Мисс Эндерсон и её странности

Глава 12.

Больше всех возмущалась Бернис — что было весьма ожидаемо.

Она вынудила из Вогана Спрейка все подробности о разговоре с Верном Вутом — вплоть до того, какими именно интонациями тот пользовался, оглашая свои гнусные обвинения. И даже чуточку больше, ведь в конце концов Воган Спрейк, ставший после этого звонка слишком молчаливым, заметил:

— Я не адвокат. Я сотрудник Управления, следователь по делам, совершенным с участием магии. Но я могу предположить, на чём именно они будут делать акцент, выдвигая эти обвинения.

— И на чём же? — спросила Бернис, гордо подняв подбородок. Когда Кей смотрел на неё, у него создавалось ощущение, будто, если бы этот роковой звонок Верна Вута приняла Бернис, она бы своим напором выбила из него даже эту мысль — в чем-либо обвинять Алесту Эндерсон. А то и нашла бы, в чем обвинить самого Верна Вута. Обязательно бы нашла.

— Он выдвигает обвинение мисс Эндерсон. В то время как нужна была Бентону Нилту именно вы, мисс Меллиган. Чуете несостыковку? Думаю, он будет навить на то, что мисс Эндерсон — это тот человек, который не имеет к истории никакого отношения. Если бы Бентону Нилту нужна была мисс Эндерсон — и именно за излишний интерес к мисс Эндерсон Бентон бы перед самой мисс Эндерсон и расплатился, то грамотный адвокат смог бы свести всё к самообороне. Но сейчас выходит так: мисс Эндерсон в этой истории является случайным лицом. Беззащитным, я бы даже сказал, лицом.

Воган Спрейк перевёл взгляд на Лесс, и Кей тоже посмотрел в её сторону — но так, чтобы сама Лесс этого не заметила.

И Лесс произнесла — тихим, но уверенным голосом:

— Если я виновна — я готова понести наказание.

— Ты не виновата, — произнесла Бернис строго, без капли сомнения. Она придерживалась той позиции, которой и должна придерживаться сестра: стоять за свою кровь до последнего, даже если весь мир окажется в оппозиции. А вот Кей, становясь частью Управления, клялся, что будет служить справедливости, и только ей. Всю жизнь презирал тех, кто нарушает клятвы — и вот сам оказался на перепутье.

Если Лесс и вправду виновна?

Он не сможет оправдать её.

Но и простить себе невольное зло, совершенное по отношению к Лесс, тоже не сможет.

— А как, смею поинтересоваться, — вновь нарушила тишину Бернис, — они собираются оправдывать самих себя? Например, то, что они намеревались совершить на меня покушение? Только не говорите, что они собираются об этом молчать.

— Вы сами об этом сказали, — заметил Воган Спрейк. — Мисс Эндерсон может попробовать выдвинуть обвинение в покушении на её личность, но, опять же, они будут парировать это тем, что никакого покушения совершенно не было, поскольку для него не было ни одного мотива.

— Но ведь мы можем сослаться на то, что они… просто перепутали. И тем самым быть предельно честными. Я могу заявить о том, что на меня намеревались покуситься. У вас есть портрет. Мы сможем доказать, что на нём изображена именно я. И с помощью магии подтвердить, кому он принадлежал.

— Мы сможем, — Воган Спрейк кивнул. — Но это никак не спасёт мисс Эндерсон.

— Но ведь, в конце концов, — Бернис начала сердиться, — мы с Алестой одинаковые! Разве это не весомый аргумент?

— Что мешает им сослаться на случайное, пускай и очень удивительное, совпадение? Глаза могут обманывать…

— А души? — поинтересовалась Бернис. — Разве могут обманывать души?

— Что-то подсказывает мне, мисс Меллиган, что до душ никто не посмеет дойти.

Бернис приоткрыла рот, намереваясь сказать что-то ещё. Но не произнесла ни слова — не то побоялась сказать лишнего, не то поняла, что очередное ее предложение будет раскритиковано. И, выходит, сдалась?..

— Мистер Спрейк, мне начинает казаться, что вы играете на стороне Верна Вута, — заметил Кей. Он мог бы молчать и дальше… Но слишком уж бледным стало лицо Лесс — белее снега. Лучше пусть оно заливается румянцем, когда ушей Лесс касаются слова Кея, чем будет вот таким мертвенно-бледным.

— Я вместе с вами пытаюсь просчитать последовательность шагов, которые нам нужно предпринять. — Воган Спрейк скользнул взглядом по лицу Кея. — Но, согласитесь, ситуация… не самая обыденная. Мисс Меллиган, есть одно действие, которое вы можете совершить. И которое точно принесёт результат, хотя нет никакой уверенности в том, что это действительно поможет мисс Эндерсон, но это всё-таки шанс. Однако я практически уверен в том, что вы на него не осмелитесь.

Воган Спрейк вновь посмотрел на Кея. И Бернис тоже на него воззрилась, будто заметила впервые. Улыбнулась, произнесла всего лишь два слова:

— Гленн Гилсон.

И теперь под ударом была не только Лесс. Но и сам Кей.

— Именно так, — подтвердил Воган Спрейк. — Вы можете обвинить Гленна Гилсона в том, что он вас похитил. Если Гленн окажется сговорчивым и раскроет чуть больше сведений об ордене, мы, исхитрившись, быть может, всё-таки сможем выдвинуть обвинение всей его деятельности — и Верну Вуту в том числе. И если ситуацию получится перевернуть так, что мисс Эндерсон станет лишь одной из его жертв… Слишком много «если», мисс Меллиган.

Воган Спрейк поднялся с кресла, будто у него не осталось совсем никаких сил на то, чтобы продолжать этот разговор. Ну, или желания. Кей давно это заметил — Вогану Спрейку, да и каждому, пожалуй, сотруднику не нравилось ощущать свои руки связанными. Когда ты хочешь что-нибудь противопоставить, но — категорически не можешь.

Нынешняя ситуация, ко всему прочему, отягощалась парочкой не самых приятных факторов.

Например, таким: нет никаких подтверждений невиновности Лесс. Как и нет подтверждения её вины. Лишь подозрения, факты и домыслы, подтвержденные наблюдениями Кея и признаниями Лесс, но без доказательной базы не имеющие никакого веса.

И ещё таким: участие во всей этой истории Гленна. И всё бы ничего, если бы действия, которые Кей гипотетически может предпринять по отношению к старшему брату, совпадали с действиями, которые он должен сделать в отношении Лесс.

Но нет — Лесс (и Бернис вместе с ней) оказались отнесены на противоположный конец относительно Гленна.

А Кей застрял где-то посередине, не понимающий, что именно ему нужно делать: обвинять, нападать или защищать.

— Кей.

Глаза Бернис неожиданно оказались напротив.

Когда-то это было самой главной на свете мечтой: вот так смотреть Бернис в глаза. А теперь… вот так неоднозначно всё получается. Не зря, пожалуй, Вистан Меллиган всегда относился к Кею с таким пренебрежением. Видимо, где-то глубоко в душе понимал, что Кею с Бернис однажды придётся быть не напарниками, а, скорее, противниками.

Впрочем, ведь и их собственных отец за жизнь не сказал о Меллиганах ни одного доброго слова. Быть может, Гилсонам и Меллиганам нужно было всего лишь относится друг к другу терпимее? И тогда Кею не пришлось бы узнать, что его брат состоит в ордене, который основан, в частности, ради того, чтобы уязвить Вистана Меллигана?

— Кей, — повторила Бернис, возвращая Кея в действительность. Выходит, если Бернис на это способна — она нечто вроде противоположности магии, которая от этой действительно так стремится увести? — Я не буду обвинять твоего брата. Но лишь до тех пор, пока не пойму, что это не является единственной возможностью помочь Алесте. А пока я бы очень хотела, чтобы ты встретился с ним и поговорил.

Выходит, старая дружба оказалась для Бернис всё же дороже кровных связей? И за душевное спокойствие Гилсонов она готова заплатить верой и волей собственной сестры?

Или Бернис, как и всегда, старается для всех оставаться хорошей? И до сих пор не в силах понять, что невозможно угодить всем и каждому?

— Я бы сам этого хотел, — заметил Кей. — Но, как видишь, сейчас мы в Леберлинге, а он, весьма вероятно, всё ещё в Олтере.

— Когда он намекнёт о том, что находится поблизости… Не упускай шанс.

Разговор близился к логическому завершению, а это значило — пришло время решать, что делать дальше. А решать это вправе только Воган Спрейк, завороженно разглядывающий местность за окном. Чем дольше Кей общался с Воганом Спрейком, тем отчетливее понимал — живущий в Вогане Спрейке страх ошибиться куда сильнее, чем во многих других. Потому и действует он всегда осторожно, предпочитая не лезть на рожон. Будто бы однажды уже ошибся. И с тех пор не рискует.

