Мой муж – мой босс?

Глава 12. Убежать или попасться?

Едва Давлат успевает меня обнять и прижать к себе, шепнув на ухо:

— Ревнивица! — как в зале гаснет свет.

Хорошо, что муж меня обнимает. Я боюсь темноты до дрожи. Хотя кромешной она остаётся недолго — вспыхивают фонарики сотовых телефонов. Зал наполняется матом и визгами.

Дмитрий мечется между столиками, уговаривая посетителей:

— Без паники! Ситуация под контролем!

— Что происходит? — шёпотом интересуюсь я.

Давлат, пряча меня в кольце рук, внимательно оглядывает периметр…

— Я намерен в этом разобраться, но… прямо сейчас мне нужно отвести тебя в безопасное место.

— А оно есть?

Муж кивает:

— Есть. И хорошо, что отключилось электричество. Значит, камеры вырубило тоже. Следовательно, тем, кто следил за нами издалека, будет сложнее отследить… — берёт меня за руку и распоряжается: — Идём…

Семеню за ним, проклиная высоченные каблуки. На этих ходулях много не походишь.

Давлат понимает это тоже. Тихо взрыкивает, поднимает меня на руки и несёт куда-то. Однако, в боковом коридоре ставит на пол, не потому, что устал, а потому что здесь невидно ни зги.

— Ты с телефоном? — интересуется.

Мотаю головой — откуда? События этого вечера развивались так стремительно, что взять трубку я просто не подумала.

— И я тоже, — произносит с досадой. — А без света мы здесь ноги переломаем. — Вздыхает с досадой. Потом притягивает меня и жадно целует: — Светлая моя, — шепчет, прижимаясь губами к виску, — тебе нужно побыть умницей. Здесь неподалёку, буквально, в двух метрах, подсобка. В ней — всякий инвентарь. Есть там и фонари. Я знаю, где они лежат, найду на ощупь. А ты стой тут. Не двигайся. Молча. Мы не знаем причин, по которым погас свет… Лучше не привлекать лишнее внимание. Поэтому — тс-с-с-с! Я скоро…

Хватаюсь за рукав его пиджака, мотаю головой:

— Нет, не оставляй меня, — хнычу. — Я боюсь…

Он прижимает к себе крепко-крепко.

— Мне и самому не хочется тебя отпускать, малышка. Но иначе нельзя. Если я сейчас не найду фонарь — мы не выберемся отсюда…

— А может скоро дадут свет? — продолжаю цепляться за соломинку.

— Может, — грустно говорит Давлат, — а может — нескоро. И что тогда? Не сидеть же здесь в темноте и холоде.

Кое-как удаётся отпустить его. Он поспешно целует меня в волосы и ныряет в абсолютную тьму…

Страшно…

Господи, как страшно…

Я буквально впечатываюсь в стену, врастаю в неё, словно холодная шершавая поверхность способна меня спасти.

Нужно отвлечься… Забить мысли какой-нибудь глупостью. Монотонной, успокаивающей.

Правильно — считать овечек.

Загадываю, что на сотой Давлат вернётся, верю в это, стискивая кулаки, и начинаю счёт:

— Раз овечка… Два овечка… Четырнадцать… Двадцать три…

Собственный шёпот смазывает остальные звуки. А их мне кажется слишком много… Да что там! От страха чудится, что сама тьма вокруг меня копошится и вздыхает…

— Сорок четыре… Пятьдесят девять…

Уже немного, уже скоро. Он придёт.

Сердце колотится так, что мне кажется, его слышат даже в зале…

Не страшно…

Это просто коридор ночного клуба.

Монстров и привидений не бывает…

— Семьдесят восемь… Восемьдесят два…

Осталось чуть-чуть. Ты же смелая, Кристина. Подумай, как будет смеяться вместе с Борькой над нынешней своей паникой…

— Девяносто… Девяносто один… Девяносто два…

Теперь цифры почему-то тянутся, как жвачка… Повисают, капают… Прежде — летели… А теперь я вынуждена торопить их.

— Девяносто четыре… Девяносто пять… Девяносто шесть…

Шорох… Ощутимый… Шаги…

Он возвращается. Всё, как и загадывала. Сердце начинает работать на пределе… Часто-часто…

— Девяносто восемь… Девяносто девять… Сто…

Готова уже вздохнуть с облегчением — чую, он рядом.

