Мой запретный форвард

ГЛАВА 37

Полина

Лед под коньками стучит. Я делаю круг, разгоняюсь, ветер развивает мои волосы, сердце ускоряется.

Я обожаю это чувство. Чистая и прохладная свобода. Та, что всегда жила во мне, даже когда я пыталась ее задушить.

Ярослав стоит у бортика, держит клюшку и наблюдает за мной.

— Ну и стоило ломаться? — ухмыляется он.

Я подъезжаю к нему, и резко забираю клюшку прямо из его рук.

— Эй, — возмущается он, но без злости, — ты чего?

— Вставай на ворота.

Он подозрительно прищуривается.

— Что, решила доказать, что умеешь забивать?

— Решила доказать, что ты не такой уж непобедимый, — парирую я.

Ярослав откровенно хохочет. Смех низкий и заразительный. Но все же он катит к воротам, все еще посмеиваясь.

— Только чур не по голове. И в лицо не целиться.

— Хорошо, — я поднимаю взгляд, как будто прицеливаюсь, и киваю. — Буду целиться между ног.

Анисимов тут же машинально прикрывает пах рукой.

— Только попробуй, Терехова, — говорит он с серьезным видом. — Ты вообще, знаешь, что у хоккеистов преобладающая нижняя часть тела?!

Он играет бровями.

— Не ной, герой, — усмехаюсь я и перекатываю шайбу клюшкой, пробую удар.

Но я бью слишком слабо, шайба едва катится.

— Хм, ну да, у меня не твой силовой бросок.

— Можешь потренироваться, — кидает он со своим фирменным самодовольством. — Дам тебе еще шанс.

— А ты стой смирно, — отвечаю я и делаю шаг назад. — Проверим твою реакцию.

— Только без финтов, Терехова.

— Без обещаний, Анисимов.

Я разгоняюсь, рука сама находит нужное движение, словно я возвращаюсь в прошлое, когда каждое скольжение было как дыхание.

Делаю бросок, и шайба вылетает, как пуля.

Ярослав в последний момент отбивает ее коньком, а потом падает на лед, притворяясь, что сражен наповал.

— Все, мне конец, — стонет он театрально.

Я заливаюсь настоящим смехом. Настроение какое-то игривое.

— Вставай, симулянт, — качусь мимо него.

— Признай, я был хорош, — медленно произносит он, все еще лежа на льду, и подмигивает.

— Ну, может быть, на троечку.

— На твердую четверку, — поправляет он и встает.

Мы стоим друг напротив друга. Я с клюшкой, он со своей наглой улыбкой, от которой внутри становится щекотно.

Повисает тишина, но она теплая и непривычная. Как будто все напряжение последних дней растаяло в полумраке арены.

Анисимов подходит ближе, осторожно забирает у меня клюшку, пальцы на миг касаются моих.

— Знаешь, Терехова, ты опасная.

— Почему? — шепчу я.

— Потому что заставляешь меня улыбаться, когда я обещал себе этого не делать.

Я отвожу взгляд, делаю шаг назад, чтобы не утонуть в его карих глазах.

— Иди уже отсюда и дай мне покататься, пока я тебе действительно не забила.

Он смеется.

— Договорились, но реванш будет.

Ярослав сидит на трибуне у бортика. Он с серьезным видом снимает коньки, тянет шнурки, швыряет перчатки рядом, потом натягивает кроссы. Волосы чуть влажные, щеки горят.

— Терехова, — протягивает он с усмешкой, — а какой у вас там самый крутой элемент?

— В фигурке?

— Ага.

— Ну, один из крутых — это четверной аксель.

Он поднимает брови.

— И ты такой умеешь?

— Умела, — отвечаю спокойно, хотя внутри кольнуло.

— А сейчас?

Я делаю вид, что не замечаю вызова в его голосе.

— Не уверена, что смогу докрутить. Давно не пробовала.

— То есть боишься? — невинно тянет он, но его глаза блестят.

Я сразу понимаю, Яр берет меня «на слабо».

— Я ничего не боюсь.

— Докажи, — он улыбается чуть шире. — Или ты теперь только на словах храбрая?

Блин, он специально это делает! И самое ужасное, что это работает.

— Ладно, — отбрасываю волосы назад, скольжу на середину льда. — Только не моргай.

— Даже дышать не буду, — отвечает он с трибуны, устроившись поудобнее.

