ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В сентябрьские сумерки Рольф, стоя на верхних ступеньках лестницы у главной башни Бриз-сюр-Рисла, смотрел на небольшую армию рыцарей, пеших солдат и конюхов, охранявших собранный для Вильгельма Нормандского более чем двухтысячный табун. Последние сполохи солнечного света, угасая, отражались на лоснящихся лошадиных шкурах, окрашивая гнедых в огненно-алый, буланых в золотистый, а вороных в бронзовый цвет. При виде незапряженных и от этого казавшихся еще более статными и могучими коней, которым через несколько недель суждено было нести герцога Вильгельма к победе или к гибели, Рольфа охватил благоговейный трепет.

В настоящее время основной лагерь переместился из Див-сюр-Мера в Сен-Валери-сюр-Сомм, расположенный в непосредственной близости от английского берега. Кроме того, оттуда было гораздо удобнее выходить в открытое море. Большую часть военного снаряжения переправили в Сен-Валери-сюр-Сомм на кораблях, но лошадей, по настоянию Рольфа, решено было гнать туда по суше. Очень скоро их погрузят на суда, стреножат и крепко привяжут к прочным балкам. Именно лошадям предназначалась жизненно важная роль в ходе вторжения, а потому их любой ценой следовало доставить в Англию целыми и невредимыми.

В Диве Рольф посвящал целые дни изнурительным тренировкам по погрузке и выгрузке коней в корабельных условиях, начав со своего смирного мерина и закончив норовистым испанским скакуном герцога. Постепенно он приобрел некоторые навыки, и теперь задача уже не выглядела такой невыполнимой, как казалось вначале. Лошадям, которые артачились, закрывали глаза кусками плотной материи, для усмирения остальных хватало ласки и уговоров. Рольф старался найти особый подход к каждому беспокойному коню. Так, разместив герцогского вороного по соседству с невысокой смирной кобылкой, он сумел добиться от своенравного жеребца повиновения. Разумеется, Рольф не мог возиться таким образом с каждым из двух тысяч коней, но нес личную ответственность за наиболее ценных скакунов из конюшен герцога и своего покровителя Вильгельма Фицосберна.

Солнце закрыла огромная серая туча, но небо было все еще подернуто розоватой дымкой. Река сверкала, как обнаженный клинок меча. Снизу доносилось лошадиное ржание и смех солдат, сидящих у костров. С сумерками в воздухе замельтешила мошкара. Неожиданно Рольфу пришла в голову мысль о том, что, возможно, он видит земли Бриз-сюр-Рисла в последний раз. Не исключено, что через месяц его кости будут покоиться на морском дне или на враждебном английском берегу. От этой мысли ему стало немного грустно, но в то же время она придавала ощущениям некоторую остроту. Жизнь без риска столь же безвкусна, как пресный хлеб, разве не так?

Поверх блекнущей розовой полосы на небе робко засияла первая звезда, подарившая Рольфу смешанное чувство удовлетворения и душевной боли.

— Мой господин, разве ты не придешь сегодня ко мне? — Неслышно подойдя, Арлетт взяла мужа за руку. Рольф заметил встревоженный взгляд, брошенный ею на огромный табун, в сумерках слившийся в единое темное пятно. Жена, несомненно, опасалась, что супруг предпочтет провести ночь в компании друзей у костра, а не с ней… Именно поэтому сегодня она принарядилась: платье из голубой шерсти обтягивало фигуру, выгодно подчеркивая тонкую талию и маленькие груди. Уловив исходящий от волос Арлетт слабый аромат трав и высушенных розовых лепестков, Рольф почувствовал острое желание: за последние шесть месяцев он редко наведывался домой.

Лагерь герцога Вильгельма в Диве не смахивал на монастырь, по крайней мере в том, что касалось девиц. Каждый вечер, как мотыльки на свет, они слетались к шатрам, горя желанием осчастливить всех страждущих наемников. Время от времени Рольф пользовался их вспотевшими прелестями, захаживал к приглянувшейся рыбачке с красивым и крепким телом, но это случалось крайне редко. Трепетный в отношении фамильной чести, он не раз смирял свою похоть, предпочитая воздержание услугам разбитных шлюх, вечных спутниц любой армии.

