Мисс Эндерсон и её странности

Часть 2. Огненная гортензия в ярких утренних лучах. Глава 8.

Коротким и ясным запискам Кей предпочитал вязкие пространственные размышления. Даже тогда, когда они работали в паре, она отвечала за суть — скелет, достаточно грубо составленный; тогда как Кей уже наращивал на этот скелет сухожилия, мышцы и кожу. С головой нырял в каждую деталь и разбирался с ней до тех пор, пока не прольёт свет на тёмные пятна. Все до малейшего.

Однако в этот раз письмо его оказалось довольно лаконичным.

Бернис обнаружила его на крыльце, когда покидала дом. Спасибо Огдену, который накануне вечером вычистил крыльцо от налипшего снега. На тёмной поверхности дерева лежал конверт, чуть желтоватый, и в углу конверта виднелся их тайных знак — Бернис разглядела его даже с высоты собственного роста, слегка подправленного сапожками на каблуках.

Резко опустившись, она подхватила конверт и спрятала его в карман шубы. Оглянулась по сторонам, будто боялась, что кто-то заметит этот её жест. Но Огден ещё не пришёл, а родители пока даже не проснулись. И за забором стояла полная тишина. Мало кто из жителей этого района выходил из дома в такой ранний час. А те, кто всё-таки вынужден был встать, сразу же погружались в собственные автомобили с личными водителями.

Бернис же нравилось ходить пешком.

Разглядывать каждую веточку дерева, что попадалась ей на пути. Отмечать, сколько окон в многоквартирных домах уже загорелись, знаменуя начала нового дня. Наблюдать за случайными прохожими. Не вмешиваться в их дела — просто подсматривать и подслушивать. Неплохая возможность прожить множество новых жизней по дороге до работы.

А сегодня у Бернис был ещё и конверт — письмо от Кея. Так что, проходя привычный путь, можно было размышлять о том, что же такого интересного решил сообщить ей Кей. Давненько она не получала от него писем. Год точно. А их общий знак — символ принадлежности к одной команде — память всё ещё хранила, как нечто важное и, главное, ценное.

Временами Бернис становилось стыдно за саму себя. Точнее, за собственное поведение в ситуации с Кеем.

Бернис совсем не стремилась к тому, чтобы его очаровать. Хотя подруги и говорили, чтобы она не упустила шанс — редко кому в напарники достаётся такой красавчик, да ещё и умный, да ещё и с потрясающей родословной. Общаясь с Кеем, Бернис не задумывалась ни о его прекрасном образовании и талантах, ни о заслугах его родителей. Да и красота его, конечно, была приятна глазу, но тоже не стояла в центре внимания, мелькала где-то на задворках.

С Кеем просто было легко.

А потому с ним Бернис позволяла себе чуть больше, чем могла позволить с другими. Чуть чаще улыбалась. Шутила, не скрывая язвительность собственной натуры. И не боялась показаться смешной или, в каком-то случае, даже нелепой.

Видимо, это и погубило взаимоотношения между ними. Сначала довело до апогея, а потом уже разрушило.

Не было ничего удивительного в том, что Кею пришлась по сердцу такая Бернис — простая, неунывающая, открытая. Он вырос с отцом — строгим приверженцем правил. И матерью — женщиной, в общем-то, неплохой, но тоже излишне дисциплинированный. А Бернис… Бернис, пожалуй, показалась ему птицей — декоративной канарейкой, которая сумела протиснуться между прутьев и вкусить настоящую жизнь. Кея это и привлекло, осознанно или нет.

Ему можно это простить. Кей ведь не знал, что от цевки её тянется золотая цепь, которая, конечно, позволяет наслаждаться свободой, но лишь в ограниченных пределах. Чуть что, затянет обратно в клетку. Напомнит, что не стоит наглеть.

В один из особо таинственных вечеров он сказал ей весьма поэтично: «Ты так дорога моему сердцу, Бернис… Когда я смотрю на тебя, то понимаю, что наконец повстречал девушку, о которой не мог даже мечтать».

А Бернис ответила, что не испытывает к Кею ничего, кроме дружеских приятий. И это была чистая правда, которая весьма часто оказывается куда более горькой, чем ложь.

Конечно, Бернис не могла не ранить Кея этими словами.

И всё-таки он сказал, что понимает её, что благодарит за честность. Но общение всё-таки сошло на нет, как карандашный штрих: яркая линия истончилась, а после и слилась с белым полотном бумаги…

Так что же сейчас заставило Кея написать Бернис?

Ненамеренно она ускорила шаг — видимо, так сильно не терпелось получить, наконец, разгадку на эту тайну. Теперь не было смысла растворяться в жизнях случайных прохожих, ведь Бернис вспомнила наконец о том, что у неё существует и своя собственная.

Вот и работа наконец.

Потянув за резную ручку, Бернис распахнула дверь, своей высотой превышающую Бернис раза в три, и даже сапожки не могли никак на это повлиять. Бернис перешагнула порог, и дверь захлопнулась за ней плавно, совсем беззвучно.

Внутри здания властвовала пока тишина и темнота. Но это ничего. Не пройдет и часа, как всё свободное пространство заполнят голоса и пёстрые одежды: серый цвет в совокупности с зелёным. И тогда уже о покое останется только мечтать.

Кей последовал примеру матери. Продолжил её дело.

А вот Бернис пошла по стопам отца. Несмотря на то, что о её нынешнем месте работы отец не промолвил ни единого доброго словечка, запретить ей здесь работать он тоже не мог. Ну и, кроме того, отец делал поблажку на то, что Бернис пока только на пути к получению степени магических наук. Вчерашняя студентка. Можно и занять себя шелухой — потом работа станет серьезной, и играть с детьми станет некогда.

Да и Университет магической механики, вне всяких сомнений, с радостью примет в коллектив такую талантливую молодую преподавательницу. А ценить её будет уж точно больше, чем администрация школы Олд-Вайс.

Но за те полтора года, что прошли после окончания Бернис университета, она совсем не успела соскучиться ни по его реликтовым стенам, ни по кислым минам преподавательского состава. А вот в Олд-Вайсе ей и в самом деле нравилось. Да и дети здесь учились послушные, внимательные и трудолюбивые. Одно удовольствие делиться с ними знаниями.

— Мисс Меллиган, доброе утро! — крикнула со сторожевого поста миссис Фултон, не дожидаясь, пока Бернис к ней приблизится. — Вы сегодня ещё раньше, чем обычно. Я сама едва заступила на смену.

— Доброе утро, миссис Фултон, — Бернис улыбнулась. — Уже не терпится повстречаться с учениками. Вы не дадите мне ключ?

— Обязательно, моя дорогая, — миссис Фултон покивала. Потянувшись к шкафчику, где под прозрачным стеклом виднелось множество крючков с прикрепленными, точно гроздья винограда, связками ключей, она быстро отыскала один-единственный нужный ключик и протянула его Бернис. Едва ключ оказался у Бернис в руках, миссис Фултон окинула её внимательным взглядом и покачала головой: — Ну как вы сегодня хороши, мисс Меллиган! Будь я вашим учеником, для чего мне придётся, по правде говоря, скинуть лет пятьдесят, я бы не смогла слушать и воспринимать ваш предмет. Любовалась бы, а слов не воспринимала. А сегодня особенно.

— Благодарю вас, миссис Фултон. — Алеста поправила платок. — Но почему именно сегодня?

И нет, Бернис не напрашивалась на дополнительную похвалу. Ей и в самом деле было интересно это узнать.

— Глаза у вас блестят как-то совсем непривычно, влюбились будто… Но вам и в самом деле к лицу!

Узнай Кей, что его письмо обернулось влюбленным блеском в глазах Бернис, он бы, пожалуй, жутко обрадовался. Особенно тот, прежний Кей, который ещё не был в Бернис разочарован.

— Благодарю вас. Я просто влюблена в свою работу, вот и весь мой секрет.

Преодолев три десятка ступеней и оставив позади тёмный коридор, Бернис наконец оказалась перед входом в собственный кабинет. Отомкнув дверь, она первым делом включила свет и только потом шагнула внутрь. Вновь — уроки отца. Не стоит шагать в неизвестность. Нужно понимать, что именно ждёт тебя впереди.

Бернис сняла шубу, сменила сапожки на лёгкие туфли из замши. Прошлась вдоль ученических столов, передвинув пару из них, и вернулась наконец на своё законное место — левый угол, возле окна. Теперь можно было не беспокоиться, что какая-либо неловкая деталь отвлечёт её от письма.

Аккуратным, плавным движением она отрезала левую боковую сторону конверта — благо, преподавательский стол предполагает наличие ножниц. Вынула из конверт плотный лист бумаги, сложенный надвое. И развернула его без всякой робости.

В правом нижнем углу вновь оказался их с Кеем фирменный знак, подтверждая всю серьезность намерений. Дуга, оба конца которой направлены книзу листа. Над дугой, прикрепленные к её серединной точке, два не то лепестка, не то крыла бабочек. А по краям от них, все ещё отходящие от середины дуги, два изогнутых усика прозорливого жука.

Ничего сложного в этом знаке не было. И получили они его наложением двух первых букв имён — Бернис и Кейден. И всё-таки внутри Бернис он вызвал приятный трепет — воспоминание о прошлом, в котором она была куда более искренней и любознательной, чем сейчас. Каждый день, оставленный за спиной, лишает нас интереса к жизни.

Зато строчки, написанные ровным, аккуратным подчерком, порадовали Бернис куда меньше.

Поскольку у Бернис не было ни единого оправдания, которое позволило бы ей бросить это письмо в ящик стола и забыть о нём, как о бестолковом сне.

Однако прислушаться к этому письму — значит, выполнить поручение Кея. А он в этот раз просил о довольно серьёзной вещи.

Кей писал, ей нужно уезжать — прямо сейчас.

Поскольку Бернис грозит опасность, которой она, несмотря на все свои многочисленные таланты, не сможет противостоять.

Ну вот наконец-то и определилась роль, которую Алеста должна сыграть в этой истории. И даже, несмотря на то что роль ей досталась пренеприятная, на душе стало на удивление легко — всё-таки бывают в жизни периоды, когда хочется ясности и определенности. И не хочется вдаваться в её смысл.

Для Кейдена Алеста была не то помощницей, не то подозреваемой.

Теперь же она стала наконец кем-то одним.

Обвиняемой.

