Мой запретный форвард

ГЛАВА 15

Полина

Демьян быстро сокращает расстояние.

— Яр на тебе залип, — тихо произносит он и скрещивает руки на груди. — Но я не хочу, чтобы Василич его выгнал из команды. Нам игра важнее девок.

Я удивленно приподнимаю бровь, а парень продолжает:

— У него к тебе ничего серьезного, — он чуть усмехается. — Так что просто не реагируй на него. Пусть само все рассосется.

Да вы только послушайте эту снисходительную интонацию.

— Ты издеваешься? — резко отвечаю я, глядя на него в упор. — Я его футболю почти каждый божий день! Но это, видимо, его только разжигает. Может, вместо того, чтобы прессовать тут меня, ты поговоришь со своим озабоченным другом?

Демьян фыркает, на лице появляется самодовольная ухмылка.

— Слушай, Поля, ты сама себе льстишь. Яр просто развлекается. Ты для него как вызов, понимаешь? Упрямая девчонка, дочка тренера, все такое. А что касается меня, то я отвечаю за результат, а не за то, кто кому глазки строит.

Я делаю шаг ближе, смотрю прямо ему в глаза.

— Знаешь, что бесит сильнее всего? — медленно проговариваю я. — Что вы все такие. Мудаки, уверенные, что мир крутится вокруг ваших шайб и баб, которых можно перетасовывать как карты.

Демьян слегка наклоняется, его дыхание пахнет мятной жвачкой.

— Да не драматизируй ты так. Ты сама не понимаешь: для нас сейчас важнее выйти в финал. Если ради этого придется потерпеть «обиды», то терпи.

— Офигенно, — я нервно усмехаюсь, взмахнув руками. — То есть ты сейчас прямо сказал, что я мешаю вашей гребаной игре?

— Я сказал, что ты можешь не мешать, если перестанешь подливать масло в огонь, — его голос становится жестче. — Ты умная девчонка, сама должна понять.

Я пару секунд просто смотрю на него и сдерживаю порыв залепить ему смачную пощечину. В итоге просто ядовито улыбаюсь и произношу:

— Спасибо, Демьян. Ты только что доказал, что среди вас мудаков Ярослав не один.

Разворачиваюсь и ухожу, чувствуя его прожигающий взгляд в спину.

Я приезжаю к Любаше в квартиру. Не так давно она взяла однушку в ипотеку, тянет сама, старается. Сестра вызывает во мне восхищение. Мы тепло обнимаемся и идем на кухню. На столе стоит тарелка с пряниками и дымящийся прозрачный чайник.

Мы садимся за круглый столик. У нее уютно, все полочки заставлены кружками, вазочками, какими-то ее бесконечными баночками. Но такое нагромождение не выглядит, как беспорядок.

— Смотри, что я себе сегодня купила! — Люба вытаскивает из косметички тушь. — Ресницы такие пушистые становятся.

Я хмыкаю, беру тюбик в руки, кручу.

— Я красилась только на выступления. И то визажист все делал.

Сестра замирает, смотрит на меня. А я грустно вздыхаю, выпуская все то, что я старалась задвинуть подальше.

— Поль, — тихо говорит Любаша и гладит меня по руке. — Не переживай. А, может, это было к лучшему?

— Что именно? Вернуться в Россию и поступить на экономический факультет?

Она прикусывает губу.

— А тут кататься ты не можешь?

— Нет, — отвечаю коротко, тем самым ставлю точку в разговоре.

И на миг в комнате воцаряется тишина. Но Люба не из тех, кто долго выдерживает паузы. Она резко меняет тему и пододвигается ближе ко мне:

— Ладно, давай о приятном. Ну как там твои хоккеисты? Есть горячие?

Я прыскаю со смеху.

— Люба, ты вообще знаешь, что я о хоккеистах думаю?

— Да знаю я! — она закатывает глаза и тянется за пряником. — Но признайся, хоть один симпатичный есть?

Я делаю глоток фруктового чая и криво улыбаюсь.

— Может, и есть. Но у меня иммунитет.

Мы сидим, болтаем, смеемся над какой-то ерундой, чай постепенно остывает, а пряники тают один за другим.

— Поль, — вдруг начинает Любаша, глядя на меня чуть серьезнее, чем обычно. — Слушай, а можно я как-нибудь на игру «Орлов» приду?

Я моргаю, чуть приподнимаю брови.

— На игру? Ты ж хоккеем не интересуешься.

— Ну и что, — сестра пожимает плечами. — Мне интересно. Вот ты живешь на базе с кучей спортсменов, у вас там все кипит, адреналин, крики, тренировки. Хочу сама увидеть, что у вас там за движ.

Я улыбаюсь.

— Это не концерт любимой группы, там скучно. Брутальные парни катаются, падают, толкаются, орут на льду.

— Полин, ну не будь такой занудой! — Люба смеется. — Мне это для работы полезно, между прочим. Все равно я собираюсь развиваться в журналистике. Может, напишу что-то.

Я закатываю глаза.

— Ладно, спрошу у папы. У них как раз скоро игра. Но предупреждаю: хоккеисты — это не парни с плакатов. Там грязь, мат, и пахнет потом, а не романтикой.

Любаша только машет рукой:

— А мне тем интереснее. И нюхать я их не собираюсь.

Я качаю головой: ну вот, теперь и Люба окажется в этой хоккейной каше.

Возвращаюсь на базу поздно. В коридорах уже тишина, свет тусклый, двери закрыты. Тишина настолько плотная, что мои шаги гремят на весь этаж.

Открываю дверь в свою комнату, включаю свет, тихо разуваюсь, переодеваюсь в футболку и шорты, собираю вещи для душа.

Расстилаю кровать, зеваю, представляя, как провалюсь в сон…

— Ааааа! — я взвизгиваю и со скоростью света отлетаю от кровати, врезаясь плечом в стену.

Сердце бешено стучит в груди, дыхание сбивается.

Рядом с подушкой прямо на белоснежной простыне сидит жирная, мерзко-блестящая зеленая лягушка. Она смотрит на меня своими выпуклыми глазами. Вся такая…

Бр-р-р-р-р! Какая мерзость!

Лягушка прыгает. Я в ужасе шарахаюсь назад, спотыкаюсь о собственные кроссовки и чуть не падаю.

— Аааааа! — я снова ору, будто меня режут.

И тут за стенкой раздается громкий и протяжный гогот.

— Вот же зараза, — выдыхаю я сквозь зубы, дрожа от злости и ужаса вперемешку. — Ну ты еще у меня получишь!

Анисимов, твою мать! Вечно с ним то цирк, то ад!