Воган Спрейк, конечно, никому не раскрывал свои секреты — даже подопечному. И вряд ли раскроет. Только если сам Кей обо всём не догадается. Хотя, по опыту последних дней, есть у Кея такое ощущение, что он перестал что-либо понимать в разгадке тайн — своих собственных и чужих.

— Пока нам не поступило никаких официальных постановлений касательно дальнейшей судьбы мисс Эндерсон, мы не станем ничего предпринимать, чтобы не сделать лишнего. Думаю, раньше завтрашнего дня ждать постановления не стоит. Поэтому у нас с вами есть время тщательно всё обдумать. Мисс Эндерсон, — Воган Спрейк повернулся в сторону Лесс, полюбопытствовал: — Что вам милее: остаться здесь, чтобы помочь мне разобраться с мелкими бумажными хлопотами, относящимися к вашему путешествию? И переночевать в этом месте, полном чудес. Или ещё немного побыть под ответственностью мистера Гилсона?

— В чем именно заключается моя ответственность? — спросил Кей.

А должен был сказать что-то вроде: «Конечно, я готов взять ответственность за мисс Эндерсон. Не нужно ей долго оставаться в Управлении, оно угнетающе действует на её хрупкую душу». В очередной раз оплошал.

— Спешу напомнить, если ты вдруг забыл: работу никто не отменял. С бумажными хлопотами предстоит разбираться не только мне, но и тебе, Кейден. Более того, тебе придётся постараться даже сильнее моего. На данный момент на мисс Эндерсон не висит никаких подкрепленным документом обвинений. И всё-таки лучше вам, мисс Эндерсон, всё время оставаться под присмотром. Для вашего же блага. В общем, кому-то из нас вам точно придётся помогать, Алеста. Но вы вправе сами решить, чего желает ваша душа: помогать мне и переночевать в уютном гостевом номере Управления. Или помогать Кею и ночевать там, где он отыщет вам место. За качество этого места я не могу ручаться.

Окажись Кей на месте Лесс, он ни за что не выбрал бы себя.

После всего, что он сказал. И после всего, что не сделал…

Но Лесс внимательно посмотрела сначала на Вогана Спрейка, а затем на Кея. Когда их глаза пересеклись, вместо того чтобы нахмуриться, смутиться или отвернуться, на лице Лесс проступила улыбка первого весеннего цветка, проклюнувшегося из-под снега. Нежная, но сильная и несгибаемая. Сколько испытаний уже пройдено? А сколько ждёт впереди? Но цветок этот готов сражаться за последнего. Биться, пока течёт сок по сосудам, пока есть надежда на тёплый солнечный день.

— С вашего позволения, мистер Спрейк, я бы предпочла помочь мистеру Гилсону, — наконец решила Алеста.

— Я ещё есть, — напомнила Бернис. — И вы, мистер Спрейк, в очередной раз упускаете один очевидный факт: то, как именно связаны судьбы Алесты и меня.

— Мисс Меллиган, ваши с мисс Эндерсон судьбы пошли каждая своим чередом вскоре после того, как вы появились на свет, — заметил Воган Спрейк. — Вам сейчас лучше всего вернуться домой, к родителям, пока они не подали заявление о вашей пропаже — ведь тогда нам придётся раскрывать вашу историю целиком. Ну и, само собой, оставаться на связи. Я понимаю, как важно вам оставаться в курсе происходящего. Мы обязательно будем рассказывать вам обо всём, что узнаем сами.

Кажется, его слова всё-таки несколько успокоили Бернис. По крайней мере, она не стала продолжать спор. Вместо этого поинтересовалась:

— Могу я хотя бы пройтись до кабинета мистера Гилсона?

— Обязательно пройдитесь, — разрешил Воган Спрейк, — вы давненько в него не заглядывали…

И вот Кей в который раз подхватил сумку с вещами Лесс — невесомую сумку, что ощущалась лишь немного тяжелее воздуха. Они покидали Вогана Спрейка в странной последовательности: сначала Бернис, потом Кей и только затем Лесс. И ни один из них с ним не попрощался, поскольку оставался шанс, и весьма высокий, хотя бы единожды этим днём вновь повстречать Вогана Спрейка.

Дорогу от кабинета начальника к своему собственному кабинету Кей знал наизусть.

Но это не делало её хотя бы немного короче. А потому у Кея, Бернис и Лесс было достаточно времени, чтобы обсудить текущее положение дел, пока мимо проносятся пустые коридоры.

— Я поговорю с отцом. — Это было первым, что сказала Бернис, когда их разговорам наконец перестал препятствовать Воган Спрейк. — Для начала выясню, почему всё случилось так, как случилось, и после этого… Алеста. — В её голос вернулась строгость сестры. — Если отец признает тебя… Точнее, когда он признает тебя своей дочерью и моей сестрой, мы обвиним их в ответ. Мы скажем о том, что они хотели покуситься на одну из дочерей Вистана Меллигана. Я понимаю, отлично понимаю, на что намекал Воган Спрейк. Одно дело — выдвигать обвинения беззащитной девушке. И другое — дочери Вистана Меллигана. В нашем обществе слишком многое зависит от положения. От статуса. Мы сделаем так, чтобы этот орден подавился о твой статус.

Закончив тираду, Бернис взглянула на Лесс.

И Кей тоже на неё посмотрел, но не заметил в Лесс никакого воодушевления. Лесс спросила:

— Почему ты так уверена, что он должен признать меня?

— Я нисколько не сомневаюсь: в том, что нас разлучили, кроется какая-то ошибка. Нас не должны были разлучать. Мне кажется, всё это было подстроено человеком не самых строгих правил. Отец обязательно признает тебя, как только узнает: вот она ты, существовала всё это время…

— Если бы нас не разлучили, — уточнила бы Лесс, — то мы обе оказались бы Меллиган?

— Отличная фамилия, — покивала Бернис. Но Кей понял прекрасно — ведёт Лесс не к этому. Ведь именно Кею довелось побыть у Эндерсонов. А Бернис может лишь по смутным обрывкам рассказов представлять, какие они на самом деле — её родственники по женской линии.

— И оставили бы маму одну? — Взгляд Лесс наполнился затаенной болью. — Бернис, в глазах мамы самый плохой человек — это отец. Который воспользовался её беспомощностью и забрал ребёнка. Она пыталась встретиться с ним. Пыталась добиться того, чтобы тебя ей возвратили. Может, нам обеим было суждено провести всю свою жизнь там, в Плуинге?

Бернис не нашла, что на это ответить.

Сколько бы противоречивых слухов не витало вокруг персоны Вистана Меллигана, Бернис всегда оставалась верной дочерью своего отца: несгибаемой, уверенно стоящей на своём, иной раз — не щадящей чувства окружающих. И к отцу она относилась с уважением и бесконечным доверием. Поскольку и воспитали её именно так. Тогда как Лесс росла истинной дочерью своей матери, бесконечно разочарованной в этой жизни, которая сначала манит возможностями, а потом безжалостно отрезает крылья.

— И всё-таки я поговорю с ним, — заметила Бернис наконец. — Я не считаю его плохим человеком. И всё же допускаю, что в какой-то момент жизни он мог совершить ошибку. Кто из нас не совершает ошибок?.. Мы спасём тебя, Лесс. Точнее даже, докажем всем твою невиновность.

— Я постараюсь связаться с братом, — произнёс Кей. Голос исказился, отразившись от стен, и прозвучал незнакомо даже для самого Кея. — Выяснить всё, что он знает об этом ордене. И, тем более, об одном нашем общем знакомом…

— Он даже мне не стал этого раскрывать, — Бернис усмехнулась. — Ты тем более вряд ли чего-либо от него добьешься. В случае, если он все-таки соизволит с тобой поговорить.

— Отчего же — даже тебе? — поинтересовался Кей.

Бернис улыбнулась с легкой ноткой коварства и заметила:

— Я умею находить подход к людям. К таким, как Гленн, в том числе. К тому же, у вас с Гленном явно есть определенный типаж… Которому я соответствую. — Она опустила ресницы вниз — дешёвый трюк, направленный на то, чтобы вызвать в Кее ревность. Быть может, Бернис мстила за то, что тогда, под Истинной звездой, Кей обратился не к ней, а к Лесс? Впрочем, уже через мгновение тон Бернис стал привычным: — Ну а не самым тёплым отношениям между тобой и Гленном скоро пойдет третий десяток лет. Это всему Леберлингу известно. Ко всему прочему, ты принадлежишь Управлению… созданному карать, а не хвалить. Как думаешь, кому он всё-таки открылся бы охотнее: мне или тебе? Но если всё-таки тебе — я буду рада.

— Зачем ты тогда сама предлагаешь мне с ним поговорить?

— Я ищу пути, — Бернис пожала плечами. — А если вдруг всё-таки удастся?..