Улыбнувшись, Рольф поцеловал жену — она ждала этого — и последовал за ней в башню. Рассеянно отвечая на ее вопросы, он мысленно перечислял дела, которые предстояло сделать до рассвета — срока, назначенного для отправки табуна в Сен-Валери-сюр-Сомм.

Стол был накрыт к прощальному ужину. Рольф наблюдал, как мелькают маленькие ручки Арлетт, довершая последние штрихи к украшению блюд… Ни одно из них не вызвало у него обычного аппетита. Скрывая раздражение, он опустился в свое любимое кресло. Отец Гойль благословил пищу, и все присутствующие, пробормотав «аминь», приступили к трапезе, которую будничный религиозный обряд не сделал вкуснее ни на йоту.

За ужином Рольф давал последние распоряжения и советы Танкреду, которому предстояло минимум два месяца следить за владениями и оставшимися в Бризе лошадьми. Жизнерадостный и сильный мужчина средних лет, Танкред происходил из семьи потомственных вассалов де Бризов и имел собственную усадьбу и земли в Фоввиль-сюр-Рисле, в шести милях отсюда. Благодаря своему трудолюбию и знанию лошадей, он состоял в чине старшего конюшего и получал десятую часть от стоимости каждого проданного коня. Танкред рано овдовел и воспитывал десятилетнего сына — наследника прибыльной отцовской должности.

— А где же наш юный Роджер? — Рольф оглянулся вокруг, ища глазами светловолосого крепыша, обычно повсюду сопровождавшего Танкреда и на лету ловящего все его советы и наставления.

— Он отправился с одним из конюхов осматривать табун. Наверное, засиделся где-нибудь у костра. Я знал, что нужен вам, и поэтому остался в замке. — Танкред улыбнулся. — После вашего возвращения парень ходит сам не свой. Таких табунов он еще не видел.

— Что верно, то верно, — с умиротворенной улыбкой подтвердил Рольф, а затем без особого желания вернулся к скучному, но, увы, необходимому разговору о поместье и конюшнях. Возможно, в этот прощальный вечер Арлетт хотела бы слушать от него более деликатные застольные речи, нежели рассуждения о спаривании кобыл и продаже годовалых жеребцов, но у Рольфа оставалось слишком мало времени, чтобы говорить любезности и поддерживать светские беседы.


Уединившись в спальне, Рольф вынул из ножен меч и поднес его к пламени свечи. Сжав пальцами обтянутую кожей рукоятку, он взмахнул мечом и почувствовал, как его сила, покидая руку, переселяется в стальной клинок. Интересно, что ощущает человек, нанося удар противнику на поле боя, осознавая, что может убить или быть убитым? В молодости, в период обязательной сорокадневной службы в герцогском войске, ему приходилось участвовать в незначительных схватках. Правда, тогда дело не заходило дальше угрожающего размахивания копьем и легких скользящих ударов. В Див-сюр-Мере Рольф использовал малейшую возможность попрактиковаться с датской боевой секирой — оружием, распространенным у саксов. Он даже купил одну у торговца, который клялся-божился, что собственноручно убил ее предыдущего владельца. Рольф бросил взгляд в затемненный угол комнаты, где зловеще мерцало изогнутое наточенное лезвие, прикрепленное к пятифутовому древку из ясеня.

Засунув меч в ножны и положив его рядом с продолговатым щитом, Рольф взялся за секиру. Более тяжелая, чем меч, она требовала особого умения в обращении и, попадая в опытные руки, крушила все и всех на своем пути. Никакая кольчуга не могла уберечь от ее смертоносных ударов. Единственным спасением оставались ловкость и быстрое копье.

Мысленно вообразив себя рыцарем на поле боя, Рольф широко расставил ноги и взмахнул секирой.