Я делаю несколько быстрых кругов, разгоняюсь, чувствую, как мышцы вспоминают движения. Щелчок лезвия, толчок, воздух. Время словно замедляется.

Кручу: один, два… и вдруг, мимо. Ноги не успевают провернуться, конек цепляет лед.

Я теряю ориентацию и ощущаю резкий удар. Холод мгновенно прожигает спину. Шум стоит в ушах. Перед глазами все темнеет и появляется вспышка боли, будто по башке кто-то ударил кувалдой.

Тело по инерции скользит по льду и останавливается у бортика. Пытаюсь вдохнуть, но воздух не идет.

— Полина! — крик рвет тишину.

Я едва различаю шаги, скрип резины по льду. Анисимов прямо в кроссовках несется ко мне. Даже не думая, он скользит и падает на колени рядом.

— Полина! Поля, ты слышишь меня?! — в панике произносит он.

Я моргаю, вижу его побледневшее лицо над собой, а в глазах плещется дикая тревога. Он осторожно касается моей щеки, его пальцы ледяные и дрожат.

— Головой ударилась, да? Где еще болит? Блядь, ну скажи хоть что-то!

— Голова, — выдыхаю я тихо и морщусь. — А так все нормально.

— Ни хрена не нормально! — он почти срывается. — Ты чуть не свернула себе шею!

— Прекрати, — шепчу я. — Я просто не докрутила...

Он тяжело дышит, смотрит на меня так, будто в жизни не видел ничего страшнее. Сердце бешено колотится, его и мое в одном ритме, я уверена.

Его ладонь все еще на моей щеке.

— Больше ты этого не делаешь, ясно? — говорит он глухо и сглатывает.

Я не успеваю ответить, ловлю его взгляд. И вижу в нем не вызов, не наглость, а только страх за меня.

Ярослав аккуратно берет меня за плечи, пытается приподнять.

— Осторожнее, — выдыхаю я, когда в боку простреливает боль.

— Полина, ты точно ничего себе не сломала?

— Все нормально, — вру я сквозь стиснутые зубы.

— Да ты еле дышишь! — он рявкает, всматривается в мое лицо. — Голова кружится?

— Немного.

— Все, хватит геройствовать. Я вызываю скорую.

— Не смей! — я резко хватаю его за запястье.

— Полина!

— Я сказала не надо.

Он смотрит на меня грозно, а потом проводит ладонью по моему затылку, осторожно раздвигает волосы.

— О, — хмыкает он, — шишка будет знатная. Из космоса будет видно.

Я хихикаю, но сразу морщусь, больно смеяться.

— Не смеши меня, — бурчу я.

Ярослав не дожидаясь моих протестов, медленно подхватывает меня на руки.

— Я сама могу идти, — возмущаюсь сразу же.

— Да я вижу, — язвит он. — С твоей координацией тебе максимум до бортика доползти.

Он несет меня через каток, шаги гулко отдаются в пустом пространстве. Я утыкаюсь в его грудь, слышу, как громко бьется сердце.

Парень сильно волнуется.

— Куда ты меня тащишь? — спрашиваю я, когда он выходит из арены.

— В твою комнату.

— А если кто-то увидит?

— Пусть завидуют, — бросает он хрипло.

Я закатываю глаза, но молчу.

На улице холодно, воздух обжигает кожу. Анисимов держит меня крепко и старается лишний раз не трясти.

Когда мы добираемся до корпуса, он ногой открывает дверь.

— Ключ, — требует.

— В левом кармане сзади.

— Не шевелись.

Его пальцы скользят в задний карман моих джинсов, прощупывают мою ягодицу, и я чувствую, как по спине пробегает ток.

Даже сейчас, когда мне больно, я реагирую на него вот так.

Анисимов распахивает дверь, осторожно кладет меня на кровать.

— Все, Терехова, лежи и не вздумай вставать.

— Я нормально.

— Нормально — это когда ты не падаешь как мешок картошки.

Он садится рядом, тяжело дышит.

— Испугалась? — спрашивает тихо.

Я отвожу взгляд.

— Немного.

Ярослав смотрит на меня внимательно.

— Не делай так больше, ладно? Я чуть инфаркт не схватил.

Я усмехаюсь.

— Забавно слышать это от парня, который бьется на льду каждые выходные.

— Я привык к своим падениям. А к твоим — нет.