Как бы тщательно ни скрывался кабинет Кея, его всё-таки удалось настигнуть. Ключи от кабинета Кей постоянно носил с собой — поскольку частенько случалось так, что на рабочее место Кей заглядывал в выходное или ночное время. Провернув ключ в замке, Кей распахнул дверь, приглашая сестёр войти. И сам будто бы впервые вдохнул воздух в собственном кабинете.

Не так давно Кей в него заглядывал — в начале этой недели, что приближается сейчас к концу.

Но так много событий произошло с тех пор, что кабинет, занимаемый Кеем вот уже который год, перестал восприниматься как его личный.

— Пыльно тут у тебя, — заметила Бернис. — Не знаешь, наверное, но есть такие магические артефакты… называются ведро, вода и тряпка. Можно сначала пыль с полок протереть, а потом ещё и полы помыть.

— Бернис, ты-то уж точно многое знаешь о том, как следует протирать пыль и мыть полы… — пробормотал Кей. Он прекрасно знал, что уборкой в доме Меллиганов занимается кто угодно, кроме их самих. Но Бернис это нисколько не задело, и она продолжила:

— И много лишних безделушек в пространстве появилось с тех пор, как я последний раз здесь была. Вот эти фигурки на полках… Или узор штор… Не надоедает обилие пестроты?

— А мне нравится, — призналась вдруг Лесс. — Уютно.

Кей осознал это только сейчас — чем-то неуловимым его кабинет напоминает комнату Лесс в Плуинге. Быть может, тем, что и Кей, и Лесс пытались впихнуть в небольшое пространство всю свою настоящую жизнь? А потому не скупились ни на детали, ни на краски. Обустраивали всё так, чтобы им самим было уютно здесь находиться.

— Вот и хорошо, что это тебе надо будет помогать Кею, а не мне.

Рядом с креслом для посетителей Кей поставил сумку Лесс. А сам приблизился к рабочему столу. Пыли на нём, в самом деле, уже успело накопиться… Оставить, что ли, Лесс писать отчёт о поездке, а самому взяться за уборку?..

Противореча собственным словам, Бернис подошла к одному из шкафов и сняла с неё статуэтку белой козы с позолоченными рожками. Не было ничего удивительного в том, что Бернис привлекла именно эта статуэтка — ведь она сама дарила её Кею на последнее Перерождение, что они встретили друзьями. Когда они перестали таковыми друг другу приходиться, Кей и поставил сюда эту статуэтку. Как память… Чтобы как можно дольше не заживали раны, нанесенные на сердце.

Бернис провела по золотистому рогу пальцем, смахивая пыль, а потом поинтересовалась:

— Что бы вы хотели получить на Перерождение? — Переведя взгляд на Лесс, она покачала головой: — Я столько подарков задолжала тебе, сестричка.

— Как и я тебе, — заметила Лесс. — Когда окажемся в Плуинге, первым делом пойдём в Лавку странностей. И я вручу тебе мешок разных безделушек.

— Звучит, как страшный кошмар, — Бернис усмехнулась. — Я привыкла не привязываться к вещам. Но с безделушками от тебя не смогу поступить никак иначе, кроме как поставить их на полку, чтобы почаще натыкаться взглядом. Стану на шаг ближе к Кею.

Бернис шагнула к окну, отодвинула в сторону белый тюль, провела ладонью вдоль оконной рамы — через щели внутрь кабинета влетает морозный зимний воздух. Кей давно хотел утеплить раму, но прежде всё никак не доходили руки…

— Что ж, меня, пожалуй, и вправду ждут, — заметила Бернис. — Отец вряд ли волнуется, а вот… остальные — вполне возможно. Алеста… Не сомневайся. Сегодня нашего отца ждёт серьёзный разговор. — Она покачала головой и поправила рыжую прядь, выбившуюся из низкого пучка. — Как только он состоится, я обязательно тебе обо всём сообщу. Найду способ.

За пять шагов она преодолела расстояние между окном и дверью в кабинет — синее платье, пережившее столько разных событий, встрепенулось, как крылья бабочки на ветру. Бернис крепко обняла Лесс — их рыжие пряди волос соприкоснулись, будто встретились на мгновение две одинокие страждущие искры. И разгорелся огонь, способный на многое, если не на всё.

Бернис шепнула ей что-то на ухо, и Лесс прошептала ответ, но ни единого слова ни одной из сестёр Кей различить не смог. То ли сам этого не захотел… То ли сёстры не позволили. Поскольку Кею предназначались другие слова. И предшествующий им суровый взгляд:

— Кей, проводишь меня до выхода? Боюсь заблудиться.

Бернис, конечно, была не из тех, кто мог бы заблудиться в коридорах Управления.

И это значило, что на самом деле цель её просьбы — сказать Кею нечто такое, чего бы она не хотела говорить при Алесте. Вот только повиснуть у него на шее и подтянуться к уху Бернис не может. Поэтому приходится действовать иначе.

— Провожу, — согласился Кей. Взглянул на Лесс: — Мисс Эндерсон, располагайтесь. Я скоро вернусь.

Для Лесс это был отличный шанс — убежать, ведь Кей, который обещал контролировать каждый её шаг, отлучился, хотя довёл её до кабинета. Кей не обидится, если Лесс поступит именно так. Расстроится и огорчится, но прекрасно её поймёт.

Первую половину дороги, несмотря на явственные намеки, Бернис соблюдала тишину.

Только когда экватор был пройден, она наконец поинтересовалась:

— Что ты испытываешь к Алесте?

Кей ожидал от неё всё, что угодно. Замечаний по поводу того, как неуважительно в Управлении относятся к Вистану Меллигану. Обещаний разобраться с этой ситуацией самостоятельно, раз здесь все такие трусливые и неумелые. Советов по поводу того, как улучшить обстановку в его кабинете, в конце концов.

Но уж точно не вопросов о чувствах.

И всё-таки Кей ответил… Поскольку, конечно же, Бернис имела к этой истории непосредственное отношение.

— Когда я увидел её впервые, то весьма сильно удивился. Потому что перепутал её с тобой. Но сейчас, спустя время, я начал понимать, что она — это всё же не ты. Сначала это было… воспоминание, что ли? Воспоминание о том, что я испытывал к тебе, — он внимательно посмотрел на Бернис. И Бернис ответила серьёзным взглядом, в которым не осталось и намека на веселье.

— А потом? — уточнила она.

— А потом — бесконечное разочарование собой. Из-за того что я делаю плохо такой, как она. Что ворвался в её спокойную жизнь и перевернул с ног на голову.

— А сейчас?

Взгляд Бернис пронзал насквозь. И даже если бы Кей не стал ничего отвечать, этот взгляд ещё долго преследовал его во снах. До тех самых пор, пока Кей не признался бы в правде самому себе. Но перед тем — потерял всякий покой.

— А сейчас я хочу, чтобы всё это закончилось как можно скорее, — заметил он осторожно.

— Тогда, в том парке, тебе хватило смелости посмотреть мне в глаза и признаться во всём прямо, — Бернис усмехнулась. — Зато теперь трусишь. Кей, Кей…

Она остановилась напротив него. Потянулась к воротнику помятой сорочки, чтобы поправить уголок. Провела ладонью вдоль его уха и осторожно спустилась к шее, а затем к груди. Остановила ладонь прямо напротив сердца.

И сердце осталось спокойным. Ровно до того момента, пока Бернис не продолжила задавать вопросы:

— Когда всё закончится, ты хочешь забыть её и, следовательно, меня, как ночной кошмар? Оставить этот эпизод в памяти, но не взять с собой в настоящее? Чего ты хочешь на самом деле, Кей?

Чего он хочет? Вопрос отличный.

Было бы совсем неплохо, если бы существовала такая возможность: зажмурить глаза, а распахнуть их уже тогда, когда всё станет хорошо? Но Бернис очень точна в правильном формулировании вопросов. Если «хорошо» будет значить «вычеркнуть из жизни рыжеволосых сестёр», согласен ли Кей на такой исход?

К тому, что рядом с ним нет Бернис, он уже успел привыкнуть.

Но насколько долго он будет привыкать к тому, что рядом перестанет быть Лесс? Будущее похоже на туман — как ни старайся его разглядеть, не увидишь дальше собственных рук. Но отчего же кажется, что сейчас, пытаясь разглядеть грядущие события, Кей различает огонёк, пылающий где-то там, вдалеке.

— Я вижу, — Бернис качнула головой. И сдвинулась с места — впереди замаячила ведущая из Управления дверь. — Прекрасно вижу всё по твоим глазам. Смешной ты, Кей. Знаешь, что я успела осознать, наблюдая за вами двоими? Это не меня ты любил. Тогда, в том парке, когда ты произносил то признание в чувствах… Ты просто ещё многого не знал. Не меня ты любил, а её — во мне. Это не я тебя манила, а наша с ней схожесть. И именно различия между нами отталкивали тебя и разочаровывали. Что же касается меня… Моя душа отказывалась принимать тебя как раз-таки потому, что ты был не мне предначертан. А ей. Отчего же я это вижу, а ты отказываешься принимать?

