Мой невыносимый сводный дракон

Глава 18. Если бы тебе действительно было всё равно…

Перед самым рассветом, убедившись, что жар спал и Эйм крепко спит, я ушла к себе принять душ и переодеться. Спать не хотелось совершенно. Я много размышляла над ситуацией и решила, что с моей стороны будет правильным поблагодарить Эла за помощь. И, когда до завтрака оставалось полчаса, постучалась к нему в комнату.

Ответа нет.

Я постучала ещё раз, громче. Досадно уходить вот так, ни с чем, когда я настроена как никогда решительно.

Но ответа по-прежнему нет, а из-за угла доносится весёлое посвистывание – должно быть, прекрасно выспавшийся Эйдан демонстрирует своё настроение и довольство жизнью. И, судя по всему, мы пересечёмся секунд через пять. Что делать мне? Сбежать как можно быстрее или выйти навстречу и запретить ему даже думать о моей сестре?

Но я не выбираю ни тот, ни другой вариант. Будто какая-то злая сила толкает меня вперёд и я проскальзываю через незапертую дверь в комнату своего старшего сводного брата.

Жду, пока Эйдан пройдёт мимо. Осматриваюсь. Окна открыты настежь. В помещении по-утреннему прохладно и пахнет цветущими рододендронами. Здесь так же просторно, как и у меня, но двери в душевую и гардеробную расположены в зеркальном отражении. Постель безукоризненно заправлена, как будто на ней не спали вовсе. Из ванной комнаты доносится шум воды. Наверное, Эллиот принимает душ. Мне бы уйти. Сбежать. Вылететь в окно. Да хоть уползти! Но…

Я подхожу к столу, где лежит скетчбук, остро отточенные карандаши, фломастеры, кисточки и краски.

– Я только одним глазком, правда, – убеждаю саму себя.

И открываю скетчбук.

Дыхание моментально обрывается, когда на первой же странице я вижу парящего в звёздном небе дракона. То есть это мог быть обычный, пусть и удивительно реалистично прорисованный дракон, но уникальную расцветку чешуек, форму рожек, разрез и цвет глаз, контуры силуэта и манеру держаться в воздухе не узнать невозможно. Если бы я не видела себя в драконьей ипостаси на многочисленных фото и видео, которые делал папа, я бы сказала, что дракон, возможно, немного похож на меня, – но ведь я видела.

Листаю дальше. Вижу девушку с ангельскими крыльями на фоне ночного города. Ладно, не просто девушку. Вижу себя. В памяти тотчас всплывает сценка, когда я взлетела над бассейном на вечеринке у Брена в человеческом облике, имея лишь крылья за спиной. В груди зарождается будоражащая дрожь и разливается по телу обжигающей волной, вызывая миграцию крупных мурашек по коже. То, что я вижу, слишком красиво. Слишком сильно. Слишком откровенно. Я не должна на это смотреть. Но я смотрю и смотрю, впитываю и запоминаю каждую прорисованную линию, считываю вложенные в рисунок эмоции, заряжаюсь настроением.

«Это из-за тебя он бросил меня прямо на вечеринке?» – вспоминаю визгливый упрёк Лайлы.

Ну нет. Конечно же, нет. Ерунда какая-то. Да и не верится, что это рисовал мой надменный и самодовольный сводный брат. Чтобы обладать таким талантом, нужно быть человеком с открытой и чувствительной душой, а не с осколком гранита, как у Эла.

На третьей странице тоже я в своём человеческом облике. Изображена крупным планом, вполоборота, в глазах блеск, на губах лёгкая улыбка. Не знаю, когда художник успел увидеть меня такой… нежной, мечтательной, воздушной. Обычно я транслирую совсем другие эмоции. Этот рисунок разительно отличается от первых двух. Все три принадлежат одной руке, в этом сомнений нет, но здесь, в отличие от предыдущих, выполненных карандашом, преобладают мягкие акварельные тона. Тот, кто это изобразил, обладает незаурядным талантом, и, если это действительно сделал Эллиот… У меня просто нет слов. Мысли кувырком, чувства навылет, сердце вдребезги – и это ещё мягко сказано.

– Тори?

Подскакиваю подстреленной птицей. Погруженная в созерцание этих прекрасных рисунков, я пропустила тот момент, когда вода перестала шуметь и в комнате появился её хозяин.

– Я просто… Просто, – лепечу я, страшась повернуться и взглянуть Элу в глаза, – решила немного прибраться на столе. Не терплю беспорядок, знаешь ли. Я жуткая перфекционистка.

И в подтверждение своих слов поправляю альбом и раскладываю карандаши «по росту» от самого длинного к самому короткому. Господи боже мой, с чего мне приспичило изображать горничную?! Это так тупо!..

– Понравилось?

В его тоне ни капли смущения. Если бы кто-то вторгся в мою комнату и без спроса листал мой скетчбук или личный дневник, я бы в гневе выгнала незваного гостя за порог.

– Я не смотрела! – возмущаюсь я.

– Могу показать.

