Мисс Эндерсон и её странности

Глава 11.

Нельзя сказать, что жизнь Бернис чем-то принципиальным отличалась от жизни других детей, выросших в их квартале. Каждый ребёнок, которому довелось расти в этом закутке роскоши и богатства, был похож на всех остальных детей.

Все они были продолжением своих родителей — успешных и амбициозных.

Никто из них не был лишен материальных благ; но каждый нёс на себе груз моральной ответственности — вынужден был вырасти тем, кто станет достойным продолжением рода. Иначе быть не могло. Ты либо становишься лучше всех прочих, учишься прыгать выше головы, либо превращаешься в изгоя, имя которого никто не осмелится произнести на семейном ужине.

Пока дети из бедных районов наслаждались беззаботными мгновениями, учились обращаться между собой и разбивали в кровь коленки, Бернис проводила время за книгами, которые и не каждый взрослый сможет осмыслить.

В лицее — весьма требовательном и строгом лицее — Бернис обязана была посещать каждое дополнительное занятие и получать наивысшие оценки. Ведь только так можно было показать отцу, что она в самом деле старается быть не хуже него.

Бернис так старательно училась жить эту жизнь согласно всем правилам, что сама жизнь протекала мимо неё.

Она стала смелее, уже когда вошла в подростковый возраст. Нечто, так тщательно скрываемое внутри, запросилось наружу… Бернис после научилась сдерживать себя; и всё-таки прежде, чем к ней пришло самообладание, Бернис достаточно успела наворотить.

Тогда же она впервые отправилась на прогулку с мальчишкой. И на первой же прогулке позволила себя поцеловать, пускай и уже на следующий день после прогулки осознала, что этот мальчишка — точно не тот, кому она хочет посвятить свою драгоценную жизнь.

Тогда же поняла, что с ровесницами можно обсуждать не только лицейские задания, скучные классические книги и извечные вопросы о жизни и смерти, но и всякую шелуху, которая перестанет иметь какую-либо значимость уже на следующий день, зато пока приятно волнует сердце.

Тогда же Бернис осознала существование сестры.

Просто почувствовала, что где-то там, на расстоянии, бьётся сердце и трепещет душа, один в один похожие на её собственные. Но в то же время — Бернис не сомневалась, что сестра должна быть её полной противоположностью, раз уж её зачем-то разлучили с семьей. Она должна наслаждаться этой жизнью сполна, быть смелой… и совсем не стремиться к тому, чтобы овладеть тонким искусством магии и продолжить дело отца.

А ещё сестра не должна даже догадываться о том, что в одном из уголков этого мира существует её родственная душа.

Тогда же Бернис впервые услышала эту красивую легенду про Истинную звезду — ту самую, что развязывает языки. Эта Истинная звезда стала для Бернис маленькой мечтой — возможностью прикоснуться к чему-то легендарному и необъяснимому, что все ещё продолжает существовать в мире, где каждую деталь успешно характеризуют, а явление систематизируют.

Бернис неоднократно представляла себе встречу с этой звездой.

В зависимости от того, в каком настроении находилась Бернис, она представляла совершенно разных людей, что могли бы оказаться вместе с ней под лучами Истинной звезды вместе с ней.

То таинственного возлюбленного, который со всей пылкостью признаётся ей в любви, хотя до этого тщательно скрывал свои чувства. То лучшего друга, с которым они обмениваются клятвами верности и преданности. То… отца, и он рассказывает ей наконец, зачем же их с сестрой разлучили. Ну и, конечно, признаёт, что усилия, потраченные Бернис на освоение магии, не прошли впустую.

А потом Бернис неожиданно стала взрослой.

И вот какой забавный парадокс: будучи юным, ты ни за что не сможешь предсказать тот момент, когда повзрослеешь. Зато, став взрослым, ты с лёгкостью сможешь заглянуть в прошлое и отыскать тот самый момент, лишивший тебя детской наивности и непосредственности.

Лицей отпустил Бернис, оставив на память о ней потрет в галерее лучших воспитанников.

Зато впереди был Университет магической механики — прославленное на весь Глейменс высшее учебное заведение, в которое стекались студенты со всего королевства. И которое уж точно должен был окончить каждый ребёнок родителя, амбиции которого были завязаны на магическом таланте.

Впрочем, Бернис своему новому этапу обучения нисколько не противилась.

