Мамочка для принцессы (СИ)

Глава 18

Ася

После визита «сезонного декора» в лице Насти и ледяного айсберга Светланы я понимаю — сидеть в обороне бесполезно. Если это война, то пора переходить в наступление. И мое оружие было не в деньгах или связях, а в том, чего этим женщинам никогда не хватало — настоящей, живой жизни в этом доме.

Я начала с малого. Точнее, с огромного. С ремонта комнаты Ариши.

Когда я показала Павлу свой проект — не бежево-белую минималистичную пустыню, а комнату-сказку с нежно-сиреневыми стенами, пологом над кроватью, как в шатре принцессы, и специальной «творческой зоной» с мольбертом и полками для всякой всячины, — он сначала молчал. Слишком долго. Я уже приготовилась к отпору: «Это непрактично», «Она вырастет», «Дизайнер не одобрит».

Но он смотрит на мои эскизы, нарисованные от руки на листе А4, потом на меня и произносит только: — Когда можно начинать?

И началось. В доме появляются прорабы, рабочие, запах краски и свежей древесины. Хаос стройки доводит Галину Ивановну до белого каления, но она, закусив губу, молча терпит, видя, как сияет Ариша, бегая вокруг и пытаясь «помогать».

Именно в разгар этого хаоса, когда я в старых трениках и с платком на голове расставляю книги на новых полках, появляется очередная «бывшая». На этот раз — Марина. Похоже, бывший пиар-менеджер Павла. Деловая, но с претензией на изысканность.

Она застает меня на стремянке, с томиком Чуковского в руках. — Здравствуйте, — говорит она, окидывая меня и комнату критическим взглядом. — Я к Павлу. Это… что тут происходит?

— Преображение, — отвечаю, не слезая со стремянки. — Из казармы — в детство. Чем могу помочь?

— Вы… уборщица? — в ее голосе звучит неподдельная надежда. Видимо, мысль, что я могу быть кем-то иным, была для нее слишком пугающей.

В дверях появляется Ариша, вся перемазанная в краске. — Тетя Ася! Смотри, я нарисовала!

На листе бумаги было нечто абстрактное в сине-зеленых тонах. — Это море? — угадываю. — Нет! Это динозавр! — возражает Ариша и, заметив Марину, прячется за мои ноги.

Я спускаюсь со стремянки, беру Аришу на руки. — Нет, я не уборщица. Я Ася. А это Ариша. Мы как раз обустраиваем ее новую крепость.

Марина смотрит на нас, и на ее лице написано полное непонимание. Она была готова к соперничеству с другой «акулой» — светской львицей или бизнес-леди. Но что делать с женщиной в краске с ребенком на руках — она не знала.

— Паши нет дома, — добавляю, наслаждаясь ее растерянностью. — Но если дело срочное, можете оставить мне, я передам.

— Нет… нет, не стоит, — бормочет она и, бросив последний взгляд на наш творческий беспорядок, ретируется.

Как быстро, однако.

Я ставлю Аришу на пол и смеюсь. Это сработало! Мое «неправильное» поведение, моя естественность оказались самым сильным щитом. Они не знали, как на это реагировать. Их оружие — язвительные шутки, демонстрация статуса, намеки на прошлую близость — разбиваются о простую бытовую реальность, в которой я была хозяйкой положения.

Вечером, когда Павел приехал, я в своей комнате разбираю коробку с книгами. Он стучит и входит без приглашения. В руках он держит бутылку вина и два бокала.

— Мне сказали, ты сегодня отбила атаку Марины, — с гордостью говорит он, ставя бокалы на стол.

— Не отбила, — поправляю, вытирая пыль с рук о джинсы. — Я ее… дезориентировала. Она ожидала увидеть соперницу, а увидела маляра-штукатура с ребенком.

Он смеется, наливая вино. — Дезориентация — это гениально. Поздравляю. За твою тактическую победу.

Мы чокаемся. Вино терпкое и холодное. Вкусное. — Комната получается именно такой, как ты нарисовала, — замечает он, оглядывая коробки. — Ариша в восторге.

— Она заслуживает места, где можно быть ребенком, а не экспонатом, — говорю я.

Он смотрит на меня задумчиво, перекатывая бокал в пальцах. — Знаешь, что самое удивительное? — произносит он тихо. — Раньше этот дом был красивой картинкой. Дорогой, правильной, но безжизненной. А теперь… — он обводит рукой комнату, заваленную книгами и коробками, — теперь он живой. Благодаря тебе.

От его слов у меня снова ноет под ложечкой. Это лучше любой комплиментарной речи. Это признание того, что я вношу не просто сумбур, а жизнь.

— Не благодари, — отшучиваюсь, делая глоток вина. — Еще не вечер. Я как раз планирую в гостиной гамак повесить.

— Вешай, — он улыбается. Его взгляд теплый и такой прямой, что мне хочется отвернуться. — Вешай что угодно. Преврати этот музей в настоящий дом. Я только за.

Он допивает вино и выходит, оставив меня наедине с бурей чувств. Я смотрю на закрытую дверь, потом на свои руки, испачканные в пыли и краске. Я не была ни гувернанткой, ни консультантом. Я была… тем, кто наводил тут свой порядок. Свой уют. И, кажется, Павлу это нравилось. И мне это нравится все больше.

Война с бывшими продолжалась, но я больше не чувствую себя обороняющейся. Я чувствую себя… хозяйкой. И это ощущение было пьянящим. И пугающим. Потому что чем больше я впускаю этот дом в свое сердце, тем страшнее было думать, что однажды мне придется его покинуть.