Я резко разворачиваюсь и сразу же жалею об этом. Эллиот непозволительно близко. Осмелься я протянуть руку, смогла бы стереть вызывающе медленно ползущую каплю воды с его обнаженного торса. Он проводит полотенцем по влажным волосам и на кожу летят новые капли. Стекают по выпуклым мышцам до самой резинки спортивных штанов, сидящих почти до неприличия низко.

Нет, я здесь не для того, чтобы заикаться и млеть в присутствии этого нахала.

– На самом деле меня не интересует любительская живопись, – довольно жёстко высекаю я. – Прошу прощения за вторжение. Я пришла, чтобы сказать тебе пару ласковых. Во-первых, я терпеть не могу, когда кто-то без спроса суёт нос в мою жизнь, а во-вторых, напоминаю для забывчивых: я умею постоять за себя и своих родных. У меня был свой план, а ты взял и всё испортил.

Вообще-то, изначально я готовила немного другую речь, но в данной ситуации у меня язык не повернулся сказать «спасибо».

– Это всё? – усмехается Эл.

Я разве что-то смешное сказала? Ненавижу его. Ненавижу! Так сильно, что на эмоциях толкаю в грудь и… обжигаюсь. И вроде бы мы уже касались друг друга не раз, но сейчас это ощущается особенно остро. Электрическим ударом поражает не только ладонь, но и всё тело. Мало того, я будто в другую реальность проваливаюсь, где всё какое-то эфемерное, пластичное, изменяющееся. Где возможно то, что невозможно в привычном мире.

– Не всё, – хрипло говорю я и сама толком не понимаю, что именно имею в виду. – Я-таки попрошу тебя кое о чём.

– Ну и?..

– Не лезь в мою жизнь. Не решай за меня. Никогда больше. Ясно?

– За сестру не буду, – просто соглашается он, чем немного сбивает с толку.

– Ловлю на слове. Джентльмены держат слово во что бы то ни стало, не так ли?

– Именно так, – отвечает Эл и огорошивает меня уже у двери: – Но ты мне теперь должна.

– Что?! – взвизгиваю я. – Я ни о чём не просила, значит, ничего и не должна!

Эл закатывает глаза.

– Я имел в виду пикник. Теперь моя очередь оплачивать банкет. А ты, извращенка, о чём подумала?

– О деньгах, братец, о деньгах. Потому что ничего другого тебе не светит.

Яд достигает цели – я внутренне ликую, замечая, как кривятся его идеальные губы. И, как мне кажется, добиваю фразой:

– Да, и насчёт твоего предложения всё забыть и общаться как раньше. Легко. Потому что и забывать нечего.

– Нечего, значит?

– Ага.

– Знаешь, если бы тебе действительно было всё равно…

– Мне всё равно!

– Ты бы мне не отвечала. Ни на поцелуй, ни на сообщение.

– Я тебя ненавижу!

– А я думаю, у нас всё взаимно.

Что именно? Если под этим «всё» он имеет в виду тот сумасшедший вихрь чувств от лютой ненависти и до обжигающей любви, который едва ли не каждую минуту бросает меня из крайности в крайность, тогда между нами действительно «взаимность».

Пока собираюсь с мыслями, завороженно гляжу, как «братец» неторопливыми шагами сокращает расстояние между нами. Отстранённо отмечаю наличие пластырей в тех местах, где раньше виднелись багровые царапины и ожоги.

Он подходит настолько близко, что мне приходится закрыть глаза, чтобы оставаться более-менее спокойной. Видеть я не могу, но буквально чувствую, как он упирается ладонями в закрытую дверь по обе стороны от моей головы и гипнотизирует взглядом. Скользит им по лицу, задевая лоб, брови, нос, задерживаясь на губах, и соскальзывает ниже. Я не дышу, при этом чувствуя себя весьма странно. Потому что мне это почти нравится. Уверена, пока мои веки опущены, Эл не станет меня трогать. Но он вдруг наклоняется, касаясь кончиками влажных волос щеки и подбородка, и резко вдыхает. Я тоже не выдерживаю. Вместе с воздухом впитываю смесь самых разнообразных запахов: и терпкий аромат геля для душа, и свежесть зубной пасты, и сладость цветущих рододендронов, и хвойную прохладу утреннего ветра, но больше всего остального – особенный, свойственный одному только Элу запах. Приятный, будоражащий, сводящий с ума.

– Кажется, теперь я знаю, как передать в красках твой уникальный запах, – говорит, опаляя кожу дыханием.

Внутри закручивается настоящая буря эмоций, но я молчу.

– Оттолкнёшь?

Этих «но» слишком много. Однако громче всех в моей голове звучит одно: «Шрамы! Шрамы! Чёртовы шрамы!..» Странно, но сейчас, как никогда прежде, их наличие беспокоит меня больше всего. Полжизни бы отдала за то, чтобы избавиться от них навсегда.

Вместе с тем в самых недрах души, точно гул в толще горы, зарождается ответ:

– Н-н-н…

В эту минуту далеко внизу бьёт гонг, возвещая о том, что слуги уже сервируют стол к завтраку. Его звон передаётся по трубам громким эхом, а неожиданный удар кулаком в дверь и крик Эйба окончательно разрушает всю магию момента:

– Отец вернулся! Эл! Ты здесь? Слышишь? Папа и леди Элен вернулись! Бежим встречать! У меня столько новостей для них!