Вошедшая в комнату с люлькой на руках Арлетт испуганно вскрикнула. Спохватившись, она зажала рот ладонью, но, увы, слишком поздно — ребенок проснулся и громко заплакал.

Испытывая угрызения совести, Рольф с неохотой опустил секиру и положил ее рядом с мечом и щитом.

— Неужели ты не мог оставить все это в оружейной, а не волочь в спальню? — возмутилась Арлетт, вынимая Жизель из люльки.

— Необходимо все тщательно проверить. Я должен убедиться, что мое оружие в порядке.

Арлетт пренебрежительно фыркнула.

— Это мог бы сделать и слуга! — Осторожно укачивая Жизель, она заглянула ей в личико. — Все хорошо, моя куколка. Мама здесь.

— Ты хочешь, чтобы я доверил собственную жизнь слуге?

Арлетт промолчала, но Рольф заметил промелькнувшую в ее серых глазах боль.

— Ты же знаешь, что я предпочитаю проверять свое оружие сам.

— Да, Рольф. Извини меня. Просто я не хотела видеть эти страшные штуки в нашей спальне… Тем более в последний вечер перед твоим уходом на войну.

— Ничего, я уже закончил.

Он снял с крючка зимнюю накидку и прикрыл ею холодно сверкающий в полутьме металл. Ему было очень не по себе оттого, что Арлетт застала его здесь как мальчишку, тайком играющего с отцовским оружием.

— Благодарю, — с облегчением выдохнула жена и начала укладывать дочь обратно в люльку.

Рольф подошел к ней и через ее плечо взглянул на Жизель. Девочка как две капли воды походила на мать: те же глубокие серые глаза мученицы, те же серебристо-медные волосы. И ни малейшего сходства с отцом! Пролепетав «мама», ребенок закрыл глаза.

Когда Рольф перевел взгляд на Арлетт, она густо покраснела. Ее маленькие груди быстро опускались и поднимались под голубой тканью платья. Накрыв ладонью один бугорок, Рольф несильно сжал пальцами едва торчащий сосок и прильнул губами к шее Арлетт, чувствуя, как бешено забился в венах пульс. Потом он обхватил ее за узкие бедра и требовательно прижал к ним свою набухшую разгоряченную плоть.

Испуганно охнув, женщина попыталась высвободиться.

— Рольф, только не сейчас. Жизель может проснуться.

— К черту Жизель, — процедил он сквозь зубы.

Тело Арлетт словно оцепенело в его руках. На мгновение им овладело безумное желание швырнуть жену на пол и овладеть ею прямо здесь, рядом с люлькой. Пожалуй, еще ни разу за семь лет брака он не смог добиться от нее хоть какого-то отклика на все, что касалось постели. Мать с детства вбила Арлетт в голову, что мужчины — это дикие похотливые животные, постоянно стремящиеся к совокуплению. И она настолько слепо уверовала в слова матери, что эта вера отложила неизгладимый отпечаток на характер и поведение. После тех редких случаев, когда ласки мужа все же находили у Арлетт что-то похожее на ответ, она непременно бросалась в исповедальню, где истово каялась в совершенном грехе.

Минутное желание насилия быстро прошло. Сдерживая чувства, Рольф взял жену за руку и подвел к постели.


Отстояв утреннюю мессу в местной церквушке, Рольф направился на прибрежный луг, где располагался лагерь, чтобы перекусить у одного из костров.

— Ты не хочешь позавтракать со мной в замке? — спросила Арлетт, в ее глазах застыло разочарование.

Рольф покачал головой.

— Я бы с удовольствием составил тебе компанию, но меня ждут дела в лагере. — Он подсластил ложь быстрым поцелуем. — Эй, Ричард, подожди минутку. — Рольф зашагал прочь, нагоняя молодого рыцаря, который, придерживая рукой эфес меча, торопливо проходил мимо. — Я хочу поговорить о твоей новой лошади.

