Мой любимый враг

Глава 2. Катя

Хоронить детей страшно…

Много раз мне про это говорили. Но мне до сегодняшнего дня не довелось пережить подобное. Ни соседских детей, ни дальних родственников провожать в последний путь не приходилось. А тут сразу вот так…

Мы приехали с мамой после обеда, когда в доме брата и снохи уже была целая куча народу. С одной стороны это радовало — на нас меньше обратили внимания, и вообще всем было не до нас. С другой стороны — люди напугали Тимурика. Он хоть еще и совсем мал, но завывания и причитания людей, как так произошло, как так вышло и собственно за что мы все наказаны, сделали свое дело. Да и не только Тимурик напугался. Видя небольшой гроб, из которого только никого и видать-то не было, мы с мамой дали волю эмоциям. Чтобы нам было легче, моя двоюродная сестра тут же забрала у меня Тимурика, пытаясь успокоить его во дворе дома.

Описывать эмоции при виде ребенка не «в нужном месте» не хочется. Это страшно. Это просто страшно. И большего знать не нужно.

Весь оставшийся день к дому шли люди. Родственники, друзья, учителя, одноклассники… Когда порог дома переступили два паренька и девчушка, нескончаемый гул прекратился. Все посмотрели в сторону ребятишек. Кто-то смотрел пустым взглядом, кто-то заинтересованным. Поняла я, кто это, только когда моя беременная третьим ребенком сноха и безутешная мать начала рыдать в голос и кричать:

— Зачем?! Зачем вы туда пошли?! Зачем вы играли в такие опасные игры?!

Ребятишки испугались реакции, поэтому тут же начали плакать навзрыд. Моему племяннику было всего тринадцать. Плачущие ребята не старше. На плачь детей тут же поспешили родители, которые поначалу не желали заходить, или хотели поговорить с братом и снохой отдельно. Дети вцепились в своих родителей и уже больше никуда не пошли. Девочка, в руках которой был букет гвоздик, просто выронила его и начала плакать, уткнувшись лицом в плечо матери. Кто-то тут же поднял букет и поставил его в воду в углу комнаты. Там уже было с несколько десятков венков и кажется семь ведер, полностью забитых цветами. Невольно возникла в голове мысль, как же мы их завтра на могилке размещать будем…

Чтобы прекратить очередную волну криков и истерики, брат, слегка уже успокоив жену, жестом попросил детей и их родителей выйти. Сам же вышел вместе с ними. Пользуясь случаем, что Тимурик спит в дальней комнате, а мама отдыхает вместе с ним, спешу за братом. Неизвестно, как он отреагирует на приход невинных виновников в смерти его сына. Надо бы его увести в случае чего.

— Ты прости нас, — говорит отец одного из мальчиков моему брату, стирая слезу, которая скупо образовалась в уголке правого глаза. — Не уследили. Не уберегли.

— Вы не виноваты, — глухо отвечает брат. — Просто в этот раз не повезло моему сыну. В следующий раз может не повезти вашим.

Женщины только закивали головой, подтверждая его слова и, наверное, облегченно вздыхая, осознавая, что в этом происшествии пострадал не их ребенок.

— Уши надеру, если еще раз узнаю, что так балуетесь, — грозит второй отец сыну, дергая его за ухо.

Поняв, что все спокойно, захожу в дом. Навстречу мне выбегает племянница, которой уже целых девять лет. О рождении в скором времени у брата третьего ребенка мы с мамой не знали. Они слишком долго ждали эту беременность, поэтому решили по максимуму сохранить тайну. Да и срок у снохи небольшой.

— Ясь, ты куда бежишь? — хватаю ее за плечи, присаживаясь перед ней.

Племяннице хоть и девять лет, но ростом она маленькая совсем. Больше похожа на семилетку.

— Мама попросила папу позвать, — шепчет она мне испуганно.

— Что-то случилось? Маме плохо? — настороженно спрашиваю.

— Да, — опускает Яся глаза. — Маме лекарства надо пить. А я не знаю, какие таблетки давать нужно сейчас. Там по часам.

— Давай мы с тобой справимся сами. Не будем дергать папу.

Решаю, что брата лучше оставить пока на улице. Он, разговаривая с родителями, только достал сигарету. Пусть хоть выкурит ее спокойно.

— Оль, какие нужно лекарства тебе дать? — спрашиваю тихо, присаживаясь на место брата.

Мне нелегко сидеть на этой скамеечке. Но на нее присаживаются все. Все по очереди. Присаживаются, чтобы в последний раз посмотреть и запомнить лицо. Лицо Ангела. Так рано оставившего нас.

Оля поднимает на меня зареванные глаза. Долго раздумывает, что бы сказать, но просто закатывается в истерике, уткнувшись лицом в мое плечо. Понимаю, что не лекарства ей нужны были… А муж… Чтобы вот сейчас рядом сидел. Наверное, ей так легче. Хорошо, что между моим братом и женой нет того презрения и омерзения, которое теперь присутствует в моей семье. Не знаю, как бы после измены Рустама мы повели бы себя в аналогичной ситуации. Наверное, каждый бы остался переживать горе в одиночку.

Ближе к ночи люди стали расходиться. Остались только самые близкие, которые постепенно разбрелись по углам. В комнате с цветами и племянником остались только родители. К ним по очереди всю ночь подсаживались родные. Мамы и папы — убитые горем бабушки и дедушки, моя двоюродная сестра со своей мамой, моей тетей, мы с мамой, сестра снохи с мужем, родной брат моего двоюродного брата с женой и прочие тети и дяди, которые так и не смогли оставить родителей в одиночестве. Практически под утро брат со снохой нашли в себе силы пойти отдохнуть. Оба легли к Ясе, которая распласталась поперек своей широкой кровати. Свернувшись клубочком, все трое спали до нашествия второй волны людей, которые пришли проводить ребенка в последний путь.