Подростковый бунт остался позади, а вместо него пришло понимание — отец, в общем-то, во многом прав; те знания и умения, что осваивает Бернис, в первую очередь нужны именно ей. Поскольку осталось совсем немного времени до того, как Бернис начнёт отвечать за свою судьбу самостоятельно. И лучше уж вступить в это сражение вооруженной, чем раздетой догола.

Учёба в Университете магической механики давалась Бернис не то чтобы слишком легко.

И всё-таки Бернис с самого детства была приучена воспринимать большой поток новых знаний, развиваться одновременно в нескольких направлениях и успевать делать за одни сутки столько дел, что на их выполнения любой другой человек потратил бы не меньше недели. Но это было даже интересно. Набирать скорость, но ничуть не сбавлять обороты.

А спустя полтора года после начала учёбы в университете начался очередной виток жизни Бернис. И ознаменовало его знакомство с Кейденом Гилсоном.

Точнее даже так: полноценное знакомство.

Поскольку Бернис была прекрасно осведомлена о существовании обоих младших Гилсонов. В частности благодаря тому, что отец самой Бернис не слишком-то дружелюбно относился к старшему Гилсону — Маверику.

Время от времени отец позволял себе отпускать лёгкие усмешки в адрес семьи Гилсонов. Самого Маверика он называл бесчувственным камнем, а его сыновей — героями народного творчества. Той самой сказки, где старший сын умный и ответственный, а младший идёт против правил и отрицает всяческие традиции. Вот только, как и во всякой сказке, семья Гилсонов тоже несла загвоздку. Старший сын, Гленн, был не то чтобы плох, но он обещал вырасти в мага среднего уровня — то есть довольно неплохо, но всё-таки не того, кто мог бы добиться успехов отца. Зато младший сын, шептались, отказался от магии именно потому, что она слишком уж охотно ему поддавалась.

И нет, отказался он не по той причине, по которой талантливые люди оставляют области, в которых действительно хороши, поскольку теряют интерес и ищут себе новое занятие, где придётся бороться и совершать невероятные подвиги.

А только лишь потому, что испугался.

История Кея и Бернис, пожалуй, претендовала на сюжет для очередной пьесы про запретную любовь. По крайней мере, знакомство их началось именно так. О том, кто будет служить им напарником, Кей и Бернис узнали уже тогда, когда нельзя было свернуть назад.

История получилась замечательная. Если бы.

Если бы и Кей, и Бернис оставили в прошлом ценности своих семей и поменяли характеры на противоположные.

И всё-таки Кей остался Кеем. Осторожным и педантичным. А Бернис осталась Бернис — дочерью своего отца, насмешливой и высокомерной.

Впрочем, спорить глупо: чем лучше они узнавали друг друга, тем приятнее протекали их встречи. Оказалось, что и Кейдену Гилсону не чужд дух авантюризма и что он умеет быть очень галантным и заботливым, а эти черты могут любую девушку сразить наповал. Привыкнув к настоящему Кею, перестав воспринимать его как образ, описанный отцом, Бернис и сама начала открываться. Она позволяла Кейдену многое, чего прежде никому не позволяла. Например, позвать её на прогулку по вечернему городу. Или взять её за руку, когда они выбирались на каток. Или угощать её пирожными.

Бернис поздно поняла, что совершила ошибку.

Её открытая сторона личности оказала на Кея совсем не то действие, на которое Бернис рассчитывала. Она лишь хотела стать его другом — и сама, пожалуй, наконец испытать, каково это, с кем-то дружить. Но Кей разглядел в ней нечто большее.

Это история была бы невероятно красивой.

Если бы, получив признание от Кея, Бернис ответила бы на него взаимностью. Если бы отреклась от семьи и сбежала за Кеем следом. Если бы они начали совершенно новую жизнь, в которой их фамилии не имели совсем никакое значение.

Но Бернис выбрала отказаться.

Вернуться к прошлой своей жизни, той самой, в которой Кей ещё не появился, только теперь эта жизнь была той, какую Кей уже покинул. И всё-таки знакомство с ним изменило её. Для всех остальных Бернис осталась прежней — самоуверенной, хитрой, непоколебимой. Но для себя она стала другой.

Может, именно эти изменения повлекли за собой удивительную череду событий, каждое из которых выполняло маленькую мечту юной Бернис.