Но… раздаётся тихий смешок и ледяные пальцы обвивают моё запястье…

А потом вспыхивает свет…

Таращусь, узнаю её, ору…

И проваливаюсь во тьму, ещё более густую и настоянную, чем прежде.

Последнее, что улавливает тускнеющий мозг, фразу, сказанную циничным и самодовольным, но таким знакомым мужским голосом:

— Шоу продолжается, дамы и господа…

Прихожу в себя — сразу щурюсь и закрываюсь от яркого света, который особенно резок после почти абсолютной темноты. Сейчас узкий коридор полон людей, так, что дышать тяжело. А ещё жарко — это работают на всю мощные прожектора. А ещё я замечаю микрофоны и камеры…

А чуть поодаль — Давлата…

Ой, на него лучше бы не смотреть.

Мужа держат какие-то амбалы — у него и свои подобные в услужении есть, но этих я точно не видела. Морды совсем зверские и неиспорченные интеллектом.

У Давлата же разорван костюм, а на лице — свежие синяки. Его надсмотрщики тоже разукрашены. Видимо, мой благоверный дорого отдал свою свободу.

Он замечает меня и шепчет разбитыми губами: «Беги!»

Мотаю головой: «Никогда…»

Прости, Давлат, у тебя самая непослушная жена…

Поднимаюсь, решительно сжимаю кулаки и требую уж не знаю у кого:

— Отпустите его немедленно!

Если бы гневом можно было поджигать — это здание уже пылало бы.

Я намерена идти до конца и кинуться на амбалов. Даже ступаю навстречу. Однако мой порыв прерывают: дорогу мне заступает тот самый азиатопободный блондин, который называл себя Гименеем, и вручил мне визитку Давлата…

— Эмоции! — патетично восклицает он. — Неподдельные искренние эмоции, дамы и господа! — он воздевает руки вверх и разводит в стороны. — То, ради чего мы здесь собрались!

— Ты заигрался в бога, Сан! — рычит Давлат и рвётся из лап тех, кто его удерживает. — Немедленно прекрати этот фарс. Мы так не договаривались.

— О, как ярко! Как искренне! — упивается Сан. Потом вмиг становится серьёзным, почти жёстким. — Это ты заигрался, мой друг. Разве забыл главное правило: не влюбляться в актрис!

— Кристина — не актриса. И я, — он вскидывает голову, ловит мой взгляд и говорит, глядя прямо в глаза: — Влюбился в неё задолго до того, как она попала в проект. С первого взгляда. Как только она вышла на сцену того конкурса…

Прикусываю губы, чтобы не расплакаться. Я хотела услышать эти слова. Мечтала. Ждала. Но не так. Не при таких обстоятельствах. Не сейчас, когда я даже не могу ответить. Не хочу выворачивать душу перед этими…

Слова Давлата и так тонут в умилительных причитаниях… Замечаю, как некоторые снимают нас на телефон… Им развлекушки…

— Отпусти её, Сан, — повторяет мои слова Давлат, обращаясь к белобрысому вершителю судеб. — Девочка здесь не причём. Ей и так досталось. Отпусти.

— Что ты! — притворно округляет глаза Сан. — И лишиться таких чистых, таких ярких эмоций… О нет, друг, шоу должно продолжаться.

— А ну разойдись, у меня уплочено! — врезается в эту идиллию громогласный голос… Зинаиды Сафроновны. Значит, когда я падала — мне не приглючилась Лампина мама.

И вот сейчас она, с упорством ледокола, проламывается к середине. Живее всех живых.

Призраки не бывают такими… телесными.

Пошатываюсь, готовая снова упасть.

Она успевает меня подхватить за талию, грозно зыркает на всех собравшийся.

— А ну разошлись! — гаркает, как в былые рыночные времена, когда её боялись даже местные рекэтиры. — Считаю до трёх, а после вам уже и Фотошоп не поможет…

Толпа рассасывается моментально. Остаёмся только мы, Сан, амбалы и Давлат…

— Зинаида Сафроновна, — бормочу, полулёжа в могучих объятиях, — вы… ну как?

— А вот так! — перекривляет она. — Давай, вертикаль принимай. — И на мужчин зло: — Совсем девчонку уездили.

— Так вы живая? — продолжаю я, потому что сложно поверить в реальность человека, которого хоронил.

— Как видишь…

— Но у вас… у вас… руки холодные!

