкнул в знак согласия и слегка подвинулся, уступая другу место на скамейке. За воротами послышался стук копыт, и спустя несколько секунд во двор галопом въехали два разведчика на взмыленных гнедых жеребцах. Шлемы и кольчуги воинов на миг сверкнули в тусклом свете факелов часовых.

— Ты сегодня в дозоре?

Рольф покачал головой.

— Нет, я весь день занимался фуражом. Устал, но никак не могу заснуть. Как ты думаешь, Гарольд нападет первым?

Оберт сурово поджал губы.

— Сомневаюсь. Полагаю, он намерен запереть нас на этом полуострове и дождаться прибытия свежих сил. По крайней мере, я бы на его месте поступил именно так. Или вообще предпочел бы остаться в Лондоне и вынудить герцога Вильгельма прийти ко мне. — Смахнув рукавом дождевую каплю с кончика носа, Оберт передернул плечами. — Сейчас время — союзник Гарольда, а не наш. И он им, кажется, не воспользовался.

— Так или иначе, Годвинсону не выйти победителем. Папа благословил Вильгельма на правое дело. Бог на нашей стороне. Когда весть о благословении разнесется по стране, найдутся англичане, которые не захотят воевать и вложат мечи в ножны.

— Кто знает, может и так, — бесцветным голосом ответил Оберт. — И все же Гарольд пошел на большой риск. Задержись он на несколько дней, и нам волей-неволей пришлось бы самим тащиться до Лондона через всю страну. — Он глотнул бульона и искоса взглянул на Рольфа. — Сегодня ночью священники и капелланы благословят и исповедуют всех желающих. Думаю, на рассвете мы начнем наступление… Разумеется, в том случае, если Гарольд не опередит нас. Хотя похоже на то, что он не собирается двигаться с места.

Рольф вспомнил о боевой секире, оставшейся в палатке. По ночам он прижимался к ней, как к возлюбленной. Она стала его талисманом, его спасением от страха. Завтра… Завтра ему предстояло встретиться с тысячами подобных ей, и если хоть одна из них случайно заденет его — смерти не миновать. Рольф невольно вздрогнул. Его пальцы неосознанно сжали в горсти крест и молоточек Тора, висящие на шее.