Причём обвинения Алеста заслужила от самой себя.

Иначе не могло и быть. Кто ещё мог загубить юношу, если не она?

Дело обстояло так: Алеста возвращалась из Лавки странностей в гордом одиночестве — это был один из тех редких дней, когда за ней не следовал Принц Подземельных, неизвестно где прогулявший целую ночь. Алеста не ожидала подвоха. Она придерживалась привычной дороги до тех самых пор, пока не почувствовала внимательный взгляд, направленный в спину. Взгляд этот не сулил ей ничего хорошего.

Алеста обернулась, чтобы опровергнуть собственные подозрения. Она ни капли не сомневалась, что их придётся опровергать. Однако же, обернувшись, она заметила заклинание, летящее прямиком в её сторону. Почуяла его, подсвеченное магией; и эта же магия решила, что Алеста не должна подвергать себя опасности. Она воспротивилась. Проявив своеволие, она ударила по этому заклинанию, отправила его восвояси. И Алеста поспешила скрыться, чтобы заклинание не повторилось и её собственной магии не пришлось обороняться вновь.

Алесту не слишком-то интересовало, что предшествовало нападению и что произошло после него.

Пожалуй, это безразличие ко всему, что происходит вокруг, и было той чертой личности, которая разрушила её жизнь…

И всё-таки прежде, чем признаться в грехах настоящего, Алеста решила заговорить о прошлом. Отчего-то ей казалось: это так важно, объяснить, как же именно такой стала. И сделать это прямо сейчас, ведь кто знает, выпадет ли такая возможность в дальнейшем?

Главное, не смотреть Кею в глаза. Слишком велика вероятность, что вместо любви Алеста разглядит в них жалость. Это будет значить, что они вернулись к самому началу, поскольку жалость относится к набору основных чувств, тех, которые мы способны испытывать по поводу и без.

Если Кей испытает к ней жалость, впору будет протянуть ему руку и произнести: «Моё имя — Алеста Эндерсон». И бросить на него взгляд чужого человека. Того, кто не кормил Кея завтраком, не приземлялся ему на руки, не знакомился с его родителями.

Не смотреть. Не смотреть. Не смотреть.

Прядь волос с левой стороны его головы перекинута направо, создавая в идеальной прическе диссонанс. На щеке, рядом со скулой, жёлтое пятнышко смолы — не зря карабкался через кусты. Глаза задумчивые. Но напрочь лишены любопытства. Значит, он тоже из тех, кто предпочитает не знать.

— Дело обстояло так, — начала Алеста тихим и размеренным голосом. Повернула голову к стене — так, чтобы не смотреть вообще ни на кого. От резкого движения всколыхнулись рыжие волосы, на мгновение зажглись нетерпеливым огнём. — Мы вместе с матерью поехали в Леберлинг. Это была наша первая и последняя поездка сюда.

— Вашей матери не нравится Леберлинг? — уточнил Воган Спрейк.

— Именно. Хотя так было не всегда. В юности Леберлинг был городом её мечты. Моя прабабушка, Бейла Дэвис, владела магией. Бабушке дара не досталось, а вот мама всё-таки смогла его заполучить. Моя прабабушка зародила в её голове эту мечту — отучиться в Леберлинге. И мама за ней последовала.

— Она училась в Университете магической механики, — понял Воган Спрейк.

— Совершенно точно. Однако закончить его так и не смогла. Спустя полтора года у матери родилась я. Тогда-то всё и пошло не по плану. Дело в том, что мама точно знала: у неё нас родилось две. Я — и моя сестра. Но родильный дом вместе с мамой покидала только я.

Алеста едва не сдержала искушение посмотреть на Кея вновь. А ведь на его лице наверняка отпечаталось теперь понимание. Именно её ты видел во мне, ведь так? Именно она значила для тебя многое, хотя и не смогла этого оправдать, а тут на пути по случайному стечению обстоятельств оказалась я?

— Во время той первой и последней поездке в Леберлинг — мне было лет семь, что ли? Мама разглядела сестру в толпе. Точнее, ей показалось, что это именно сестра — виноваты рыжие волосы. Мама мгновенно забыла о том, что приехала в Леберлинг вместо со мной. Она посмотрела на меня… знаете, так, будто я была не больше, чем назойливая тень. И побежала вслед за тем воображаемым отголоском, что маме удалось разглядеть.

— Мама говорила вам, что стало с вашей сестрой? — уточнил Воган Спрейк.

— Она говорила, что её украли, — Алеста дернула плечом. — Увели сразу же после рождения. Хотя правильнее будет сказать, унесли… И вот, во время той поездки, мама чуть не лишилась ещё и меня. Я мгновенно потерялась в толпе. Едва не попала под трамвай и силой вырывалась из рук мужчины, что проявил ко мне чрезвычайный интерес. На ночь меня приютила одна женщина… Я не помню, где именно было это место. Но это точно была швейная мастерская — повсюду лежали мотки с тканью и шерсть, свернутая в клубки. Эта женщина работала там той ночью, а я сидела и наблюдала за ней. А утром сбежала, солгав, что я вспомнила, где следует искать маму.

— Когда же вас нашли? — спросил Воган Спрейк.

— Этим же вечером, — ответила Алеста. — Спустя сутки самостоятельной жизни. Я вернулась к той остановке, на которой мы с мамой вышли, когда только вернулись в Леберлинг. Её оказалось несложно найти: там располагается нечто вроде стоянки трамваев, пойдёшь за одним — и обязательно на неё набредёшь.

Воган Спрейк кивнул:

— Депо. Там один наш общий знакомый живёт поблизости. Молчаливый молодой человек. — Он бросил взгляд на Кея. А у Алесты пропала всякая смелость на него смотреть.

— Найти меня удалось только тогда, когда к поискам подключилась бабушка, — продолжила рассказ Алеста. — Она потом повторяла неоднократно, что просто знала, где нужно смотреть. Догадывалась, что я смышленый ребёнок и вернусь на знаковое для этой поездки место. Хотя мне кажется… Думаю, бабушка прекрасно понимала ход мыслей в моём детском сознании, а потому и пыталась убедить меня в том, что я ошибаюсь насчёт своих мыслей по поводу мамы. Они нашли меня лишь потому, что бабушка захотела меня найти. Будь на всё мамина воля… она бы продолжила бежать за мечтой, однажды и навсегда забыв о суровой действительности.

Сохранять внешнее спокойствие оказалось куда легче, чем представлялось изначально. А в то, что таилось внутри неё, Алеста решила пока не углубляться.

— Значит, во всей этой истории с гостевым домом вновь перепутали вас с ней, — наконец-то подал голос Кей.

Как и ты, хотелось заметить Алесте едко. Затаившаяся буря взбунтовалась и запросилась наружу. Ты тоже не различал нас, когда смотрел на меня очарованными глазами или напрашивался на прикосновения. И именно ты испугался меня на нашей первой встрече, но причина была вовсе не во мне — в том, что ты не имел в себе достаточно смелости, чтобы встречаться с ней.

— Выходит, что так, — согласилась Алеста. — Значит, им на самом деле зачем-то нужна была она.

И ещё: значит, что она в самом деле существует и чувствует себя вполне неплохо — по крайней мере, чувствовала раньше, до того, как вдруг оказалась под чьим-то прицелом. Значит, рассказы мамой не были бредом нездорового человека, а едва родившуюся сестру и в самом деле кто-то присвоил себе. Значит, Алеста опять всё упустила, не разглядела закономерности в очевидных вещах, а потому и проиграла по всем фронтам.

— Раз уж такая ситуация, — заметил Воган Спрейк, — неплохо было бы узнать, как сейчас поживает Бернис. В общем-то, именно этим я и собирался заняться, но потом, спасибо благословению удачи, повстречался с моим лучшим сотрудником.

Бернис.

Наконец хотя бы кто-то из них назвал сестру Алесты по имени. Алеста на мгновение прикрыла глаза — и будто увидела Бернис наяву. Соотнесла огненное имя, взгляд с портрета и собственное отражение. Представила эту Бернис на собственном месте. Сомнений не возникло: Бернис вела бы себя сейчас куда отважнее. Она бы открыто смотрела Кею в глаза и вела себя с Воганом Спрейком, как с равным себе.

Хотя, есть такое подозрение, в ситуации Алесты она никогда бы и не оказалась.

— Вы хотите, чтобы я занялся этим, — понял Кей.

— Мы с мисс Эндерсон были бы совсем не против, — согласился Воган Спрейк. — Не хотим показаться грубыми, но так пользы от тебя будет куда больше, чем сейчас. Ты не слишком-то охотно участвуешь в разговоре.

— Конечно, — согласился Кей. Поднялся с места, шаркнув ножкой стула по полу — звук коснулся каждого уголка небольшого кабинета. — Я схожу до её дома. Извините. — И он посмотрел на Алесту таким внимательным, настойчивым взглядом, что ей ничего не оставалось — только ответить ему взглядом пойманной в ловушку мыши. — Я прошу прощения. Виноват.

Одним ловким движением он снял пальто с крючка. Открывая входную дверь, натянул его на левую руку. Закрывая — подтянул на правую. Не прошло и минуты с тех пор, как Воган Спрейк озвучил своё предложение, а Кейдена Гилсона уже и след простыл.

— Странный он сегодня, — пробормотал Воган Спрейк. Он тоже решил размяться — прогулялся до двери и проверил, плотно ли она закрыта; а потом подошёл к окну и взглянул на заснеженный лес. Потом развернулся лицом к Алесте. Благодаря яркому белому свету, проникающему через окно, черты лица и детали одежды Вогана Спрейка не удавалось различить — Алеста видела лишь силуэт.

— Слишком много откровений, — отозвалась она наконец.

— Это точно, — согласился Воган Спрейк. — Чем дольше я с ней работаю, тем яснее понимаю: безмятежность у нашего Кейдена напускная. Что-то таится внутри него… Огонь, которому он не может найти применение. Ему бы выступать перед толпой. Вдохновлять людей на мятежи. Или хотя бы зажигать их сердца в театрах. Так, о чём это я… — Он оттолкнулся ладонями от подоконника. — Расскажите мне, мисс Эндерсон, почему вы решили, что причастны к происшествию в гостевом доме Плуинга?

Воган Спрейк сел прямо напротив неё, позаимствовав для этого стул, который прежде занимал Кей.