— Даже если так — то что ты думаешь по этому поводу? — спросил Кей тихо.

— Иос водит нас запутанными путями, — заметила Бернис. Объяснила: — В дни перед Перерождением я чаще прежнего вспоминаю об Иосе… Наверное, так и задумывалось? Он водит нас запутанными путями, но каждый такой путь имеет конечную цель. Просто нам нужно время, чтобы её осознать. Если Иос задумал, чтобы всё сложилось именно так, то кто мы такие, чтобы с ним спорить?

Накинув на голову капюшон, Бернис толкнула дверь и выскользнула из Управления, не обернувшись. Кей вышел за ней следом, хотя сам не озаботился тем, чтобы прихватить верхнюю одежду.

Поэтому ветра радостно приняли его в свои ледяные объятия.

И за шиворот рубашки мгновенно насыпалась горсть снега — похоже, непогода, несколько дней назад бушевавшая в Плуинге, наконец-то добралась до Леберлинга.

— Нужно было обеспокоиться тем, чтобы прислать за тобой машину, — заметил Кей, не сводя глаз с Бернис. Сейчас, на фоне снега и угловатых голых веток, волосы её стали ещё ярче, щеки ещё румянее, а глаза ещё теплее.

— Прогуляюсь, — заметила Бернис. — Мне нравится ходить по этим местам. Я и до школы хожу пешком — наслаждаюсь утренними мгновениями тишины.

— Сколько ты уже в ней работаешь? — спросил Кей.

— С начала учебного года, — она пожала плечами.

— Тогда почему я за всё это время ни разу тебя не встретил?

Бернис улыбнулась невинно — и дотронулась до кончика его носа:

— Замёрз — пора в здание возвращаться, греться. — И наконец-то заметила: — Потому что не со мной тебе суждено было встретиться… Я буду рада, если Алеста отвоюет себе частичку счастье. И если ты. Я ничего не имею против того, если вдруг окажется, что счастье это заключается для вас в частности в том, чтобы обрести друг друга.

Но был ещё один вопрос. Волнующий Кея до боли в том самом сердце.

— А если вдруг окажется, что Лесс… Алеста всё же… имеет отношение к этому делу?

— А ты веришь? Веришь, что она в самом деле может быть виновна? Я поверю скорее в то, что виновна я. Она такой светлый человек… Она продолжает верить в чудо. И в то же время — она готова отвечать за свои поступки. Она честна и открыта. Но если ты веришь в её виновность — значит, тебе не место рядом с ней.

Бернис умела уходить, не оборачиваясь назад.

В том числе и это отличало её от Лесс безвозвратно…

Не считая спешной утренней прогулки от вокзала до Управления, свалившегося тяжелым камнем на голову откровения от Вогана Спрейка и последующего разговора с Бернис, день прошёл весьма и весьма спокойно.

Вернувшись в кабинет, Кей, конечно же, застал в нём Лесс. Причём время зря она не теряла: нашла себе занятие. Где-то откопала тряпицу, сбегала до санитарного узла за водой (вот было бы забавно, если бы Кей вернулся тогда, когда она как раз-таки ходила за водой) и принялась стирать с полок ту самую пыль, что так не понравилась её сестрице.

Когда Кей распахнул дверь, Лесс занималась той самой полкой, на которой стояли безделушки, когда-то подаренные матерью: посеребренные часы с изогнутыми стрелками и вечный календарь. Мама ценит пунктуальность и собранность, пожалуй, даже больше всех остальных человеческих качеств. Лучше бы ей никогда не узнать о том, что эти часы остановили ход ещё в прошлом году, а переворачивать кубы календаря Кей перестал года три назад.

На несколько мгновений Кею удалось остаться незамеченным.

Понаблюдать за движениями Лесс — одновременно аккуратными и уверенными. За тех, как бликует отсвет лампочки в её волосах и качаются из стороны в сторону острые огненные язычки.

А потом он слишком громко выдохнул.

И Лесс мгновенно растеряла всю свою уверенность. Дернулась, резко развернулась и посмотрела на Кея большими круглыми глазами.

— Мистер Гилсон… — пробормотала она, помотала головой. — Я не заметила ваше возращение. Решила тут… прибраться немного, чтобы время не тратить зря. Надеюсь, вы не против? Скажу сразу, я ничего не разбила и не повредила. У меня есть опыт такой вот детальной уборки… Годы, проведенные в Лавке странностей, не прошли даром.

Она и в самом деле сейчас напоминала ту Алесту Эндерсон, которая предстала перед Кеем в Плуинге. Слегка осторожная, но вовсе не напуганная. Той Лесс не нужно было дожидаться, когда на неё навесят обвинения. Ту Лесс защищал её верный пёс, а ещё — понимание того, что её ожидает в завтрашнем дне. И пускай та Лесс несла на себе некоторый груз разочарований, дыхание её было спокойным и размеренным.

Глядя на Лесс, Кей пообещал себе, что обязательно сделает так, чтобы она вновь смогла радоваться этой жизни. Наслаждаться каждым её мгновением. Что станет даже чуточку счастливее собственной себя.

Даже если придётся пожертвовать собственным благополучием ради её.

А если однажды вдруг окажется так, что и Лесс, и Кей станут вдруг относительно счастливы, если в какой-то момент они оба почувствуют, что твёрдо стоят на ногах… То Кей скажет Лесс то, что сегодня услышал сам.

Что её он ждал и надеялся встретить.

Именно Лесс.

Не её сестру и не какую-либо другую девушку — хотя на пути встречалось много достойных девушек, и какая-то их часть уж точно была благосклонно настроена по отношению к Кею. Именно Лесс, Лесс вместе со всеми её странностями и бесконечными талантами. Кто же знал, что путь к ней окажется настолько запутан и тернист?

— Зовите меня Кейденом, мисс Эндерсон, — попросил Кей… повторил самого себя. Прошлого Кея.

И Лесс не постеснялась заметить:

— Мы с вами это уже проходили. — А потом напомнила вопрос: — Так вы не против того, что я у вас здесь затеяла уборку… Кейден?

Кей улыбнулся.

Точнее, внутри самого себя он воссиял ярче солнца в полуденный зной. Но на лице Кея эта радость, вызванная собственным именем, отразилась лишь слабой, едва ощутимой улыбкой.

— Меня смущает только лишь то, что я заставляю вас работать ради моего блага, — ответил он.

Лесс пожала плечами:

— Мистер Спрейк сам отправил меня вам помогать. В том, как правильно писать отчёты о поездках в целях расследования, я ничего не смыслю. А моё умение составлять отчёты о доходах, растратах и налогах вам вряд ли пригодится. Протирая пыль, я хотя бы буду заниматься тем, что умею.

На том и порешили.

Вплоть до самого вечера (если не брать в учёт недолгий перерыв на обед) каждый был занят своим делом.

Кей работал сначала над рапортом о его самостоятельной поездке в Плуинг, до которого так долго добирался, а затем — над рапортом об их с Лесс поездке в Олтер. Расписывал всё вплоть до каждого шага и потраченной монетки. Шаги ему вряд ли кто возместит, а вот деньги, если посчитают нужным, должны… Хотя есть у финансового отдела Управления общественной безопасностью по Леберлингу такая особенность: любовь каждую трату называть «излишней». Номер в гостевом доме, благодаря которому они спасли Бернис, скорее всего, тоже припишут вот к таким, излишним. Как и деньги, затраченные на еду. Финансовый отдел считает, что следователь должен питаться загадками, а не ходить по всяким-разным местам, растрачивая монетки Управления.

А Лесс, используя лишь сподручные средства, затеяла самую настоящую уборку. Она добралась до каждого темного уголка. О существовании некоторых Кей даже не подозревал, а другие сам помогал обнаружить — когда отставлял исписанные бумаги в сторону и двигал шкафы. К концу дня кабинет Кея стал таким чистым и сверкающим, каким, наверное, не был ни в один из дней своего существования.

Они завершили работу одновременно.

Кей поставил последнюю точку в отчете. А Лесс выставила за дверь мешок со старыми забытыми вещицами, с которыми Кей осмелился расстаться. Многие из них либо были забыты безупречно хорошо (так что смотрел Кей на них так, будто бы видел впервые), либо никогда Кею не прижали. Поэтому прощаться с ними оказалось легко.

Как и в старые добрые времена, рабочий день Кея завершился гораздо позже рабочего дня преобладающего большинства сотрудников в Управлении. Когда они с Лесс покинули кабинет, свет в коридорах успел не то что зажечься — он уже потух. В целях сокращения лишних растрат. А потому передвигаться приходилось лишь благодаря отблескам от уличных фонарей. Гасить которые запрещала мэрия Леберлинга.