— Это от рыбы, — хмурится она. — Я здесь этот, как его, сушист! — И достаёт из кармана огромный тесак. — Ну, — говорит, потряхивая орудием, — кого первого выпрастываем?

— Зинаида… ик… Сафроновна… ик… — Сан примирительно поднимает руки вверх. — Вы… вы всё не так поняли… Вы должны были появиться в следующем эпизоде…

Но женщина прёт на пролом:

— Щаз ты у меня пожалеешь, что вообще на свет появился…

Амбалы бросают Давлата, который кулем валится на пол, и кидаются на помощь боссу.

Я бы подбегаю к мужу, обнимаю, опускаюсь рядом на колени и шепчу:

— Я тоже… Сильно… С первого взгляда…

Давлат улыбается, гладит меня по волосам и говорит:

— Значит, будет парный стриптиз…

Мы целуемся, а за нашими спинами разворачивается трагедия.

— Не-не, босс, тут вы сами. Мы женщин не бьём! — это амбалы сдают позиции и начальство.

— Это же не женщина, это демон! — икая, верещит Сан.

— Демон! — подхватывает Зинаида Сафроновна. — Это ты ещё демона не видел! — и поудобнее перехватив тесак, прёт на него…

Сан с воплем срывается и убегает прочь, наша женщина-призрак, несётся следом, топоча и матерясь при этом отнюдь непризрачно…

Мы с Давлатом упираемся лбами, переплетаем пальцы и смеёмся…

Глупые…

Стоя на коленях посреди грязного коридора…

Захлебнувшись счастьем…

Смеёмся…

Как хорошо, что я выдержала тьму, не убежала и… попалась.

Кажется, на ближайшие сорок девять лет.

Чувствую себя засушенным цветком — тронь посильнее и рассыплюсь. Внутри пустыня. Выжжено. Сухо.

Наверное, я умерла…

Мы снова в доме Башира Давидовича. Старик сидит в кресле и наблюдает за происходящим. На благородном лице — печать разочарования. Любимый внук подвёл его.

Огромная гостиная полна людей — демонтируют всякую снимающую и записывающую аппаратуру.

Как же гадко. Гадко понимать, что то, что касалось важным, транслировалось в эфир, служило развлечением для пресыщенных снобов.

Там, в клубе, я была счастлива. Мне казалось, что простила Давлата целиком и полностью. Но когда мы приехали сюда и он, выполняя обещание, во всём признался деду, отторжение возникло вновь.

Неверие.

Ощущение предательства.

Я не могла больше доверять. Потому что не знаю, где игра, а где — правда.

Когда, монтажники, наконец, уходят, Башир Давидович вперивает грозный взгляд в понурого Давлата.

Старик качает головой.

— Хорошо, что твоя мать не дожила до этого позора, — поводит сухонькой ладонью, будто очерчивая комнату. — Видимо, дурная кровь твоего непутёвого отца оказалась сильнее…

Давлат только хмыкает, но не отвечает: отца он и сам недолюбливает, я знаю. И даже слышала краем уха почему: Михей пытался втянуть совсем ещё юного Давлата в свои грязные делишки. Тот как-то отвертелся. Но отец и сын рассорились навсегда.

— Ты хоть понимаешь, что твою женитьбу нельзя считать настоящей, — Башир Давидович кивает на меня. — Отпусти девочку…

— Сам решу, — фыркает тот в ответ.

— Решишь, решала, — грустно произносит пожилой мужчина. — Понимаешь же, что я тебе наследство не оставлю… Не заслужил.

— А кому оставишь? Роме? — ехидно интересуется Давлат.

— Никому, — отрезает Башир Давидович. — Не заслужили! — вздыхает. — Оставь нас, нам с Кристиной надо поговорить.

Давлат кивает и послушно поднимается. Вопрос застаёт его на выходе из комнаты:

— Надеюсь, здесь не осталось больше твоих насекомых?

«Жучков», следилок, догадываюсь я.

Давлат вздрагивает, бросает на меня растерянный взгляд, будто ища поддержки. И мне хочется ему верить, до боли хочется — он всё ещё побитый, в рваном костюме, он честно рассказал дедушке всё, но я не могу. Какая-то стена, блок на веру.

— Не волнуйся, — отвечает грустно, — всё чисто.

И уходит.

Башир Давидович лишь качает головой. Трогает скрюченным пальцем сухие тонкие губы.