И Алеста рассказала всё, что должна была рассказать. И про Лавку странностей, и про Короля Подземельных, и про направленное в неё заклинание, и про магию. А в конце добавила:

— Вы ведь говорили, что она — одна из лучших учениц этого университета. Значит, способности к магии и у неё, и у меня имеются. Причём не самые скромные.

— Так и есть, — согласился Воган Спрейк.

— Значит, обороняясь, я могла приложить избыточную силу, — добавила Алеста тихо, почти шёпотом. — И тем самым навредить. Я слышала, что он замёрз. И каковы бы ни были его мотивы…

Она замолчала, не став оправдываться. Законы гласят: виновный будет наказан. И не берут в расчет мотивы, по причине которых было совершено преступление. Для закона нет разницы между тем, кто грабит, чтобы спасти от смерти собственного ребёнка, и тем, кто лишает жизни человека во имя собственного развлечения. Поскольку невозможно провести чёткую границу между добром и злом. Нельзя возвысить причину — благие намерения — над последствиями, ведь именно с ними приходится в конечном итоге иметь дело.

Воган Спрейк молчал достаточно долго. За это время он успел рассмотреть каждую деталь окружающей обстановки. Но вот его взгляд наконец-то остановился на лице Алесты. Воган Спрейк поинтересовался весьма миролюбиво:

— У меня остался лишь один вопрос. Мисс Эндерсон, почему вы рассказали обо всем этом мне, но не рассказали нашему общему другу, Кейдену Гилсону?

— Потому что вы беспристрастны, — ответила Алеста сразу же.

— О, мне приятно это слышать, — Воган Спрейк слабо улыбнулся. — Но ведь и Кейден довольно ответственно к делу своей жизни. Временами это даже переходит в излишнюю строгость.

— И ещё вы безжалостны, — заметила Алеста. Терять ей все равно было уже нечего…

— Неужели?

— Вы заставляете меня проговаривать те вещи, которые являются очевидными и для вас, — ответила она. — Я не сомневаюсь в том, что мистер Гилсон — порядочный сотрудник, каких ещё поискать. Но именно в этом деле и беспристрастность его, и безжалостность я могу подвергнуть сомнению. Вы же знаете сами, не можете не знать — он любил её. Эту Бернис… мою сестру. Она значит для него слишком многое. Он разговаривает со мной, а сам представляет её.

Алеста бросила на Вогана Спрейка пылкий взгляд, ожидая, что он начнёт спорить с её словами и оправдывать Кея. Но Воган Спрейк лишь едва заметно кивнул. Тогда Алеста продолжила:

— Быть может, если бы я не была так сильно похожа на неё, мистер Гилсон и вовсе не обратил бы внимания на мою персону. Я ведь всего лишь содержу маленькую лавку в богом забытом городке. Я была бы для него не более, чем свидетельницей.

— Вполне вероятно, — согласился Воган Спрейк, — что в таком случае Кейдену в самом деле потребовалось бы немного больше времени.

Алеста потянулась к маятнику, толкнула язычок, и тот закачался из стороны в сторону, не преследуя своими движениями никакой цели.

— Хотя, — продолжила она, — мне кажется, та часть, к которой я имею непосредственное отношение, является лишь одной из граней большой истории, что вам ещё предстоит распутать. Но я-то свою роль уже отыграла, правильно?

— Не совсем, — заметил Воган Спрейк, порядком удивив Алесту. — Вы лишь высказали собственную гипотезу по поводу произошедшего. Но нам действительно придётся по уши погрязнуть в интрижках магического мира, прежде чем мы определим все действующие силы. Давайте дождёмся Кейдена. Не сомневаюсь, что откровения, которые он принесёт на своём хвосте, впечатлят нас до дрожи в коленках. Вы голодны, мисс Эндерсон? Не желаете ли выпить чаю?

Алеста взглянула на него с сомнением:

— Желаю, но… Вы не боитесь, что я могу принести вам вред? Всё-таки я… — И она вновь замолчала, не в силах открыто признаться в содеянном. — Мои способности не всегда мне подконтрольны.

— Мисс Эндерсон, милая, — Воган Спрейк поправил прядь волос, упавшую поверх брови, — я живу в городе, который переполнен магическими дарованиями. Каждую минуту, проведенную здесь, я рискую нарваться на заклинание от неумехи, который возомнил себя специалистом в магии и решил убедить в этом окружающих. Поверьте мне, за сорок лет жизни я успел сродниться с этим риском.

Едва в кабинет вошла помощница с чайничком и двумя чашечками на белом глянцевом подносе, как стал явственно ощутимым запах малины и мяты, одновременно и красочный, и умиротворяющий. Чайные чашечки своими очертаниями напоминали ракушки: состояли из множества отходящих от центра перламутровых долек.

Прислонив чашечку к губам, Алеста смотрела в окно. И думала обо всяком.

В частности и о том, что меньше всего на свете ждёт возвращения Кея.

Ведь они так прекрасно распрощались, не обмолвившись ни словом. Ещё немного времени, года три, и можно будет окончательно убедить себя в том, что его никогда и не существовало. Впрочем, кто знает, где Алеста будет отбывать отсчитанные ей дни три года спустя.

Да, быть может, Алеста и не выказывала свою привязанность к Кейдену Гилсону открыто и однозначно.

Но она ловила каждое его словечко, каждый взгляд, который выходил за рамки формального общения. А богатое воображение, верный спутник Алесты с самого детства, уже складывали их в своё собственное творение — замок хрустальный, сияющий под солнечными лучами всеми цветами радуги, поражающий переливами, но всё-таки хрупкий до невозможности.

Нужно время. Осознать, что эти слова и взгляды были посвящены не Алесте.

Принять, что и любовь этого смешного следователя, и любовь матери её сестра присвоила себе легко и непринужденно, без всякого злого умысла.

Удивительное дело, что за время не самой короткой прогулки Кей ни разу не попал под колёса автомобиля и не сбил движение трамваев. Поскольку шёл он, не разбирая дороги. Ноги сами несли Кея к месту назначения, и на окружающую обстановку он смотрел свысока, через толщу мыслей, тяжелых и густых, как грязь в подтаявшей луже.

Многое оставалось непонятным.

Точнее говоря, непонятным было всё, начиная с самой первой строчки этой истории. Откровения обрушились на голову первым снегом, напрочь лишившим и способности видеть дальше собственных пальцев, и надежды добраться до дома, ничего при этом не отморозив.

Приятнее было верить в удивительное совпадение. Внешность Лесс, что даже мельчайшими деталями отсылает к внешности Бернис. Убедить себя в том, что их связывает лишь только оболочка, а в остальном они существуют друг от друга отдельно. Два параллельных мира, и в каждом — своя девчонка с огнём волосах и колким язычком.

Одна авария всё-таки произошла. Два мира врезались друг в друга, разлетелись на множество запчастей, и Кей теперь спотыкался то об осколок мира, в котором существует Бернис, то о мир с Лесс.

Но больше всего пугает то, что Лесс в самом деле может оказаться виноватой в этом происшествии. Хотя истинная вина её заключается лишь в том, что она оказалась слишком похожа на собственную сестру. И что тогда? Поступиться собственными принципами? Спасти? Чтобы через пару деньков справедливость всё-таки восстановилась, и на Кея навесили наказание, соответствующее его проступкам.

У Бернис всегда была собственная мама. Не слишком-то похожая на дочь, но окружающие оправдывали это тем, что Лесс пошла в отца.

Теперь же выяснилось, что обе дочери слишком сильно напоминали мать. Настоящую, не фальшивую — Жолин Эндерсон. Отчего же всё-таки судьба оказалась к ним так сурова? Зачем разбросала по разным городам, окружила людьми, не имеющими между собой ничего общего? И хранила эту тайну на протяжении двадцати четырех лет. До тех самых пор, пока Кей не заявился в Плуинг. Или, будем точны, до тех пор, пока в Плуинг не заявился охотник, который в итоге оказался жертвой.

И вот такой вопрос. Если судьбой управляют люди, кем был тот, кто распорядился так поступить с Бернис и Лесс?

И он ли откроет дверь, когда Кей нажмёт на звонок?

Дом Миллиганов привлекал взгляд каждого, заглянувшего на эту богатую улицу. Он наверняка заинтересовал бы и Лесс, которая восхищалась даже скромным садиком у Гилсонов, если бы Кей провёл её по этой дороге; однако последние три года Кей предпочитал добираться до родительского дома с другой стороны этой улицы, чтобы лишний раз не заглядывать в окна к Бернис.

Дом был высоким — в три полноценных этажа — и даже имел небольшой чердачок. Стены его привлекали внимание цветом — кофе с молоком, оттенок чистый и незамутненный, выделяющийся на фоне бело-серой местности. Двускатная крыша походила на птицу, раскинувшую крылья — черепица прислонялась к черепице подобно оперению.

А вокруг дома правила безграничная фантазия архитекторов. Летом от неё вообще нельзя было отвести взгляд, но даже в зимнем состоянии она могла бы поспорить с любой из замысловатых композиций, украшающих Леберлинг. Металл сплетался в лестницы и завитки, собирался в портеры великих людей и пейзажи самых восхитительных мест. Фонари и скамьи сплетались в нежном вальсе, создавая островки цвета, причём цвет был у каждого свой — оранжевый, розовый, зелёный. На невысоких мраморных колоннах застыли диковинные механические звери, покачивающие головой, подрагивающие лапой. В клетках навечно застряли птицы, изо рта которых круглый год вылетают мелодичные звуки.

Быть может, именно поэтому зайчик Лесс и не удивил Кея — ведь на подобное он уже насмотрелся.

И ещё весьма вероятно (Кей уже ничему не удивится), что тот самый зайчик когда-то сидел на одной из этих самых колонн, но в какой-то момент прыгнул слишком далеко.

Кей остановился возле парадных ворот и нажал на кнопку звонка. А сам продолжил наблюдать за садом сквозь завитки над воротами. Иногда Кею казалось, что мистер Меллиган намеренно сделал забор таким невысоким — чтобы у каждого было право смотреть, но не трогать.

Отправившись гулять по этому саду, ты имел опасность так сильно погрязнуть в его очаровании, что после не смог бы выбраться. Обратился в очередное животное — ведь не только Иос имеет на это право, верно? — и остался охранять это место.

К счастью, долгая прогулка Кею не грозила.

Ни сейчас, ни пять лет назад он не имел права остаться в этом доме надолго.

