Мой муж – мой босс?

Глава 11. Блюдо, которое подают…

Алое платье, обтягивающее меня, как вторая кожа, завершаясь в районе бёдер, чулки в сеточку, макияж, которому могла бы позавидовать любая дама с низкой социальной ответственностью — оглядев себя в зеркале ещё раз, остаюсь довольной.

И да — каблуки повыше. Чтобы не выглядеть мелкой пигалицей на фоне своего внушительного врага. Отлично.

Лампа же, так же завершив осмотр меня, поднимает палец вверх и говорит:

— Ещё один, последний, штрих…

Уходит в свою комнату, но вскоре возвращается, зажав в руке маленький флакончик.

— Духи с феромонами, — таинственным шепотом сообщает она и оставляет капельку у меня на запястье и за ушами. — Проверено на себе, — подмигивает.

Ну что ж, на войне как на войне, милый. Тут все средства хороши, даже нечестные. Ты честными не очень заморачивался. Почему и я должна?

— Иду? — говорю, глядя на подругу.

— Иди, — приобнимает она, а потом шепчет на ухо: — Задай им жару, подруга. Я в тебя верю.

Приятно, когда кто-то дорогой в тебя верит, тогда и у самого уверенности больше.

…Эффект от Лампиных духов я ощущаю уже в машине. Хоть и сажусь предусмотрительно на заднее сиденье, вижу, как плющит и колбасит водителя. Но он — человек-кремень. Всё же продержался, довёз без каких-либо поползновений.

В клуб я влетаю фурией — волосы назад. Скинув лёгкий плащик в общем гардеробе, спешу в зал, цокая каблуками и виляя бёдрами.

Будто по заказу, едва войдя в основное помещение клуба, оказываюсь в эпицентре скандала. Дмитрий, наш менеджер по работе с клиентами (это я успела выучить), яростно препирается с каким-то пузаном.

— Кристина Виталь… — оборачивается ко мне и теряет дар речи; отличный эффект, то, что надо; вон, у толстяка тоже глазёнки маслено заблестели, по мне зашарили…

— Что случилось, Дмитрий Юрьевич? — перехожу на нарочито деловой тон.

Упираю руки в бока, придавая своему облику показной грозности.

— Господин Садалин, — Дима кивает на толстяка, — никак не понимает, что приват не входит в должностные обязанности наших девочек.

Это точно, я помню, и Пётр наставлял строго-настрого: никакого интима и приватных танцев в кабинках.

— Вы не понимаете, — суетливо выпаливает Садалин, промокая платком взмокший лоб. — Я ведь стараюсь не для себя. Мой босс… Он человек серьёзный, — бросает на нас такой многозначительный взгляд, что мы должны сразу же проникнуться и забояться, — он отказов не принимает. Вы же не хотите проблем?

Ох, не люблю я борзоту всех мастей! Меня буквально взрывает, когда сталкиваюсь с подобным.

Поэтому перехожу на ехидный тон:

— Я полагаю, ваш босс всё-таки цивилизованный человек и понимает, что на свете существуют правила и законы…

Садалин хмыкает:

— Да он сам себе закон. Ему никто не указ.

О да, борзота высшей марки, понятно.

— И тем не менее, вы должны сообщить своему начальству, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Слышь, ты, девка! — вякает толстяк. — Учить вздумала?

Ответить не успеваю — Садалина отрывает звонок. Его округлое мясистое лицо тут же приобретает подобострастное выражение…

— Да, босс… Понял, босс… Будет сделано, босс, — стелется он перед своим собеседником и чуть ли не хвостиком виляет.

Наконец, заканчивает звонок, убирает аппарат в карман и самодовольно улыбается:

— Всё, девка, ты попала! Босс хочет, чтобы той шваброй, что будет танцевать ему сегодня, была именно ты, — он бросает взгляд наверх, на вип-кабинки, в дверях одной из которых маячит сейчас тёмный мужской силуэт. И, несмотря на то, что я не вижу человека, его энергетика давит и буквально прибивает к земле. Таким действительно не отказывают — я сейчас чётко это понимаю.

Не знаю, в какое русло бы зашёл наш разговор, если бы мне на плечо не легла уверенная рука.

— Администратор моего клуба никуда не пойдёт, — гремит сверху, и я, задрав голову, встречаю злой и горящий взгляд Давлата. — А если вашему боссу, — последнее слово он специально выделяет, осознавая, что тот прекрасно всё слышит, — есть что сказать, пусть спустится и скажет лично…

Заявляет это и сверлит толстяка грозным взглядом. И тот сдувается, как пробитый воздушный шарик… Видать, силён и борз только против менеджеров и дев…

И сейчас я даже рада, что Давлат на моей стороне. В некоторых ситуациях даже помощь врага не будет лишней…

А из вип-кабины в этот момент раздаётся смех и аплодисменты…

Зло должно выглядеть отвратительно, чтобы отталкивать, а не привлекать. Такой истины придерживалась моя куратор дипломной, и я с этим полностью согласна.