— Прости, девочка, что изнанку нашей семьи увидела, и она оказалась такой неприглядной.

Улыбаюсь, пожимаю ему руку.

— Бросьте, у любой семьи есть неприглядная изнанка. Идеальных семей не бывает.

Старик качает головой:

— Всё так, девочка. Только вот скажи мне, как я теперь могу быть спокоен, зная, что внук, в котором я души не чаял, снимал меня, лежащего без сознания, ради… — он уныло машет рукой.

Башир Давидович, разумеется, не знает, что такое хайп… Но это именно он. Ничего святого!

— А если он завтра всадит в меня нож? А если он заодно… с этой? — понимаю, что речь идёт об Элеоноре. — Понимаешь, — горький вздох, — я теперь ни в чём не уверен. Особенно, в своих внуках. И, честно сказать, боюсь их.

Меня продирает жуть. Первая мысль кинуться на защиту Давлата, но… ведь старик может оказаться правым. Однако приободрить я должна.

— Не думаю, что всё так плохо, — говорю, накрывая его ладонь своей. — Давлат очень любит и уважает вас. Не знаю причин, по которым он согласился участвовать во всём этом и ничуть не оправдываю. Однако мне кажется, нужно дать ему шанс…

— Ты очень добрая девочка, — улыбаясь, произносит старик. — Давлату очень повезло с тобой… Хочу, чтобы ты мне помогла…

— С большим удовольствием, — соглашаюсь я.

— Раз уж заговорили о шансе: я пожалуй дам его внуку, но при одном условии — если он сейчас правильно поступит с тобой. Думаю, он ждёт тебя в соседней комнате. Иди, а я буду ждать развития событий, и уже тогда приму решение.

Киваю, наклоняюсь, целую в морщинистую щёку. Получаю грустный лучистый взгляд.

Как Давлат мог так поступить с ним? О каких шансах может идти речь? Но я всё-таки заталкиваю вопящий разум поглубже и позволяю сердцу взять верх. Признаваясь, мой муж был таким потерянным. Он явно сожалел о том, что натворил. И не играл.

Ну что ж, попробуем.

Выхожу следом за Давлатом в комнату, которую здесь называют малой гостиной. Тут уютно. Куда менее помпезно, чем в большой.

Давлат сидит в кресле. Руки безвольно висят ладонями вниз, голова понурена…

Перед ним на туалетном столике я замечаю знакомую коробочку… С неё всё началось.

Муж вскидывается, ловит мой взгляд. В его собственном — бездна эмоций. Он сам себя загнал в этот кокон лжи…

— Возьми, — протягивает мне коробочку. — Оно твоё по праву. Бабуля бы хотела, чтобы оно было у тебя…

Качаю головой:

— Нет, — слова тяжело слетают с губ и падают камнями между нами, — оно принесло слишком много бед. Не хочу. Да и потом… Разве ты не должен подарить его своей единственной. Той, что покорит твоё сердце?

— Так ты и есть она, — говорит он, недоумевая.

— Увы, нет, — качаю головой. — С любимыми и единственными так не поступают. У меня малый жизненный опыт, но всё-таки он подсказывает мне, что их берегут, защищают, ими дорожат…

Говорить всё это сложно. Я ведь хотела быть для него именно такой. И на какой-то момент, там, в клубе, когда переплела наши пальцы, верила в это.

Он смотрит на меня так, что в душе всё переворачивается — с тоской, отчаянием, ранено…

— Так и есть… — говорит грустно, — вернее, так и должно быть… Но, Кристина… я…

Роняет голову, закрывает лицо руками. А вот теперь пошли театральные жесты. Хотя широкие плечи трясутся вполне натурально — будто его и впрямь колотит в истерике.

Мне удаётся подавить острую жалость к этому мужчине.

— Ну… я пойду… Мне ещё с Лампой и Зинаидой Сафроновной объясняться…

— Иди…

— Ты пришлёшь бумаги?

— Всё-таки развод?

— Да…

— Хорошо…

Ёжусь. Внезапно становится так холодно. Слишком легко меня отпускают. Значит, я недорога.

Хорошо, что иллюзия разрушилась сейчас, а не через несколько лет… Такое поведение очень наглядно — просто, вместо тысячи слов.

Интересно, какой вывод сделает Башир Давидович? Даст ли он внуку шанс? Впрочем, мне теперь всё равно — это больше не моё кино…

И я, вскинув голову, ухожу в неизвестность.