На Грани. Книга вторая

Глава 15

В тюрьму Элвир решил сопровождать ведьму лично. Ему крайне важно было самому увидеть необычных узников и попытаться во всем разобраться. Идя за стражником по тюремным коридорам, протектор чувствовал себя неуютно — в первую очередь из-за спутницы. Может, Энлил и не чувствительная юная барышня, но все-таки женщина. Несмотря на тайну происхождения, Торн воспринимал ведьму как даму благородных кровей, утонченную и изысканную. А тюрьма есть тюрьма — грязь, вонь, брань стражников и заключенных. Однако Энлил вела себя так, словно ее ничего не смущает. Не морщилась, не подбирала брезгливо юбки, не отводила глаз, проходя мимо решеток. Ведьма шествовала по темнице с видом королевы, не особо удостаивая вниманием то, что творится вокруг.

Первой решили допросить старуху. Стражник отпер засов и толкнул дверь. Элвир ожидал увидеть худое всклокоченное создание, забившееся в угол и злобно зыркающее оттуда глазами. Вместо этого перед ними предстала плотненькая опрятная старушка со снежно-белыми волосами, убранными в скромную прическу. Прямо добрая бабушка из старых сказок, внука только не хватает или козочки говорящей. Женщина сидела на деревянной лавке, служившей постелью. Она окинула вошедших равнодушным взглядом.

— Мы хотим поговорить с вами, сударыня, — вежливо начал Торн. Особого смысла в церемониях при общении с простолюдинкой, да еще и убийцей, он не видел. Такое обращение являлось скорее данью привычке.

— Пришли, так говорите, — пожала плечами узница.

— Как вас зовут? — он знал, как зовут женщину, но все равно спросил — хотя бы для того, чтобы проверить, как она выглядит, когда говорит правду.

— Влана. Влана Ишен. Пришли допытываться, зачем я эту старую ведьму порешила? — в ее голосе не слышалось страха или подобострастия. Скорее уж, сквозило нечто похожее на презрение.

— Именно за этим, — протектору все меньше хотелось церемониться со странной старухой. — Итак, вы расскажете, почему решили убить соседку?

— Расскажу, отчего бы и нет, — Влана ухмыльнулась, и эта ухмылка на благообразном старческом лице смотрелась чуть ли не жутко. — Бависа та еще гадина была. Всю жизнь. Удивляюсь даже, как я раньше эту стерву за Грань не отправила. Боялась, — узница вздохнула. — И чего боялась, спрашивается? Она же слабая, что твой куренок, из яйца только вылупленный. Посмотрели б вы, как она верещала и задыхалась!

— За что вы ее убили? — не то чтобы Элвира сильно смущали подробности смерти старой женщины, просто сейчас важнее другое.

— За что? — в глазах узницы сверкнул шальной огонек. — Она всю жизнь мою загубила! Когда-то эта дрянь звалась моей подругой. Но даже тогда она обижала, унижала и высмеивала меня. Ее отец был мелким купчишкой, держал лавку в Торговой части, а мой — всего лишь башмачником. Бависа держала меня при себе, как собачонку — то пнет, то кость кинет. А я, дура, все терпела. Я была красивая, Бависа всю жизнь твердила, что я уродина. А потом увела моего жениха…

— Отчего же вы терпели такую подругу? — не выдержав, вмешалась Энлил. — Разве люди не вольны сами выбирать друзей?

— Бависа тогда была первой девицей на нашей улице, все за нею хвостом ходили и слушались — и девки, и парни. Богатая, пригожая, бойкая. Да кто против нее слово скажет, того травили, как кролика собаками. Так вот она все поставить сумела, стервь окаянная. И Руджена моего захомутала и надо мной смеялась еще, что замуж вовек не выйти. И ведь не вышла же, — сказано это было без сожаления, скорее со злостью.

— Кто же вас содержал? — поинтересовался Элвир.

Одежда старушки и весь вид ее говорили если не о состоятельности, то хотя бы о среднем достатке.

— Так гадина эта и содержала, — Влана словно выплевывала каждое слово. — После смерти отца да без мужа я одна одинешенька осталась. Вот Бависа по старой дружбе и предложила прислуживать у нее — убираться, детей нянчить, на кухне помогать.

— То есть вы работали у нее служанкой? — уточнил протектор.

— Денег я от нее не видела. Считалось, что она мне, как подружке, одолжение делает. Я вроде как помогаю ей по дому, а она мне то еды подбросит, то платьем ношеным пожалует. Ну, иногда в долг давала и обратно не требовала. Зато уж и унижений я хлебнула сполна. Разве ж я могла ответить за обиды? Или уйти? Все сносила, все глотала. Годами! Всю жизнь! И каждый день смотрела на Руджена, который меня в угоду этой гнусной бабе мучил да в грязи вываливал. Как по-вашему, важные господа, не заслужила Бависа смерти?

— Если вы считали, что ваша подруга не достойна жить, то почему тянули с возмездием столько лет? — Торн наконец-то задал вопрос, который считал самым важным.

