Эйва шла обратно в кухню как в воду опущенная. Близится конец. И лучше сгинуть, чем жить рабыней. Терпеть мучения она не будет, ни за что!
— Ты закончить? — раздался сердитый голос смотрительницы за спиной.
— Да, гэл Фарата, — сразу обернулась.
— Что бэр Тарос от тебя хотеть?
— Ничего.
— И что ты делать в трапезной, когда я запретить разносить еду?
— Это я ее отправила, — показалась Макора.
— Больше не отправляй, — смерила ее недовольным взглядом. — Девчонка здесь ненадолго. Она скоро отправится в гарем.
— Никак шутишь? Ее и в гарем?
— Не твоего ума дело, Макора.
— Да, гэл Фарата, не моего. Но ты подумай, что творишь, прежде чем зашлешь ее в койку вожака.
— Идти за мной, — Фарата снова посмотрела на Эйву.
Спрашивать, куда ее поведет смотрительница, не стала, не положено. Сказали идти, надо идти.
А повела девушку Фарата во внутренний двор чертогов. Эйва шла и глазам своим не верила, жадно вдыхала воздух, старалась запомнить каждый куст, каждое дерево. Ведь за все время, что она здесь, так и не выходила на улицу. Прислугу не выпускают из чертогов, отчего у многих уже начались проблемы со здоровьем, люди не получают солнца, не дышат свежим воздухом, света белого не видят, а только работают и работают.
Отправились двое в некогда лекарскую, теперь там обосновалась повитуха. Садат развесила по стенам целебные травы, рядами сушеные грибы, ягоды. Но что-то здесь осталось так же, как и было при людях. По центру просторной залы поблескивал большой чан со сливом и подведенной к нему колонкой, чтобы качать воду. Чуть поодаль стоял длинный деревянный стол для операций, а еще дальше у окон белели койки.
— Садат? — позвала орчанку Фарата.
Та появилась сразу. Эйва как увидела старуху, аж побледнела.
— Это ее смотреть надо? — ткнула в девушку пальцем.
— Да. Я обожду снаружи.
И поспешила покинуть лекарскую. А Садат для начала обошла Эйву, незаметно обнюхала.
— Раздеваться, — направилась к чану, чтобы помыть руки. — Сейчас буду смотреть тебя. Фарата говорить, незрелая ты. Сколько лет?
— Семнадцать, — потянулась к платку.
— Мелковата, — покачала головой. — Давай, давай, скидывать тряпки.
Бедняжка трясущимися руками сняла платок, потом платье и осталась в одних льняных штанах.
— И как я тебя смотреть? — встала руки в боки.
Пришлось и штаны снять.
— Лезть на стол, — кивнула в сторону того самого деревянного стола.
Эйва забралась куда велено и сразу опустила голову. Сейчас стало так стыдно, так гадко. Орчанка в свою очередь подошла и принялась осматривать. Для начала прощупала всю, особенно в области живота.
— Бедра хорошие. Теперь ложиться и ноги разводить в стороны. Самец был?
— Что? — посмотрела на нее с непониманием.
— С мужчиной постель уже делить?
— Нет.
На что Садат принялась бормотать что-то на родном языке да головой качать.
— Не трястись, — положила большую морщинистую руку на низ живота.
Но не дрожать не получалось. К счастью, осмотр закончился быстро, правда, после оного внизу все неприятно заныло. А из-за страха голова закружилась, что с первого раза даже встать не смогла.
— Все, одеваться.
И пока Эйва одевалась, Садат вышла к Фарате, орчанка стояла с непроницаемым лицом, руки как всегда заложила за спину.
— И чего ты от нее хочешь? — зажмурилась от яркого солнечного света, отчего и без того морщинистое лицо стало еще морщинистее, старее.
— Это ты мне скажи, чего от нее можно ждать.
— Ничего хорошего. Девка не сдюжит. Мелкая она.
— То есть, нашего мужчину принять не сможет?
— Если только мужчина этот будет с ней ласковее замура. Подготовит, успокоит, расположит к себе и возьмет очень аккуратно. А, насколько мне известно, от Кархема такого ждать не приходится. Он своих подстилок треплет как тролль добычу. Тебе ли не знать.
— Знаю, да, — кивнула на выдохе. — Значит, негодна.
— Она же в служанках сейчас?
— Угу.
— Вот пусть в них и остается. Собой-то хороша, даже мне приглянулась. Но…
— Я поняла. Спасибо, Садат, — и уж было хотела отправиться за Эйвой, как остановилась. — А если ее самим подготовить? Невинности лишить, а потом самца подослать подходящего? Её вида.
— А толку? Ну, раз с ним поспит, ну два. Наши мужчины все равно крупнее и грубее. Или ты забыла, сколько самок полегло за пределами чертогов? Оруки с ними не церемонятся. И я против такого, да только кто нас слушает. Уже какое поколение держат этих наложниц, словно своих красавиц мало. Дурачье!
— Ну, все, все, завелась, — закатила глаза под лоб.
— Не так, хочешь сказать?
— Так. Но то когум (закон).
— Блажь это, а не когум.
— Ладно, нет у меня времени слушать твоё ворчание. Где там девчонка? — и скрылась в тени коридора.
— Самца заслать, придумала же, — усмехнулась Садат.