— Где я проведу эту ночь? — спросила Лесс полушёпотом.

Там, в кабинете, она не осмеливалась говорить ни о прошлом, ни о будущем. Лишь о настоящем. Примерно, таком: «Кейден, вы не могли бы помочь мне сдвинуть в сторону этот шкаф?».

— Поскольку вы выбрали не Вогана Спрейка, а меня, — заметил Кей и только потом сообразил, как двусмысленно прозвучала эта фраза, — то и ночь вы проведёте там же… В доме моих родителей. Вряд ли они успели отдать вашу комнату кому-либо другому.

Лесс ничего не сказала, лишь как-то очень подозрительно вздохнула, и тогда Кей поспешил заметить:

— В этот раз обойдемся без семейных ужинов. Зайдём куда-нибудь по пути. Если найдём работающее заведение…

— Я могу вновь остаться здесь, в Управлении. — Сквозь полутьму Кей различил, как Лесс откинула в сторону прядь волос, упавшую на лицо. — Чтобы вам не мешаться под ногами.

— А вот ваша комната в Управлении уже наверняка принадлежит кому-то другому, — признался Кей. Предложил — нехотя, потому что совесть не позволила промолчать: — Но можем поискать что-нибудь ещё. Хотите? Только сначала поужинаем, а уже потом вернёмся в Управление. Проводить в нём ночь на голодный желудок — то ещё испытание.

Лесс вновь молчала. Дольше, чем следует, так что Кей почти успел поверить в то, что она готова согласиться на его предложение. Но в конце концов она ответила:

— Если это не обременит вас, тогда сегодня я вновь воспользуюсь гостеприимством вас и ваших родителей. — И добавила тише: — Наверное, у меня ещё будет еще множество ночей в Управлении, пока будет идти разбирательство. Наслажусь вдоволь. А уже потом, когда оно завершится…

Кей многое мог бы сказать. Например, то, что он уже пообещал самому себе — Алеста Эндерсон выйдет из этой истории невиновной. Или что все те ночи, которые Лесс вдруг будет вынуждена провести в Управлении, Кей проведёт рядом с ней. Будет шептать всякие глупости через решётчатое окно до тех пор, пока Лесс не отправит его куда подальше.

Но вместо всего этого Кей взял её за руку.

Набрался не то смелости, не то наглости.

И пускай сейчас на пути попадётся очередной работяга, допоздна засидевшийся в кабинете! Пускай нажалуется Вогану Спрейку на то, что Кей водит непозволительно близкие отношения с подозреваемыми… которые вот-вот станут обвиняемыми. Кей оправдает себя тем, что именно так ему легче всего держать над подопечными контроль.

Он кивнул на прощание охраннику, который уже заступил на ночную смену.

И вывел Лесс на заснеженную улицу.

— Здесь достаточно светло. Вряд ли теперь я должна потеряться, — заметила Лесс. И чарующими зелёными глазами указала на переплетение их пальцев. Думала, пожалуй, что Кей мгновенно отпустит её ладонь и покраснеет от головы до пят. Думала зря. Потому что смелости (или всё же наглости) Кея хватило на то, чтобы признаться:

— Вы сами избрали меня своим надзирателем, Алеста.

Он так и не отпустил её руки. Держал ладонь Лесс в своей до тех самых пор, пока они не настигли одного небольшого ресторанчика, продолжающего зазывать посетителей яркими огнями, что сияли несмотря на поздний час.

Кей ослабил хватку лишь тогда, когда они поднялись на крыльцо.

И с удивлением заметил, что пальцы Лесс все ещё переплетают его пальцах. Хотя ничто не мешает ей освободиться.

Впрочем, прикосновение всё же прервалось. Когда Кей распахнул дверь и пропустил Лесс вперёд.

Зал оказался заполнен лишь на треть. Кей и Лесс заняли место у окна, выходящего во внутренний дворик ресторана: судя по сложенным друг на друга стульям и столам, на которые заботливый снег нахлобучил пушистые белые шапки, в летнее время посетители наслаждались пищей не только в помещении, но ещё и на свежем воздухе.

— Я никогда здесь не был, — признался Кей.

— Я тоже никогда не была, — Лесс вздохнула. — Наверное, всё здесь ужасно дорогое. Надеюсь, вам возместят те средства, которые вы на меня тратите.

Кей не успел ничего сказать. Рядом с их столом возникла приветливая девушка — даже более приветливая, чем девушка из гостевого дома в Олтере. Вручила листы, на полях которых золотом сверкали вензеля, и ответила на все-все-все интересующие вопросы. А потом радостно удалилась.

Откинувшись на спинку мягкого кресла, Кей наблюдал за Лесс. Исподтишка, чтобы она не обвинила его в излишнем любопытстве.

А сама Лесс тем временем осматривала обстановку в зале.

Помимо лёгкого восторга, в глазах её был исследовательский интерес. Примеряла, наверное, какие из декоративных решений может применить к Лавке странностей. Невольно Кей начал вспоминать самые красивые и удивительные места Леберлинга. Кукольный театр, Дом музыки, кондитерская… Когда все закончится, надо будет провести Лесс по всем этим местам. Столько идей получится уловить… Что Лавка странностей станет главной достопримечательностью Плуинга. А то и окрестностей.

Ужин пришлось ждать недолго. Подали блюда красиво, под хрустальными клошами — как только их поднимали вверх, становился уловимым невероятно аппетитный запах.

Получился ужин замечательным.

И в какой-то степени забавным, поскольку Лесс в очередной раз запуталась в многообразии столовых приборов. А потому Кею приходилось излишне показательно орудовать ложками, вилками и ножами, чтобы Лесс успевала повторять.

Когда ужин закончился, Кей помог Лесс надеть шубку — и случайно задел её волосы.

А потом, когда они переступили порог, Лесс сама потянулась рукой к ладони Кея. И он крепко сжал её тонкие пальцы, надеясь, что она не различит ускорившееся биение его сердца.

Небо над головой было настолько тёмным, что не удавалось различить даже звезды. Кей вспомнил рассказ Лесс — тот самый, в котором она обвиняла сама себя. Лесс говорила, та ночь тоже была невообразимо тёмной. И Кей будто наяву представил тот вечер. Лесс, пересекающую темноту, и летящее ей в спину заклинание.

Даже если предположить… Предположить, что Лесс с какой-то долей вероятности может оказаться виновной — разве нельзя отнести её действия к самообороне? Да, придётся постараться, чтобы это доказать. Но нет ничего невозможного.

Кей и так виноват перед Лесс. Стоит наконец это признать.

Может, было бы лучше, если бы Кей вовсе не приезжал в Плуинг? Если бы следователем, посланным разгадать эту тайну, оказался кто-то другой, причём лучше бы тот, кто не был прежде знаком с Бернис. Или был знаком лишь отдаленно. Чтобы этот некто уделил Лесс столько же внимания, сколько остальным жителям Плуинга. Поверил её честным глазам и мягкой улыбке…

В гнезде Гилсонов их, кажется, даже ждали.

Быть может, Бернис, возвращаясь в собственный дом, и к Гилсонам заглянула ненадолго? И радостно известила Гилсонов о возвращении младшего сына?

В этот раз Лоррен не возмущался тому, что Кей совсем перестал заглядывать к родителям. А мама едва ли не встретила их на пороге. Объяснила, что отец сейчас очень занят — завален бумагами, даёт о себе знать завершение года. И вряд ли сегодня вообще спустится в гостиную.

Присутствию Лесс мама нисколько не удивилась.

Напротив, улыбнулась ей дружелюбно — настолько, насколько вообще позволил суровый нрав. Сообщила, что комната, которую Лесс занимала прежде, конечно же, свободна.

А потом мама против воли напоила Кея и Лесс вечерним чаем. Рассказала последние домашние новости. В основном они касались того, какие впечатляющие сугробы образовались во дворе и как тяжело выбрать качественную краску для потолка. Кей ничего не понимал в краске. И лишь совсем немного смыслил в сугробах. А потому Лесс участвовала в этом диалоге даже больше, чем он.

Вечерний чай разморил их напрочь. Вкупе с ночью, проведенной в поезде, он оказался лучшим снотворным. Для мамы всеобщее сонливое настроение незамеченным не осталось. Более того, она сама проводила Кея и Лесс до комнат, чтобы те вдоволь отдохнули.

Кей сделал мысленную пометку: завтра же утром узнать, что именно нашло на маму и сделало её такой гостеприимной.

Оказавшись в комнате, служившей Кею убежищем на протяжении всей его юности, Кей, не переодеваясь, присел на кровать — ему нужно было время, чтобы скоординировать свои дальнейшие действия. А потом он прилёг — разболелась голова.

И незаметно для самого себя провалился в сон.

Ненадолго. Если поверить часам на противоположной стороне стены, Кей пробыл в небытие ровно две трети часа.