— Она мне не подруга! А самый что ни на есть главный враг во всей моей жизни. А терпела почему? Боялась. Сначала — одна остаться, потом — с голоду помереть.

— Куда же делся теперь этот страх?

— Не знаю, — старушка пожала плечами. — Просто поняла, что убить ее важнее всего. И пусть я сдохну. Думаете, я не знаю, что меня повесят? — узница с мрачноватой насмешкой взглянула на протектора. — Знаю, и мне плевать. И на вас мне плевать, важные господа. Не делайте вид, что хотите понять. Не поймете! Не поймете, как сладко мстить, когда больше не страшно! За один только миг, когда эта гадина извивалась и хрипела, вся красная от натуги. За ее выкатившиеся глаза и скрюченные руки — за это стоит умереть. Об одном я жалею: что не смогу пережить тот сладкий миг снова. Много, много раз… — глаза старухи стали безумными, ее собственные руки скрючились и то ли хватали, то ли царапали воздух.

— Да! — почти неслышно произнесла Энлил.

— Что? — Элвир обернулся к ведьме, но краем глаза все же следил за узницей. В таком состоянии она могла быть опасна.

— Магия, — прошептала колдунья, очевидно, не желая, чтобы Влана слышала, о чем они говорят. — Теперь я вижу очень ярко.

Торн кивнул и снова обернулся к старухе.

— Как я понимаю, раскаяния по поводу содеянного вы не испытываете и за жизнь свою тоже не боитесь. Кстати, вас не повесят.

— Да ну? — выражение лица стало почти осознанным. — Значит, сгноите в темнице? И пусть, — она махнула рукой. — Зато верный кусок хлеба до самой смерти мне обеспечен. И, сдается, горя и обид я здесь хлебну меньше, чем в прислужницах у Бависы.

— А случись вам оказаться на свободе, — на этот раз к женщине обратилась Энлил, — что бы вы стали делать? — при этом колдунья так пристально и странно смотрела на Влану, что Элвиру стало не по себе. Этот взгляд холодных и ярких голубых глаз встревожил его больше, чем давешние безумные корчи заключенной.

— Уж я-то знаю, что стала бы делать, — лицо старой женщины вновь перекосилось. — Теперь мне ведомо, что слаще всего. Чужая смерть! Видеть ее, слышать, чувствовать, упиваться… Я бы стала убивать, снова и снова…

— Кого? — хриплым голосом спросил Торн, окончательно утратив хладнокровие.

Старуха была поистине страшна. Речи, полные жаждой крови, мутный взгляд, улыбка, напоминающая оскал. Благообразие, искореженное безумием, оказывается, способно напугать куда сильнее, чем Элвир мог себе представить.

— Кого угодно, — Влана расхохоталась. — Любого, кого достану. Мне плевать. Лишь бы хоть раз еще испытать этакое блаженство.

— Остается только порадоваться тому, что вы здесь, — мрачно хмыкнул Торн. — Что ж, все, что нужно мы выяснили. Оставляем вас упиваться жаждой крови — к счастью, за толстыми стенами и прочными решетками.

— Ступайте, важные господа, — хихикнула старуха. — И не думайте, что вас защитят решетки и стражники. Найдутся те, кто выпьет до капли и вашу жизнь. Жаль лишь, что не я.

После Вланы Ишен они посетили еще двух заключенных, но испытать удивление и омерзение более сильное, чем от посещения старухи, Торну и Энлил было не суждено. После допроса протектор с колдуньей уединились в одном из помещений, принадлежавших начальнику тюрьмы, чтобы обсудить увиденное.

— Итак, что вы там увидели? — сразу же приступил к расспросам Элвир.

— Магическое сияние вокруг каждого из этих троих. Причем оно становится то сильнее, то слабее. Чем безумнее вели себя люди, тем ярче вспыхивало сияние. Вполне возможно, что все как раз наоборот: чем больше магическое воздействие, тем сильнее проявляется безумие. В любом случае, мы теперь знаем, что их бешенство связано с колдовством. Остается лишь понять, почему чары не постоянны.

— На мой взгляд, куда важнее понять, кто эти чары наложил и, главное, зачем, — мрачно произнес Торн.

— Зачем? — загадочно усмехнулась Энлил. — Так сложно догадаться! Зачем делать людей обезумевшими убийцами? Затем, чтобы они убивали, держали в страхе, сеяли панику. Не думаю, что сильно ошибусь, предположив, что с каждым днем таких вот сумасшедших будет все больше и больше.

— А пример слуг в доме Дорелла говорит еще и о том, что они могут действовать сообща, — воспоминание о прислуге покойного эна Иглиса ухудшили и без того мерзкое настроение протектора.

— Кстати, что там с ними? — поинтересовалась женщина. Колдунья выглядела чересчур спокойно, и Элвира это злило. — Удалось, кого-нибудь изловить?

— Нет, — Торн отвернулся к окну. — Стража доложила, что в Ночной части появилась новая разношерстная банда. Подозреваю, что это наши недобрые знакомцы.

— Так пусть их изловят, — пожав плечами, предложила ведьма.