У Меллиганов, как и у всех уважающих себя домовладельцев этой улиц, имелся штат наёмных сотрудников. И Кей, как тот, кто в лучшие времена всё-таки наведывался к ним в гости, знал некоторых сотрудников по именам.

Дверь ему, например, открыл Огден — он полностью взял на себя присмотр за двором. Порядок в саду был его заслугой. Он же открывал двери посыльным, которых сюда всегда наведывалось постоянное множество, а также незадачливым гостям.

Ему было не то чтобы много лет — вряд ли больше сорока.

Он попал на службу к Меллиганам около пяти лет назад, в одно время с тем, как к ним начал наведываться Кей. Однако же Огден, несмотря на то, что управлял двором, был вхож в этот дом до сих пор.

Огден удивился, завидев Кея.

Удивился, вне всякого сомнения, неприятно. Лишь благодаря вежливости и хорошим манерам вместо того, чтобы предложить Кею отправиться восвояси, он произнёс:

— Утро доброе, мистер Гилсон. Назовите, пожалуйста, цель вашего визита.

— Огден, Бернис здесь?

Огден от такого грубиянства едва ли не глаза закатил. Но всё-таки ответил:

— Бернис в это время работает.

Кей прочитал в глазах Огдена, как сильно ему хочется добавить в конец собственной реплики нечто вроде «в отличие от тебя». Но неприязнь со стороны Огдена — это точно не то, что сможет погасить желание Кея добраться до истины.

— Быть может, вы сообщите мне место её работы? Мне надо с ней переговорить, и как можно скорее.

— Каждому встречному личные данные не разглашаются, — Огден оказался категоричен.

Дожили. Кей шумно вздохнул, посмотрел на Огдена профессиональным взглядом, которым обычно смотрел на не самых хороших людей — Огден не воспринял даже это. Пришлось идти на крайние меры, раз уж по-дружески договориться не вышло. Кей расстегнул две верхние пуговицы пальто, являя белому зимнему свету значок, позволяющий ему проникать в любые двери и получать все нужные сведения.

— Управление общественной безопасности по Леберлингу. Сообщите, могу ли я поговорить с мистером или миссис Меллиган?

Огден поморщился — и всё-таки потянул дверь на себя.

— Проходите. И мистер, и миссис Меллиган дома. Я сообщу им о вашем желании поговорить.

А вот внутри дома Меллиганов власть уже переходила в руки Лизанн, невысокой, но пышной, что годилась Огдену в матери. Пожалуй, из всех обитателей дома она относилась к Кею наиболее гостеприимно. Вот и сейчас, едва завидев Кея, она радостно улыбнулась, забрала у него пальто и полюбопытствовала:

— По делу к нам, мистер Гилсон?

— По делу, миссис Барнс, — он кивнул.

— Это хорошо… — пробормотала она. — Хорошо…

— Как поживаете, миссис Барнс? — спросил Кей вежливости ради — все равно ждал сигнал от Огдена. — Давно мы с вами не пересекались.

— Как поживаем… — Лизанн отвела взгляд в сторону и только после этого всплеснула руками. — Неплохо, весьма неплохо! — И вот она вновь посмотрела на Кея: — А я и в самом деле не видела вас давненько, не заглядываете вы к нам в гости просто так, всё с делами.

Кей не успел бы ничего ответить, даже если бы захотел. В прихожую вернулся Огден, даже не расстегнувший куртку. Не удостоив Кея даже крупицей внимания, он обратился к Лизанн:

— Проведи в гостиную. Принеси чай и что-нибудь к нему. Мистер Гилсон желает говорить по вопросам следствия.

На мгновение глаза Лизанн стали испуганными. Но она быстро совладала с эмоциями. Убрала руки за спину — левая рука захватила правую в кольцо. Лизанн сказала равнодушным тоном:

— Следуйте за мной, мистер Гилсон.

Кей знал эти коридоры — несмотря на то, что долгожданным гостем он здесь никогда не являлся, он всё же имел честь пройтись по ним аж несколько раз. Коридоры впечатляли его куда меньше, чем сад. И всё-таки они выглядели чуть более бодрыми, чем коридоры в его собственном доме. В том числе и благодаря Бернис, которая в юные годы занималась в художественной академии.

Когда Кей заявился к Меллиганам впервые, Бернис провела для него персональную экскурсию по картинной галерее, растянувшейся по этажам. Преобладали в ней пейзажи. Бернис перенесла на холст различные уголки Леберлинга. Мост Семи желаний на западной стороне города, здание мэрии, ещё не выкрашенное в безобразный коричневый цвет, сад перед Королевским университетом…

Но были и портреты. Её матери, её отца… один из портретов Кей рассматривал дольше прочих, но лишь потому, что видел его впервые, а не из-за излишней гордыни. Тем не менее, на портрете был изображён он сам. Взгляд в сторону, слегка насмешливый — что для Кея, вообще говоря, несвойственно. Волосы слегка растрепаны, чего ей также себе не позволяет. Ворот рубашки измят — вещь вовсе недопустимая, спасибо строгому воспитанию со стороны отца.

Тем не менее, Бернис увидела его именно таким.

И теперь Кей висит на стене и мозолит глаза обитателям этого дома. Пожалуй, это во многом объясняет их недружелюбное отношение. Если бы Кей вынужденно наблюдал себя день ото дня, он бы и сам себя возненавидел…

Когда Лизанн открыла перед Кеем двери — витражи из лилового стекла, узкие, но высокие, на мгновение приветственно блеснули, — то выяснилось, что мистер Меллиган его уже поджидает.

Заговорил Вистан Меллиган, упустив всякие приветствия — оставался верен своим традициям.

— Я знаю много историй о том, что случается с гонцами, принёсшими дурную весть. И многие мог бы поведать, но, боюсь, от меня в данный момент ждут совсем других рассказов — через час состоится лекция в Университете магической механики, на которую я не имею права опаздывать. Думаю, нам достаточно будет обойтись одной историей. Совсем без них не получится — ведь вы, Кейден, намеренны одновременно говорить и со мной, и с моей женой, а она опаздывает на эту встречу, слишком уж неожиданной она для неё оказалась.

Вистан Меллиган занял самое практичное место для встречи гостей — такое, чтобы можно было видеть каждого вошедшего и поражать его своими монологами, не дожидаясь, пока гость займёт один из стульев.

Попадая в такие ситуации, Кей начинал чуть больше ценить молчание отца. Ведь и Маверик Гилсон мог сразить речевыми оборотами любого собеседника — обладал для этого достаточным словарным запасом и интеллектом. Однако же отец предпочитал вести чуть более честную игру. Он уничтожал тяжелыми взглядами и скепсисом, который пропитывал все его немногочисленные слова.

— Добрый день, мистер Меллиган. — Кивнув, Кей занял кресло прямо напротив Вистана. — Не соглашусь с тем, что меня можно считать гонцом — и моё руководство тоже вряд ли с этим согласится. Кроме того, дурных вестей я не приносил — лишь вопрос, на который отказались отвечать ваши подчиненные. Тем не менее, к тому, чтобы выслушать историю, я отношусь благосклонно.

— До сих пор не выросли из детских сказок, мистер Гилсон? — Вистан усмехнулся. — Что ж, слушайте…

Нос девочкам достался от отца — его украшала лёгкая, ничуть не портящая внешний вид горбинка. Далее, они явно переняли заостренную линию подбородка. Но всё-таки глаза, губы и брови (что уж говорить о волосах) они получили от матери, и каждый собравшийся в гостиной явно знал, кем эта мать является.

Вистану Меллигану, как и Лесс, шёл темно-синий цвет. Подчеркивал благородную белизну лица. Впрочем, на благородство Вистана намекала, пожалуй, каждая деталь в его образе. Высокий рост, худощавое тело. Длинные пальцы с проступающими костяшками. Тонкие запястья. Седина на висках, лишь подчеркивающая глубину тёмных волос. Брови вразлет, слегка нависающие над серыми вытянутыми глазами. Открытый лоб, исполосанный несколькими тонкими морщинками.

Бледные губы в окружении гладко выбритых щек.

И история, которая с них слетает. Пора бы уже в неё вслушаться. Преподавательские замашки искоренить сложно, так что в конце повествования Кея наверняка ожидает экзамен.

— …Каждый король этого королевства был самодуром, один другого глупее. Они не заботились о благополучии народа или о способах, которыми могли бы пополнить казну. Лишь ругались с каждым встречным, так что от поколения к поколению верных людей во дворце становилось всё меньше. И именно в тот момент, когда очередной король-дурак остался один, всеми брошенный, замерзший без отопления, дурно пропахнувший без прачечной, оголодавший без еды, во дворец нагрянул гонец из соседнего королевства.

Вистан Меллиган замолчал и вопрошающе посмотрел на Кея. Что ж, пора сделать вид, что история выходит действительно увлекательной.

— Полагаю, ничего хорошего этот гонец королю не сообщил.

— Именно так, именно так, — Вистан покивал. — Этот гонец сообщил нашему королю о намерениях другого короля. А тот намеревался пойти на нашего короля войной, поскольку понимал прекрасно, что одолеет его в первые же сутки. Нашему королю известие не понравилось, но в целом появление гонца его не расстроило. Теперь у него была одежда — снятая с гонца. И краткий миг огня — сумку со свитками он сжёг. Впрочем, даже этого краткого мига хватило, чтобы получить румяную корочку и неплохо так подкрепиться тем, что осталось от…

Вистан усмехнулся, довольный собой.

— Надеюсь, детство Бернис прошло без подобных сказок, — только и заметил Кей. Вистана это неожиданно развеселило. Так что миссис Меллиган входила в гостиную под аккомпанемент его смеха.

Миссис Меллиган носила элегантное имя Кимберли. И ещё — светло-русые прямые волосы и глаза тёмные, как зимняя ночь. Ей нельзя было дать больше тридцати пяти, хотя на самом деле она была моложе мистера Меллигана всего лет на семь. Уходу за собой Кимберли Меллиган посвящала значительную часть жизни — куда большую, чем работе.

— Здравствуйте, Кейден, — произнесла она, оказавшись внутри. Кей поднялся с места, отодвинул в сторону одно из свободных стульев. Кимберли улыбнулась: — Как это мило, когда гости ухаживают за тобой в собственном доме. Что послужило причиной твоего веселья, дорогой? — из-под густых черных ресниц она бросила взгляд на Вистана.

