Мой запретный форвард

ГЛАВА 21

Полина

Мы с Любой захлебываемся от хохота, у меня слезы текут по щекам. Я даже не могу вдохнуть нормально.

Ну и визжал же он! Настоящая девчонка, ей богу!

— Он нас сейчас убьет! — всхлипывает Люба, закрывая лицо ладонями.

А я только вытираю слезы:

— Пусть только попробует.

Встаю с кровати, поправляю одежду и стараюсь принять серьезный вид. Я открываю дверь, и в комнату мгновенно, как вихрь, влетает Анисимов. Злой, глаза огненные, челюсть сжата. Не теряя ни секунды, он хватает меня за шею и вдавливает в шкаф так резко, что у меня из легких весь воздух вылетает.

— Я тебя щас придушу! — рычит он прямо мне в лицо, дыхание горячее, глаза безумные.

Я замираю, внутри ощущаю странный коктейль: испуг, возбуждение и дикая, дикая радость от того, что он здесь и что его мерзкий поступок с лягушкой все же отомщен. А потом я улыбаюсь. Широко, лицемерно, та самая улыбка, что умеет выводить из равновесия.

— Не придушишь, — произношу медленно. — У меня свидетель есть.

Ярослав кривится от того, что мое лицо не стало белым и трясущимся, от того, что я смеюсь вместо того, чтобы просить о пощаде. Он оборачивается на звук и видит Любу в углу. Она стоит с натянутой улыбкой и робко машет рукой, здороваясь с разгневанным форвардом.

Я читаю на его лице поражение: он рассчитывал на другое. На страх и на покорность. А получает «свидетеля», который мило машет ему из угла, и от этого его злость переливается в недоумение. Но ненадолго. Гнев возвращается, как прилив.

— Слушай, — шипит он мне в лицо, — это нихрена не смешно, ясно? Я чуть Богу душу не отдал!

— 1:1. Это тебе за лягушку.

Его глаза сужаются, и вдруг между нами вспыхивает электричество. Он отпускает мою шею, но не отходит. Нагло берет меня за талию, вжимает в себя. Его пальцы впиваются в кожу, удерживают меня, не давая слинять. Мы стоим так близко, что чувствуем дыхание друг друга, слышим как у нас обоих чуть учащается пульс.

Анисимов смотрит в меня, и в его взгляде проскальзывает любопытство, там вызов, там хищное «я хочу понять, что это за сука передо мной».

В груди у меня все натягивается как струна. Я готова то плакать, то ржать. Я понимаю, что он в этом самом мгновении опасен не потому, что может сделать больно, а он опасен потому, что может сделать что-то совсем иное: сломать все мои барьеры, пробить ледяную стену. И это так нелепо и жестоко возбуждает, что я хочу стукнуть его без пощады и тут же прижаться к груди, чтобы спрятаться.

— Думаешь, что твой свидетель меня остановит? — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Да я сейчас позову парней, они насильно выведут ее отсюда. И мы останемся наедине. И я сделаю с тобой все, что захочу.

— Ты неадекват, — шиплю я.

Уголки его рта дрогнули то ли от злости, то ли от того, что я попала во что-то тонкое и неудобное. Он наклоняется чуть ниже, губы почти на уровне моего уха.

Я четко ощущаю каждую деталь: тепло его ладони на талии, запах шампуня в волосах, вибрацию в его груди. Такое маленькое, но острое чувство, которое всегда возникает, когда близость неожиданна и запрещена: голова светлеет, ноги подкашиваются, и хочется одновременно оттолкнуть и держаться.

— А ты разве не такая? — ехидно усмехается он. — И нашла же где-то эту тварь. Притащила сюда, задалась целью мне отомстить.

Я смотрю на него и понимаю, что мы оба играем не на одной доске. У нас разные правила и единицы измерения боли. Но искра уже полыхнула, и даже если в итоге она разгорится в огонь или погаснет, это уже будет наша общая история.

— Так скажи мне, Терехова, чем ты лучше меня?

Я сжимаю губы, упираюсь ладонями в его рельефную грудь.

— Нечего ответить? Тогда я отвечу за тебя: ничем. И нефиг строить из себя королеву. У меня есть все шансы вырваться отсюда, стать знаменитым, сделать крутую карьеру. А ты уже упала, вернулась в Россию никому не нужная.

— Да пошел ты.

— Сейчас пойду, не переживай. Да, я эгоистичный мудак. Но я признаюсь себе в этом. А тебе стоит разобраться в себе и понять, чего ты вообще хочешь от жизни?!

Он отталкивается от меня и уходит, даже не обернувшись.