— А вы считаете, это так легко? — он понимал, что срывать злость на Энлил — последнее дело, но сдерживался с трудом. — Будь это так, в Ночной части не ошивались бы шайки разбойников, да и во всей Вельтане не было бы грабежей, убийств и тому подобного. Может, вы спустите на них своих теней? — с издевкой предложил он.

— Я могла бы, но… — вновь этот холодный, почти страшный колдовской взгляд, — во-первых, тени умеют убивать. Как я понимаю, в данном случае это не препятствие, а, напротив, желательный результат, даже когда речь идет о женщинах, стариках и детях, — она не спрашивала, а скорее утверждала. — Во-вторых, если дать теням такую силу, их будет сложнее удерживать… даже мне. А тени, получившие свободу, немногим лучше безумных убийц. Даже хуже — потому что сильнее.

— Нет уж, магии с нас достаточно. Пытаться уничтожить одно колдовство с помощью другого — не самая разумная идея. Попробуем справиться своими силами. Устроим рейд в Ночную часть.

— Сделайте это, — серьезно сказала Энлил. — Эти люди страшнее всех прочих банд и шаек. Они как зараза. И худшее место, где они могут оказаться, — кварталы воров и убийц.

— Энлил, вы серьезно предлагаете убивать женщин и детей? — недоверчиво спросил протектор.

— Серьезно, — кивнула она. — Вы же видели ту старуху! Она уже не совсем человек. Впрочем, думаю, что все эти жертвы чужой жестокости изначально были слабы и озлоблены, а потому и оказались легкой добычей для темных чар. Чтобы разобраться до конца, мне нужен один из этих безумцев в полное распоряжение. Не смотрите на меня так! Пытать я его не планирую. Но и сейчас решусь предположить, что магия не меняла сущности этих людей, она лишь усилила одни присущие им черты и стерла другие.

— Стерла страх, усилив ненависть, — высказал догадку Торн.

— Вот именно, — согласилась женщина.

— Вы полагаете, околдованные понесут темную магию, как заразу, и она будет липнуть к таким, как они?

— Может, и так, — задумчиво проронила Энлил. — Но вы плохо знаете людей, если думаете, что им обязательно нужны чары, чтобы следовать за безумцами. Безумие заразительно само по себе.

— Догадываюсь, — проворчал уязвленный протектор. — А вы-то людей откуда так хорошо знаете? Мне казалось, особенности вашего ремесла…

— В любом ремесле, если хотите добиться успеха, нужно знать людей. В вашем это особенно важно, но и в моем без знания человеческой природы не обойтись.

— Верю, — сдался Элвир. — Не обращайте на меня внимания. Я просто не в духе.

— Могу понять, — в голосе колдуньи прозвучало сочувствие.

— Знаете, Энлил, — решил протектор, — вы, пожалуй, езжайте во дворец, если устали, но лучше к коменданту. Расскажите ему обо всем, что мы узнали из беседы с убийцами. А я, пожалуй, пройдусь немного. Мне нужно побыть одному, все обдумать. Во дворце или в комендатуре слишком много дел. Позже я сам заеду к дэну Итону.

Расставшись с колдуньей, Элвир покинул тюрьму, не особо задумываясь о направлении. Он действительно чувствовал необходимость пройтись пешком, полностью отдавшись на волю бурного потока тягостных мыслей. Позабыв о времени, не обращая внимания на то, что творилось вокруг, Торн шел все дальше и дальше по улицам чужого, в общем-то, ему города. Через какое-то время он внезапно ощутил, что совершенно вымотан душевно и физически. Теперь к тягостным размышлениям добавились прозаичные усталость и голод. Элвир решился зайти в первый попавшийся трактир, и вскорости ему представился такой случай.

Таверна называлась «Девять мечей» и представляла собой далеко не худшее заведение такого рода. Внутри все было довольно чисто и опрятно, посетители не выглядели подозрительными типами, но, главное, витавшие в воздухе запахи еды вызывали аппетит, а не тошноту. Протектор присел у стола и заказал несколько блюд у расторопно подскочившего трактирщика. Дожидаясь, пока еда будет готова, Торн от скуки обвел глазами зал. Не так уж много было посетителей, и в основном это были довольно приличные обыватели, если не считать троицы, восседавшей за длинным столом у окна. Эти больше походили не на добропорядочных мещан, а на разбитных гуляк, разжившихся деньгами.

К веселой компании подошла хмурая трактирная девица. Хорошенькой служанку даже с натяжкой нельзя было назвать, и троица тут же начала изгаляться на эту тему, стараясь перещеголять друг друга в остротах, по большей части злобных и туповатых. Бедняжка стояла и молча выслушивала все эти гадости, опустив глаза и беспрерывно теребя передник.

— Ну же, красотка, улыбнись! — настаивал один. — Растяни ротик на зависть окрестным жабам и покажи нам гнилые зубки. Или ты у нас беззубая?

Элвир ощутил что-то вроде сочувствия к девице, которая не виновата, что богини обделили ее красотой, и решил урезонить разошедшихся молодчиков. Он уже было поднялся, когда увидел, что служанка схватила со стола нож и с размаху вогнала его в шею одному из веселых кутил.