— Ничего особенного, милая, — заметил Вистан. — Мы с Кейденом обсуждали трудности содержания собственного королевства.

— Я не буду задерживать вас надолго. — пообещал Кей, будто в самом деле не давал мистеру Меллигану заняться делами королевской важности. — Мне лишь нужно узнать, где я могу найти Бернис.

Улыбка на губах Вистана стала настолько фальшивой, чтобы в этом не усомнился никто из присутствующих.

— Бернис нет. И, спешу напомнить, в случае с некоторыми личностями, которые мы сейчас не станем перечислять, её и не появится.

— Спешу напомнить, — отозвался Кей тон-в-тон, — что я представляю в этом доме не собственные интересы, а интересы Управления общественной безопасности. И одно только это позволяет мне получить ответ на любой вопрос, который я решу озвучить.

Вистан поморщился, как от зубной боли.

— С вашим отцом, мистер Гилсон, разговаривать куда приятнее — он не скалит зубы и не пользуется своим положением в любом случае.

— Случай сейчас самый подходящий, и мне действительно нужно переговорить с Бернис.

Невольно Кей размышлял о том, хватило бы такому человеку, как Вистан Меллиган, смелости, чтобы забрать ребёнка у матери и, что будто бы даже немного страшнее, разделить двух сестёр, которые пришли в этот мир единым целым. Чем дальше Вистан говорил, тем очевиднее Кею становилось — мог.

— Что-то случилось? — подала голос Кимберли. — Мне уже пора волноваться?

Намеренно или нет, но кончиками пальцев она прикоснулась к груди — будто пыталась показать, как болит за Бернис её материнское сердце.

Любопытно, как она всё-таки согласилась принять Бернис в семью? Или Вистан, как полагается, не предлагал, а ставил перед фактом?

Кей не стал говорить о том, что Бернис была искомой жертвой магов, намерения которых ещё предстоит понять. И уж тем более умолчал о Лесс, которая перетянула внимание этих магов на себя… За что и поплатилась. Вместо этого Кей сказал кратко:

— Волноваться рано. Но помощь Бернис очень важна для следствия.

— Попробуйте поискать её в школе Олд-Вайс. — Вистан повёл плечом и слегка склонил шею, всем своим видом показывая, насколько ему опостыли эти разговора. — Последние полтора года она проводит свои будни именно там. Если желаете, можете занять свободное место в автомобиле. После того как я окажусь в Университете магической механики, наш водитель сможет подбросить вас до места назначения.

— Благодарю за предложение, но я откажусь, — заметил Кей.

— Побудьте ещё немного нашим почётным гостем, — предложила Кимберли. — Я никуда не спешу. За чашкой чая разговоры протекают куда приятнее.

— Благодарю.

Однако вместо того, чтобы устроиться поудобнее и дождаться Лизанн, Кей устремился к выходу из гостиной. Замер уже на пороге. Обернулся и произнёс:

— Управление общественной безопасности признательно вам за содействие. Всего хорошего.

Широкими шагами он пересёк коридор, не удостоив картин Бернис ни единым взглядом. Лизанн поджидала его в прихожей — стало ясно, что чаем поить его все-таки никто не собирался. Лизанн вручила Кею пальто и улыбнулась несмело. Он кивнул ей и, не растрачивая слова задаром, покинул дом.

Школа. Как забавно. Прежняя Бернис — та Бернис, которую Кей знал, — вряд ли пошла бы работать в подобное заведение. С другой стороны, у неё были для этого все задатки. Изящный ум, способный разобраться даже в сложных вещах, и творческий подход, позволяющий доносить эти сложные вещи простым языком. А ещё Бернис с большим терпением и едва ли не состраданием относилась к тем, кому никогда не достичь её уровня, хоть об стену разбейся в попытке допрыгнуть до потолка. К таким, например, как Кей.

Завидев его, попытался что-то сказать Огден, но Кей не удостоил его даже кивком.

Всё, что он мог получить от этого дома, он уже получил. Так что задерживаться в нём Кей не видел никакого смысла.

Правда, когда Кей уже оказался за воротами, кое-что всё-таки заставило его замереть на месте.

Звук шёл из дома. Это был женский голос. И он его звал.

Невысокий забор позволил разглядеть открытое окно. И Кимберли, выглядывающую из-за него.

— Кейден, дождитесь меня!..

Она остановилась напротив Кея уже через минуту, завернутая в длинную пушистую шубу. Откинула назад прядь светлых волос и подняла на Кея внимательные тёмные глаза.

— Вы не найдёте Бернис в Олд-Вейсе, — только и сказала Кимберли.

Кей уточнил:

— Почему же?

Если бы место работы Бернис оказалось всего лишь не самой умной шуткой мистера Меллигана, это многое бы объяснило. Но ответ Кимберли вызвал в Кее не лёгкое раздражение, а волнение, которое накатило со спины и готовилось поглотить Кея с головой.

— Она уехала. На прошлой неделе, в пятницу вечером. Пришла из школы… Я видела, она собирала дорожную сумку. Я подумала, к понедельнику она вернётся. Но её нет до сих пор, и даже каких-либо вестей от неё нет.

— Она не говорила, куда отправляется?

Кимберли покачала головой из стороны в сторону — волосы заструились, как дорогой шёлк. Усмехнулась и ответила:

— Она в целом не любительница сообщать в своих намерениях кому бы то ни было. Но… — Указательным пальцем Кимберли дотронулась до губы, будто раздумывала. — Но всё-таки я не припомню такого, чтобы Бернис исчезала на три с излишком дня, никак нас не известив — если не до отъезда, то хотя бы после прибытия в пункт назначения. Честно признать, — Кимберли слабо улыбнулась, — Бернис всё же не похожа на человека, который поддается внезапным порывам. Она не могла, скажем, безумно в кого-то влюбиться и под руку с этим человеком убежать в поисках счастливой жизни…

Могла ли Бернис влюбиться в кого-то в принципе? Это отдельный вопрос.

— …Когда человек ведёт себя совсем не так, как от него ожидают, — продолжила Кимберли, — это знак, что он попал не в самую хорошую ситуацию. Вы согласны со мной, Кейден? Вы ведь сможете её отыскать?

— Почему вы сами не обратились в Управление, миссис Меллиган? — спросил Кей как раз-таки потому, что был согласен.

— Вистан не считает, что уже пора волноваться, — Кимберли развела руки в стороны. — Он говорит, Бернис ведёт себя так, как ей, молодой девушке, и положено.

В том, что у Вистана Меллигана особый взгляд на многие обыденные вещи, Кей уже не сомневался. Так что и неловкое объяснение Кимберли его тоже не удивило. Он поднял глаза к небу, сегодня нежно-серому, без единого облака. Дал себе передышку для того, чтобы обдумать ситуацию.

Передышка вышла короткой — не слишком-то хотелось задерживать Кимберли, которая, выбегая на улицу в спешке, не успела застегнуть пуговицы шубки, а потом, во время волнительного разговора, и вовсе позабыла про них.

— Когда посчитаете, что время пришло, обратитесь в Управление. Вам помогут составить заявление о пропаже человека. Я надеюсь, что до этого не дойдёт, — Кей заглянул Кимберли в глаза. — Но давать обещания мне запрещено. До свидания, миссис Меллиган.

Он развернулся, не дожидаясь ответного прощания.

Давать какие бы то ни было обещания сотрудникам Управления в самом деле запрещали. В трудовом договоре, который читала, на совесть Иоса, двадцатая часть всех новых работников, даже существовала отдельная строчка. Что-то наподобие: «категорически запрещено внушать пострадавшим надежды на справедливость, которые, по независящим от Управления общественной безопасности обстоятельствам, могут оказаться ложными…».

— О чём всё-таки вы хотели поговорить с Бернис? — Последний вопрос Кимберли прилетел Кею в спину снежным комом, отскочил и рассыпался на множество снежинок.

Кей обернулся и взглянул на миссис Меллиган слегка снисходительно:

— Думаю, Бернис сама вам об этом расскажет.

Намерения Бернис были прозрачными, как горный хрусталь.

Бернис никогда не считала себя трусливой. И всё-таки письмо Кея зародило в её душе сомнения. Причём вот какая любопытная деталь: напиши эти же самые слова кто-нибудь другой, и Бернис лишь посмеялась бы над излишней тревожностью отправителя.

Но Кей, в общем-то, никогда не был тем, кто стал бы запугивать старого друга непроверенной информацией.

И он работает в Управлении, что значит — ему априори известно чуть больше, чем простому жителю Леберлинга.

О том, куда именно следует уехать, Кей не писал. Но он оставил намёк, который сторонний наблюдатель вряд ли смог бы считать и принял бы, скорее, за романтичную бессмыслицу (к ней, признаем честно, Кей тоже питал некоторую слабость).

В письме была фразочка в духе «прогуляться вдоль радуги». Глупее вряд ли удастся придумать.

Однако, едва прочитав её, Бернис вспомнила рассказы Кея о городке со славным названием Олтер. Радужная улица была именно в этом городке. На картах, вне всяких сомнений, удалось бы отыскать ещё с десяток Радужных улиц, но рассказывал Кей только об одной. Олтерской.

Бернис умела легко и незатейливо подстраиваться под быстро сменяющиеся обстоятельства.

Так, размышляя об Олтере, Бернис вспомнила о Ланни, с которой они дружили ещё в университетские имена. Пути мага Ланни предпочла путь любимой женщины и матери. Избранник увёз её поближе к родине, а именно — в Олтер. Расставаясь, Бернис и Ланни договорились обязательно как-нибудь встретиться, вспомнить былое и обсудить грядущее. Но за полтора года, прошедших после выпуска из университета, до сих пор не осуществили свои планы.

Ланни говорила, что жених её работает в администрации Олтера.

Бернис не поленилась, сразу после занятий дошла до кабинета, занимаемого директором Олд-Вейса. Это было единственное место во всей школе, где имеется телефон. И даже наличие одного-единственного телефона уже возвышало Олд-Вейс над соседними учебными заведениями, лишенными такой привилегии.

Ланни стала миссис Элмерз.

Так что, дозвонившись до администрации, Бернис попросила позвать к телефону не кого иного, как мистера Элмерз, и такой среди сотрудников всё-таки обнаружился. Бернис и не сомневалась, что за каких-то полтора года он, человек консервативный, не успеет изменить своему привычному рабочему месту.