Пообещав маме, что на кладбище я не выйду из машины и буду сидеть с Тимуриком, выезжаем в назначенное время колонной. Город маленький, поэтому практически все его жители знают о произошедшей трагедии. Да и мой брат здесь не последний человек. Он занимает руководящую должность единственного на весь город завода по производству табачной продукции. Поэтому жители, которые не могли или не захотели прийти на похороны, просто вышли и встали вдоль дороги — главной, по которой и ехала колонна.

Провожающие протянулись практически по всему маршруту до кладбища. На входе стояла еще толпа. Среди них встречались и дальние родственники с цветами и венками, которые не смогли прийти проститься вчера. Опять в голове мысль, что не уместится все на могилке. Только при «погрузке» у дома брата заметила, что на веранде в углу отдельно складывались мягкие игрушки.

Будто прочитав мои мысли, колонна остановилась. Вышел брат — родной дядя погибшего племянника с женой — и стал руководить процессом. Сначала сотрудники ритуальной службы разместили племянника на распорку, чтобы новые пришедшие могли попрощаться и не проходить на кладбище. Слишком много людей… Разместиться всем не получится. Затем друг за другом люди стали подходить к забору кладбища. Не сразу поняла, что возле въезда стали формировать своеобразный мемориал. Здесь и фото ребенка с черной лентой, и куча цветов с мягкими игрушками.

— Мам, я пойду сейчас попрощаюсь.

Мама уже давно не противится мне. Она просто плачет. Плачет и прижимает Тимурика к себе крепче. Всю дорогу она ехала на заднем сиденье, так и не положив внука в люльку. Для нее это сейчас будто в последний раз держать Тимура на руках.

— Ой, Катюшаааа…, — плачет мама, когда я возвращаюсь обратно.

— Что случилось? — начинаю беспокоиться уже за них.

— Да нет… Ничего… Я просто как представила… Если вот так Тимурика нашего…

Слегка успокоившись, она идет вглубь кладбища за остальными. Оставшаяся процессия длилась больше часа. Все это время мы с сынишкой сидели в машине. И теперь я его не отпускала с рук. Почему-то мне отчетливо представилась картинка, как вместо племянника мы провожаем его… Я даже на секунду почувствовала всю боль, которую сейчас испытывают брат со снохой…

Отогнать дурные мысли окончательно удалось, только когда мама вернулась. Она выстояла до конца.

— Не могла уйти раньше, — будто оправдывается она передо мной. — Кеша с Олей совсем плохи. Оля в обморок даже плюхнулась. За ней и Милка. Ладно хоть ты мне салфетки нашатырные в карман положила.

Да, я положила матери нашатырные салфетки втайне от нее. Сама бы она не согласилась их взять, считая, что хорошо себя чувствует. Но вот они пригодились другим. Мама же, переключившись на плохое самочувствие снохи и тети — своей родной сестры, сама стойко выдержала это испытание.

На поминках в кафе было гораздо спокойнее и тише. Но людей так же было много.

— Ты представляешь, — шепчет мне вторая сноха Юля, — больше ста человек село поминать. А это еще до родителей очередь не дошла. Второй стол делать будем.

Мы стояли возле кафе. Как самые близкие родственники решили сесть вторым заходом. Оля даже уснула у меня в машине рядом с Тимуриком.

— Какой ушастенький, — умилялась она, когда только села в машину возле кладбища.

Оля отказалась садиться в катафалк после погребения. Брат решил, что ей и дочери лучше поехать со мной. Поэтому мы всю дорогу слушали от Яси, как она будет помогать маме ухаживать за младшим братиком. Так мы узнали, что у Кеши с Олей будет сын. Наверное, мы не должны были этого знать, но сноха не стала делать замечание дочери, а только с легкой улыбкой смотрела на Тимурика, который пытался укусить свою ножку.

Второй стол почему-то разделился на более старших родственников и молодых. Меня посадили рядом с Кешей, который почему-то отсел от жены и дочери, предпочтя им родного брата Юру и меня. Рядом со мной села наша общая двоюродная сестра Нина, которая все это время помогала мне с Тимуриком и присматривала за мамой — моей тетей. У нее все эти дни сильно повышается давление. Но моя мама пообещала ей присмотреть за своей родной сестрой, поэтому Нина опять взялась помогать мне с Тимуром. Ее желание всем понятно. Нина уже была замужем, но сейчас находится в разводе, без постоянных отношений, желающей родить ребенка. С Кешей и Олей у нее отношения не самые близкие, поэтому она не отходит от меня.

Не сразу замечаю, что мой брат Кеша отпивает спиртное из фляжки, которую тщательно прятал в джинсовой куртке.

— Кеш, давай потом, — отбирает с недовольством фляжку Юра и прячет ее в сумке жены Юли.

— Надо же… — смотрит на меня убитым взглядом Кеша, — даже вы с теть Любой примчались.

— Мы не могли иначе.

Тимурик был на руках у Нины, поэтому я крепко обняла брата впервые за эти два дня.

— Кеш, сейчас главное пережить все. Тебе нужно быть сильным. Твои девчонки в этом нуждаются, — пытаюсь успокоить его.

— Да… Оставшиеся девчонки… — начинает плакать Кеша. — А знаешь, Катюш, что самое ужасное? Что мой ребенок в земле лежит, а эта сука дома сидит и телевизор смотрит.