Арлетт с тоской смотрела вслед стремительно удаляющимся Рольфу и Ричарду Фицскробу, одному из рыцарей, сопровождавших табун в Сен-Валери. Ее губы еще горели от поцелуя. На фоне мрачно-серого сентябрьского неба рыжие волосы Рольфа будто полыхали огнем. Арлетт слышала, как муж смеялся, видела, как он дружески похлопывал по плечу спутника. Он двигался широкими, размашистыми шагами. Сверкнув желтой подкладкой, голубая накидка на миг взмыла в воздух, когда Рольф вскочил в седло и вслед за Фицскробом поскакал к реке.

С тех пор как герцог Вильгельм вознамерился отвоевать английскую корону у Гарольда Годвинсона, в Рольфа словно демон вселился. Неделями напролет он пропадал на ярмарках, осматривая и скупая лошадей, а затем готовя их к морскому путешествию. Уже пять месяцев в его жизни не было места ни для чего другого.

Арлетт чувствовала себя несчастной и беспомощной: чем больше она старалась удержать мужа рядом, тем дальше он ускользал от нее. Да, Рольф называл ее своим «якорем», но теперь она с тяжелым сердцем наблюдала, как он все чаще покидает свою «гавань». Во время особенно длительных отлучек ей начинало казаться, что он не вернется никогда.

Мысленно вернувшись к прошедшей ночи, Арлетт вспомнила о тех робких проблесках удовольствия, которые она испытала от близости. Священники и мать приучили ее относиться к таким ощущениям как к дьявольским козням. И в те ночи, когда ее тело все же отрешалось от власти воли и разума, Арлетт сжимала губы или закрывала рот рукой, чтобы не выпустить наружу рвущийся из груди крик удовольствия. Так было и этой ночью. Даже сейчас, вспомнив об этом, она ощутила желание, загоревшееся в недрах ее грешного тела, а потому, противясь голосу плоти, поджала губы и ускорила шаг.

В дверях она столкнулась с двумя оруженосцами, выносящими амуницию Рольфа. Один из них, совсем еще юноша, повесил меч хозяина за спину, а в руках нес копье и датскую секиру.

Арлетт сочла эту встречу дурным предзнаменованием. Солнечный свет, игравший на клинке секиры, на мгновение ослепил ее.

Оруженосец попятился, уступая дорогу хозяйке, и, поравнявшись с ним, она словно бы ощутила, как отточенное острие секиры коснулось ее шеи.

В зале, расположившись у камина, Берта кормила грудью Жизель… Рядом сидела ее прабабка Ранильда… Никто не помнил, сколько старухе лет, но поговаривали, что видела она, по меньшей мере, восемьдесят зим. Одно время она слыла лучшей повитухой в округе, но лет пять назад распухшие суставы и старческая слабость заставили ее уйти на покой. Почтенный возраст не мешал Ранильде сохранять ясный и острый, как лезвие ножа, ум. Жители окрестных деревень до сих пор приходили к ней за советами и целебными настойками на травах. Кроме того, старуха умела читать руны. В другое время Арлетт и не подумала бы обращаться к Ранильде, ибо это противоречило всем учениям церкви, но сейчас они не имели для нее никакого значения.

Приблизившись к огню, Арлетт остановилась перед старухой.

— Я хочу узнать, что скажут для меня руны, — без лишних пояснений потребовала она.

Ранильда продолжала жевать кусочек смолы. Ее сморщенная кожа напоминала дубовую кору, глубоко посаженные глаза походили на маленькие пещеры, образовавшиеся в старой, выветренной каменной стене.

— С чего бы это госпоже вдруг захотелось читать судьбу по древним языческим булыжникам? — В скрипучем голосе старухи все еще звучали нотки былой соблазнительной хрипотцы.

— Пожалуйста, я заплачу, хорошо заплачу. — Вконец растерявшись, Арлетт сняла с накидки серебряную брошь и опустила ее в уродливую ладонь Ранильды. — Я должна кое-что узнать.

