Мужеедка

21. Расти всегда тяжело

— Будет больно? — спросила Кларисса. Она не так чтобы уж очень беспокоилась — всего лишь прогрызла себе изнутри дырку в левой щеке. — Я не большая любительница неприятных ощущений.

— Больно совсем не будет, — отозвался приятный, успокаивающий мужской голос. — Обещаю.

Клариссу это ничуть не убедило. Она посмотрела на Джен, та слабо улыбнулась в ответ. Совершенно очаровательный доктор Кац, с голубыми глазами, ранней сединой и чудовищных размеров обручальным кольцом (которое он носил, как связку чеснока, на шее), принялся смазывать Клариссин расползшийся белый живот какой-то дрянью. Звездная Палата в полном составе— естественно, минус Злыдня Сьюзи — наблюдала за происходящим.

Поло шмыгнула носом:

— О, я знаю эту штуку.

Грэйви стояла рядом и жевала жвачку.

— Будь добра, — шикнула Кларисса. Грэйви проглотила жвачку, подавившись, как и положено.

— Ультразвуковое обследование совершенно безболезненно, — продолжил доктор Кац, протискиваясь между пациенткой и ее подругами. — Я просто буду перемещать этот резиновый диск по вашему животу, включу вот эту машину, и мы увидим, что там у нас внутри.

— Он милый, — прошептала Поло Клариссе на ухо. И чихнула.

Машина включилась с приятным низким гудением.

— Начинаем, — объявил доктор Кац и стал двигать диск по животу Клариссы; было холодно, но не слишком неприятно. Вроде как секс с банкиром. — Ну как? — поинтересовался доктор Кац.

Кларисса заглянула в его голубые глаза и утратила дар речи.

— Хорошо, — ответила Грэйви вместо нее. — Я чувствую себя хорошо.

— Ладно. А вот и ребенок. Видите эти точечки?

Девочки нагнулись, загораживая Клариссе экран.

— Эй, — окликнула она, — это мой зародыш… Позвольте!

— Вот позвоночник, — пояснил доктор. — Все очень отчетливо. Как нитка жемчуга.

Дженнифер разрыдалась.

— Вы можете сказать, мальчик это или девочка? — спросила Кларисса.

— Подождем, чтобы ребенок повернулся. Пока я ничего не вижу.

— Надеюсь, что мальчик, — сказала Грэйви. — Тогда он никогда не станет матерью-одиночкой.

— Я хочу девочку, — возразила Дженнифер.

— Уже побывала в детском отделе «Гэпа»? — обвиняюще поинтересовалась Грэйви.

Та со смущенной улыбкой кивнула.

— Чувствую мужскую энергетику! — провозгласила Поло, зажмуриваясь. — А-а-апчхи!

— Я просто хочу родить здорового ребенка, — сказала Кларисса. Она и сама удивлялась, что до сих пор не думала о том, кого произведет на свет. — Мне все равно, мальчик это будет или девочка.

— Вот и славно, потому что сегодня он или она не спешит познакомиться с нами поближе. А кто из вас… э-э… партнер? — Доктор Кац окинул взглядом комнату, полную женщин.

Девочки посмотрели сперва на доктора, потом друг на друга.

— Все, — сказали они хором.

Кларисса потянулась за носовым платком. Грэйви ухватила ее за руку и приложила пальцы к своей мокрой щеке.

После злополучной вечеринки у Тони Би Аарон позвонил Джен, чтобы объясниться, но наткнулся на короткие гудки. Он хотел сказать правду — что эта Корал вовсе не была его старой подругой, но всего лишь подружкой одного человека, которому он никак не мог отказать, а этот человек хотел, чтобы Корал получила роль в фильме, если фильм вообще будут снимать. Она прилетела в город в день вечеринки, и Аарону ясно дали понять, что он обязан сопровождать ее повсюду.

В глубине души Аарон был даже рад, что Джен не желает с ним разговаривать. Он боялся, что не сможет открыть ей только часть правды, а выложить — все он пока не был готов. Но тем не менее ему необходимо было сказать Джен — в надежде, что та немедленно донесет Клариссе, что его режиссер нашел какого-то знакомого, у которого был знакомый, у которого кузен печатался в журнале, где мог потребоваться человек, обладающий Клариссиными способностями.

