Мой босс по прозвищу Сатана

Глава 16

В двери проворачивается ключ, запирая нас.

— Вы это чего, Андрей Александрович? — растерянно произношу я, пока его взгляд чувственно чертит треугольник «глаза — губы» на моём лице.

Наворачиваются слёзы. Шмыгаю носом. Сата́нов аж в лице меняется.

— Иванова, не дури. У нас ровно десять минут для того, чтобы ты мне рассказала всё, что услышала наверху, — чётко отдаёт приказ мой босс.

Я аж икаю, но собираюсь и тихим голосом спрашиваю:

— Так вы не допрашивать меня пришли или обвинять?

— Мля, Иванова…

Сата́нов отдувается и нервно потирает переносицу, затем вновь воззирается на меня. Только теперь его взгляд остр и строг, так и хочется куда-то спрятаться. Но куда, если я прижата его сильным телом к столу, а руки сзади скованы наручниками.

— Нет, конечно, мы оба в этом деле по самые яйца. Говори всё, что услышала чётко, внятно, полно, — его острые скулы так и ходят под обросшей щетиной, решил отпустить бороду в отпуске, ему идёт.

Прикусываю нижнюю губу и краснею. В голове вдруг становится так пусто, а ещё тепло его тела. Сухое, надёжное. От него так и веет уверенностью. Даже если обстоятельства таковы, что лучший адвокат столицы сейчас стоит между моих ног и собирается допросить меня… с пристрастием. Воображение начинает рисовать его без рубашки…

— Иванова! — окрик Сата́нова надо было слышать, — мать твою, ты где? Я здесь, — его руки упираются о поверхность стола по обе стороны от меня, а горячее мятное дыхание на моём лице.

Сосредоточиться же невозможно от слова совсем. Под тонким материалом мужской сорочки ладные узлы мышц, лениво перекатывающихся при каждом его движении. А запах… ну как можно так потрясающе вкусно пахнуть?! Это преступление против всех женщин на свете… Против меня.

Собираюсь и описываю ему во всех красках всё, что услышала и увидела, испытывая сильное стеснение при описании некоторых интимных моментов.

— Хм… — выдаёт босс.

Он опускает голову вниз, жёсткие волосы щекочут мне лицо. Затем вновь поднимает подбородок. Его взгляд на мне, но думы далеко отсюда.

— У вас есть мысли, Андрей Александрович? — спрашиваю я.

— Угу, главное попасть домой, — выходит из глубокой задумчивости.

— Золотые слова, Андрей Александрович, — чуть ли не плачу, расцеловала бы если бы этот им не было трактовано двусмысленно, я же чисто из благодарности, глубокой, человеческой, а не то, что она может там себе надумать.

Уголки его губ ползут вверх, а взгляд скользит по моему лицу, медленно опускаясь на губы, а затем и вниз, на грудь.

— Хорошая девочка, м? — голос становится хриплым, обводит овал моего лица согревающим дыханием.

Мгновенно покрываюсь румянцем и хочу сомкнуть колени, но Сата́нов не даёт.

Положение не особо завидное, а может наоборот? Я его даже оттолкнуть не могу и тело-предатель: колени слабеют, когда он кладёт на них горячие ладони, слегка сжимая.

Мы смотрим друг на друга. Я испуганно, сердце где-то в горле стучит. Его же взгляд становится тёмно-синим, словно сама бездонная глубина океана. Неизвестная, опасная, играющая. Поглотит с головой как щепку. Маленькую щепку как я. И страшно, и… классно?! Ловлю себя на мысли, что мне нравятся эти настойчивые, даже грубоватые касания.

— Андрей Александрович, вы это чего? Вы опять за своё?! — шиплю я ему прямо в лицо.

— Какое удобное положение, Иванова! Почему я сразу не сообразил сделать так же… — он вновь обводит меня взглядом, только теперь в нём читается озорство и желание обладать такой силы, что вагина начинает пульсировать, а ведь там даже нет его пальцев.

— Андрей Александрович… — я хочу остановить его, сказать какие-то слова, могущие оттолкнуть его, но вместо этого неожиданно выдаю, — а вдруг кто-то зайдёт?

И сама пугаюсь не только значения своих слов, но и томного тона каким я задаю вопрос.

— То есть… — начинаю оправдываться.

Губы Сата́нова, а вернее, Сатано́ва, растягиваются в хулиганской усмешке, что останавливает меня.

Он медленно переводит взгляд на часы, а затем вновь возвращает мне, и отвечает:

— Дверь заперта, нас побеспокоят ровно через пять минут.

Он настолько уверен в себе, что аж бесит меня.

— Андрей Александровтч, чтобы вы не надумали, есть время остановиться, или я вам нос откушу, — щёлкаю зубками возле его лица.

Он тихо смеётся.

— Амазонка. Я всего лишь поблагодарю тебя, — хрипло, сжимает колени и движется верх, горячие ладони прожигают кожу.

— Н-не надо, — шепчу я, прикусывая нижнюю губу.

Его пальцы касаются кромки трусиков и я шумно вздыхаю. Пальцы настойчиво потирают шёлк ластовицы.

— А вот твоя киска, Иванова, буквально взмокла, — прищуривает глаза, пока я едва сдерживаю стон.

