Мой невыносимый сводный дракон

Глава 27. Поцелуй меня

«Дыши, пожалуйста, дыши…»

Только это и крутится в голове. В глазах жжёт. В груди грохочет с такой оттяжкой, будто сердце дорабатывает свои последние часы. Пусть дорабатывает, не жалко. Горло нещадно саднит – устала кричать, потому и притихла, а косящиеся в мою сторону санитары пусть думают, что две дозы успокоительного на меня подействовали. Лишь бы не гнали отсюда.

«Дыши, пожалуйста, дыши…»

Дверь операционной расплывается. Весь мир для меня лишь на ней одной сосредоточен. Рядом кто-то пытается утешать, но я обращаю на помеху столько же внимания, сколько на дребезжащую о стекло муху.

«Дыши…»

Я сама, кажется, обклеена пластырями и бинтами, как древняя мумия, но кровоточат не раны. Свербит, тянет и ноет то, что никакими пластырями не залепишь. Уверена, все пытки в аду – ничто по сравнению с тем, что я испытываю сейчас.

Кому можно продать душу, чтобы отмотать время на несколько часов назад и снова очутиться в деревеньке Грейсхилл? И чтобы никуда не лететь и спокойно переждать грозу?

– Несите бумаги, я подпишу! – хрипло повторяю я, роняя голову на руки.

– Тори, не надо!.. – кто-то обнимает меня за плечи. – Доктора делают всё возможное. Всё будет хорошо…

– Откуда ты, чёрт возьми, знаешь?! – огрызаюсь я. – Кто ты такая вообще? Чего прицепилась?

– Лея. Лея Торнтон. Я бывшая девушка Ронана Корвина. Я… много знаю о том, что он творил вместе с Грианом. Точнее, все мы творили.

– Полиции об этом расскажешь, мне не интересно.

– Я рассказала уже. Они приходили. Не помнишь?

– Нет.

– Принести тебе поесть? Когда ты ела в последний раз?

– Мне не хочется есть, спасибо.

– Я принесу кофе. Тебе чёрный или с молоком?

– Если уйдёшь, не приходи больше.

– Я всё-таки принесу.

«Дыши, только дыши, пожалуйста!..»

Что за карма у меня такая – летать в грозу с теми, кто для меня дороже жизни?

Молитвы чередую с проклятиями, периодически глотая стекающие по щекам солёные капли. Когда сидеть и сверлить взглядом дверь операционной становится невмоготу, мечусь по небольшому пространству холла и коридора. Но я-то способна и ходить, и разговаривать, и самостоятельно дышать, и кое-как мыслить, а Эллиот в это время лежит на операционном столе. А всё потому, что я подвела. Обманула. Не справилась!..

До самого Глейнсборо Эл не приходил в сознание. Так и дотащили его вдвоём с Леей – я на собственной спине, она придерживала всеми четырьмя конечностями. Дракон под номером 115 подхватил практически бездыханного Гриана. Уж не знаю, как он его вытянул, но факт остаётся фактом – сейчас в соседних операционных велась борьба за жизни двух участников драконьих гонок. Под окнами собрались журналисты. Полиция нас уже допрашивала, но я абсолютно не в состоянии отвечать на какие-то бессмысленные вопросы. Я только и делаю, что твержу: «Дыши, пожалуйста, Эл, дыши…»

Когда дверь операционной, наконец, открывается, подскакиваю с места и чуть не сбиваю доктора с ног.

– Угрозы для жизни нет, – говорит тот и принимается почти слово в слово зачитывать мой диагноз.

– Это понятно. Вы мне скажите, что с Эллиотом? – перебиваю я.

– Внутренние ожоги, повреждение органов, разрыв кровеносных сосудов, частично сгоревшее левое лёгкое, – терпеливо перечисляет доктор, – мистеру Уэстмиту предстоит длительная терапия, при должном уходе он обязательно поправится.

– А как другой пациент? – осмеливается спросить Лея. – Гриан Ханниган?

Лицо доктора тут же мрачнеет.

– К сожалению, прогнозы не столь оптимистичны. Из-за стальных доспехов мистер Ханниган получил ожоги четвёртой степени. Произошло обугливание тканей и костей. Доктора делают всё возможное…

– Можно к нему? – молю я. – Эллиот мой жених.

– Посещения пока строго запрещены, – не терпящим возражений тоном отвечает доктор, – мистер Уэстмит находится в реанимации.

– Я подожду, – всхлипываю я. – Я буду ждать, сколько нужно. Только скажите ему, когда очнётся, что я здесь.

– Непременно, мисс, – смягчается доктор.

И я жду. Терпеливо меряю шагами коридор и периодически атакую диванчик или кофейный автомат, а каждого человека в медицинском костюме забрасываю вопросами о состоянии Эла. Что мне ещё остаётся?..

В конце концов медработники смилостивились надо мной и выделили мне отдельную палату со всем необходимым. Я была уверена, что не усну, однако, стоило мне принять горизонтальное положение, как я провалилась в некое подобие сна, где видела сценки из нашего с Элом прошлого и, возможно, будущего. Потому что видела я нас в окружении многочисленных детей. Какие из них были нашими, а какие – Эйдана с Виви и остальных братьев и их жён, я не поняла, главное, все они были желанными, любимыми и родными.

Очнулась, когда за окном ярко сияло солнце, а на тумбочке стоял поднос с завтраком и записка: «Мистер Уэстмит пришёл в себя и ждёт вас в палате № 3. Приятного аппетита!»

На еду я даже не посмотрела. Наскоро умылась, пригладила волосы и помчалась искать вышеупомянутую палату.