Так, ей довелось выступить на одной конференции вместе с отцом. И потом ещё с месяц слышать шепотки, что приятно действовали на чувство собственного достоинства — уважаемые маги говорили о том, что свой доклад Бернис представила ничуть не хуже и держалась так уверенно, как не каждый опытный маг сможет.

Потом она смогла устроиться на работу в школу. Важна была не столько школа, сколько сам факт того, что отец позволил ей такую вольность. Но и работа Бернис нравилась. Ученики слушали её с придыханием. Не то от того, что Бернис была действительно хорошим сотрудником, не от восхищения её талантами и заслугами.

Ей удалось стать частью исследовательской группы, которая не просто прибегает к известным магическим приёмам, а ищет к магии новые подходы и разгадывает те самые страшные тайны, которые прежде никому не удалось постичь! И это несмотря на то, что магия была открыта уже больше тысячи лет назад.

В конце концов, Бернис довелось повстречать Истинную звезду. Стать непосредственной участницей настоящего театрального представления — наравне с этим необъяснимым явлением, которому она сама, быть может, хотела однажды отыскать объяснение.

Но вот Истинная звезда остаётся позади — давным-давно скрылась за верхушками трёхсотлетних сосен, приютившись на одном из концов равнодушного созвездия.

Выходит, истина вновь становится недостижимой.

Но ведь звезда всё же оправдывает своё называние, что бы ни шептали злые языки! Она не настолько, конечно, всемогуща, как то описывают легенды. И всё-таки она заставила разговориться хотя бы одного из них. Треть от общего множества — не так, быть может, и плохо?

Правда, этот один отчего-то посвятил своё признание не Бернис.

Несмотря на их давнее знакомство и все те тёплые воспоминания, которые связывали Кея и Бернис. И Кею был совсем неважен список заслуг Бернис. Быть может, потому, что он и сам нёс на плечах не меньший груз наград и признаний?

Что было в Алесте такого, чего не доставало Бернис?

И ещё один вопрос: действительно ли Бернис хочется это знать?

***

Зима в этом году выдалось превосходная. Тёплая и ласковая. Самая большая грубость, которую позволяла себе зима — это метель длиною в пару суток. То есть сущая чепуха.

Вспомнить хотя бы те зимы, что были лет двадцать назад. То были зимы! Никого не щадили. Если будешь недостаточно стойким и сильным, можешь и не дожить до зимы.

Помнится, как раз-таки ровно двадцать лет назад тот, кто зовёт себя ныне Верном Вутом, потерял младшую сестрицу. Стояла зима, куда более лютая, чем нынешняя. Метель завывала, не переставая, да так, что все остальные звуки начинали забываться, когда ты проводил слишком много времени наедине с метелью.

Сестра была не меньше зимы виновата.

Может, даже немного больше. Ведь именно сестра, гордо топнув каблуками красивых, но совсем не хранящих тепло сапог, заявила, что ей в этом доме делать больше нечего. Что здесь не ценят её, что относятся хуже, чем к бродячей собаке, и что они ко всем так относятся, к любому встречному, лишь только перед богатыми и знатными склоняют голову. Сестра покинула дом налегке, укутавшись в осеннее пальто и вместо еды прихватив чемоданчик со всякими безделушками, дорогими глупому девичьему сердцу.

Родители не стали догонять. Махнули рукой — мол, сама вернётся, как нагуляется, будет потом на коленях молить, чтобы приняли обратно.

Тот, кто ныне зовёт себя Верном Вутом, тоже не бросился вдогонку. Теперь, спустя двадцать лет, уже и не вспомнить, как он обосновал такое безразличие перед самим собой.

Но факт остаётся фактом.

Сестра не вернулась.

Ни спустя день, ни спустя неделю, ни даже спустя месяц.

Из бунтовщицы, дерзкой и непослушной, она превратилась в легенду — хрупкую, а оттого тщательно оберегаемую семьей. Впрочем, стоит признать: сестра своего всё же добилась. Родители совершенно переменились. Исчез из глаз всякий блеск, а душу покинула жажду жизни.

Сначала рухнуло семейное дело — то, чему потомки их семьи посвящали себя вот уже целое скопище поколений.

А потом и родители — рухнули.

Верн Вут стал Верном Вутом тогда, когда похоронил родителей и навсегда покинул родной город.