И, будто в подтверждение данного постулата, человек, явившийся пред наши очи, просто феерически некрасив. Долговязый, лысый, с близко посаженными, бегающими глазами, мясистым крупногубым ртом. Я невольно льну в Давлату, словно испугавшись, что некрасивость нашего гостя способна передаться воздушно-капельным путём.

Тот осматривает нас и дёргающегося, испуганного Дмитрия, и, скривив толстые губы, выдаёт:

— Кажется, Клепенщук, ты берега потерял… — хрустит шеей, будто собирается драться. — Харкаешь в ладонь, с которой ешь…

Давлат презрительно хмыкает и ехидно произносит:

— Я? Ем? С твоей ладони? Не смеши! Это ты, Злотов, что-то путаешь. Притом, конкретно так… Вернее, кого-то.

— И кого же? — тянет тот, перекатываясь с пятки на носок.

Вокруг мячиком-попрыгайчиком скачет Садалин, выбирая момент, когда поддакнуть шефу, куснуть…

— Меня с моим отцом, — просто и прямо говорит Давлат. — Меня его бандитские тёрки не касаются. Если вы с ним что-то не поделили — сами и разбирайтесь. Я и мой клуб это отношения не имеют…

Злотов водит пальцем в воздухе, будто собирается начертить круг:

— Был твой — может стать…

— Не может! — отрезает Давлат. — Покинь помещение!

Складывает руки на груди, прожигает непрошеного гостя злым взглядом…

Злотов, надо отдать ему должное, всё же поворачивает на выход, но приостанавливается на полпути и поворачивается к нам:

— Зря ты, Давлат, ой, зря. Как бы не пожалеть…

С этими словами всё же уходит, что-то эмоционально объясняя своему, кивающему, как китайский болванчик, подельнику.

Когда они скрываются из виду, Давлат оборачивается ко мне:

— А вы, Кристина Витальевна, бегом в мой кабинет. Разговор есть.

И уносится, прежде чем я успеваю что-то возразить.

— Удачи… — криво улыбаясь, говорит Дмитрий… — Мы стараемся ему не попадать на глаза, если он в таком настроении…

— Спасибо, поддержал! — хмыкаю я.

Дима разводит руками:

— Предупреждён — вооружён. И вам лучше поспешить, чтобы не злить его ещё больше…

Откидываю волосы на спину, задираю нос и, цокая каблуками, иду в кабинет начальника. Я ни в чём не виновата, так чего мне бояться?

Едва распахиваю дверь приёмной, натыкаюсь на удивлённый взгляд Софочки.

— Ого-го! — произносит секретарша, оглядывая меня. — А я-то думаю — чего он такой злющий… А оно вон что…

— А что? — уточняю ехидно.

— Будто сама не знаешь, — усмехается она и возвращается к компьютеру, с умным видом начиная искать знакомые буквы на клавиатуре.

Вхожу в кабинет.

Давлат сидит, откинувшись в кресле, и барабанит по столу пальцами. Красивыми, надо признать. Такие называют аристократическими — тонкие, длинные, изящные… Я помню, какие узоры они умеют чертить на коже, но это воспоминание сейчас неуместно…

— Ну? — начинает он. — И как ты всё это объяснишь?

— Что это? — искренне не понимаю я.

— Свой внешний вид, — выплёвывает он. — По какому поводу вырядилась, как последняя бл… шалава?

Ах, вон мы как заговорили? Шалава, значит?

Вспыхиваю и выпаливаю:

— Не помню, чтобы в устав клуба вписали дресс-код. Или это тоже — успели отредактировать? — делаю бровками, давая понять, что мне всё известно.

— Никто ничего не редактировал, — взвивается он, — но ты в таком виде на работу ходить не будешь.

— Буду! — заявляю и упираю руки в бока, показывая, что сдаваться не намерена.

— Хорошо, — вдруг смиряется он, но меня не обманешь этим показным спокойствием, я же чувствую, что муж кипит, как забытый на плите чайник, — только не в моём клубе.

— Твоём? — вскидываю брови. — Помнится, ты здесь неединственный хозяин.