В комнате светло, стерильно и напичкано всякими аппаратами жизнеобеспечения, которыми я за время своего пребывания в столичной клинике когда-то успела сродниться. Но теперь они выдают не мои показатели, а Эллиота.

Но вместо того, чтобы броситься к любимому, я застыла на пороге. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получается. Из глаз горячие слёзы текут. Колени дрожат.

– Тори!.. – голос отнюдь не слабый и не тихий. Это ведь хорошо, правда?

– Эллиот!.. – Я нашла в себе силы подойти ближе. При виде лежавшего на кровати Эла, подключенного к приборам жизнеобеспечения, сердце болезненно сжалось. – Ты как?

– Прекрасно, как видишь, – усмехнулся Эл и кивнул в сторону медицинской консоли. – А ты говорила, у меня вместо сердца булыжник. Булыжники не дают таких показателей.

– Эллиот, ты совершенно невыносим! – вырвалось у меня. – Нашёл, что вспомнить!..

– А ты? – Он оглядел меня с головы до ног и мне внезапно стало стыдно за свой помятый вид. – Серьёзно ранена? Сильно болит?

– Ерунда. Я живучая, ты же знаешь.

– Я тебе жизнью обязан. Спасибо тебе. Доктора сказали, ты дотащила меня до города на себе.

– Я всего лишь отплатила тебе тем же. Не хочу быть кому-то обязанной и предпочитаю вовремя отдавать долги. И вообще, я не сама, мне помогли.

– Это вовсе не умаляет твоего героического поступка, дорогая.

– Я так виновата, Эл!.. Не нужно было меня слушать! Пересидели бы в Грейсхилле, пока не пройдёт гроза.

– Стоп. Ты что это сейчас делаешь? – нахмурился он. – Берёшь мою вину на себя? Не делай так больше, ясно? Никогда.

Из-за подкативших к горлу слёз я не могла ответить, только головой мотнула. Эл пошевелил рукой и я коснулась её своей. Переплела наши пальцы и по нервным окончаниям побежало что-то тёплое, нежное и щекотное. Достигло сердца и расцвело там благоухающими розами.

– Знаешь, после гонок я хотел сделать себе тату.

– Сделаешь, как выздоровеешь, – всхлипнула я.

– Ты не поняла. Я мечтал о парной татуировке. Чтобы у меня и у тебя одинаковые были.

– У меня и мысли не было набивать себе рисунки на коже. Но если ты хочешь…

– У тебя уже есть. Я хотел такую же.

– Боже, Эл! – вспыхнула я, догадавшись, наконец, что именно он имеет в виду. – Ты же не о том ужасном шраме подумал?!

– Теперь у меня такой же, – улыбнулся он.

– Мой папа сказал бы: «Сшиты из одной бракованной ткани».

– Жаль, я не знал твоего отца, но, думаю, он бы сказал иначе.

– Возможно, он сказал бы, что любовь всё побеждает.

– Поцелуй меня. Пожалуйста.

– Не думаю, что доктора это одобрят.

– Но вряд ли они могут запретить.

Наклоняясь к нему, я не смогла сдержать слёз и, страшась сделать больно, обняла, едва касаясь широких плеч и шеи. Глубоко вдохнула, в стойких запахах медикаментов улавливая настоящий запах Эллиота, сводящий меня с ума. Сегодняшний наш поцелуй тоже не был похож на все предыдущие. Осторожный, ласковый, с явным привкусом соли и горечи и вместе с тем самый долгожданный и многообещающий.

Несколькими днями позже, когда в Глейнсборо прибыли наши родные и друзья, мы узнали, что судейская коллегия объявила победителем Тридцать третьих больших линхольдских гонок меня как первую из участников, достигшую городской черты. Второе место присудили Лее Торнтон, а третье – участнику под номером 115. Эллиот, как и Гриан, призового места не получил по той причине, что находился без сознания. Я резко воспротивилась такому решению, потому что финишную черту не пересекала и алую ленту не разрывала, да и совсем не до гонок мне было. Однако судьи оставались непреклонными и главный приз вместе с медалью «За спасение жизни» мне вручили тут же, в палате у Эллиота, в присутствии мэра Глейнсборо и журналистов.

Гриана Ханнигана и его компанию обвинили в намеренном нарушении правил соревнования и возбудили уголовное дело, но, учитывая тяжёлое состояние Гриана, в его случае слушание отложили на неопределённое время, а вот его друзьям пришлось отвечать за свои поступки по всей строгости закона. Лея, пожелавшая сотрудничать с органами правопорядка, отделалась штрафом и долгими часами общественно-полезных работ.

Эллиот поправлялся быстро. Его перевели в двухместную палату со всеми удобствами и его соседкой по комнате, конечно же, стала я. Никогда ещё мы не проводили столько времени вместе и в замкнутом пространстве, но именно тогда наши чувства расцвели на полную мощь. Мы стали неразлучны во всех смыслах. Между нами не осталось никаких недоговорённостей и секретов. Я рассказала, что долго стеснялась своих шрамов и считала унизительным просить о помощи. А Эл помимо прочего вспомнил о старой драке с Ханниганом, закончившейся в полицейском участке, только, как я и предполагала, зачинщиком оказался вовсе не Эл, а Гриан, и приставал он не к девушке Эла, а к его однокурснице.

Только в одном вопросе мы не сошлись во мнениях: я хотела отложить свадьбу, пока Эл окончательно не поправится, а тот настаивал на обратном. В итоге церемонию провели в тот же день, когда мы с Элом вернулись в замок Хансард. Из гостей присутствовали только самые близкие. Музыка звучала только самая нежная. Закуски на столе стояли только самые диетические. А платье… Впервые за последний год я надела то, что не закрывало наглухо спину и ключицы, и рядом со своим мужем я чувствовала себя самой счастливой на свете.