И всё же нельзя сказать, что он бежал от прошлого. Верн Вут бежал от самого себя. Поскольку он знал наверняка — не сможет сдержать свою ярость в руках, если в одних из дней вдруг повстречает на улицах знакомое лицо и осознает, что сестра всё это время была рядом, просто не хотела приходить…

— Вы разрешите мне войти, мистер Вут?

Стук в дверь стёр из глаз зелёные злобные огоньки и вернул на губы слегка высокомерную улыбку. Верн Вут отвернулся от окна, задернул тяжёлую бордовую штору, чтобы в комнате осталось лишь искусственное освещение.

— Входи. Мне нужны подробности.

Прежде чем распахнулась дверь, Верн Вут успел приблизиться к обитому бархатом креслу и опереться на него внутренней стороной ладоней.

Из-за двери сначала показалась голова, вечно растрёпанная, и только потом — длинное худощавое тело. Мальчишка, какой всё-таки мальчишка… И не скажешь, что в грядущем году он справит свой тридцатый день появления на свет. Славный Гленн Гилсон, один из двух неудачных сыновей своего отца.

— Бернис Меллиган оказалось две, — произнёс Гленн. Улыбка Верна Вута стала чуть шире. Ему потребовалось достаточное количество времени (и ещё больше терпения), чтобы научить Гленна Гилсона не размениваться на лишние предисловия, а сразу ходить с козырей.

Даже когда до Верна Вута дошёл смысл сказанных слов, улыбка его меньше не стала. Одно из важнейших умений тех, кто вынужден искать подход к совершенно разным людям — это умение улыбаться. Поскольку улыбка одинаково обезоруживающе действует на всех.

— Кроме того, я встретился с братом, — добавил Гленн, не дождавшись ответа.

Что ж, у этого вечера есть все шансы стать вечером семейных ценностей.

— Вернёмся к началу, — предложил Верн Вут ровным, уверенным голосом. — Говоря про двух Бернис Меллиган, ты имеешь в виду двух девушек, соответствующих портрету?

— Именно так, — ответил Гленн. — Брат тоже непосредственный участник этой истории. Мы с Бернис покидали башню… затем, чтобы пройтись под Истинной звездой. Однако не успели уйти вовремя. На пороге столкнулись с ней — двойником Бернис. Она была вместе с Кеем.

— Опиши мне её, — попросил Верн Вут.

— Двойника? Или Бернис?

— Разве это в самом деле имеет значение? — Верн Вут усмехнулся. — Не ты ли только что твердил мне, что они одинаковы? Опиши их обеих. Сделай акцент на том, что их объединяет.

Гленн думал недолго:

— Длинные рыжие волосы…

Этих трёх слов было достаточно, чтобы Верн Вут наконец получил в руки деталь — небольшую, грубо вырезанную, но всё-таки такую, без которой за работу не взялся бы ни один механизм. Их было две. Две рыжеволосые юные девицы, которые своим непомерным количеством несколько подпортили планы.

Что ж, зато теперь понятно, что именно ты прятала за своими вежливыми фразочками, мисс Эндерсон.

— Выходит, ты, Гленн, упустил обеих, — заметил Верн Вут. Не дожидаясь, пока Гленн начнёт оправдываться, продолжил: — Кроме того, ты раскрыл себя перед своим донельзя любопытным братцем. Но… волноваться рано.

Обойдя кресло полукругом, Верн Вут опустился на сидение. Перекрестил ноги, правая сверху, и опустил на подоконники локти. Это кресло наделяло его прекрасной особенности — смотреть свысока, даже когда смотришь снизу вверх. Становиться даже неважным, что именно ты будешь говорить — поскольку собеседник твой воспримет любые слова, пусть даже они будут противоречить сами себе.

— Теперь у нас есть знания. И мы можем воспользоваться ими, чтобы задать этой игре нужное нам направление. Двойник Бернис… ни магия, ни механика ещё не продвинулись настолько, чтобы суметь создать человеку двойника. Пока на такое способна только природа. Выходит, ты имел дело с её сестрой.

— Выходит, так, — согласился Гленн.

— Присаживайся, — предложил Верн Вут, махнув ладонью в сторону кресла, что расположилось напротив его собственного. И всё же это кресло хранило в себе маленький секрет. Этот секрет можно было раскрыть, только когда поставишь два кресла рядом. Окажется, что кресло, излюбленное Верном Вутом, на пару дюймов выше кресла, предназначенного для посетителей его скромной обители. И это тоже позволяет смотреть свысока.