— У тебя устаревшие сведения, дорогая, — он закидывает ногу за ногу и покачает между пальцев карандаш. — После недавних событий Роман захотел свою долю деньгами, а Пётр отдал мне бразды правления, так как дома случались постоянные скандалы из-за направленности нашего заведения… Так что, — Давлат разводит руки в стороны, — я теперь единоличный хозяин этого злачного местечка, дорогуша. Прошу любить и жаловать. А если что-то не устраивает — никто не держит. Подыщу администратора, который доставляет меньше проблем. Софочка, вон, давно проситься…

Софочка, значит… Ах, ты гад!

Соплю, киплю, сжимаю кулаки…

Знаю, что месть нужно подавать холодной, но…

К чёрту!

Мне просто необходимо расцарапать эту красивую самодовольную рожу!

И, тихо взрыкнув, я кидаюсь вперёд…

Поскольку пелена гнева застит мне глаза — то не сразу понимаю, что именно творю. Прихожу в себя, ощущая, что мои запястья надежно перехвачены, а бесстыжие поцелуи обжигают шею и ключицы… Губы тоже горят — видимо, и им досталось…

Господи, мы что, только что целовались, а я ничего не поняла? Нет, смутно помню — и как крылья развернулись за спиной, и сам полёт в негу… Но я не хочу — не за этим сюда шла!

— Пусти! — дёргаюсь, но вместо свободы обретаю ещё больший плен — меня буквально впечатывают в каменную грудь, не переставая ошалело целовать. Благо, вырез моего платья… многое позволяет. Но когда наглая ладонь ползёт вверх, задирая и без того ультракороткую юбочку, рвусь уже сильнее: — Отстань! Мы так не договаривались!

Давлат отрывается от меня, ловит взгляд — его собственный шалый, голодный, недовольный…

— А мы вообще ни о чём не будем больше договариваться, — отсекает он, продолжая удерживать меня — крепко, почти причиняя боль, но при этом со странной нежностью. — Всё будет так, как я скажу. Ты доумничалась. Подкинула мне проблем.

— Пусти! — всё же требую я. — Нам нужно поговорить!

Он всё-таки отпускает — очень нехотя, продолжая следить за мной взглядом хищника, который может кинуться в любой момент.

— Давай уясним, — начинаю, наспех приводя себя в порядок, — что мы с тобой не переходим границ. Об этом была речь изначально. А вот о чём не было — так это о шоу и моём в нём участие…

Давлат отводит глаза… Только сейчас, присмотревшись, замечаю на его лице тщательно заретушированные синяки — Борька, умница, постарался…

— Нехорошо получилось, признаю, — выдаёт Давлат, пряча руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок. — Но…

— Но? — горько усмехаюсь. — Ты полагаешь, могут быть такие-то «но»?

— Я полагаю, у каждого должно быть право на второй шанс, — и взгляд кидает такой пронзительный, прямо в душу.

— Да ну? — фыркаю. — Шанс на что? И дальше играть со мной?

В голосе невольно прорываются непрошеные слёзы.

Давлат судорожно сглатывает:

— Нет, поиграли и хватит, — решительно произносит. — Теперь всё по-серьёзному!

— Теперь всё никак, — говорю, — ещё хуже, чем вначале. Если вначале речь шла о каких-то отношениях, возможных чувствах, споре… То отныне мы просто босс и подчинённая. Позволь мне просто работать здесь, чтобы я могла вернуть тебе все деньги…

Давлат вздрагивает:

— Какие деньги, Кристина?

— Не притворяйся, — злюсь. — Ты заплатил за лечение моего брата.

Он грустно усмехается:

— Считай, что это спонсорский взнос в юное дарование. Я действительно его фанат. Без шуток.

— Если без шуток, — продолжаю, — то верни мне диплом победительницы конкурса. Тогда ты мне тоже что-то плёл про молодое дарование и поддержку талантов. Спасибо, поддержал…

Он хмыкает, идёт к шкафу, что находится позади огромного чёрного стола, отмыкает дверцу и достаёт бумажку. Кладёт на стол, накрывает ладонью, не смотрит на меня — сверлит взглядом столешницу…

— Кристин, — бормочет, — я виноват перед тобой и готов искупить вину. Что мне сделать, чтобы ты поверила?

И смотрит так потеряно, как грустный котик. Не пожалеть и не приласкать невозможно.

Манипулятор.

— Рассказать правду своему дедушке, — загибаю пальцы, — это раз. Извиниться перед Лампой за угрозы — это два. Уволить меня с должности твоей жены — это три…

На третьем его глаза широко распахиваются, а губы кривит улыбка…

— Ну, уж нет, милая, — ехидно произносит он, — чтобы я тебя освободил от этой должности, ты сначала должна её занять. По-нормальному. Готова?

Ой… Кажется, я влипла!

Включаю дурочку, хлопаю ресничками:

— Ты имеешь в виду… — делаю неопределённые пассы руками, — полный… спектр услуг? — сама понимаю, как по-дурацки звучит такое выражение, но ничего точнее в голову не приходит.