— Мистер Элмерз, — проворковала она в трубку. — Это Бернис, Бернис Меллиган, подруга Ланни. Вы помните меня?

Чтобы различить, какие именно слова произносит её собеседник, пришлось напрячься — искаженные расстоянием, они представляли из себя скорее невнятное шипение, чем чёткую и грамотную речь.

— Мисс Меллиган. Да, я помню вас.

— Я вознамерилась навестить ваш городок. Ни на что не намекаю, однако же, если Ланни вдруг захочет встретиться со мной, передайте ей, что я буду на вокзале завтра в районе девяти утра. Я буду рада её увидеть.

Бернис прервала звонок прежде, чем мистер Элмерз успел задать хотя бы один вопрос. Поскольку ответ Бернис повлёк бы за собой новые вопросы, а ей совсем не хотелось надолго здесь застрять. Она заняла директорский кабинет в самый подходящий момент — как раз тогда, когда руководство школы ушло на обед. Однако свойство обеденного перерыва таково, что он имеет свойство быстро заканчиваться. А Бернис не хотелось, чтобы директор или его секретари всё-таки стали свидетелями её разговора.

Если всё настолько секретно, то лучше уж сделать так, чтобы никто в Леберлинге не знал, куда всё-таки отправляется Бернис.

Директора, мужчину в почтенном возрасте, Бернис повстречала уже в холле первого этажа — то есть тогда, когда ничего не выдавало её причастность к телефонному звонку. Остановилась напротив, приветливо улыбнулась. Директор, как и во все другие их встречи, поинтересовался, как идёт образовательный процесс у её учеников. И Бернис ответила, что, в общем-то, идёт всё весьма и весьма неплохо. Как и прежде.

Директор пожелал ей приятных выходных, и Бернис доброжелательно приняла пожелание.

Какое-нибудь приятное событие за её выходные обязательно должно произойти. А иначе впору будет выдвинуть Кею, кардинально изменившему её планы на ближайшие два дня, обвинение. И запретить обращаться к знакомым адвокатам.

…Поезда в Глейменсе было явление чуть менее редким, чем телефонные аппараты.

И всё-таки воспользоваться ими можно было лишь в исключительных случаях. Хотя бы по той причине, что ходили они редко, лишь по определенным дням.

Бернис повезло: поезд, следующий до Олтера, как раз принимал пассажиров сегодняшним вечером. Взявшись за письмо, Кей будто бы учёл даже это. Жаль только, не положил билет. Пришлось брать его втридорога, у перекупщиков, что снуют по вокзальной площади сутки напролёт. Эти воришки без лишней скромности пользуются законным правом каждого пассажира — брать на руки до пяти билетов одновременно. Места в поезде разлетаются мгновенно, но настоящим путешественникам принадлежит в лучшем случае десятая их часть. И честным пассажирам, которые не успели занять место у касс в самом начале продажи билетов, то есть, ровно за трое суток, приходится передавать честно заработанные деньги в руки жадным воришкам.

Перекупщики как явление успешно продолжали существовать. Ведь даже два проданных билета из пяти уже сулили им выгоду. Что ещё забавнее, так это то, что руководство вокзала не могло ничего противопоставить этим жуликам. Не продать им билеты запрещал закон. А попросту прогнать с вокзала не давала совесть — ведь сколько людей в таком случае не доберутся до места назначения?

Большую часть времени вокзал Леберлинга оставался местом тихим и полупустым.

Но не тогда, когда на него пребывал поезд, следующий до Олтера. Вокзал наполнялся людьми, среди которых становилось легко затеряться. Бернис собственными глазами наблюдала за тем, как за какой-то несчастный час свободное пространство, ведущее вдоль железнодорожных путей, наполнилось людьми.

Их можно было даже поделить на несколько категорий.

Во-первых, это были семьи — суматошная мать и иногда безразличный отец, куча детишек, сумок и изредка бабушки и дедушки. Цель их путешествия, не стоит и сомневаться, была примерно такой: объединение с родственниками. Юбилей, свадьба или прощание — три повода, которые способствуют встрече с роднёй.

Во-вторых, это были вечные работяги. Иные из них даже не нуждались в саквояже, но не могли обойтись без портфелей с бумагами, которые эти работяги ценили больше собственной жизни. Их можно было разделить ещё на два типа. Те, что выглядят более опрятными и грудятся у головы поезда, у более просторных и дорогих вагонов. И те, которых работа замучила до полусмерти — они разбросаны по остальной длине перрона.

В-третьих, это были странники. В большинстве своём — одинокие, но иногда и скучковавшиеся, так, наверное, теплее. Группа самая вариативная. И, как следствие, самая непредсказуемая.

К таковым себя отнесла и Бернис.

Когда она появилась на вокзале, поезд уже замер в ожидании пассажиров. Огромный и несколько ужасающий — слишком много его украшало труб, стальных перекладин и шестерёночных механизмов, которые должны были прийти в движение одновременно с поездом.

Бернис наблюдала за застывшим поездом и снующими пассажирами издалека, скрываясь в тени от колонны.

Однако, когда до отбытия поезда оставалось совсем немного времени и кассиры покинули будки, чтобы ненадолго стать контролерами и проверить собственноручно проданные билеты, Бернис решила, что перед отъездом она должна сделать кое-что ещё.

На вокзале тоже был телефон — администрация Леберлинга посчитала вокзал одним из стратегически значимых объектов, которым без телефона никак не обойтись, и торжественно поставила телефонную будку прямо посреди вокзала. Видимо, чтобы ей восхитились даже те, кто попал в Леберлинг лишь проездом.

Телефонная будка была доступна для пользования любому желающему.

Однако же желающих было мало. Поскольку за один-единственный звонок требовалось заплатить такую сумму денег, расстаться с которой было настоящим поводом. Скажем так: даже билет до Леберлинга у перекупщиков стоил меньше, чем этот звонок. Значит ли это, что заведуют этой будкой ещё более отважные воришки?

Телефонный аппарат, большая бордовая коробка, без лишней скромности зажевал бумажку, которую предложила Бернис. Выплюнул сдачу — парочка монет даже вылетела из окошка выдачи и звонко рухнула на пол. А аппарат уже запищал, извещая о том, что начался обратный отсчет.

Бернис звонила на номер, известный каждому порядочному жителю Леберлинга.

Хотя и не была уверена, что всё-таки сможет поговорить с тем, с кем в последний момент всё же решила перекинуться парой слов.

Трубку по ту сторону телефонного провода сняли быстро.

— Добрый вечер. Управление общественной безопасности по Леберлингу слушает, — проговорил динамик. — У вас что-то произошло?

В самом деле, вряд ли кто-то потратит такие деньги, чтобы позвонить из вокзала, только развлечения ради. И всё-таки Бернис ответила:

— Добрый вечер. У меня ничего не происходило. Но мне нужно как можно скорее поговорить с вашим сотрудником, Кейденом Гилсоном. — А иначе поезд отправится в Олтер без Бернис. — Он работает в Отделе магических происшествий. Могу я это сделать?

Несколько мгновений по ту сторону телефона молчали. Потом всё тот же тихий мужской голос поинтересовался:

— Кто его спрашивает?

— Тайная поклонница, — имя называть не хотелось. — Так что же?

— Нет, вы не сможете поговорить с мистером Гилсоном. Но если вы всё же назовёте ваше имя, мы передадим ему ваше обращение.

— Он уже ушёл с работы?

— Мистер Гилсон в отъезде.

А вот это уже интересно. Если Кей тоже покинул Леберлинг… то это многое меняет. Сразу же возникает не менее двух закономерных вопросов. Первый из них звучит следующим образом: а Кей-то с какой целью отсюда уехал? Заядлым путешественником он никогда не был. И второй примерно так: кто же тогда подкинул письмо на порог дома Бернис? Поскольку Кей был тем редким видом мужчин, которые передают письма из рук отправителя в руки получателя самостоятельно, не обращаясь для этого к третьим лицам. Поскольку и доверяют только самим себе.

— И давно ли он в отъезде? — поинтересовалась Бернис и бросила взгляд через стеклянную стенку будки. Контроллеры — по одному у каждого вагона — уже взялись за проверку билетов. Это значит, до отправления остаётся уже совсем мало времени.

— Эта информация не подлежит разглашению.

— Но мне очень, очень нужно поговорить с мистером Гилсоном, — призналась Бернис жалостливо. И даже вздохнула для большей правдоподобности. — Вы можете обозначить хотя бы примерные сроки? Ну, чтобы я знала, когда позвонить вновь?

— Мэм, вы только зря занимаете линию и препятствуете нашей работе. — Её собеседник тоже не удержался от вздоха. Затем добавил тише, видимо, поясняя ситуацию третьему лицу: — Опять к нашему покорителю сердец. — И вновь к Бернис, смилостивившись: — Раньше следующей недели мистер Гилсон не вернётся. Он уехал только сегодняшним утром.

Ну что ж, теперь-то всё заняло наконец свои места. Кею всегда был присущ строгий и выверенный до последней секунды распорядок дня.

— Сердечно вас благодарю, сэр. До свидания.

Собеседник попытался сказать Бернис ещё пару слов, бросил небрежное замечание по типу: «Вообще говоря, у нас в Управлении много мужчин, чуть более свободных, чем неуловимый мистер Гилсон», но Бернис его уже не слушала. Она получила подтверждение собственным намерениям. И теперь собиралась их осуществить.

Купе ей досталось тихое, полупустое, хотя Бернис была готова ко всякому — например, к тому, что займёт единственное свободное место в отсеке с мамочкой, везущей всех своих славных детишек и баулы с их вещами на долгожданную встречу с бабушкой. Но в соседи ей досталась лишь женщина средних лет, которая с самого начала поездки уткнулась в пухленькую книгу. В вагоне было темно, лишь от продолговатой лампы на потолке отходил блеклый свет — вряд ли он горел ярче, чем отблески далёких фонарей. Женщина прижимала книгу вплотную к лицу, прямо-таки утыкалась в неё носом, но чтение не прерывала. Видимо, слишком уж увлекательным оказался сюжет. Бернис, впрочем, не смогла различить даже буквы в названии.