Виной тому была не то искаженная высота ножек, не то чрезмерный рост Гленна — колени взлетели выше сидения, придавая Гленну слегка нелепый вид. Что ж, пожалуй, Верн Вут поспешил, когда предложил ему сесть…

— Итак, у Бернис Меллиган есть сестра. Причём по каким-то причинам семья Бернис Меллиган принимает саму Бернис Меллиган, а её сестру — нет. Иначе мы бы уже давно услышали об этой таинственной сестре, ведь так? Но до этого дня мы не знали о ней совершенно ничего. Ты согласен со мной, Гленн?

— Я согласен.

— Есть ещё одна вероятность событий. Трагедия, которая разлучила двух сестёр… Проклятие, которое вынудило их находиться по разным сторонам этой жизни, которое одной дало всё, а вторую лишило любых привилегий… Если бы не одно «но», я бы склонился к этой вероятности — мне нравятся истории, которым присущ драматизм. Но «но» заключается в следующем: в таком случае ты не смог бы увидеть двух сестёр рядом. Скажи, Бернис Меллиган удивилась, когда увидела свою сестру?

Гленн качнул головой из стороны в сторону, дорогим шёлком залоснились волосы, и ответил:

— Бернис улыбнулась.

Верн Вут степенно кивнул, довольствуясь собственной сообразительностью.

— А теперь переходим к самой интересной части. Я знаю, кто она — её сестра. Я знаю, как её зовут, где она живёт и работает. Так что теперь мы можем сказать наверняка, кто виновен в смерти нашего друга Бентона.

— Смерти? — уточнил Гленн. — Но я думал…

— Ты ошибся, — перебил его Верн Вут. — Бентон именно что мёртв. И я расскажу тебе, почему именно он мёртв, ведь теперь я и сам окончательно это понял. Он перепутал. Вместо Бернис он повстречал её сестру. А уж сестра оказалась хитра на выдумки. Это она убила Бентона, не пощадив мальчишку, который ещё даже не успел попробовать эту жизнь на вкус. Нет, мой милый Гленн, ты выяснил даже больше, чем мы могли мечтать. Ты раскрыл даже две тайны. Во-первых, секрет, тщательно скрываемый ото всех Вистаном Меллиганом. Во-вторых, тайну гибели твоего друга и моего воспитанника. Ты отлично сработал, Гленн Гилсон.

— Что насчёт Кея?

Гленн посмотрел на Верн Вута как-то совершенно иначе: будто бы теперь контроль над ситуацией перешёл к Гленну (или, точнее даже говоря, к его не самой приятной семейке). Посмотрел с неким превосходством, будто бы пытался сказать: нас немного, но мы сильнее.

Однако Верн Вут имел ответ даже на такой провокационный вопрос.

— Кейден — это отражение современной системы правосудия. Вместо того чтобы бороться за справедливость и служить закону, он ходит под руку с преступницей. К счастью, теперь мы тоже обладаем необходимыми знаниями. Теперь нам известно, кому мы можем выдвинуть обвинения в смерти Бентона. И поверь мне, Гленн: этими обвинениями мы одномоментно уничтожим всех Меллиганов. Убийцу, которая поплатится за совершенное злодейство. Бернис Меллиган, что поддерживает с ней связь, несмотря на запреты отца. И самого Вистана, поскольку всему королевству станет известно, как выборочно он относится к собственным детям. Ты услышал меня, Гленн?

— Я услышал, — Гленн кивнул. Но смотреть в этот раз не стал, отвёл взгляд в сторону.

— Ты выглядишь так, будто есть нечто, волнующее тебя — что-то такое, что ты пытаешься от меня скрыть.

— Ничего, — ответил Гленн. И всё же заметил, будто в самом деле надеялся, что Верн Вут станет искренне сопереживать его душевным метаниям: — Мне не слишком нравится то, как эта ситуация из обезличенной становится… Впрочем, ничего серьёзного.