Если уж Аарон больше не мог делить с Клариссой жизнь, ему еще оставалась роль кукловода за сценой.

Прошло несколько недель. От Аарона не было никаких известий, и Кларисса последовательно пережила все пять ступеней тоски: отрицание и уединение, гнев, поход по магазинам, эпиляция зоны бикини и, наконец, смирение. Эпиляция зоны бикини, осуществленная Ольгой, ширококостной русской девицей с обесцвеченными усиками и жутчайшим скрежещущим акцентом, прошла раз в восемьсот хуже обычного, потому что у беременных повышается болевая чувствительность. О болевой чувствительности и родах Кларисса узнала из книжки про беременность — подношения Грэйви. Грэйви сочла, что поступает как и положено доброй надежной подруге. Книга называлась «Вы ждете ребенка», но с тем же успехом ее могли назвать «Вы ждете, что все пойдет наперекосяк самым чудовищным образом». Глава за главой там описывались все самые мелкие проблемы, которые могут возникнуть в каждую неделю беременности начиная с первой (пометки на полях рукой Клариссы: было; было) и вплоть до сороковой (пуповина, обмотанная вокруг шеи, срочное кесарево сечение и некий кошмар, именуемый отделением плаценты). Книга была настоящим сценарием медицинского фильма ужасов, и теперь, что ни день, Кларисса отыскивала у себя все новые симптомы.

— Я распухаю, это ненормально, — чуть свет разбудила она Грэйви.

— Конечно, распухаешь, ты же беременна.

— Нет, я про пальцы на ногах. На странице девяносто восемь сказано, что это признак диабета.

Грэйви бросила трубку.

— У меня сердце колотится. Это повышенное давление, я уверена.

— А разве доктор не говорил, что у тебя давление понижено? — вспомнила Джен.

— Черт, от тебя никакого проку! — И Кларисса бросила трубку.

После чего позвонила доктору Кацу. За последние несколько недель, если верить вечно недовольной медсестре, она звонила ему каждые двадцать минут, хотя это было явным преувеличением: между звонками она выжидала по меньшей мере полчаса. В конце концов, ведь надо же было когда-нибудь есть и спать.

— Он принимает пациентку, мисс Альперт.

— Альперт-Мейсон. Я еще замужем, даже если это временно. У меня отошли воды.

— Какой у вас срок?

— Чуть меньше пяти месяцев. И я сижу в луже воды.

— Где вы сейчас?

Кларисса подозрительно огляделась по сторонам.

— Дома. Сижу на заднем дворе. Загораю. Точнее, лежу на очень неудобном, липком зеленом шезлонге. — Кларисса пощупала ткань рукой. Взглянуть она боялась.

— Кто-нибудь может привезти вас в больницу?

— Боже, мне нужно в больницу?

— Если у вас отошли воды, то да. Кровотечение есть?

— Я не смотрела.

— Вы не смотрели?

— А это обязательно?

Кларисса взглянула вниз. Ее живот стремительно раздувался. Она сдвинула его вбок. Все равно как трогать ожившее желе.

— Точно. Воды отошли.

— А вы не могли просто обмочиться?

— Что? Да вы понимаете, с кем говорите?

— Мэм, все возможно. С беременными такое случается, это нормально.

— Ничего более отвратительного я никогда…

— Если бы у вас отошли воды, вы бы не сомневались. Очень похоже на водопад.

Кларисса задумалась. Водопада как будто не было. Она проснулась после заслуженного отдыха (целый день выращивала ребенка, это вам не шутки!) и почувствовала себя… мокро.

— Я перезвоню, — пообещала Кларисса, повесила трубку и посмотрела на свой голый живот, выпиравший над плавками весьма неудачного купальника Джей Кру пятилетней давности (когда у нее случился «пухлый июнь»).

Она обмочилась. Будет ли конец унижениям?

— Кларисса, пришла твоя подруга! — закричала мать из кухни.

— Какая подруга?

На пороге возникла тощая до омерзения Злыдня Сьюзи.

— Привет, куколка!