Давлат самодовольно улыбается — в нём, похоже, пропадает качественный актёр: выдать столько разных эмоций за относительно небольшой срок, и все — искренне!

— Ты угадала, моя драгоценная, — кивает, — полный спектр. От и до.

Злое веселье бодрит меня, и я включаюсь в игру.

— И как долго продлится это «от и до»?

Мысленно полагаю, что он ответит: «Будет зависеть от тебя». Но Давлат удивляет, повернув разговор в другое русло:

— Я предпочитаю долгосрочные контракты. Например, на сорок девять лет.

Складываю в уме свой нынешний возраст и озвученную цифру, присвистываю — круто!

— То есть, когда я стану больной и старой, ты избавишься от ненужной жены, так?

Давлат хмыкает и закатывает глаза:

— О, женская логика! Тебе моя осанна! — произносит патетически. — Ты же сама вроде бы говорила, что желаешь уволиться… А теперь, когда я говорю, что подпишу тебе заявление через сорок девять лет, возмущаешься? И как понимать?

Вот теперь злюсь по-настоящему, глотаю слёзы, сжимаю кулаки.

— А понимать так, что мне не нужна твоя милость через сорок девять лет! — выпаливаю. — Неужели ты не понимаешь: я хочу нормальную семью, детей… А не весь этот фарс! — обвожу рукой помещение. — Я ведь… я ведь почти… — всхлипываю, потом машу рукой: — А, к чёрту… — и несусь к двери.

Меня догоняют, резко разворачивают и нагло целуют…

Бьюсь, вырываюсь, отталкиваю. Но силы слишком не равны — это ведь всё равно, что мышь будет толкать слона.

Способность возмущаться мне возвращают лишь, когда начинаю задыхаться от нехватки воздуха.

— Ты… ты…

— Красноречиво! — притворно хвалит он. Нежно ведёт пальцами по солёным дорожкам, потом наклоняется и сцеловывает их. — Ты моя глупая девочка… Неужели не понимаешь? Это не фарс. Я тоже хочу семью и детей. С тобой. И не отпущу тебя никуда даже через сорок девять лет. Тогда — тем более. И вообще, намерен жить с тобой долго и счастливо. И даже согласен умереть в один день…

Голос нежен, глаза сияют, обнимает так, будто хочет уберечь от всех демонов мира… Только вот…

— Я не верю, — мотаю головой. — Прости, Давлат. Но эти твои проверки… Скрытые съёмки… Отредактированная реальность… Я не знаю, где ты настоящий. Я запуталась в твоих личинах. И если останусь — сойду с ума. Потеряю и себя тоже… Отпусти… навсегда…

— Нет! — качает головой и прижимает к себе ещё крепче: — Моя. Чистая прекрасная девочка. Очаровавшая меня с первого взгляда. Укравшая сердце…

— Давлат, прекрати! — обрываю, потому что нет сил наблюдать, как он льёт мне в уши этот сладостный елей. — Это слова. Я уже поняла: мне тебя не переговорить. Тут ты профи.

— Слова… — повторяет он. — Значит, желаешь дел?

— Хотелось бы…

— Хорошо. Тогда я прямо сейчас признаю себя проигравшим.

— Ты о чём? — недоумённо смотрю на него.

— О нашем споре. Запамятовала? Если, через две недели…

Киваю: конечно, помню. Кто-то грозился, что мне нужно осваивать шест.

— Так вот — я проиграл. Не могу без тебя жить. Если ты уйдёшь — не знаю, что будет со мной… А поскольку, как ты верно заметила, слова должны подтверждаться делами, то прямо сейчас я намерен выполнить свою часть сделки…

И пока я хлопаю глазами, вникая в суть сказанного, он проходит мимо меня и открывает дверь:

— Ну, идём…

— Куда?

— В зал, куда же ещё…

Выходит первым, я бегу следом…

В зале полно народу, но на сцене ещё никого… И поэтому, когда мой муж лихо взбирается на неё, десятки ошалелых взглядов впиваются в его совершенную фигуру… У девиц, которые сидят за столиками поближе, даже слюна начинает капать, ей богу!

А мне только сейчас доходит, что он собирается сделать!

О нет! Все эти расфуфыренные нетрезвые сучки будут лапать похотливыми взглядами МОЕГО мужчину?!

Не позволю!

Только кто бы меня спрашивал?!

Давлат ловит мой взгляд, ехидно ухмыляется и, под дружный вой девиц в зале, начинает медленно и очень эротично, кстати, снимать пиджак…

Всё, что я могу в этот момент — кинуться на сцену и закрыть его собой.