Одна ладонь нежно поглаживает шею и устремляется к плечам, подцепляя бретель платья и роняя её на предплечье. Сосок на обнажённой груди мигом заостряется. Ладонь ложится под полукружие и сжимает грудь, большой палец обводит и без того острое навершие.

Я замираю и боюсь даже вздохнуть, потому что иначе из меня вырвется стон. А это будет звучать как победа Сата́нова, но я не хочу сдаваться. Тело — да, сдалось. Тело, на которое с жадным вожделением смотрит мой босс. Тело, которое льнёт к нему. Само…

Вторая бретель тоже упала и заострившаяся грудь теперь так и просит его ласк. Ладони оказываются под полукружиями и сжимают их. Пальцы трогают болезненно набухшие соски. Сата́нов прикладывается к ним, подключая язык и зубы.

И я сама того не осознавая тихо стону.

— Ч-что вы делаете? — шепчу я хрипло.

Он поднимается жадными, влажными, горячими поцелуями до шеи, посасывая нежную кожу, которая тут же покрывается фиолетовыми цветками.

— Благодарю тебя, — сбивчиво отвечает Андрей Александрович.

Мне стыдно… Вернее мне будет стыдно. Сразу же после того как… Вернее чуть позже… Много позже… Или никогда?

Его руки на всём моём теле. Мнут, сжимают, кружат, пока сам он поднимается поцелуями к моему лицу. Широкая, сильная грудь шумно вздымается.

— Ахуенная, — шепчет он и его ладонь ложится на мой затылок, оттягивая волосы, открывая доступ к губам.

Я следую за движением его рук и шепчу:

— Я вам нос откушу, губы, язык, только посмейте…

Его ладонь вновь смещается к промежности и отводит край ластовицы.

Чувственные по-мужски строгие, красивые губы неожиданно нежно касаются моих щёк, носа, подбородка, подбираясь ко рту. Вторжение неминуемо и я жду его больше всего. Да! Наши губы соединились, зубы жадно стукнулись друг о друга, взаимные улыбки летят друг в друга.

Поцелуй длится вечность: языки сплетаются в диком в древнем танце страсти. Я так никогда и ни с кем не целовалась, как будто пела или танцевала или любовалась картинами. Как будто ловлю нечто прекрасное.

— Уже посмел, — едва дыша произносит он мне прямо в губы.

Длинные, гибкие пальцы скользят по нежным половым губам.

— Я не хочу… — чуть не хнычу.

— Можешь больше не врать. И вообще я адвокат, все твои тайны останутся со мной. Никто не узнает, что ты сейчас кончишь так как никогда в жизни, — тон самоуверенный, наглый, но от него я завожусь ещё сильнее и в нетерпении ёрзаю на столешнице.

— Вы… вы… наглый, самоуверенный… — его пальцы настойчиво касаются клитора, низ пульсирует, напряжение неимоверное, — ах… м-м-м…

— Такая голодная, Иванова? — по тону его голоса понимаю, что мой босс на пределе, я не знаю, что его держит взять меня прямо здесь и прямо сейчас.

— Нет… ах… сытая, — невпопад шепчу я, прикрывая глаза, когда его пальцы настойчиво ласкают мою влажные складки.

Сата́нов лишь усмехается.

Пальцы настойчиво двигаются возле обнажённых половых губ, большой — кружит на клиторе. Я теряю равновесие, когда босс вставляет один из них в меня. Но Сата́нов не даёт упасть мне, поддержав за спину.

— Если бы не этот пыльный кабинет, я бы трахал тебя неделю после которой ты бы ходить не могла нормально, — рык, обнажённое желание, дикое.

Наши взгляды встречаются, а в меня входит второй палец.

— Тугая девочка, вкусная, ароматная, сладкая, — шепчет Сата́нов, увеличивая амплитуду и частоту вхождения в меня.

Слишком горячо, нестерпимо сладко, потрясающе бесстыдно…

— Пожалуйста… — моя последняя попытка сопротивляться.

Похоже я проигрываю своей плоти. Жадной до ласк, голодно хлюпающей, так что часть меня готова расплакаться от стыда, но второй абсолютно всё равно, вторая жаждет мужских жадных, умелых игр.

— Моли, Иванова, моли сейчас, потому что потом пощады не будет, — хрипит как будто внутри меня не его пальцы, а его член, что сейчас стальным стволом упирается мне в бедро.

Пальцы входят в мою текущую вагину всё чаще, край его ладони громко хлопает о лобок.

— Почему? — спрашиваю я, периодически прикрываю глаза от накатывающего острого наслаждения.

— Потому что ты по любому будешь моей, — торжествующе, сипло, хрипя натужно как меха в кузне.

И на этих словах я громко вскрикиваю. Его язык врывается в мой рот, глуша крик в поцелуе. Его пальцы выскальзывают из меня. Я бьюсь в его руках мощно, на миг взрываясь всеми цветами радуги, перед сомкнутыми глазами круги, а сама льну к мужчине, который так же прижимает меня к себе.

— Как тебе моя благодарность? — шепчет Сата́нов мне на ухо.

Я фокусирую на нём свой размытый негой взгляд. Он возвращает лямки платья на место, поправляет трусики и усмехается, надевая на запястье часы.

Медленно съезжаю на стул и несобранно шепчу:

— Спасибо…

Ключ проворачивается в замке и Сата́нов уходит.