Кларисса чуть не свалилась с шезлонга, но быстро взяла себя в руки и даже обменялась со Злыдней положенными чмок-чмоками в воздух.

— Ну, ты просто… цветешь! Да, толстушка? — Сьюзи уселась, скрестив вязальные спицы, заменявшие ей ноги. — Мы не виделись целую вечность!

Все сказанное Сьюзи всегда звучало с восклицательным знаком.

Сьюзи ущипнула Клариссу за ногу. Лжедружеский жест, который мог запросто обернуться кровопролитием.

— Сьюзи, что привело тебя в эту часть города?

Они жили в трех кварталах друг от друга.

— Ну как же, милочка, я просто решила навестить свою любимую старую-старую-старую подругу.

«В этой фразе все ложь, от начала до конца, — заметила про себя Кларисса, — начиная с «милочки» и заканчивая «подругой»».

— Хватит молоть чушь, Злыдня. Ты же знаешь, что мы ненавидим друг друга, как это бывает только среди друзей. Рассказывай, зачем явилась. — Разжиревшая, полуголая, в старом купальнике, Кларисса не заботилась о том, какое производит впечатление на окружающих и даже на Злыдню Сьюзи. — Я жирная и десять минут назад описалась. — Она улыбнулась и глубоко вздохнула. Как же приятно норой говорить правду.

Где-то с полсекунды Злыдня Сьюзи выглядела шокированной; у нее с лица даже чуть не сползла ехидная ухмылка.

— Душа моя, ты не общалась с Аароном? Ну, с твоим мужем?

— Мы разошлись. Я не говорила с ним уже неделю, — солгала Кларисса.

— Так ты ничего не знаешь? — изумилась Сьюзи, старательно натягивая на лицо заботливую маску «лучшей подруги». Кларисса напряглась, готовясь к худшему. — Он нанял адвоката.

— Знаю. — Если врать, то уж до конца.

— А как же. Конечно, знаешь, ведь это случилось пятнадцать минут назад. Мне позвонила Линда Студер-Мейснер, дочь Гарри, моя очень, очень хорошая подруга. Она сама адвокат. Она сказала, что он очень, очень милый.

— Слишком много «очень-очень». — Кларисса помнила, что Сыози ненавидит Линду Студер-Мейснер еще со школы. — А не догадываешься, что еще очень-очень? Этот разговор. Он очень-очень скучный.

— Я была бы рада остаться и поболтать, утирая слезы, но мне пора бежать. В «Барнис» обувная распродажа. — Сьюзи посмотрела на ноги Клариссы. — Жаль, что ты не можешь пойти, бедняжка, ступни у тебя совсем как ласты.

Кларисса и впрямь теперь носила обувь на размер больше.

После ухода Сьюзи, оставлявшей за собой повсюду, где бы ни появлялась, смерть и разрушение, как на Юге после гражданской войны, Кларисса долго сидела, разглядывая ноги и ощущая себя безобразно толстой неудачницей весом в шестьдесят восемь (семьдесят два с половиной) килограммов.

Она расплакалась. Аарон нанял адвоката. Кларисса пока не нанимала адвоката, и когда она поняла почему, то вытерла слезы и отправилась на кухню, где мать сидела, читая газету, причем без всяких очков.

— Мне очень жаль, — сказала мать. Кларисса рухнула в материнские объятия, и та ласково потрепала ее по голове. — О, mijo, — шептала она, — mija, mija.

— Я думала… Я думала, он меня все еще любит, — пробормотала Кларисса и попыталась привести хоть какие-то доводы в свою защиту, но не нашла ни единого.

В голове у Клариссы словно крутили кино наоборот: рыцарь в сверкающих доспехах стремительно отступал и уносил с собой все представления о том, как должна быть устроена жизнь.

Ей некого было винить, кроме самой себя. И конечно, родителей. И общества. И мужчин. И того жуткого типа, который в школе преподавал у них английский.

А хуже всего то, что она даже не могла глотнуть ксанакса или хотя бы бокал «шардонне». Ей приходилось взирать в лицо собственной глупости на абсолютно трезвую голову.

Не жизнь, а полнейшее дерьмо.