Но даже этого времени хватило, чтобы обрести неожиданную бодрость. Кей понимал прекрасно, что наваждение скоро спадёт, и к нему вернётся усталость. Но пока что он готов был прожить ещё один полноценный день. Возвращаться в кровать уж точно совсем не хотелось.

Кей решил прогуляться немного.

Вряд ли он помешает чьему-либо сну — двери в доме Гилсонов закрываются плотно и почти не пропускают звук. Кей убеждался в этом неоднократно. Будучи подростком, он несколько раз попытался стать незримым участников важных разговоров. В частности тех, которые касались его дальнейшей судьбы. И всякий раз напрочь разочаровывался в стенах.

Расстегнув верхние пуговицы рубашки (чтобы легче дышалось), Кей покинул собственную комнату.

И на пару мгновений застыл напротив двери, ведущей в комнату Лесс. Но, так ничего и не расслышав, спустился на первый этаж — только там горел свет, пускай и в лице пары ночных светильников.

Он не должен был никого встретить.

Однако же даже сквозь такое слабое освещение различил широкую мужскую спину. Это был отец, всегда занимавший одно и то же кресло. Отец, конечно же, не мог отойти ко сну без чашки чая, которой его с завидным постоянством, каждый вечер, поила Шантел Гилсон.

— Отец, добрый вечер.

Отец будто бы вовсе не удивился появлению Кея. Будто бы ощущал его присутствие ещё тогда, когда Кей зависал у двери Лесс.

— Доброй ночи, Кейден, — отец степенно кивнул. — Присаживайся. Расскажешь, как прошла твоя встреча с Истинной звездой.

Это был не приказ. Но просьба, от которой невозможно отказаться. Кей занял кресло по правую руку от отца, скрестил руки в области живота и ответил:

— Истинная звезда работает.

Заставить Маверика Гилсона улыбнуться было той ещё задачей. Но у Кея получилось.

— Удивительно слышать это от тебя, считающего магию развлечением бездельников.

Отец удивился бы ещё больше, если бы узнал, что в Олтере Кей прибегнул к магии метаморфоз — методу обращаться с магией, изучению и усовершенствованию которого Маверик Гилсон посвятил всю свою жизнь. Так что об этом любопытном моменте Кей решил промолчать.

— Теперь у меня новая загадка нарисовалась, — признался Кей.

— Предполагаю, она каким-либо образом связана с той леди, которую ты вновь привёл в наш дом.

— Вы зря относитесь к ней настолько предвзято, отец. — Кей покачал головой. — За эти дни мы многое успели выяснить о её прошлом. И понять, насколько непредсказуемо её будущее. Вы видите в ней сходство с Бернис Меллиган. И не зря. Двадцать четыре года назад у Вистана Меллигана родились две дочери. Близнецы. Но отчего-то произошло так, что одну из них он присвоил себе, а другая всё эти годы провела вместе с матерью.

Быть может, это не так уж и плохо — то, что двери в этом доме не пропускают звуки. Вряд ли Лесс оценила бы лёгкость, с которой Кей разбрасывается её секретами.

Отец усмехнулся и признал:

— Вистану Меллигану свойственна некая избирательность. А потому я нисколько не впечатлён твоим рассказом.

— Зато я был как никогда впечатлён, когда правда раскрылась, — заметил Кей. — Но если бы на этом всё закончилось… Я говорил, мисс Эндерсон помогает мне расследовать дело. Это действительно было так. Но лишь до определенного момента. Теперь… Сейчас мы ждём, когда она перейдёт в разряд обвиняемых. То дело, из-за которого я поехал в Плуинг. Её хотят обвинить в убийстве. Отец, быть может, вам о чём-то говорит это имя — Верн Вут? Наши архивисты так и не сказали мне ничего дельного. Кроме того, что прежде это имя принадлежало герою местной легенды.

— Верн Вут? — уточнил отец. Невозмутимо потянулся к фарфоровой чашке и отпил чай. Была у отца такая особенность, не самая приятная: оттягивать момент истины. Если посередине разговора отец вдруг переключал внимание на что-то постороннее, это значило одновременно две вещи. Во-первых, отцу есть, что сказать. Во-вторых, прежде чем он это скажет, он вдоволь испытает терпение.

К счастью, в этот раз отец заговорил относительно быстро.

— Давно его не видел. Но прежде мы были знакомы. Ничего хорошего не могу о нём сказать. Мелкая крыса, которая побежит к тому, кто больше пообещает. Настоящие крысы распространяют болезни, а такие вот — сплетни и раздор.

— Вы были представлены друг другу?

— Я работал вместе с ним, — ответил отец. — Недолго, поскольку надолго такие люди, как Верн Вут, не задерживаются — от них весьма быстро отворачивается весь коллектив, а без поддержки они долго не протянут. Сколько ему потребовалось? Вряд ли больше полугода. Семь лет назад, когда к нам уже присоединился Гленн.

Отец будто бы вскрыл нарост — резким движением, ничуть не щадя заживающую рану. Гленн был знаком с Верном Вутом задолго до того, как вступил в тот самый Орден, решивший противостоять Вистану Меллигану.

Может, стоит рассказать об этом отцу?

Глядя на маму, Кей даже мысли такой не мог допустить — повзрослев, он начал понимать, что материнское сердце следует беречь. Но отец был неразрывно связан с магическим обществом. Рано или поздно он узнает о том, куда ввязался Гленн. Если это произойдёт всё-таки поздно и независимо от Кея, Маверик Гилсон затаит на младшего сына великую обиду. Но вдруг всё обойдётся? И Гленн выпутается из этой истории?

Что лучше — великая обида на младшего сына или сердце, разбитое проступком старшего?

— Верн Вут и в этой истории пытается заполучить лакомый кусок славы? — поинтересовался отец.

Если бы только он, без участия Гленна…

— В какой ещё? — уточнил Кей. Такая уж у него была профессия: цепляться за любую возможность выпытать хотя бы крохи информации.

— Такие люди любят участвовать в историях, — заметил отец. — Им важно чувствовать себя нужными. Самый лёгкий способ почувствовать собственную значимость — стать тем, о ком говорят.

Кей промолчал.

Не стал говорить ничего о Гленне. Зато попытался выведать что-либо ещё о Верне Вуте. Но если Верн Вут был, со слов отца, мастистым разносчиком сплетен, то сам отец относился к тем, кто предпочитает оставлять внутренние междоусобицы тайнами, в которые не посвящают посторонних людей. Даже если эти люди — твои ближайшие родственники.

Кей пожелал отцу доброй ночи. И успешной подготовки отчётов.

А потом отец стребовал с Кея обещания — встретить Перерождение в кругу семьи, а не в его скромной квартирке или, что ещё страшнее, на работе. И Кею пришлось сказать, что он постарается быть. Но обещать ничего не может.

И всё-таки разговор с отцом принёс хотя и сомнительное, но спокойствие.

Появились новые детали этого дела. И пускай они делали картину лишь загадочнее и необъяснимее, они всё же расширяли её. Странные улики лучше никаких. Когда финальная картина будет получена, все странности встанут на свои места и станут самыми логичными фрагментами.

Кей вернулся в комнату. И решил наконец отходить ко сну. Переодеться, привести себя в порядок… Поспать. Завтрашний день обещает быть тяжелым. Впрочем, разве они когда-то были — эти лёгкие дни?

Он приблизился к окну, чтобы задернуть шторы — слишком ярко светили звезды.

И не заметил, не то даже почувствовал едва уловимое движение по ту сторону стекла.

***

Это была Истинная звезда.

У Алесты не осталось никаких сомнений.

Прямо сейчас, стоя посреди сада Гилсонов, в окружении пронзительных кустов, Алеста смотрела на Истинную звезду. Нашу жизнь очень редко посещают такие знания — но всё же знание Алесты было ничуть не менее истинным, чем звезда, развесившая свои многочисленные лучи на этом тёмном беззвездном небе.

Быть может, именно Истинная звезда и поманила Алесту?

Заставила покинуть тёплую комнату и мышью проскользнуть вдоль лестницы. Именно Истинная звезда смягчила шаги Алесты, так что ее не заметил даже Лоррен, который расположился в ближайшей к выходу комнате и при этом оставил открытой дверь. Пожалуй, это Истинная звезда постаралась подсунуть ему книгу, которую Лоррен с таким увлечением читал.

Истинная звезда манила Алесту.

Точно она.

Не страх за будущее, которое туманнее, чем лес, подступающий к Плуингу со всех сторон.

Не сожаление об упущенном прошлом — о жизни в Плуинге, которая прежде казалась бестолковой, но теперь, в сравнении, представляется не такой уж и плохой.