Верн Вут усмехнулся без намёка на добродушие. Невысказанные слова были написаны у Гленна на лице. Его смущает то, что в историю вмешался Кей — младший брат, что предал отца, но всё равно остаётся для него дороже старшего сына. И ещё, пожалуй, общение с Бернис Меллиган тоже не прошло для Гленна бесследно. Если восстановить в голове образ Алесты Эндерсон… её рыжие кудри волос и хризолиты глаз, точёную фигуру и забавную мимику… А потом представить её же, выросшую при деньгах и с таким отцом, как Вистан Меллиган, который, не стоит и сомневаться, в первую очередь учил собственного ребёнка высокомерию, то легко можно представить такую штучку, как Бернис. Красивую и пылкую одновременно.

— Я рад, что ты это понимаешь. Эмоции никогда не представляют из себя ничего серьёзного. Они не больше, чем выхлоп, который рассеется в следующее мгновение. Я не могу запретить тебе чувствовать. Но могу посоветовать не тонуть в этих чувствах. Поскольку очень легко захлебнуться иллюзиями.

Уходя, Гленн обернулся, будто существовало всё-таки что-то ещё, его волнующее. Но ничего не сказал. А Верн Вут не стал ничего спрашивать. Ему и так уже было известно достаточно.

— Рад видеть вас в добром здравии, друзья мои, — добродушно заметил Воган Спрейк, распахивая дверь в собственный кабинет. — Особенно рад встретиться с вами, мисс Меллиган. Ваше исчезновение заставило нас поволноваться. А также потратить половину бюджета этого месяца на телефонные звонки, но это так, лирическое отступление.

Он шагнул в сторону, пропуская вперёд долгожданных, не стоит в этом даже сомневаться, гостей. И Алеста с удивлением отметила, что теперь стульев для посетителей не два, как в прошлый раз, а целых три. Будто бы Воган Спрейк в самом деле их ждал.

— Выглядите не самым лучшим образом, — заметил Воган Спрейк, осмотрев каждого из них в порядке очереди: сначала одну сестру, потом другую и, наконец, Кейдена. — Но я понимаю, что у вас не было времени привести себя в порядок. Ведь вы спешили попасть в Управление, чтобы рассказать мне все те несомненно ценные данные, помимо местоположения мисс Меллиган, которые вам удалось заполучить.

— Вы сегодня особенно остры на язык, мистер Спрейк, — пробормотал Кейден.

От Алесты не ускользнуло незамеченным, что на этих его словах Бернис улыбнулась. Что ж, если раньше они в самом деле работали вместе, вполне логично, что Бернис уже имела честь познакомиться с Воганом Спрейком. И уж точно знает его характер лучше Алесты. Однако же сама Алеста никаким другим, иначе как острым на язык, Вогана Спрейка и не знала.

— За язвительностью я пытаюсь скрыть волнение, — парировал Воган Спрейк. — Между прочим, у вас, мистер Гилсон, я тоже постоянно замечаю нечто похожее. Когда вы теряете душевное равновесие, вы прямо-таки забываете всякие правила общения и начинаете говорить такие слова, которые не сказал бы в здравом уме ни один воспитанный человек.

Алеста вспомнила ночь, проведенную в Управлении.

Когда посередине ночи, что прошла для девушки взаперти, Кейден решился сделать комплимент огню в глазах Алесты. Воспитанные люди уж точно не станут одаривать других такими сомнительными комплиментами. Тем более, когда другие наблюдают за ними через решётчатое оконце.

…Нет там никакого огня. Лишь тишина и безнадежность. И ещё, быть может, немножечко любви к тем, кто раз за разом разбивает сердце.

В тот момент, когда пришла пора выбирать себе сидение, Кейден и Бернис отчего-то оказались рядом — может, по старой доброй привычке? Их стулья оказались повёрнуты друг к другу, и, стой они ближе хотя бы на дюйм, коленка Кейдена обязательно соприкоснулась бы с коленкой Бернис.

А Алеста отчего-то оказалась отдалена на них, причём отдалена на какое-то неприличное расстояние — она оказалась ближе к Вогану Спрейку, чем к собственной сестре и уж тем более с мистеру Гилсону. Было в этом что-то неправильное. И в то же время очевидное до боли в сердце.

— Я жду, — напомнил Воган Спрейк. — Мисс Меллиган, мистер Гилсон, мне стоит ожидать от вас увлекательных историй? Или ответственность за всех вновь придётся брать мисс Эндерсон?

Кейден бросил на Алесту неожиданный взгляд. Будто бы только сейчас вспомнил, что она здесь, сидит рядом со всеми. И, уже через мгновение отвернувшись, произнёс:

— Я расскажу.