Бернис наблюдала за пейзажами в оконце до тех самых пор, пока последние городские огни не остались позади. Яркие оживленные улицы сменились мрачной промышленной зоной, за ней последовали редкие дома любителей оставаться с природой наедине. А потом за окном замельтешил лес, сменяющийся полями. Как в детской присказке: за деревом — дерево, за деревом — дерево, за деревом — куст… Смотреть стало не на что. И в целом мало что стало возможно разглядеть.

Отвернувшись к стенке, Бернис накрылась накрахмаленной простынёй. Слабая защита от морозного ветерка, что просачивается сквозь незаметные для зрения щели в оконце. Но к покрывалу притрагиваться Бернис не стала — его, похоже, не стирали с тех самых времен, как этот вагон поставили на ход в принципе.

Закрыв глаза, она прислушивалась к звукам движения — чуть менее отточенным, как если бы Бернис пришла послушать симфонический оркестр, но всё-таки весьма увлекательным. Шипели колёса, скользящие по рельсам. И иногда возмущенно ругались на стыки. Шумным двойным выдохом вылетал из двигателя пар, отработавший своё.

Бернис сама не заметила, как уснула.

Открыла глаза она уже тогда, когда поезд прибыл в пункт назначения и стал замедляться.

Первым делом отыскала в сумке зеркальце, привела в порядок волосы и слегка подвела глаза коричневым карандашом. А уже потом собрала постельное белье, надела шубку и поставила подле себя свой немногочисленный багаж.

Страшно признаться, но в Олтере она никогда не была. Хотя часто слышала о нём от своих знакомых. Жизнь Бернис в целом ограничивалась одним лишь Леберлингом. И ей, быть может, и хотелось бы посмотреть на то, каким ещё бывает этот мир, но всё никак не выпадает возможности. Детство Бернис оказалось безвылазным по той причине, что отец не мог оставить свою работу, чтобы вместе с семьей отправиться покорять неизведанное далёко. А потом Бернис выросла и, как казалось ровно до вчерашнего утра, тоже стала заложницей работы и обучения.

Но вот она здесь.

Звенья цепи, окольцовывающей Леберлинг, рассыпались в прах, стоило лишь к ним прикоснуться…

Ланни всё-таки пришла встретить давнюю подругу. Она дожидалась Бернис прямиком на перроне. Едва Бернис, слегка покачивающаяся из стороны в сторону, ступила наконец на первую поверхность, как по правую руку от неё прозвучало:

— Берри! Как я рада тебя видеть! Да ведь ты совсем не изменилась.

Бернис развернулась, встретилась взглядом с молодой женщиной. Её светлые волосы прятались под миниатюрной лиловой шляпкой, глаза в окружении светлых ресниц поблёскивали радостью, слегка полноватое тело скрывалось за дублёнкой, не самым выгодным образом подчеркивающей особенности фигуры.

Лишь поправив рукав шубки и подтянув кожаную перчатку, Бернис, наконец, поняла, кто стоит перед ней. И улыбнулась, пусть слегка запоздало:

— Ланни! Будешь богатой.

— Да, я совсем себя запустила, — Ланни вздохнула. — Но ты скоро поймёшь, почему. Я тебя кое с кем познакомлю. А вот ты всё ещё хороша, вот точь-в-точь такая же, как прежде. Пойдём скорее, ты наверняка устала с дороги. Нас ждут, муж одолжил нам своего водителя. Но ты пока можешь рассказать, как ты вообще? Как поживаешь? Могла бы хоть написать мне письмецо, — она взглянула на Бернис с лёгким укором. — Но я тоже молодец — и сама не написала ни одного…

Бернис рассказала. Что перешла на следующую степень образования — не могла ведь она пойти против воли отца, который считался лишь с теми магами, которые носили учёную степень. И что сейчас преподает в школе Олд-Вейс — учит детей основам магической структуры и безопасности. Рассказывает о том, как вообще человечество дошло до использования магии и что эта магия из себя представляет. А также вкладывает в них правила из категории: как сделать так, чтобы избежать целенаправленного магического воздействия, и какие шаги предпринять, если ты вдруг оказался в эпицентре колдовского беспорядка.

Времени поездки от вокзала до дома Элмерзов как раз хватило на этот рассказ. Бернис едва успела поинтересоваться, как же обстоят дела у Ланни и её семьи, как автомобиль резко завернул к графитовым кованным воротам. И надобностях в рассказах Ланни отпала.

Кое-кем, с которым Ланни пообещала познакомить Бернис, оказался её собственный ребёнок.

Сын, который на днях отметил четыре месяца с дня рождения. Маленький, но весьма крепкий комочек с согнутыми ножками и ладошками, сжатыми в кулак. Нахохлившись, он смотрел на Бернис пронзительными синими глазами. Слегка хмурился.

И Бернис смотрела на него в ответ тоже весьма недоумённо.

Поскольку самой себе она все ещё казалась девчонкой — той, которая только пробует эту жизнь на вкус, у которой впереди годы учёбы, профессиональной деятельности и поиска собственного «я». Если дети и есть в планах Бернис, то в настолько далёких, что в данный момент не следовало о них и думать. Поскольку будущее туманно и в любой момент может кардинально изменить направление.

Бернис и сама появилась у родителей довольно поздно. Отцу было тридцать шесть лет, матери — двадцать восемь. Но даже им удалось совершить множество ошибок в её воспитании, которые Бернис осознала, уже повзрослев. Что же, в таком случае, ты сможешь передать своему ребёнку, если сам ещё только начинаешь путь к пониманию принципов и условностей этой жизни?

Да, Бернис знала девушек, что предпочитали обзаводиться детьми, едва окончив школу. Но это были другие девушки — не те, которые относились к её сфере деятельности. Создание собственной семьи было целью их жизни. А Ланни… Ведь они вместе учились в Университете магической механики. Обе проводили ночи за магическими пособиями, на пару готовились к экзаменам, истощали организм во имя призрачной мечты — стать однажды настоящими магинями.

Теперь же Ланни сидит перед ней — неплохо разбирающаяся в магии, но так и не вкусившая настоящую жизнь. И прижимает к себе ребёнка.

Мальчишку назвали Криспин — в честь дедушки по отцу. И, как шепнула по секрету Ланни, именно отцовские повадки проявляются в малыше наиболее ярко. Хмурится он точь-в-точь, как отец, и, подобно ему же, временами надолго умолкает, рассматривая пространство перед собой.

— Надеюсь, — заметила Ланни, — когда он подрастёт, в нём и что-то моё проявится. Мы, мамы, всё-таки вкладываем в своих детей всех себя. Обидно будет, если он вырастет двойником отцу, хотя и не могу сказать, что тогда я стану любить его меньше.

Теперь все разговоры с Ланни сводились к разговорам о детях. Впрочем, Бернис и это направление разговора смогла поддержать — рассказала о своём преподавательском опыте, о том, какими разными бывают дети и как сложно иной раз подобрать к ребёнку подход. Ланни слушала внимательно, периодически кивала. Смотрела на Бернис так пронзительно, как когда-то смотрела на лекторов в их университете. За глаза (и за такие большие внимательные глаза) они даже называли Ланни ланью.

Но потом Криспин, которому надоело наблюдать за окружающей обстановкой, раскапризничался. Сморщился, раскраснелся — и гостиную оглушил детский плач. Ланни испугалась, как будто столкнулась с таким впервые, хотя Бернис не сомневалась, что такое происходит множество раз в течение одного дня. Виновато взглянув на Бернис, она предположила: Криспин, наверное, хочет есть, или спать, или просто устал от разговоров, а потому им пора отлучиться в спальню. Бернис же может распоряжаться этим домом, как своим собственным: заходить во все комнаты и брать любые предметы. Один комплект ключей на крючке возле входной двери — также в её полном распоряжении.

Бернис поинтересовалась, нужна ли Ланни помощь, и Ланни ответила, что уже привыкла справляться сама.

И что если ей станет совсем тяжело, то можно будет пригласить няню. И ещё раз извинилась за то, что теперь она не может уделять Бернис столько времени, сколько прежде они проводили вместе.

Внутренних убранств домов Бернис за свою жизнь просмотрела достаточно.

А вот с Олтером было бы неплохо познакомиться наконец.

Оставив сумку, она покинула дом Элмерзов. Благодаря своим небольшим размерам этот дом смог отыскать себе место вблизи центральных улиц Олтера, поэтому, едва оказавшись за воротами, Бернис оказалась поглощена городским оживлением.

Она пошла туда, куда глядели глаза. Не особо выбирала направление, но запоминала ориентиры, по которым будет возвращаться к Ланни. Сейчас Бернис важнее было не достичь определенной цели, а именно что пройтись, познакомиться с местностью.

Внешние различия между Леберлингом и Олтером были незначительными. Всё те же улицы, утыканные многоквартирными домами в центре и персональными — на окраинах. Те же учебные заведения, разве что таких красивых университетов, как у себя на родине, Бернис не смогла отыскать. Те же огни, протянутые вдоль улиц — хотя и по каким-то причинам не жёлтые, а белые.

Но внутренне Олтер воспринимался всё же по-другому.

В Леберлинге каждая деталь, встреченная на пути, была знакомой, даже привычной. Олтер же позволял взглянуть на обыденные вещи иначе. Так, Бернис заинтересовалась, например, кружевной шляпкой фонаря — в Леберлинге было множество таких фонарей, но внимание привлёк именно олтерский. И моллом. Бернис, что таить, частенько посещала торговые точки, это было её страстью с детства — бродить среди витрин. Будучи маленькой, она заявляла родителям, что займётся торговлей, когда вырастет… В тех двух моллах Олтера, в которые заглянула Бернис, продавали всё то же, что и в Леберлинге. Но воспринималось это так, будто предлагали здесь неведомые диковинки.

Бернис решила воспользоваться своим неожиданным отпуском по полной.

Будучи студенткой, она не умела грамотно распределять время: могла слишком много внимания уделить ненужным вещам и при этом не успеть сделать что-то более важное и значимое. Но теперь-то она повзрослела. Научилась жертвовать одним, отдавая предпочтения другому. Так что за эти два дня она успела очень многое.

Разжившись местной газеткой в придорожном ларьке, Бернис обзавелась сводкой мероприятий, анонсированных на выходные.