Не смятение из-за внезапного приобретения ближайших родственников. Сестры, так сильно похожая на Алесту, но и отличающаяся от неё тоже. Отца, который забрал одну из дочерей. Мама не простила Алесте то, что Алеста лишилась сестры. Но если бы у мамы забрали обеих дочерей, то мама не простила бы себя.

Не растерянность из-за чувств, незнакомых прежде. Сколько было возможностей!.. Сколько шансов предоставляла Алесте жизнь: побыть немного слабой и попасть под крепкое мужское плечо. Испытать все эти непонятные чувства и вернуться к размеренной жизни. Но Алеста выбрала прожить их сейчас — в самый неподходящий момент.

Во всём винить Истинную звезду!

Когда Верн Вут вновь даст о себе знать, пускай ему прямо так и передадут. Алеста снимает с себя всякую ответственность. Отныне она — не больше, чем лепесток, подхваченный бойким ручейком. Плывёт туда, куда ведут. Трепещет от каждого колебания.

Говорить ничего не хочется.

Отчего он тогда заговорил — кто знает.

Зато хочется смотреть. Свет Истинной звезды — ослепительно яркий. Настолько, что в уголках глаз собираются слезинки. И тут же застывают ледяными шипами. Не самые приятные ощущения. Но перестать смотреть — невозможно.

И в груди зреет ощущение всеобъемлющего одиночества.

Лепесток чувствует, что ведущий его ручеек вот-вот впадёт в самое настоящее море. И единственное, что останется лепестку — залечь на каменистое морское дно и раствориться в нём, как соли. И никто, никогда и ни за какие деньги не вспомнит, о чём этот лепесток мечтал или хотя бы как его звали…

— Алеста?

Истинная звезда вдруг погасла, растерянно моргнув. Алеста резко развернулась, едва не запутавшись в собственных ногах. И вновь стала сама собой.

— Кейден?

Покидая дом, Алеста успела нацепить на себя шубку, пусть и не стала её застёгивать. Зато на Кейдене сейчас была всё те же брюки и сорочка, в которых он сидел за чаем. Более того, сорочка была теперь расстегнута на две верхних пуговицы. Тем не менее, отчего-то именно Кейден задал этот вопрос:

— Вам здесь не холодно?

— А вам? — поинтересовалась Алеста.

— В доме слишком душно, я решил немного освежиться… — ответил Кейден. И по его красивым растерянным глазам Лесс поняла — мистер Гилсон беззастенчиво её обманывает.

— А я-то уже успела подумать, что вы решили нарушить моё уединение, — заметила Алеста. — Хорошо, что это на самом деле не так.

Она попыталась пробудить в Кейдене совесть. Но, похоже, мистер Гислон и не думал чувствовать себя виноватым.

— Вы сами решили уединиться прямо напротив моих окон, Алеста.

Алеста бросила взгляд на дом. В нём оставалось подсвеченным лишь одно окно — на втором этаже, на шаг левее от центральной оси. Видимо, именно это окно и принадлежало многоуважаемому следователю.

— Когда я был ещё совсем мелким, мы с Гленном часто играли в прятки, — признался Кейден. — Я очень любил прятаться в саду: такой простор и куда больше незаметных мест. Но всякий раз, как я прятался в саду, неважно, в каком из его углов, Гленн легко и просто меня находил. Я не мог понять, почему так получается, но обижался ужасно. — На его лице появилась улыбка — светлая и непосредственная. — Гленн сильно позже признался мне, как прекрасно просматривались из окон все мои перемещения.

Алеста хмыкнула. Не было у неё таких планов на сегодняшнюю ночь — улыбаться. Но сдержать себя Алеста не смогла.

— Магия рассорила вас? — спросила она. Конечно, Алеста не имела никакого права задать вопросы. И Кейден мог бы ей об этом напомнить, но вместо этого он ответил:

— Сложно сказать. В детстве мы были дружны, а потом что-то пошло наперекосяк. Магия… Она достаточно легко давалась мне, но при этом оставалась заветной мечтой Гленна. Быть может, его возмущало во мне то, что я с таким пренебрежением относился к собственной одаренности. А меня?

Кейден посмотрел на Алесту так внимательно, будто бы она наверняка знала ответ и только лишь ждала указания свыше, чтобы поделиться им с Кейденом.

Но Алеста пожала плечами — ответа у неё не было. Лишь предположение:

— Может быть, вас возмущало то, что ваш брат продолжает цепляться за магию даже несмотря на все неудачи? Продолжает следовать своей мечте. Или, например, разное отношение к вам родителей. Может быть, они, сами того не подозревая, заставили вас считать, будто бы не понимают и не принимают ваше решение относительно магии? Но в то же время — гордятся усердием вашего брата, хотя вы ничуть не менее упорны в достижении своих целей. Просто они у вас иные. Не те, на которые рассчитывали ваши родители. — Спохватившись, Алеста добавила: — Вы ведь совсем замерли, Кейден. Может быть, вернётесь в дом?

— Только после вас, Алеста, — отмахнулся Кейден. — Откуда вы всё это знаете?

Алеста дотронулась кончиками пальцев до ладони Кейдена. Холодная… Это придало Алесте неожиданную уверенность. Она прикоснулась к Кейдену уже смелее — и переплела его пальцы со своими. Первая сдвинулась с места и повела Кейдена следом за собой.

— После меня, вот и отлично. — А потом наконец ответила: — Я ведь умею наблюдать и делать выводы. Это полезный навык для человека, который занимается торговлей. Нужно уметь наблюдать — вовремя предлагать нужный товар, например.

Кейден покивал — пытался, что ли, сделать вид, что поверил? И в следующее мгновение Алеста почувствовала дрожь, достигнувшую даже кончиков пальцев. Алеста ускорила шаг. Пускай мистер Гилсон будет каким угодно — вредным, несносным, дотошным, нетерпеливым, раздражающим… Но при этом остаётся здоровым.

Они перешагнули порог дома.

Сняли обувь. И Кейден зачем-то вновь взял Алесту за руку.

Щеки Кейдена вспыхнули красным — значит, начал отогреваться, это хорошо. Да и пальцы начали теплеть. Придумал тоже — гулять по улице в таком виде! Поднимаясь по лестнице и продолжая вести за собой Кейдена, будто бы она была здесь хозяйкой, а не гостьей, Алеста даже успела разозлиться. Взрослый человек, работает на такой ответственной должности, а поступает, как ребёнок!

Мало того, что выскочил на улицу без верхней одежды. Так ещё и переключил всё внимание на сея. Алеста, между прочим, хотела провести это время наедине с самой собой. Насладиться тишиной, погрузиться в собственные мысли.

А этот бесстыжий следователь заставил её, во-первых, разговориться. И во-вторых, что ещё страшнее, улыбнуться.

Остановившись напротив того самого пространства, которое отделяло их комнаты друг от друга, Алеста резко развернулась к Кейдену, готовая обрушить на него всё своё возмущение.

И заметила на его раскрасневшемся от тепла лице необычайное выражение.

На самой себе Алеста замечала такое выражение всего лишь три раза в жизни.

Первый раз — в детстве, на свой десятый день рождения. Когда дедушка подарил Алесте чудесную книгу — справочник по главным открытиям Глейсмана. А бабушка накрыла стол с вкуснейшей едой, за которым Алеста собрала всех своих многочисленных на тот момент друзей. И даже мама в тот день была куда более приветливой, чем во все остальные дни жизни Алесты. Алеста заметила собственное отражение в гладкой поверхности окон — и самой себе удивилась.

Второй раз — в тот день, когда Алеста открыла Лавку странностей для посетителей. Она потратила много времени и сил, чтобы приблизить этот день. Когда Алеста, повесив на двери табличку «открыто», вернулась к стеллажам с товаром и уловила своё отражение на одной из музыкальных шкатулок.

Третий раз — когда к Алесте впервые пришёл за лаской Принц Краснопёрых. Спустя целых три месяца после того, как Алеста его спасла. Она сидела перед зеркалом, пытаясь привести в порядок непослушные кудри. И Принц, с презрением относящийся ко всяким проявлениям тактильности и уж, тем более, нежности, вдруг подошёл к Алесте, уткнулся носом в её предплечье и замурчал.

Слегка сумасшедший блеск в растерянных глазах. Мечтательная улыбка на губах.

Когда Алеста была счастлива каждой клеточной своего тела, она выглядела точно так же.

***

— Нам нужно поговорить, отец. Я надеюсь, что ты сейчас свободен, потому что если нет — тебе придётся отложить все свои дела и выслушать меня.

Бернис выжидательно замерла на границе между коридором и гостиной. Сложила руки на груди, выпрямила спину и гордо задрала подбородок. Что ж, отец сам учил её такой быть — а усердию Бернис в обучении можно только позавидовать.

Зато сам отец был сейчас целиком и полностью расслаблен. Наслаждался чтением книги и потрескиванием поленьев в камине.