— Видно, молитвы в часовне не на все дают ответ, а? — злорадно усмехнулась старуха. Затем, повернувшись к Берте, добавила: — Иди и корми ребенка где-нибудь в другом месте. Убирайся, ты, бесполезная шлюха. У нас с госпожой важное дело. — Спрятав брошь в кошелек, она достала из-за пазухи маленький матерчатый мешочек. Сердито сверкнув глазами, Берта пересела на стул, стоявший по другую сторону от камина.

Переминаясь с ноги на ногу, Арлетт беспокойно оглянулась вокруг. Она уже раскаивалась в том, что так опрометчиво обратилась к Ранильде.

— Успокойся, моя госпожа, никто не увидит. Сейчас утро, все заняты работой. — Старуха неожиданно подмигнула Арлетт. — Итак, что бы ты хотела узнать?

Нервно облизнув губы и стянув на шее накидку, Арлетт выдавила:

— Лорду Рольфу грозит опасность.

Ранильда многозначительно улыбнулась и небрежно бросила горсть белых камней на земляной пол. На каждом из них были вырезаны угловатые рунические знаки. Старуха склонилась над ними, внимательно разглядывая только ей понятные письмена. Ее грязный платок сполз набок, заслонив лицо.

— Ну? — нетерпеливо нарушила тишину Арлетт.

— Собери-ка камни, дочка. Мои руки, к сожалению, уже не так проворны, как прежде, — приказала Ранильда непривычно-ласковым голосом. Арлетт поспешно выполнила ее просьбу.

— Что там, скажи мне.

Ранильда покачала головой.

— Наберись терпения. Брось их еще раз. Швырнув камни, Арлетт заворожено смотрела, как они раскатились по полу в разные стороны. Тяжело, со свистом, дыша, Ранильда свесилась с кресла, вглядываясь в руны.

— Ты спрашиваешь, угрожает ли твоему мужу опасность? — вполголоса начала напевать она. — Руны говорят, что черные вороны Одина будут пировать на многих полях сражений, но им не клевать плоть, принадлежащую Бриз-сюр-Рислу.

Облегченно вздохнув, Арлетт неожиданно для себя широко улыбнулась противной дряхлой гадалке.

— Значит, он вернется ко мне?

Изможденное лицо Ранильды осталось непроницаемым.

— Он вернется к тебе, госпожа.

Арлетт быстро собрала камни и сложила их в засаленный льняной мешочек. Теперь, воспрянув духом, ей хотелось как можно скорее избавиться от старухи.

— Руны также сказали, что наш герцог надолго останется на чужой земле, — пробормотала Ранильда вслед уходящей молодой женщине. — Берегись: остальные тоже последуют его примеру. Секира перерубит якорную веревку надвое.

Но Арлетт уже не слышала ее. На пороге появился священник, и теперь она спешила к нему навстречу в надежде на прощение и благословение.


Рольф сидел у костра и жевал хлеб с куском холодного мяса, запивая их разбавленным вином.

Оглянувшись, он увидел Оберта де Реми: тот, печальный и измученный, получал свой завтрак на полковой кухне. Быстро извинившись перед сотрапезниками, де Бриз поспешил к другу.

— Похоже, ты преследуешь меня. — Рольф сгорал от любопытства.

Слабо улыбнувшись в ответ, Оберт сделал глоток вина.

— Увы, у меня нет на это времени, — устало вымолвил он. — Я прискакал в лагерь поздно ночью. А к сумеркам должен добраться до цели. Конюх уже седлает для меня свежего коня. — Поморщившись, Оберт потер рукой ягодицы. — Господи, у меня, кажется, вся задница в синяках.

— Ты направляешься в Сен-Валери? Сдвинув густые, посеревшие от дорожной пыли брови, Оберт кивнул головой.

— Я приплыл в Див прошлой ночью на фламандском торговом судне. Пролив свободен. Гарольд распустил свой флот и отправил солдат, охранявших южное побережье, по домам. Их было трудно прокормить.