Бернис успела посетить две выставки. Одна из них была посвящена картинам второй половине прошлого столетия, как раз той, на которую пришёлся расцвет научно-технического прогресса. Несмотря на то что множественные изобретения заметно облегчили жизнь человека, творцы восприняли новшества личным оскорблением. И смирились с ними не сразу. Так что основная масса картин была серой и мрачной. А некоторые прямо изображали карикатурных роботов разной степени дружелюбности: начиная от тех, которые пишут вместо художника его картины, и заканчивая теми, которых поедают жалких людишек вместо топлива.

Вторую же выставку посвятили творчеству одного писателя, не так давно покинувшего этот мир. Звали его мелодично — Вирджиль Блумфильд. Его книги имели одну особенность: они каждый раз начинались одинаково. Завязка была таковой: герой-неудачник по имени Буз Брэг лишается работы, а работал он личным секретарём одного министра, и, возвращаясь домой, узнает, что ему вот уже который год изменяет жена.

Как раз после того момента, когда Буз Брэг застаёт любимую в объятиях другого мужчины, и начинается расхождения сюжета. В одной книге герой становится преступником, в другой — следователем, в третьей — переезжает в новое место, в четвертой — теряется среди тихих улиц собственного города. Всего Вирджиль Блумфильд написал ровно пятьдесят одну книгу. И только последнее своё творение, безоговорочно признанное критиками лучшим среди всех, он посвятил магии — тому, как Буз Брэг неожиданно открывает в себе магические способности. Именно эту версию Бернис и читала.

Создатели выставки даже провели расследование и выяснили, кем же именно был тот маг, который помогал Вирджилю Блумфильду с матчастью. Бернис, прочитав имя, не удержалась от смешка: этого мага она знала. Он преподавал ей в университете — магическую литературу с древности и до сегодняшних дней. Брюзжал на студентов из-за того, что они совсем не читают вечную классику, предпочитая ей современные одноразовые романы.

Кроме того, Бернис посетила театральное представление. Раньше, ещё до университета, она часто посещала театры вместе с мамой и иногда отцом. Это было одним их обязательных условий для людей их класса: являть себя изысканному обществу, интересоваться искусством на глазах старых знакомых, обсуждать всякое значимое во время антрактов. Однако потом Бернис стало совсем не до того.

Представившись на входе чужим именем («Алиша Хейг, один билет, пожалуйста»), Бернис смогла вновь окунуться в театральную атмосферу. И пусть этот театр был скромным или, можно даже сказать, простеньким, не настолько впечатляющим своими размахами, спектакль Бернис понравился: вроде и незамысловатый, но взгляд отвести невозможно. Да и зрители хорошие: спектаклем они интересовались сильнее, чем свежими сплетнями.

А ещё Бернис, то есть, конечно, Алиша Хейг, посетила открытую лекцию одного мага. Он усовершенствовал один из методов, который был изобретён уже давно, но всё время работал как-то не так, как следует. Можно сказать, довёл его до идеала. Бернис несколько раз слышала об этом методе на занятиях в университете, он всякий раз доводил её до восторга, но на себе не испытывала — слишком сложным в исполнении он был. Но красивым. Этот метод позволял на краткий срок создать себе вторую ипостась — эфемерную, прикоснуться к ней нельзя, зато магия, исходящая от неё, будет вполне реальной. В университете Бернис рассказывали о магах, обращающих свою суть в волка, лису и орла. А этот маг, автор доработки метода, научился обращать себя в дракона…

И всё-таки, сколь прекрасным не был бы её отпуск, на подкорке сознания сидело напоминание о том, что Бернис устроила его не по собственной воле. Что она покинула Леберлинг не развлечения ради, а из осторожности. Послушавшись предупреждения, сделанного Кеем.

Каждый раз, выбираясь из дома Ланни, Бернис собирала волосы в высокую причёску и прятала под тёмной вуалью — не хотелось привлекать к себе лишнее внимание, а огненно-рыжие пряди её волос с самого детства Бернис являлись тем маячком, который притягивал взгляды окружающих. И ещё она обращала особое внимание на ступени. Бернис надеялась, что получит новый знак от Кея — ни капли отчего-то не сомневалась, что он раскроет её местоположение легко и просто, не напрягаясь.

Кроме того, Бернис посетила Радужную улицу целых пять раз. Улица эта была довольно протяженной и пользовалась у местного населения спросом.

Второе посещение этой улицы случилось, когда Бернис ходила на выставку картин — галерея расположилась именно на ней. Третье — когда Бернис зашла в один уютный ресторанчик, чтобы разжиться чем-нибудь необычным на ужин для неё и Ланни. Четвёртое — когда она возвращалась с лекции и решила сделать лишний крюк.

Первый и последний же раз Бернис оказалась на этой улице, когда приехала в Олтер и когда решила его покинуть.

И вообще название этой улице дал, похоже, один поэтичный путешественник. Поскольку радужность её становилась очевидной лишь при взгляде на эту улицу с вокзальной площади. Друг за другом следуют разноцветные дома: тёмно-красный, бледно-оранжевый, выцветший жёлтый, серо-зелёный… Впрочем, сопутствующая вокзалу улица Леберлинга куда более скучная. Так что глупо жаловаться.

Спустя два дня отпуска Бернис, успевшая, конечно, лишь попробовать Олтер на вкус, но точно не объесться им, вспомнила о том, что в Леберлинге её тоже ожидают дети. Не свои собственные, но оттого не менее нуждающиеся в поддержке. А ночью, знаменующей конец одной недели и начало следующей, из Олтера до Леберлинга как раз ходит поезд — возвращается в родные края тот самый состав, который и доставил Бернис до Олтера.

Попрощавшись с Ланни и пообещав почаще наведываться в гости к ней и Криспину, Бернис поспешила на вокзал.

С удивлением отметила, что на нём нет ни одного перекупщика — ещё одно отличие между городами! И приобрела билет в вагон подороже — поезд должен приехать в Леберлинг ранним утром, а потому неплохо было бы порядочным образом отдохнуть.

К моменту отъезда Бернис с неба пошёл снег. Она стояла на открытом перроне, наблюдая за буйством природы.

Мелкие беспорядочные снежинки кружили в воздухе, до последнего оттягивая момент соприкосновения с землёй. Совершали пируэты, на которые способен не каждый танцор. И каждый раз, когда движение останавливалось, Бернис казалось, что она слышит тоскливый вздох.

К тому моменту, как Бернис услышала за спиной собственное имя, настоящее имя, её уже порядочно обсыпало снежинками.

Когда Бернис развернулась, чтобы выяснить, кому именно потребовалась «мисс Меллиган», часть этих снежинок слетела с неё во все стороны.

— Мистер Гилсон?..

И всё-таки это был не совсем тот мистер Гилсон, весточку от которого Бернис так ждала. Не Кейден, а Гленн — его старший брат. Они одновременно были и похожи, и нет. Гленн — чуть выше, но немного уже в плечах. Волосы носит в короткой стрижке. Неуловимо отличается овалом лица и формой бровей. И взгляд у него всегда какой-то другой. Более скептичный и самоуверенный.

Конечно же, Бернис имела честь быть знакомой с Гленном Гилсоном.

Не только благодаря его очевидной связи с Кеем. Но и потому, что Гленн, в отличие от младшего брата, пошёл по пути отца, а не матери. Гленн Гилсон окончил Университет магической механики в тот год, когда Бернис в него поступила. А потом время от времени продолжал попадаться на глаза. Пару раз он и Бернис даже вели беседы на темы магической науки.

— Добрый вечер, мисс Меллиган, — Гленн невинно улыбнулся. — Признаться честно, вас оказалось довольно сложно отыскать. Похоже, общение с моим братом всё-таки не пошло вам на пользу: вы стали слишком осторожной. Выдал вас лишь билет на поезд, купленный на настоящее имя. Уже уезжаете?

Слова Гленна ей совсем не понравились. Но Бернис постаралась остаться миролюбивой:

— Да, меня ждёт работа. — И полюбопытствовала: — У вас есть послание от Кея, которое вы хотели бы передать?

— Разве таким, как вы, вообще есть смысл работать? — На вопрос касательно послания Гленн не обратил совсем никакого внимания. — Ведь ваш папенька и так ни в чём не нуждается. Разве вам недостаточно просто наслаждаться жизнью и радовать окружающих своей красотой?

— Мистер Гилсон, поверьте: я лучше знаю, чему именно посвятить своё время и силы, — Бернис улыбнулась. — Так что там насчёт Кея?

— Только не говорите мне, — он приторно вздохнул, — что и трудолюбием вы заразились от него. Иначе это станет прорывом в медицине — новость, что тревожность и трудолюбие способны передаваться при тесном контакте, как какая-нибудь простуда.

Бернис слегка нахмурилась. Взглянула на Гленна чуть более строго:

— Если вы здесь, чтобы оскорблять меня, мою семью и моих друзей, то предупреждаю вас: лучше нам в таком случае и вовсе закончить этот разговор. Поскольку оскорбления я терпеть не намерена.

— Не знал, что друзей можно отвергать и предавать… — пробормотал Гленн. — Хотя страсть к предательствам уж точно передаётся в вашей семейке по наследству.

Бернис смотрела в глаза Гленна дольше, чем то позволяли нормы приличия. Он замолчал, и она тоже не придумала, что сказать. Да и, ко всему прочему, не была уверена, что ей вообще следует о чём-то говорить. С минуты на минуту должен прибыть её поезд, который обратит этот разговор ни во что иное, как неловкое воспоминание. Вот уже, кажется, слышатся вдалеке гудки, предвкушающие путешествие… Бернис вновь повернулась к рельсам. И только тогда за её спиной прозвучало:

— Мисс Меллиган, разве вы ещё не поняли? Я был о вас лучшего мнения. Не самого хорошего, но сейчас вы и вовсе меня разочаровали. Берри, милая моя ягодка, вы сейчас никуда не поедете. А за крайние меры прошу простить…

Быть может, ей и в самом деле стоило всё-таки взглянуть на Гленна вновь.

Тогда бы Бернис поняла, как глупо попалась.

Но магия дотронулась до кончиков её пальцев прежде, чем Бернис успела этому воспрепятствовать. Первым касанием магия напомнила дуновение весеннего ветра; однако же, следовало магии попробовать Бернис на вкус, как одна за одно мгновение, с невероятной скоростью, распространилась по всему телу, присвоила его себе.

Бернис почувствовала, как смыкаются её глаза.

Успела подумать: чем она это заслужила? И ещё сказку, главную героиню которой вот таким нехитрым приёмом заморозили ровно на сотню лет.