Рассказал, в самом деле. Говорил дотошно, не упуская ни единой детали. Упомянул всё и всех, вплоть до сияющий девушки со стойки регистрации. Не дрогнул ни единым мускулом, когда речь зашла о его старшем брате. Но нахмурился, когда начал говорить об ордене.

Поездку в поезде, следующем из Олтера в Леберлинг, Кейден описал как тихую и спокойную. Это было хорошо — значит, он ничего не знает о разговоре, произошедшем между Алестой и Бернис в тамбуре. А иначе бы не постеснялся бы заметить, что выспаться ему совершенно не удалось.

Голос Кейдена оставался всё таким же спокойным и размеренным, а рассказ стремительно близился к завершению.

Но на том моменте, когда Кейден начал говорить о приближении к Леберлингу (и о том, что наложенная на Алесту иллюзия практически спала), в дверь требовательно постучали.

— Войдите, — смилостивился Воган Спрейк.

Внутрь кабинета заглянул один из сотрудников Управления. Его лицо показалось Алесте знакомым, но имя совершенно вылетело из головы… Он заметил торопливо, с придыханием:

— Мистер Спрейк, вас к телефону. Что-то очень важное.

— Удивительное дело, — заметил Воган Спрейк, поднимаясь из-за стола. — Наконец-то звонят нам, а не мы. Дождитесь меня здесь, — попросил он, посмотрев отчего-то именно на Кейдена. — Не думаю, что важное дело займёт много времени.

Уходя, он плотно захлопнул дверь, тем самым очертив границы тишины, что установилась в кабинете вплоть до возвращения Вогана Спрейка.

Многое можно было обсудить. Но отчего-то никто не сказал ни слова, даже Бернис. Сестра с таким усердием рассматривала заснеженный пейзаж за окном, будто пыталась разглядеть тайный знак, что для всех остальных вот уже множество лет остаётся незамеченным, но ей обязательно раскроется. Зато Кейден рассматривал носки собственных ботинок. Будто пытался различить на них пыль недавних странствий.

Спустя некоторое время Алеста посмела шелохнуться — выпрямила спину. Оказалось, сделала она это как раз вовремя. Ведь вскоре Воган Спрейк вернулся в кабинет.

Правда, вернулся он не тем, каким уходил. Слишком молчаливым.

Воган Спрейк молча дошёл до стола, молча же опустился на стул. Не произнеся ни слова, опустил локти на столешницу. Не издав ни звука, опустил голову на сложенные ладони, и уже только тогда заметил:

— Кейден, твоя история получает логическое продолжение. Не могу сказать, что оно меня устраивает, и всё-таки этот шаг был весьма и весьма предсказуем. Очень хорошо, что я услышал твою историю прежде, чем поступил этот звонок. Поскольку в противном случае я воспринял бы её не иначе, чем фантазии, имеющие мало общего с реальностью. Но сейчас я прекрасно понимаю, откуда они исходят.

— Кто вам позвонил?

Первой не выдержала Бернис. Алеста не сомневалась, судила по себе и знала наверняка: сейчас в голове Бернис роится множество предположений, одно страшнее другого.

— Верн Вут, — ответил Воган Спрейк, чуть сильнее склонив голову влево. — Говорит ли вам о чём-нибудь это имя?

Имя говорило. И Бернис в том числе, ведь тогда, в гостевой комнате, Алеста и Кейден о многом успели ей рассказать.

— Мне звонил Верн Вут, — повторил Воган Спрейк. — И весьма очаровывающим голоском, который чаще всего свойственен людям не самых честных правил, сообщил, что вы, мисс Эндерсон, отныне не одиноки в своих обвинениях.

— Он тоже понял, что это была, — шепнула Алеста онемевшими губами.

Воган Спрейк откинулся на спинку стула, взял из подстаканника карандаш, покрутил его в пальцах. И, наконец, подтвердил:

— Верн Вут позвонил мне затем, чтобы выдвинуть мисс Алесте Эндерсон обвинения в убийстве некого Бентона Нилта. Со слов самого Верна Вута, этот звонок был жестом вежливости и дружеским предупреждением. Однако настроен Верн Вут серьёзно. Думаю, скоро мы получим постановление, составленное согласно всем канонам, в котором это обвинение будет излагаться. Что вы на это скажете?..