Спиной он прислонился к мягкому креслу, левую ногу закинул на правую. Одна его рука лежала на подлокотнике, другая держала в руках книгу, обложку которой разглядеть не удавалось. А ещё на отце была яркая рубашка — зелёная в коричневую полоску. На любом другом человеке такая рубашка выглядела бы нелепой, но отцу лишь добавляли харизмы и выразительности, и всё благодаря прекрасному вкусу… мамы? Или как её следует теперь называть?

Отчего-то маленькая Бернис, истинно знающая, что где-то на этой земле живёт её сестра, совсем не задумывалась над тем, кто же приходится её сестре мамой.

— Я всегда готов тебя выслушать, моя дорогая, — заметил отец. — Проходи, присаживайся. Хочешь рассказать о том, как прошлое твоё путешествие? Мама чуть с ума не сошла. Забыла, пожалуй, какова она — бурная молодость, когда совсем не удаётся усидеть на месте.

Любовь отца к Бернис никогда не была притворной.

Иначе за двадцать четыре года жизни Бернис хотя бы однажды, но почувствовала фальшь.

Отчего же тогда отец, любящий Бернис, так безжалостно поступил по отношению к её сестре? И более того, почему он не пощадил маму — их настоящую маму?

Бернис расположилась на кресле напротив отца. И отец отставил книгу в сторону. Оказалось, читает он не научный трактат и даже не какой-нибудь справочник — всего-навсего один из модных ныне приключенческих романов.

— Я бы хотела поговорить с тобой о том, что произошло почти двадцать четыре года назад, — произнесла Бернис, неотрывно глядя в глаза отца.

— Я ни на мгновение не забывал о твоём дне рождения, — отец улыбнулся. — Ты наконец-то определилась, что хотела бы получить в подарок?

Отец не то грамотно играл роль, не то действительно не понимал, о чём Бернис пытается ему сообщить. В таком случае, можно прекратить намекать. И сразу говорить начистоту.

— Двадцать четыре года назад родилась не только я. Но и моя сестра-близнец. Её зовут Алестой, и всё это время она прожила в Плуинге. Это маленький городок в направлении северо-востока отсюда.

— Да, я знаю, где расположен Плуинг, — сказал отец. А вот про Алесту ничего не сказал. Но всё же Бернис заметила отчётливо, как гаснет его улыбка.

— Я не стану раскрывать всех подробней моей поездки, — продолжила Бернис, — но сообщу главное. Да, из неё я успела узнать, что все двадцать четыре года жизни я провела во лжи. Но сейчас перед нами стоит более важная задача — это спасти мою сестру. И твою вторую дочь. — Она выдохнула, не зная, с какой именно стороны стоит подступить к этому разговору. Спросить, отчего отец не забрал Алесту? Или почему не оставил Бернис её настоящей матери? И решила задать самый невинный вопрос, который вообще можно было придумать в такой ситуации: — Ты знал о том, что у меня есть сестра?

Бернис бросила взгляд на дверь — хотела убедиться в том, что за дверью никого нет.

Ей совсем не хотелось, чтобы та женщина, которую Бернис все эти годы считала своей матерью, стала свидетельницей этого разговора. Поскольку в данный момент он касался лишь Бернис и Вистана Меллиганов.

— Я не знал, — медленно ответил отец. — Когда я забирал тебя, я был уверен в том, что ты родилась одна.

Хотя бы в этой ситуации отец поступил честно. Не стал убеждать Бернис в том, будто она что-то перепутала или поняла неправильно. Вот только честь обычно ходит под руку с благородством — и где же, спрашивается, было благородство Вистана Меллигана тогда, когда он разлучал мать и ребёнка?

Позже. Бернис спросит об этом позже. Какие бы поступки не совершил отец, сейчас он был одним из немногих, если не единственным, кто способен повлиять на благоприятный исход для Алесты.

— Алеста оказалась в опасности, отец, — продолжила Бернис. — И как раз-таки по той причине, что является моей сестрой. Я пока не знаю всех нюансов этой истории. Но твои недоброжелатели решили подействовать на тебя через меня. И перепутали со мной Алесту… С ней не произошло ничего страшного — собственная магия защитила её от чужого воздействия. Однако теперь они пытаются назначить её виновной в гибели одного из их сообщников…

Отец кивнул. И замер, ожидая продолжение истории.

Бернис продолжила:

— Они собираются отойти от моей личности. И уж, тем более, твоей. Не упоминать нас вовсе. Сыграть на том, что Алеста, не имея к этой истории никакого отношения, напала на того юношу… Но я думаю повернуть эту историю против них самих. Если ты признаешь Алесту своей дочерью, отец, мы выдвинем им ответное обвинение — в покушении на свободу твоих дочерей и на твою честь.

На мгновение он прикрыл глаза. Выпрямил спину, напряг руки. От расслабленного состояния отца ничего не оставалось. Он будто бы был хищником, который вот ещё мгновение назад нежился под ласковыми солнечными лучами, а теперь собрался, приготовился бежать, прыгать и сражаться.

— Расскажи мне всё, что ты знаешь об этих недоброжелателях, — попросил отец. — С самого начала.

Бернис рассказала. Но лишь только то, что касалось истории Алесты. О том, что Ордену-таки удалось добраться до неё самой, Бернис решила умолчать. Потому что пообещала Кейдену. И потому, что похищения, как такового, всё же не состоялось — если забыть самый первый эпизод. Было лишь время, поделённое с Гленном Гилсоном на двоих…

Отец пообещал разобраться с этим делом. Воспользоваться собственными связями… Отец, проживший в Леберлинге всю свою жизнь, за столько лет успел разжиться множеством связей — они оплетали город, как паутина.

И ещё кое-что пообещал.

То, что сейчас было важнее всего прочего.

Пообещал не сразу, лишь только в самом конце разговора. Само собой, ведь отцу нужно было какое-то количество времени, чтобы взвесить все «за» и «против». Решить, что ему дороже: уважение со стороны общественности или долг перед теми, кого он привёл в этот мир.

Бернис пришла на разговор к отцу вечером, а уходила уже глубокой ночью. Когда на улице совсем не осталось огней и когда практически погас камин — никто не взял на себя такую ответственность, следить за огнём.

Поэтому уходить пришлось наощупь.

— А что насчёт моей настоящей матери? — спросила Бернис, задержавшись у двери. Понимала, что, если не спросит это сейчас, потом ещё долго не найдёт в себе смелости.

— Жолин, — пробормотал отец. И Бернис поняла, что только сейчас впервые услышала её имя. Жолин. Жолин Эндерсон. Только узнав имя матери целиком, Бернис вдруг почувствовала, будто потеряла важную частицу своей жизни. — Она всегда была хитрой, но в то же время умной. Я не удивлён, что она смогла меня обмануть — хотя в те-то времена мне казалось, что я всех умнее.

— Ты любил её? — поинтересовалась Бернис. С одной стороны, она не имела никакого права это знать. Но с другой — если отец и осмелится сказать правду, то только ей одной.

— Вы похожи, как две капли воды. — Отец не осмелился. — Быть может, твоя сестра познакомит тебя с ней. И тогда ты сама всё поймёшь.

— Алеста говорила, она болеет. С тех самых пор, когда мы появились на свет. Простудила лёгкие.

Это было бы сейчас очень кстати — заглянуть в глаза отца.

Однако же, будь сейчас в этой комнате чуть больше освещения, отец бы вряд ли сказал даже то, что говорит сейчас.

— Я выделю деньги, чтобы оплатить ей лечение, — заметил отец равнодушно.

— Ещё один вопрос, — произнесла Бернис, готовая в любой момент сорваться на бег прямиком до собственной комнаты — как в детстве, когда они с отцом играли в догонялки. Ещё один вопрос, который она прямо сейчас собиралась задать, мог вызвать у отца непредсказуемые эмоции. — Выходит, ты любил её, Жолин, меньше, чем мою… чем Кимберли, раз всё сложилось именно так?

Бернис выскользнула за дверь прежде, чем отец успел что-либо ответить.

На удивление, в спину ей ничего не прилетело. Обошлось даже без заклинания, хотя наблюдалось за отцом такая страсть — в воспитательных целях разбрасываться в целом невинными, но всё же достаточно неприятными заклинаниями.

А следующим утром Бернис, как ни в чём не бывало, стояла перед своими воспитанниками и предложила неожиданную тему для обсуждения — весьма, как оказалось, важную в текущей ситуации.

Бернис рассказала им о том, как важно всё время оставаться начеку. Поскольку иной раз невозможно предугадать, когда на тебя будет направленно магическое воздействие. Ведь даже такие продвинутые маги, как она, могут расслабиться и не заметить опасности.

Бернис даже научила их отбивать парочку слабых заклинаний. В воспитательных целях.

А вот директору такие туманные объяснения скормить не удалось. Поэтому пришлось отвечать со всей честностью: Бернис в самом деле была занята. Она обретала близкого человека.