— Вот это новости! — воскликнул Рольф. Однако в глубине души он чувствовал себя слегка обманутым. Лаконичные и сдержанные фразы Оберта свидетельствовали о том, что он чего-то недоговаривал. — Итак, нам следует молиться, чтобы Господь поскорее послал южный ветер, я правильно тебя понял?

— Это еще не. все, — приглушенным голосом продолжил Оберт и оглянулся. — Распустив одну армию, Гарольд в настоящий момент собирает другую. Я слышал, что на севере Англии высадились норвежцы. Их правитель Гарольд Хардгад тоже предъявил свои права на английскую корону. На его стороне выступил братец Годвинсона, Тостиг.

Возможное участие скандинавов в событиях само по себе не вызывало удивления. В Нормандии уже давно знали о планах норвежского короля на английский трон, но никто не предполагал, что он приступит к активным действиям именно сейчас, да еще при поддержке Тостига Годвинсона.

Рольф задумчиво потягивал вино.

— Значит, высадившись на английский берег, мы можем столкнуться не только с саксами, но и с норвежцами.

— Да.

Рольф повеселел.

— Обстоятельства складываются в нашу пользу. К тому времени, когда мы со свежими силами вступим в бой, един из баранов — будь то Гарольд или Хардгад, — забодав своего противника, успеет выдохнуться и чуть ли не сам ляжет под наш нож. — Дождавшись утвердительного кивка собеседника, он добавил: — Кроме того, любому из них придется вести свое войско на юг, навстречу нашей армии. Разумеется, при условии, что мы поймаем попутный ветер и благополучно пересечем пролив, а не пойдем ко дну.

В этот момент конюх подвел к костру гнедого рысака. Оглянувшись, Оберт простонал:

— Меня уже тошнит от одного вида седла и конской морды. — Быстро проглотив остатки завтрака, он вытер руки об штаны и потянулся за уздечкой.

Рольф усмехнулся.

— Да поможет тебе Господь в пути. И пусть он пощадит твой благородный зад.

Скорчив гримасу, Оберт неохотно взобрался в седло. Приподнявшись в стременах, он замер и посмотрел на друга.

— Фелиция все еще в Англии. — В его голосе не осталось и следа недавнего шутливого тона.

— Почему ты не вывез ее оттуда?

— Она беременна и плохо себя чувствует. Я хотел попробовать забрать ее с собой, но испугался, что в дороге она может потерять ребенка и даже умереть. Ты же знаешь, как бывает в таких случаях.

Рольф знал, как сильно горевал Оберт из-за бесплодия Фелиции. Теперь же, убедившись в обратном и осознавая, какой опасности она подвергается, он, вероятно, места себе не находил от беспокойства. Оберт обожал свою хрупкую темноволосую супругу: она была его радостью и гордостью.

— Искренне сочувствую, — сказал Рольф. — Так она все еще в Лондоне?

Оберт растерянно покрутил в руках поводья.

— Да. Кроме того, в Англии проведали о некоторых любопытных особенностях моих торговых поездок. Мой сосед-оружейник, вернее, его жена, отвезли Фелицию в сент-этельбургский монастырь. А Гарольд выставил там охрану на случай, если я захочу повидаться с женой. Я бы поехал туда, но какая польза будет Фелиции и ребенку от моего трупа? — Тяжело вздохнув, он выпрямился в седле и натянул поводья. — Клянусь, после окончания кампании я снова стану простым виноторговцем. И никем другим. — Прощально взмахнув рукой, Оберт вывел гнедого за пределы лагеря и пустил его галопом.

Почесывая затылок, Рольф смотрел ему вслед и думал о милосердии Божьем, пронесшим мимо него горькую чашу, из которой большими глотками пил сейчас Оберт де Реми. Между тем поднимающийся от реки туман окутал копыта лошади. Лучи кроваво-красного солнца, прорываясь сквозь влажную пелену осеннего утра, окрасили удаляющегося в багряно-золотистый цвет. Когда он наконец скрылся из вида, Рольф вернулся к кострам и дал солдатам и рыцарям приказ спешно собрать амуницию и быть готовыми к выходу.

Загрузка...